Selected Prose

Это первое произведение Моэма, которое мне не понравилось. Стиль написания и язык как всегда великолепны. Я привыкла, что в книгах этого автора присутствует шокирующее обстоятельство, по крайней мере для меня. Которое и вызывает всплеск эмоций, поэтому ставятся высокие оценки.
История жизни знаменитого английского писателя Эдуарда Дриффилда, увиденная глазами молодого человека. Это все что хочется сказать о книге. Хотя совру, если не упомяну момент – цитату, которая думая долго будет седеть в моей голове.

Ну и не возможно просто так забыть последнюю главу. Поведение матери. Не дай Бог оказаться на ее месте, но и ее поведение не поддается логике. Из всей книги только этот момент заставляет думать и оценивать ситуацию.

Дурные знакомства портят хорошие манеры.

Странная вещь философия и философские размышления. Определенно, в книге обязан быть какой-то глубокий смысл и не всегда писателю нужно идти прямо по сюжету без отступлений налево или направо. Иногда это придаёт особую изюминку всей книге. Но здесь был явный перебор с размышлизмами. Лично мне они мешали погрузиться в произведение, окунуться в сюжет с головой. Только начинала втягиваться, как "а вот писатель должен быть таким-то...", " а в те годы было то-то и то-то..." и т.п. Моё личное, скромное мнение, что лучше бы Моэм не злоупотреблял отступлениями в сторону и больше развивал сюжетную линию. А то она какая-то скучная вышла.

Про персонажей лучше вообще промолчу. Рози, пожалуй, лишь она как-то выделилась среди серой массы. Она " не правильная", неординарная по тем временам, женщина. Детская непосредственность смешалось в ней с нимфоманкой (я удивлена, что во времена Моэма уже существовало это слово). Остальные, ну вообще никакие. Дриффилд писатель, причем заслуженный и знаменитый, но и он не выделяется ничем особым. Даже "скелет в шкафу" не его заслуга, а первой жены Рози. А уж писатель, от лица которого ведется повествование, вообще ничем не примечателен.

Жаль, конечно, что "Пироги и пиво" оказались плохи настолько, насколько хорош "Театр". И ни в коем случае не рекомендую начинать знакомство с автором с этого произведения.

Гениальность — не что иное, как бесконечная работоспособность.
Моэма я уважаю, но не люблю. С ним приятно изредка провести время, но не засыпать. Не сложилось у нас.
Это книга, которую мне захотелось перечитать как только я начала ее читать... Незамысловатый сюжет, легкий приятный язык, но не все так просто, как кажется с первого взгляда.
Выбрала это произведение из-за названия, читала долго - по несколько страничек на работе в течение пары недель. С этой книгой было приятно провести время, но она оказалась какой-то незапоминающейся.

Меня так раздражала Мэри, хотя вроде как её надо пожалеть, поскольку она только-только отошла от тяжёлого развода с пьяницей и транжирой. Но жизнь её вскоре должна наладиться, ведь ей сделал предложение очень солидный друг семьи, Эдгар, одна печаль, он ей в отцы годится и воспринимается исключительно как друг, опекун, с такой-то разницей в возрасте. И, конечно, эта новость теперь самая обсуждаемая, ведь Эдгар должен стать послом, а им лучше быть женатыми, а поскольку жених он завидный, то и желающих ого-го сколько... И вот на очередной вечеринке, куда пришла Мэри, снова это обсуждается, конечно, и другие сплетни, слухи, ведь жизнь у большинства присутствующих ох какая "тяжёлая"))) И лишь скрипач Карл, который попал под прицел едких замечаний, действительно нуждается в деньгах, ведь он бежал от режима нацистов.
И вот уже после происходит случайная встреча Мэри и Карла, тихий вечер, страстная ночь и трагедия... И вот после всего этого я стала завидовать раздражающей Мэри, насколько она "никак" относится к людям, хотя ведь вроде бы недавно показывала заботу, но тут же лишь использует их для своей выгоды, включая того же Эдгара, которому походу ещё и карьеру сломала, да и повесу Роули, что согласился ей помочь. И спит спокойно по ночам, хотя, и говорится, что так переживает... Но по факту, имхо, больше переживают остальные.
И вполне себе обоснованно злятся на Мэри, а она удивляется "почему бы?"

Мне просто, иногда тихо, без восторгов, иногда и с ними, неизменно нравится все, что и как, писал Моэм.

Ясный, очень приятный язык, увлекающий с первых же строк, бережное и внимательное отношение к характерам героев, ироничные замечания, английский юмор и тд. Этот роман мало чем отличался от своих собратьев, разве что менее динамичный, на события бедноват и объемами не блещет. Прочитала его в очереди и приятно провела время.

Ругать абсолютно не за что, но если честно, то очень рада, что знакомство с писателем, началось не с этой книги.

До чего же разные романы у Моэма. До чего же непростые…. И до чего же интересно вместе с ним задумываться над самыми разными вопросами

Вот какое любопытное наблюдение: подросток завел знакомство с «неблагополучными» людьми. Благовоспитанные мама и папа не разрешают с ними водиться, но с ними весело и просто. И вот перед его отъездом на учебу они приходят его проводить и дарят целых пять шиллингов! По тем временам – богатство. И как забавно наблюдать , как в подростке борются «джентльменские» понятия и внушенная благовоспитанность и обычный человеческий соблазн

А какой любопытный поворот о моде в литературе. Не удержусь от большой цитаты:

Не могу не восхититься язвительной точностью автора. Ведь это про нас, нынешних. В литературе нет места искренности, в литературе как и везде рулит МОДА.

Роман конечно о литературе , перед нами история жизни известного писателя Дриффилда. В общем-то в рассказе нет сюжета. Но критики находят в герое сходство с Томасом Гарди. Оставим критикам критиково, мне не это важно. А вот на вопросе – может ли автор использовать трагедию, произошедшую с ним, как тему для своего романа – я споткнулась. С одной стороны все внутри сопротивляется и хочется обвинить его в эксплуатации своего горя. А с другой стороны, если ему так легче пережить потерю – может быть пусть так и будет? И кто может рассудить? Только тот, кто сам через это прошел? Но уж точно не досужие критики.

Опять Моэм ставит вопросы, на которые не просто ответить…

Для меня новая книга Сомерсета Моэма – это как встреча со старым другом, которого вы давно не видели, но хорошо знаете и есть возможность обсудить известные темы, обменяться впечатлениями, поделиться новыми мыслями, да и чего уж там посплетничать об общих знакомых. Данный роман хорош именно в этом ключе, поскольку темы творчества, писательства, неверности, снобизма были затронуты и в других более известных романах автора.

Так «Пирогах…» можно встретить прототипы дядюшки и тетушки Филипа Кэри из «Бремени страстей человеческих» и посмотреть как фантазия автора преобразит этих персонажей в новом романе. Если Филип Кэри себя только искал на ниве творчества, то здесь герой нашел в литературе. Мне еще не встречался такой писатель, который от всего сердца отговаривает от творчества, снимает нимб неприкосновенности с людей искусства, говорит о том, насколько это зависимая и неблагодарная профессия. В общем если ваше дитятя, хочет стать творцом, дайте почитать «Бремя…», возможно, реалистичный, ироничный и местами циничный взгляд Моэма поможет этой беде.

Произведения автора увлекают меня наблюдениями за играми ума героев, порой настолько противоречивыми, что читать об этом, находить параллели с жизнью одно удовольствие. Моэму часто пеняют, мол герои у него неприятные. Да, в его романах не встретишь красавицу с глазами цвета фиалки и добрым сердцем или благородного джентльмена, готового снять себя последнюю рубашку. Его герои сплошь сотканы из противоречий, но от этого они живые и настоящие. Некоторую язвительность автору можно простить за то, что большинство этих неприятных черт списано с него самого, а его умение посмотреть на себя со стороны достойно уважения.

Так в «Пирогах…» речь идет о писателе Дриффильде, которого еще при жизни возвели в иконостас английской литературы, а после смерти, чтобы образ закрепить в умах современников и будущих поколений взялись писать биографию. Дриффильд укрытый лаврами и почестями буквально забронзовел при жизни, его истинная сущность проглядывает лишь изредка из кусочков воспоминаний людей, знавших его во временя, когда бремя славы на него не свалилось.

Писатель здесь запечатлен как своеобразный проводник пережитых эмоций, которые он переносит в творчество, поэтому так важно окружение, жены, бывшие рядом, вдохновлявшие его. Первая супруга Рози, была женщиной простой, с золотым сердцем и беспорядочными связями. Вторая спутница жизни, по-моему иначе, чем миссис Дриффилде, ее в романе не называли, сделала все, чтобы образ выдающегося писателя сложился в обществе. Она стала хранителем мемориала, который буквально создала сама из приличествующих писателю вещей.

Среди рецензентов на ЛайвЛибе ходит мнение, что Моэм недолюбливал женщин, поэтому приятных у него не встретишь. Этот роман помог мне понять, что у автора, есть красивые женщины, но той красотой, которую ценит он сам. Они живут, согласно своей природе, естественные, с добрым сердцем, проницательным умом и без предрассудков. Образ Рози бросает вызов морали читателя, но Моэму удалось убедить меня, что эта женщина была сгустком самой жизни, вдохновлявшей на написание прекрасных произведений.

Роман о том, что из себя может представлять биография писателя? То, что он есть на самом деле или то, что хотят запечатлеть современники? Автор задается вопросом: готовы ли читатели видеть писателя со всеми его недостатками? Да и что такое правдивый образ писателя? Возможно, сам писатель создал тот образ, за которым позволил наблюдать публике?

Флоренция...голубые, распахнутые всем приливам вечеров и звёзд цветущие горизонты, словно бы протягивающие влюблённым свои нерастраченные за день нежность и тепло, дабы в доверчивом сумраке al dente, глаза цвели неземными цветами, а сердца - горели, полыхали солнцем бессонных, нежно коснувшись горизонта, тёплой, бледной линии любимого тела, и замерли так, словно времени не стало, словно день и ночь, помирившись, сладко обнялись, поцеловавшись.

Вам знакомо это марево сердечного томления и жара, когда солнце сладостно медлит на вытянувшейся струной линии горизонта, и горизонт, словно бы не желая расстаться с солнцем, нежно уступает ему, и тогда кажется, что солнце изменило самые законы природы, горизонт блаженно изогнулся, как изгибается тело женщины в любви, и приняло солнце в себя, как в любви иной раз, чувствуя у груди тёплое биение сердца любимого человека, мы иной раз сладко теряем границы своего тела, словно бы вдыхая другое сердце в себя.

Грудь доверчиво и прозрачно отступает, пятится, в неком отливе нежности, и новое сердце царственно входит в нас, ступает сначала по прохладной отмели, по сверкнувшим камушкам-голышам сердцебиений... но потом, ступни и колени сердца обдаёт тёплой лаской прибоя, и уже два сердца, в какой-то водной невесомости ночи, блаженно и легко живут на поверхности мира, запрокинув тихий и счастливый лик к улыбнувшимся звёздам ( искренне прошу прощения за это долгое вступление: как обычно, увлёкся, о чём-то задумавшись..).

Звёзды светят и поют, а там, наверху, на вилле, близко-близко к звёздам, сидит на веранде с книгой на коленях одинокая и грустная женщина - Мэри.
Она недавно потеряла в аварии своего мужа, и вот теперь она здесь, во Флоренции, на вилле своих друзей.
Любила ли она мужа? Любила, любила даже тогда, когда он стал выпивать... Боже, как невыносимо было видеть его искажённый от алкоголя лик, ощущать его пьяные, слепые ласки..!
Ему ведь тогда всё-равно было, её ласкать, или кого-то другого...
Если бы в аду раз в 100 лет были встречи для разлучённых влюблённых, то ангел, проникший за тёмную решётку ночей, с ужасом и со слезами смотрел бы на вошедшего демона, обезображенного мукой, чей милый лик был бы искажён пороком и бредом, и он бы ласкался к ангелу, словно совсем чужое, неземное существо, насиловал бы ангела.. а ангел бы закрывал крыльями лицо, с мучительной улыбкой отзываясь на нежные слова демона, что изредка срывались с его уст, словно мимолётный бред.

Но теперь она свободна, её нежно за 30, она всё ещё прекрасна.
Друг юности, друг её рано умершего отца, теперь сватается к ней: подарил изумрудный браслет...
Ну и что что он старше, что был влюблён в неё, когда ей было ещё 15 лет, когда она, как и все девочки в этом возрасте, превращаются в девушек: это похоже на метаморфозу мотыльков...
Ах, ему прочат хорошее место в Индии: вот где бы она отдохнула сердцем и судьбой, за плечом сильного человека.
Говорят, на бенгальских улицах, в шёлковом сумраке, под огромными, спелыми фонарями, порхают огромные мотыльки, размером с человеческую ладонь.
Боже, какая невесомая, чистая нежность: ни тел, ни порока, одни лишь бледные ладони, повисшие в воздухе, над деревьями, над удивлёнными лицами прохожих... ладони тепло прижимаются друг к другу, сладко замирают на миг...
иногда так стыдно подсматривать за мотыльками, словно подсматриваешь свои самые нежные сны, да и свои ли сны?

Вон там, на склоне сумрака, в изумрудной зелени листвы, в своей лунной насыщенности имевшую поющую, светлую интенсивность allegro, купается нежность людских голосов, округлых куполов соборов, похожих на бледные шатры ночных фонарей, в свете которых, счастливые до безумия, носятся ласточки, словно огромные мотыльки...
Упала звезда, натянувшись струною скрипки: мечтательно склонив лицо, ночь играет на звезде..

В предисловии к роману Моэм обмолвился, что речь пойдёт о женщине, отдавшейся мужчине из сострадания.
Если честно, для меня это было маленьким детективом, только с той разницей, что вместо поиска убийцы, я увлечённо искал того, перед кем падёт, словно мёртвое, сладко-бледное тело женщины.
На кого я только не думал! - Эдгар, "индийский" ухажёр Мэри, простодушный муж Нины, её служанки ( но такие даже во сне не изменяют), и даже - о, грех подозрения!, - беспомощный и немощный старичок на званом вечере ( после такого "сострадания", всё обернулось бы мертвенно-бледным телом на земле, и это было бы не тело Мэри...)

Звезда доиграна, натянутая струна звезды - порвалась: тишина сомкнулась тёплым кольцом.
В фетовской тишине залитого лунным светом сада, Мэри на машине едет на званый вечер.
Звезда этого вечера - княгиня Сан-фердинандо: роскошная, вечерняя осень женской красоты, тёплый октябрь женского возраста, когда в вечере волос сквозятся седые, тихие паутинки бабьего лета.
Хоть её, замужнюю, и называют развратницей, но это не так: вокруг неё, словно вокруг далёкой звезды, мотыльками планет вращаются дивные и странные души.
Один из таких шальных, очаровательных "мотыльков" - Роули, непутёвый красавец, разбивающий женские сердца.
Княгиня, словно леди Мельбурн о Байроне, сказала о Роули: ах, если бы мне скинуть лет 20-25 ( должно быть, ей мысленно представилось, как с её плеч, сладким весом 20-25 грамм, соскальзывает лёгкое платье..), я бы ночью сбежала с ним, и пусть даже он бросил меня через неделю, но какая это была бы неделя!!
Всё это было сказано шёпотом, когда для гостей играл какой-то бедный скрипач, и Мэри дала ему щедрые чаевые.

Знаете, у женщин 40-45 лет иногда есть какое-то духовное сладострастие, неупокоенный, недопитый жар сердца, алым солнцем ушедший в глубину и вечер души, где покой и звёзды.
Иногда, это выливается в очаровательную, цветущую нежность и заботливость о тех, кто рядом, а иногда... в почти спиритуалистический эротизм безгрешного самоудовлетворения, когда женщина "сводит" вместе две молодые души, и, не имея возможности наслаждаться самой, в сострадательном эротизме наслаждается нежностью влюблённых, равно участвуя в их тёплой близости с той и с другой стороны, тем самым обретая двойное, андрогинное счастье любви, словно мотылёк, на миг покидая своё тихое, бледное тело, облитое шёлком вечернего платья.

Игра удалась, сквозь ночь, несётся машина с Мэри и Роули, в свете фар - яркая пульсация мотыльков и изумрудной листвы: словно бы кто-то приложил ладонь к запястью вечера, и услышал, нащупал его нежно оступающийся пульс.
Роули искушает Мэри...
Но всё это - лишь грунтовка для живописных красок любви, которая сбудется чуть позже... с другим.
Роль Роули ( театральная аллитерация персонажа, смотрящего в зеркало: он уйдёт, но без него зеркало повествования отразит его дальнейшую судьбу) - заронить в душу Мэри тёплое зернышко идеи о том, что женщина - сама не знает каким богатством она одарена.
Да, в искусстве уже было сравнение тела женщины с храмом, но тут... тело и душа женщины сравниваются с музеем, и... разве не безумие, чтобы оно свои сокровища дарило лишь одному "посетителю"?
Ах, Роули, этот очаровательный змей, умеет искушать! сравнить женщину с храмом искусства!

работа Рона Хикса

Сама Мэри, глядя на падающую звезду, сказала, что рада была бы отдать какому-нибудь несчастному всё, что имеет, лишь бы он забылся хоть на час, лишь бы сквозь мглу судьбы и жизни пронёс эту поющую звезду сладко сорвавшегося мига..
Сразу вспоминается Достоевский, с его темой любви-сострадания.
Помните, как Раскольников говорил о том, что любил свою невесту из жалости, и, что, если бы она была хромой, то, кажется, любил бы её ещё больше?
А помните зеркальное, мучительное письмо Настасьи Филипповны к Аглае?
Для Достоевского, которым восхищался Моэм, сострадание было основой мира.
Как сказал бы Торквато Тассо: сострадание, подобно зарницам, освещает куполами света бездну, подготовляя душу к грозовой и пламенной любви.
Или это Данте сказал?
Вообще, не случайно Моэм поместил действие романа во Флоренцию, где жили и любили Данте и его Беатриче, как и не случайно он дал своей героине имя Мэри, Мария: евангельская царица сострадания, любви.

Да, иной раз женщину влечёт к состраданию, как и к любви, жажда царствования над мужчиной, ощущать себя сильной... но это лишь косвенная кора основного чувства.
На самом деле, женщина, как никто чувствует томление быть полезной в этом мире, но она, в отличие от мужчины, не успокаивается на буквальной пользе: быть инженером, художником, врачом... всё это хорошо, но не задействует всю глубину женщины, её тайную, глубинную связь тела и души: что-то в них трагически проворачивается вхолостую, и вот эта мировая жажда одарить всё человечество, да и самые звёзды, цветы... своей нежностью, иной раз выливается в бред и падение этого чувства: в физическую, магдалинову близость, в дарение своего тела, сердца, ладоней, души... но мужчина, зачастую, этого не понимает.

Ах, как бы Мэри хотела, чтобы все те вековые чувства в ней, равные строчкам Тассо и Данте, мелодиям Моцарта, 2-й сонате Бетховена, полотнам Фра Анджелико и Тинторетто, вдруг вспыхнули в ночном небе, осветя в жизни трагические и холодные уголки...
Так Беатриче у Гумилёва сходит в ад к своему милому, так женщина, сердцем желает сойти в ад и ночь чужой судьбы, на миг её осветив...
Итак: Мэри одна на машине, остановилась около обрыва с кипарисами, чтобы полюбоваться звёздами.
В тени дерева, сам похожий на тень, или на Адама, стоит скрипач, любуясь ночью, тлеет огонёк сигареты, похожий на далёкую звезду... вот, звезда сорвалась...
Адам выходит из тени, он держится рукой где-то около сердца, ребра, словно там что-то болит: иногда, красота нам дарит боль, которую нужно чем-то блаженно заполнить, а иногда...сердце, словно спелый плод, мы протягиваем в руке, ночи ли, любимому ли человеку...

Роман написан в 1941 г. на заре войны, и эта тональность любви двух нежных, одиноких душ над бездной, всегда пронзительна в искусстве.
Бедный скрипач.. почти вечный образ, проходящий сквозь страницы Андрея Платонова, Цветаевой, Блока.
Кроме того, силуэт скрипки - это нежный силуэт женского тела, а что может быть нежнее и эротичнее скрипача, прижавшего своё бледное лицо к загорелому, тёплому бедру скрипки?
Это томление, моление мира о женщине, красоте.
Хотя, он вовсе и не скрипач, а совсем ещё мальчишка - учащийся на искусствоведа: образ неприкаянной и поруганной души, красоты, в мире, охваченном безумием войны, - двух друзей которого расстреляли: образ немецкой военной машины, её вторжения к нему на родину в Австрию - образ варваров, бесчестящих музеи, насилующих красоту.

Со стихами из "Фауста" о мгновении на устах, Мэри ведёт этого несчастного мальчика ( ну как мальчика, 23 года этому "мальчику", хотя...) на виллу, полную шедевров живописи, и потом, в фетовский, луной залитый сад.
Он на коленях перед ней, его лицо - словно белая лилия на тихих волнах ночи, она берёт его лицо - лёгкое, податливо-нежное, словно бы сорванное, - и подносит к губам: ах, аромат любимого лица в ночи!
Два чёрных треугольника сошлись среди цветов, образовав два нежно дышащих мотыльковых крыла, с прозрачным, тихим посверком пыльцы пота на кончиках крыльев...
Прекрасное и деликатное описание интимной близости души и тела, правда? Даже чуточку жаль, что его нет в романе Моэма.... а что же есть? Есть метемпсихоз любви, сострадания и женского сердца, есть ласки al dente, есть рецензия al dente, чтение al dente, ибо я ещё сам не дочитал этот чудесный и грустный роман.
Давайте оставим наших влюблённых в лунном саду, не смущая их, как смущены листва и звёзды над ними...

p.s. Н-да... решил дочитать роман и закончить рецензию.
Такого поворота я не ожидал... Ай да Беатриче! иной раз женщина так увлекается любовью и нежностью, окружая раем любимого, так горячо и беззаветно светит, что любимый однажды... просыпается в аду, где женщина почему-то чувствует себя как дома, устраивая экскурсию по аду, где её все знают, от сорвавшейся звезды и увядшего цветка, до грустных глаз... интересно, читал ли Моэм Куприна?
Какая же смертельная скука обняла жизнь без женщины!
Возможно, рай пал бы от скуки и без грехопадения, без женщины, но на кого бы тогда всё можно было свалить?
Возможно, женщина первая заметила приметы распада, и, узнав что-то грустное о боге и жизни - это её тайна, что жарко с ней срослась, - с печальной и шальной улыбкой, подбрасывая перед удивлённым и простодушным Адамом, надкусанное яблочко, взяла всю вину на себя, в очередной раз спасая бога и мир.
Если бы я был художником, я бы изобразил человека - а-ля Рене Магрит, - с пистолетом: пуля летит, словно серебряный кокон... разматываются густые, шёлковые спирали кокона, тёмного воздуха... вот, на груди плеснула алым крылом ранка, и погасла в ночи.
Звезда сорвалась и запела... В далёкой Индии, под шатрами света от фонарей, огромная, словно человеческая ладонь, порхает чёрная бабочка, целуя ночь, листву и лица прохожих, похожих на белые лилии.

Многие читатели, а особенно, читательницы, склонны видеть в этом романе нечто простенько-милое, как бокал вина перед сном, вдовушку, ищущую приключение на свою задницу ( из одного диалога со знакомой.. ладно, бокал был у меня в руке, у неё - это сравнение)
Не знаю... как по мне, это чудесная и довольно сложная сказка, полная евангельских аллюзий, инфернальности и сокровенного томления женщины.
А уж если женщина иногда и ищет приключений на задницу, то, в своей шальной щедрости, она ищет приключений и на задницу любовника, и даже, на коллективную задницу человечества, дабы оно не закостенело в скуке и в пошлом актёрстве, стремясь вовсе не к тому, чего оно на самом деле хочет.
Достоевский писал, что сердце - это поле битвы дьявола и бога... что касается тайны женского сердца, то в нём иной раз борются и довольно странно милуются ангел и чёрт.
Не знаю, что из этого выйдет, но если женщина решила быть честной до конца, смотря на шальное безумие мира, полного лживых трагедий и надежд, то в этом есть смысл.
В конце-концов, любовь победит, и пусть даже поверженными, нежно-запыхавшимися, у её ног лягут ангел и чёрт.
Для женщины главное, чтобы в ней не видели лишь ангела, не требовали одной нравственной патоки, сладкого света, а дали бы иногда простор для её крыльев, пусть и тёмных, полюбили бы её, словно жизнь, целиком, со всем её светом и нежной тьмой.

кадр из фильма 2000 г. "На вилле", с очаровательной Кристин Скотт Томас и неподражаемым Шоном Пенном.

Шепот, робкое дыханье.
Трели соловья,
Серебро и колыханье
Сонного ручья.
Свет ночной, ночные тени,
Тени без конца,
Ряд волшебных изменений
Милого лица,
В дымных тучках пурпур розы,
Отблеск янтаря,
И лобзания, и слезы,
И заря, заря!.. (А.Фет)
Романтическая атмосфера. Италия. Сказочно красивая вилла с садом и коллекцией шедевров. Молодая вдова. Летняя ночь. Ожидание счастья. Легкомыслие молодости. Симпатия снисходительности. Насилие и убийство. Страх, тревога и напряжение нервов. Решительное действие и переосмысление. Откровение сердца. Жизнь в другом свете. Люди в другом свете. Другая жизнь.
И всё это Моэм в одном бокале вина! То есть в одной повести, лёгкой, искромётной и красивой.

Мужья познаются в беде. Но лучше проверять на прочность еще только претендента, а не готового супруга – меньше мороки. Можно человека знать годами, думать, что все его поступки и чувства можешь предсказать с пол оборота, но если не переживали вместе никогда никаких трагедий, то все только иллюзия и надежда. Реальность, скорее всего, будет разительно отличаться от теоретической картинки.

Италия. Флоренция. 30-е годы. Для меня трех этих определений уже достаточно, чтобы влюбиться в книгу. Четвертое – Моэм – и сразу очевидно, что даже если не шедевр, то где-то около. Как всегда, с первых же страниц английский писатель полностью погружает в сюжет: молодая вдова, которой делают предложения два совершенно разных человека, две противоположности. Один надежен, с великолепной перспективой карьеры, строящейся уже сейчас, много лет ждущий именно ее. Другой повеса, развратитель женщин, к тридцати с хвостиком дважды разведен. Кажется, выбор очевиден. И не только разумом, но даже сердцем. Все уже практически решено. Однако, как говорят сами англичане, хочешь рассмешить бога, расскажи ему о своих планах. В данной ситуации старый насмешник явно долго еще хохотал и утирал выступавшие слезы.

В этой небольшой, даже маленькой, книге весь Моэм: много действия, эмоции на грани, ситуация из тех, что может произойти со всяким. А еще люблю его за прекрасные пейзажи разных стран, которые рисует. Не пейзажист, нет, но как тонко у него получается! Двумя мазками, а перед глазами точная картина. И здесь Флоренция во всей красе, Тоскана, старинные дома и простая история. Почти банальная, но в изложении Моэма она становится особенной, незабываемой, пикантной и одновременно ужасно романтичной. По размерам повесть, по масштабу полноценный роман с многоуровневым сюжетом и хорошо выписанными героями. Ни нотки фальши. Чему удивляться? Это же Моэм!