Дублинцы. Улисс

Кто бы знал, до чего можно докатиться в процессе чтения «Улисса». Скоро наша маленькая годовщина – три года знакомства. Полтора года назад Молли Блум сказала свои последние слова «я сказала да я хочу Да» - с этого момента я начала переваривать свои впечатления и решилась на еще один круг. Итак.

Первый абзац «Улисса» я могу едва ли не цитировать и не от того, что он мне безумно понравился, а от того, какое количество раз я сталкивалась лбом с быком Маллиганом в желтом халате. Тогда я изменила стратегию и отправилась на раскопки. Назад я вернулась уже с Умберто Эко, Владимиром Набоковым и прочитанными произведениями Джойса. Стало легче, но ненадолго. Мне стали известны многие секретные места на карте и то, что меня ждет в конце. В какой-то момент все стало похоже на препарирование.

Длинный холодный металлический стол. Над ним нависает огромная круглая лампа. Свет такой яркий, что вокруг все пространство тоже становится белым. На столе лежит «Улисс». По левую руку от меня стоит С. С. Хоружий – следит за ходом операции и осторожно направляет меня. По другую сторону стола стоит У. Эко и В. Набоков в белых халатах, которые с невероятным энтузиазмом говорят: «Тыкни сюда! А ну-ка, ты там посмотри! Там еще сделай надрез! Держи скальпель – резани-ка здесь, да поглубже!». Так лекция по зарубежной литературе от Набокова и «Поэтики Джойса» от У. Эко закончились, и я поспешила снять с себя белый халат и закинуть скальпель куда-нибудь подальше. Начался второй том романа.

Тут началось самое интересное. Второй том я решила начать в полном одиночестве (разве что, в комментариях по-прежнему встречаться с Хоружим). Но тут я вспомнила, что в первом томе меня привлекла 6 глава («Аид»), она про смерть, там много юмора («Черствые пирожки ссохлись вместе: пирожки для покойников. Собачья радость.»; «Сыр – это труп молока»; «- Какое несчастье, надеюсь, это не кто-нибудь из близких? – Раз уж так вызовем у нее сочувствие»). Во второй раз, когда я читала эту главу, я пришла в дикий восторг – то ли от того, что стала интересоваться смертельной тематикой, то ли от того, что распробовала черный юмор. После этого я вернулась к первой главе и решилась пройтись везде заново на случай, если упустила что-то диковинное.

В четвертой главе («Калипсо») я встретила легендарное «Метим псу хвост» Молли и хореглазого свинопродавца (что еще для счастья надо). Был еще один эпизод с газетой и туалетом, который напомнил мне причуды Гаргантюа с пушистым гусенком. Кстати, оказалось, что рассказ в газете, который читал Блум, это подростковый рассказ Джойса, который он отправлял на конкурс (остальные подробности про газету и Блума излишни).

В главе 11 («Сирены») прекрасно все: «Беспардон дондондон», считалочка про дохлого пса и потрясающая фраза «Заблумшая душа». Эта глава музыкальная – фуга в прозе. К тому моменту, когда я подобралась до нее, удалось пополнить сокровищницу «Улиссом» в оригинале и прочувствовать насколько мелодична эта глава. Полностью на английском Джойса не осилила, но некоторые эпизоды -  если обращать внимание не на смысл и не ломать голову как это переводится, а уделить внимание звучанию – настоящая симфония (иногда с вкраплениями скрежета ножа по стеклу).

14 глава («Быки солнца») – Развод и девичья фамилия! – подумала я, когда продиралась сквозь это безумие. По сюжету вот-вот родится ребенок, а по стилю вот-вот родится язык. Эта глава оказалась реальным испытанием, своего рода проверка – готов ли ты пойти дальше, чтобы добраться до Итаки, или так и останешься здесь. Абсолютно зубодробительно! После этой главы настроение было разговаривать в той же манере: Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич!

15 глава («Цирцея») производит особое впечатление на читателей. Мне посчастливилось угодить в сообщество по интересам, где всех объединяет «Улисс», и есть возможность поделиться своими думами и впечатлениями от чтения. Многие, кто делился, говорили, что 15-я глава «ненормальная», «страшная», «дикая». Я знакомилась с этой главой в разных эмоциональных состояниях. Когда на горизонте было облачно и стояла относительно нормальная погода, в процессе чтения казалось, будто кто-то пересказывает свой чудаковатый сон и думаешь про себя: «Где наливают такой чай и как часто его надо пить для такого эффекта?». Но когда горизонт был затянут самыми темными тучами и бушевал самый сильный шторм, становилось действительно очень жутко и напряженно, ты сильнее и сильнее погружался в эту неприятную удушающую субстанцию и не знал, выберешься ли. Если убрать на второй план все эмоциональное, то эта глава дала мне новый виток интереса к Шекспиру.

18 - «Пенелопа» - как не горестно, но все хорошее когда-нибудь заканчивается. Всеми силами я упиралась в землю и не позволяла себе приблизиться к последней главе, потому что все это огромное путешествие стало дорогим для меня и мне не хотелось, чтобы оно когда-нибудь закончилось. Поток сознания штука страшная и невероятно притягательная, в итоге решилась в него нырнуть. Это было невероятно настолько что словами не описать ни одного знака препинания сиди и думай к чему относится эта мысль но чем дальше проваливаешься в поток тем понятнее он становится хоть мысли Молли и прыгали туда-сюда и вот ты уже разгрыз этот поток сознания и примерно понял о чем она говорит и что чувствует и думаешь вот это да ай да Джойс что вытворил как накуролесил как покуражился и если спросить меня хотела бы ты когда-нибудь снова перечитать я бы сказала да я хочу Да. (прошу прощения, и впрямь затягивает).

Когда я дошла до точки, я совершенно не понимала, что теперь делать, какое-то странное опустошение, потому что на протяжении долгого времени это твое своего рода хобби, а тут раз и все. Когда я читала «Улисса», я стала замечать его в реальной жизни – сны про «Улисса» (и такое бывало), какая-то цикличность во всем, отсылки к Джойсу в книгах, которые читала, в лекциях и интервью, которые смотрела. Еще странная особенность – «Улисс» со временем меняется. Сначала моими любимыми главами были вторая и одиннадцатая, спустя время шестая, сейчас пятнадцатая и восемнадцатая.

Спустя время, совершенно случайно мне попался «Улисс» в начитке В. Лебедевой. Это было как раз, когда я стала делать ремонт. Так тому и быть! – подумала я – и стала слушать аудиоверсию всякий раз, когда перевоплощалась в строителя. В этот раз по кладбищу мы прогулялись от одного угла потолка до другого, посидели в таверне во время окрашивания синей стены, вспомнили Шекспира и метемпсихоз во времена черной краски. Финальные комментарии я слушала, когда собирала мебель.

В конце аудиоверсии была часть «Вместо послесловия» - ни в одном моем бумажном издании ее не было. Это оказалась очень важная часть, потому что ее писал Хоружий и потому что она действует терапевтически. Ты осознаешь, насколько большой путь от башни Мортелло до лежащей в кровати Молли ты прошел, но совершенно не понимаешь, так ты это сделал или нет, стоило оно того, или нет. Ты еле держишься на ногах, понимаешь, что вот-вот упадешь, ноги не слушаются.

Подходишь к двери дома, на пороге стоит Хоружий, из дома веет теплом. Он смотрит на тебя и радушно приглашает войти. Заходишь в дом, аккуратно трясущимися от усталости руками ставишь трость в угол, снимаешь котелок. Хоружий приглашает присесть на диван. Садишься, становится очень спокойно и тепло. Пару минут Хоружий дает отдышаться, а потом спрашивает: «Ну как?» В голове у тебя столько мыслей, что ты и не знаешь, с чего начать, то ли с того, что чуть не сдался, то ли с того, что мало что понял. Хоружий замечает блуждание в мыслях и не торопит с ответом. Тут ты смотришь на Хоружего, но не произносишь ни слова, глаза наливаются слезами. Спокойным и понимающим голосом Хоружий говорит: «Это ничего, я тоже там бывал». Потом спрашивает: «Переживаешь, что-то не разжевал?». Робкий кивок и взгляд, устремленный в пол. Хоружий: «Все хорошо. Ты только посмотри, какой невероятный путь ты проделал! Это нормально, что что-то ты мог упустить.». Это были очень важные слова. Меня окатило облегчением после такого послесловия, потому что в конце после всего и впрямь кажется, что над тобой интеллектуально надругались, а тут сам Хоружий написал, что не стоит переживать, если чего-то не понял.

Благодаря этому путешествию, я открыла для себя большое количество новых авторов, мне кажется, что нынешний литературный вкус во мне воспитал Джойс. Во время чтения я перебивалась Воннегутом и совершенно спокойно относилась к причудливым замысловатостям автора. В какой-то момент набрела на Х. Томпсона и с радостью прокатилась в Лас-Вегас. Потом подтянулся Д.Ф. Уоллес и его «Бесконечная шутка», «Муравечество» Ч. Кауфмана, Ж. Перек и М. Павич, «Иерусалим» А. Мура, «Мертвый отец» Бартелми, Стерн и другие редкие птицы. Как будто разблокировалось множество точек на карте и секретных мест. У. Эко после нашего знакомства остался у меня и как настоящий джентльмен занял одну полку на стеллаже. Мне явно стало нравиться все диковинное и причудливое с разными вывертами – никакого табу. На стеллаже выросла и не перестает расти «смертельная полка», где собраны танатологические изыски. Стала интересоваться книгами о литературе, прониклась чувством к Проппу – стала превращаться в филолога, у меня почти выросла шаль (но что-то уберегло).

После Джойса уже ничего не страшно (Пруст - исключение). Кажется, если бы я с ним столкнулась по академическому долгу, я бы не питала к нему никаких теплых чувств, а очень искренне возненавидела бы. В сообществе по интересам мы мечтаем оказаться 16 июня какого-нибудь года в Дублине, чтобы засесть в кабаке и после пройти по всем местам романа. Для меня этот роман представляет огромную ценность, не из-за кучерявых вывертов, а из-за того, что меня с ним связывает. Употребляла нежно, смаковала сердцем!

Мои впечатления, если коротко: КГ/АМ.

Если расписать подробнее:

Во-первых, это модернистский роман. Помните квадрат Малевича? Да-да, это то самое направление в искусстве, когда для становления известным художником вам совершенно не обязательно уметь рисовать. Надо отдать должное, некоторые модернисты умели рисовать. Но не делали этого. То же самое о писателях: чтобы стать модернистским писателем вам не обязательно уметь писать грамотно. Трёх классов церковно-приходской школы будет вполне достаточно. Когда кто-то будет указывать вам на грамматические или синтаксические ошибки презрительно взгляните на них, слегка фыркните на невежу, и, с как можно большим пафосом, скажите: я - Художник, я - так вижу! Ошибок в романе достаточно, любая учительница литературы за подобное сочинение влепит 2, что впрочем не будет мешать им восхищаться "Улиссом". Парадокс.

Во-вторых, это, по большей части, поток сознания. Как песня чукчи: еду, вижу снег - пою про снег, вижу оленя - пою про оленя. Читал мнения, что именно вот этот самый стиль (приём?) действительно передаёт то, как человек мыслит. Возможно. С той лишь оговоркой, что это передаёт то, как некоторые люди мыслят. Все мы разные, у всех различные мыслительные процессы. Могу сказать точно: мои мысли совершенно не похожи на этот хаос. Нет если принять роскомнадзор или бутылку (две?) водки, да еще без закуски, там наверное может ещё и не такое в голову прийти, но я бы предпочёл этого не делать. И книги предпочитаю менее похожие на горячечный бред наркомана.

Благодаря этому стилю потока сознания понять что хотел сказать автор практически невозможно. Ситуацию усугубляет тот факт, что он бросает нам имена и фамилии ирландских королей, своих знакомых, своих знакомых с изменёнными именами, других модернистских писателей того времени, делает отсылки к каким-то персональным событиям его жизни (вроде той же смерти матери) и пр. При всём этом никак не пытаясь ни объяснить, ни оправдать появление всех их. При чтении один из постоянных вопросов: кто все эти люди, что они здесь делают и зачем здесь написали про этого прохожего, хотя нигде дальше или прежде мы не найдём его упоминания. Чеховское ружьё? Не, не слышал. У нас есть целый арсенал, который спокойно стоит в КХО, подробно описан и документирован, но вы не услышите даже взрыва детской петарды.

В-третих, сюжет. Нет, он там есть. Где-то на полстраницы. Но не ждите историю графа Монте-Кристо.

Чем же от так восхищает всех этих признанных писателей (хотя и, слава богам Олимпа, не всех)? Точно сказать не могу, но рискну предположить: неограниченными возможностями для поиска скрытого смысла. В любой фразе. Открой книгу на любом месте, ткни пальцем в случайную фразу и можно писать монографию о том что хотел сказать автор. Как о чёрном квадрате Малевича. Проблема в том, что это будет гадание на кофейной гуще. Может автор хотел сказать, что синие занавески в комнате главного героя говорят о его скрытой депрессии и внутреннем конфликтеы, вызванном детскими травмами, а может и нет. Может он просто увидел в своей комнате жёлтые занавески, цвет ему не понравился и он обставил комнату своего героя с большим вкусом. Гадать можно до бесконечности. Вот только зачем?

Вопрос "зачем" мне бы хотелось задать и Джойсу: зачем ты это написал? Впрочем этот вопрос чисто риторический. Ответ мне не интересен, как и сама книга.

В очередной раз убеждаюсь, что списки вида "100 лучших книг" (или чего-либо ещё) довольно бесполезная вещь. То что является шедевром для одного, для другого не пригодится даже в качестве туалетной бумаги. А невзрачная "бульварная литература" порой может подарить куда большее удовольствие, и, не побоюсь этого слова, даже наслаждение.

P.S.: ненавижу модернизм!

Любопытный рассказ. В начале его много суеты, а в конце – меланхолии. Такой контраст между танцами, спорами, обильным обедом, страстью – и размышлениями о неизбежной смерти. Причем, несмотря на тему рассказа, он не воспринимается тяжелым, он именно грустный.

Но самое прекрасное в нем – это, конечно, язык автора. Читается легко, несмотря на то, что на протяжении всего повествования толком ничего не происходит. Конечно, название и некоторые мелочи в сюжете изначально настраивают на определенный лад. А все-таки не особенно понятно, на что рассчитывать в финале. Здесь нет цепляющих персонажей, особых драм, только воспоминание в конце, меняющее направление мыслей. И восхищает не сама тема или смысл, а именно этот прием, подача и обрамление.

Особенно подкупает то, что мертвых нет на протяжении повествования, они в прошлом и будущем героев – и читателей. Это неизбежно, это объединяет всех настоящих и вымышленных. Прекрасно.

Мы по утрам такие усталые, а это довольно долго рассказывать.
Стивен Дедал

В это прекрасное майское утро на завтрак лорду Фредерику Кавендишу были поданы копченый в меду бекон, припущенные томаты, жареные грибы, яичница, инжир, и, нежно любимые лордом, ножки фазана. Сдобрив первую за утро чашку кофе щедрой порцией густых сливок, он приказал подготовить экипаж, чтобы отправиться на прогулку в Гайд-парк. За оставшийся ему год с небольшим лорду Кавендишу предстояло сделать еще многое.
Завтраки дублинцев Джо Брэди, Майкла Фагана, Томаса Кэффри состоят из фаджа, яиц и поджаренных потрохов. В то самое время как они и их приятель Джеймс Кери поедают сочный поджаренный бекон, промакивая подливку еще горячим хлебом, сдобренным бесподобным ирландским маслом, на кладбище в далеком Санкт-Петербурге от костей Софьи Перовской и Андрея Желябова начинает отходить подгнивающая плоть, медленно превращаясь в зловонную сероватую кашицу.
Но их костям далеко до белизны и совершенства костей, пролежавших в земле 27 сотен лет. Шумное въедливое море в это утро, наконец, добралось и разлизало древнюю могилу, и взорам прекрасных наяд, резвящимся у берегов Иоса, открывается хрупкость костей мудрого слепца, вокруг которого они тут же устраивают нежные танцы, и целуют тонкие трубочки.
Углерод содержится во всех живых существах. Также их состав включает в себя небольшое количество углерода 14 – радиоактивной разновидности углерода. При помощи углерода 14 можно определить возраст всего, что когда-то было живым, а также одежды и предметов. При помощи углерода 14 можно узнать возраст предметов, которым насчитывается вплоть до 50 000 лет. Но поскольку талантливый мальчик Ганс в семье доктора философии Вильгельма Гейгера родится нескоро, то наяды продолжают насвистывать на костях свои таинственные мелодии.
В своей парижской мастерской, забыв о кофе и круассанах, Пьер-Огюст продолжает работу над картиной «Зонтики», которая в далёком будущем, невзирая на кодицикл к завещанию Хью Лейна, покинет Дублинскую галерею.
Но про круассаны не забывает довольный жизнью Жюль Верн, готовящий к отдельному изданию «Жангаду». Ибсен, забыв о времени суток, правит «Привидения». Жизнь идет своим чередом.
Когда ветер с полудня доносит в разморенный сутолокой Дублин запахи шумных пристаней, некая бластоциста завершает свой дрейф и прикрепляется к стенке матки, жадно погружаясь в подготовленный и ждущий её эндометрий. Мэри Джейн Марри в этот момент испытывает легкое недомогание и отправляется в уборную. Но она ошибается, месячных у неё не будет еще очень долго.

П.С. Бессмысленно наворачивать смысл, всё равно 42, выдыхайте.

Улисс. Попался он мне на "Дайте две. Light version".
Никогда до этого не слышала про это произведение, потому, когда уже выбрала его из трех предложенных, была удивлена тем, что следующие комментарии пестрили такими заявлениями :

Господи, что же за монстра я выбрала. Откуда столько ужаса у людей при его упоминании.
Но надо сражаться, нет такой книги, которую невозможно прочитать.
До сдачи флэшмоба времени много, можно отложить...
Но не тут-то было.
Книга , про которую я раньше и не слышала, вдруг появилась везде.
Книга-сталкер.
Неожиданно стали часто выплывать рецензии, отзывы, советы, статьи о Улиссе и всякое такое вот

Ну что же, вызов принят.
Улисс, раз ты настаиваешь, то я тебя прочитаю.
Открываю. 900 планшетных страниц. Убираем примечания... 600 страниц... отлично, куча пометок. Но легким путем мы не пойдем, будем читать и их.
Не зря Улисс так настаивал на своем прочтении, книга замечательная.
Книга, которая меня преследовала весь месяц и которая долго и упорно ломала мою психику.
Читать такую книгу надо в ОЧЕНЬ адекватном состоянии. А оно у меня наступает редко.
Читаешь его ночью и думаешь: то ли ты сходишь с ума, то ли автор, то ли все сразу. Почему мне пишут люди на другом языке, как они строят предложения, мне уже плохо. Но мне по-хорошему плохо. По-хорошему плохо от прекрасного языка книги.
Но флэшмобы не лучшая мотивация для прочтения Улисса. Его можно читать год, а не месяц. Год читать про один день Блума.
А перечитаю Улисса я на пенсии. Обязательно. Надо составить подборку "пенсия".
Сходите с ума, читайте Улисса

Впрочем, оценка "книга не понравилась" вовсе не означает, что книга мне показалась плохой. Вынужден признаться в том, что это я плох для книги. Чтобы удержаться на плаву этого хоть и не бурлящего, а весьма спокойного, но всё же потока сознания, было бы полезным — и даже необходимым — пропустить сквозь свою нейронную сеть изрядную долю мировой литературы: от античных мыслителей до ирландских поэтов. Эта книга — ящик с конфетами для литературоведов. Для остальных же, балбесов как я, она станет садистской пыткой.

Текст с большой буквы.
Если пробиться через дебри интертекстуальности и историкокультурного пласта Ирландии - откроются дали небесные и, если не вся, то хотя бы половина мировой мудрости. Поток сознания героев затягивает, влезаешь в их шкуру, думаешь их мысли, чувствуешь и видишь с ними вместе, в самую глубь души забираешься и смотришь в эту бездну - а она на тебя. Превосходная, на грани реальности, форма. Это одна из немногих книг, которые читаешь и не веришь, как мог человек написать такое за короткую жизнь. А уж через какие круги ада прошёл переводчик - представить страшно.
Очевидно, если бы господин Джойс не писал книг, он бы убивал людей. Конечно, избранности ирландского народа наравне с еврейским это не отменяет.

Читала на спор - иначе бы себя не заставила. Можно над этой книгой задуматься, найти уйму смыслов, но я просто не хочу. Мне никогда не нравились книги ради смыслов, я любитель более простых вещей. Герои там, занимательный сюжет, мораль и все такое. И тем более не люблю, когда фабулу берут из классического произведения и как бы обыгрывают. Лучше бы я перечитала "Одиссею".
Прочитать это "надо" для общего образования, и стоит - если вам нравятся всякие "Парфюмеры", "Коллекционеры" и интересно, откуда что взялось.

Среди интеллектуалов принято восхищаться «Улиссом», что, на мой взгляд, больше обусловлено стадным инстинктом и страхом отстать от общепринятого, нежели истинным восхищением читателя. Я же, не имея параноидального желания быть вписанным в интеллигентские когорты и уж тем более кому-то понравиться, не имел априорно восторженного мнения об этой книге, из-за чего потратил целый месяц на её внимательное и непредубеждённое чтение, хотя сей внушительный срок был обусловлен не столько сложностью самой книги, сколько занятостью.

Потому что никакой сложности я в «Улиссе» не увидел вовсе. Это книга не просто не сложная, она на редкость примитивная, и все трудности, возникающие у неискушённых читателей с её полным освоением и вынуждающие их останавливаться на страницах со стыдливо двузначным номером, я решительно отношу не на счёт сложности, а на счёт скучности, неинтересности сего творения. Ну правда, ничего сложного и ничего интересного здесь нет. В содержательном плане – это книга об обывателях и их обывательских заботах, не чуждых никому из нас, но составляющих у нас лишь часть жизни; здесь же они составляют безальтернативное целое. Ну да, иногда хочется покушать, потом хочется покакать, потом посидеть в горячей водичке, разглядывая услужливо увеличенный водным преломлением член, а там ещё общественные и рабочие дела, а затем можно и подрочить украдкой, даром что женат, а если удастся в конце дня с кем-нибудь выпить и поболтать, пусть даже разговор не клеится, и единственное, что вас объединяет, это мочеиспускание в общую цель в виде клумбы, то вообще замечательно.

Как же из этого убогого материальчика состряпать что-нибудь интеллектуальное? Есть несколько способов. Можно, например, прикрутить аллюзию на какой-нибудь почтенный миф, и не беда, что сначала эта аллюзия помогает тебе двигать сюжет вперёд, а затем, по мере того, как он начинает жить своей жизнью, ужасно мешает, сковывает, заставляя выдумывать всё более жидкие соответствия между мифологическим и сюжетным планами. Но есть способ получше: выверни наизнанку стиль, состряпай пару каламбуров и десяток неологизмов, поиграй словесными формами, покажи способность натягивания лексических оболочек на слабенькую плоть смысла. Давайте, к примеру, возьмём «Быков солнца». Действительно блестящий эксперимент по воспроизведению эволюции английского языка от архаичных средневековых форм до современности. Сколько великолепных стилистов прошло перед нашим взором! Но о чём здесь повествуется? На что растрачивается это богатство? Увы, на какой-то тупой разговор о роженицах. Единственный выход для читателя – просто перестать обращать внимание на сказанное и насладиться звучанием языка, пусть в данном случае русского – я ведь читал в переводе Хоружего. Но что в этом, простите, интеллектуального? Ведь все эти подстройки под стиль великих писателей Англии – это пародии. С каких это пор у нас пародия стала интеллектуальным жанром?

Или вот попытка создать музыкальную прозу в эпизоде «Сирены». Боже мой, да они же там просто сидят и жрут, да ещё треплются о всякой ерунде. А этот ваш поток сознания? Я не буду говорить о том, что люди на самом деле думают совсем не так – гораздо более фрагментарно и раздробленно. Как же Джойс создаёт у нас впечатление потока – нерасчленимого внутреннего монолога? Самым тупым приёмом – он корёжит синтаксис и убирает знаки препинания. Предполагается, что мы должны восхититься найденной формой, но всё «восхищение» куда-то улетучивается по мере продвижения сквозь десятки страниц эпизода «Пенелопа», и воцаряется скука. Долго восхищаться формой столь же невозможно, как сто раз повторённой шуткой, а содержание здесь не может восхитить в-принципе. Или вы правда считаете, что фраза «мне часто хотелось обцеловать его кругом с головы до ног и его миленький юный член тоже выглядит так невинно что я бы не задумалась взять его в рот когда никто не видит так и просится чтобы его пососали» становится великой литературой, если её записать без запятых и заглавных букв?

Тоска, скука, пошлость, обывательщина, мелкотемье. Содержанием становится сама форма, поясняет Хоружий, словно понимая, что подлинное содержание этой книги не сможет удовлетворить взыскательного читателя. Но коллекционирование форм, которым забыли подобрать подобающее содержание, превращается в кучу перегноя, выгребную яму отходов литературного цеха, которой почему-то принято восхищаться.

Но я не буду развивать мысль о том, что весь «Улисс» – это тест на конформизм среднестатистического интеллигента. Не это важно, а то, что некоторый смысл в этом безумном словоблудии всё же прячется. Только не надо думать, что наличие смысла – это априори хорошо: иногда лучше, чтоб его не было. Это как раз тот случай, ведь «Улисс» предлагает нам не только безудержную словесную эякуляцию, но и совершенно конкретную философскую антропологию. С антропологией, в общем-то, всё просто: либо ты представляешь человека как образ и подобие Божье, либо он у тебя превращается в похотливую обезьяну, живущую первичными инстинктами. Третьего не дано, как бы философы ни пытались замаскировать возвышенной фразеологией неизбежный дрейф к обезьяне фундаментально обезбоженного европейского человека. Такого человека, каким всегда был любитель разглядывать использованную по назначению туалетную бумагу и онанировать на случайных незнакомок Леопольд Блум и каким быстро становится потерявший веру в Бога и ищущий себе нового «Отца» Стивен Дедал.

Человек балансирует на канате, натянутом между Богом и обезьяной, третьего не дано, и в романе Джойса этого третьего тоже нет, а есть лишь триумф обезьяны. Здесь побеждает витальная, жовиальная, телесная концепция человека, не видящая его духовное измерение ни в чём другом, кроме способности уныло воспроизводить чьи-то давно высказанные слова под издевательским соусом «роман вместил в себя всю предшествующую литературу». Ну да, сарай или даже музей тоже что-то вмещают, только жить в них никому не хочется. Неуютно, нагромождённо, нечеловекоразмерно.

Часто говорят, что «Улисс» – это главный роман ХХ века. Это действительно так, но это не говорит хорошо о романе, это плохо говорит о веке. Веке постмодернистского расщепления смыслов, веке торжества низости над любым «верхом», веке карнавального насмехательства и ликующего самодовольства. Местами комфортном, но таком пустом веке, возомнившем себя венцом развития европейской культуры. Поэтому и притязания этого «романа века» на роль всеобъемлющего культурного компендиума оправданы примерно так же, как оправданы притязания истории болезни на роль полной и исчерпывающей биографии какого-нибудь духовно богатого человека. «Улисс» – это анамнез, сосредоточенный на симптомах угасания, умирания пациента, а не на расцвете его творческих сил. Но сейчас мы преодолеваем этот период и через череду потрясений входим в эпоху нового культурного синтеза, рвущего с обесплодившимся прошлым. Наше время требует нового романа, новой истории, нового человека. Воистину, «Улисс» – это то, что необходимо преодолеть, и что обязательно будет преодолено, потому что никакие тёмные века не длятся вечно.

"Камней, понимаю.

Собираюсь умереть собачьей смертью.

Дайте мне пить, есть я уже не хочу.

Ты не эльзасец!

Собачья смерть, говоришь?

Я сдал его невесте."

Нет, это не цитаты из "Улисса" Джойса, как могло бы показаться (ну могло бы, да?). Как-то раз мне приснился сон, в котором были вот эти фразы. Их я в точности запомнила и сразу же тогда записала. Это было, если мне не изменяет приложение "заметки", 2 июня 2021 года. Так вот, самое начало дурацкого "Улисса" (а дальше я не пошла) очень живо напомнило мне этот давний сновидческий прикол. В нем есть ведь какой-то смысл. Поток (под)сознания индивидуума. А подставить впереди черточки — получится диалог. Имена действующих лиц вверху (а они были, это точно) — будет пьеса. Это я к чему? Да ни к чему. Дрянь, раздутая дрянь ваш "Улисс", как вы вообще находите в себе... ну не знаю — мужество? — это читать? Хуже того — как вы имеете наглость подобным восхищаться?! Множество планов? Черта с два! Множество планов — это когда каждому свой. Кто-то считывает самый нижний, а кто-то идет выше, но, камон, не всем же лезть на самый верх и писать потом статейки. Джойс же начинает с "самого верха" (не даром в начале герои находятся в какой-то башне(?)), и план здесь один — снобско-заумственный и типа аригиналный. Тут всего два пути — либо разгадывай, либо проваливай. Разгадывай, лол. Проваливай? Мм, не дурной вариант. Я не литературовед, я не переводчик Хоружий (несчастный человек), я не ирландка и жить в 1904 году я никак не могла (ребзи, ну какой это 904-ый — по тексту тут минимум 25-ый), да мне не очень-то интересен и Гомер со своей "Одиссеей" (и с "Илиадой"), и я не хочу разбираться во всей этой мути и жути (посмотрите "схемы" к роману — что за бред? зачем?), разбираться — и ради чего, собственно?? Кажется, смысла тут вообще нет. То есть он есть — единственно для автора, но не для читателя. Я терплю, когда писатели пытаются экспериментировать со стилями (но, как по мне, Джойс, играя шрифтами, — проиграл), но терпеть не могу, когда писатели пишут (сори) "для себя" (для постижения себя или еще для какой возни), ничего, совсем ничего не предлагая читателю, кроме двух тысяч сносок и эгоистического приказания стороннему человеку всесторонне вникать в авторскую жизнь (где автор был, с кем говорил, что ел, что пил, как спал, что писал в письмах). Плевать мне на его личность, плевать мне на его друзей/врагов/родственников/женщин, представленных в каких-то совсем невразумительных героях. Плевать мне на то, что кто-то когда-то что-то там такое сказал, и теперь мне это выдают в виде сноски. Я хочу читать книгу! Я хочу думать над книгой! Но проклятые несносные сноски, направляя и указывая, этого мне делать не дают, а без них я здесь — просто слепой котенок. Вот что этим романом хотел сказать всеми признанный гений Джеймс Джойс? Хотел ли он вообще что-нибудь сказать? Или только похвастаться своей ученостью (и — на сладенькое — прославиться)? Поразительно, как люди могут хвататься за что-то такое, называть это гениальным и копаться годами в сих словесных дебрях, пытаясь что-то там найти. Это недоразумение, но, к сожалению, в порядке вещей.

"Владимир Набоков сравнивал роман с «Петербургом» Андрея Белого." Хаха, пачиму так смешно?

Нет, миленький Джеймс, хоть ты и повернут на "Одиссее" и весьма хитровы[делан], но, как ни крути — ты не эльзасец.