Бродский. Книга интервью

Я помню,когда я приехал в первый раз в Италию в семдесят третьем году,после полугода пребывания в Штатах,то,гуляя по Риму,совершенно не понимал,в чем дело. Языка я не знал,и тем не менее я чувствовал себя куда в большей степени дома (это было зимой),нежели в Лондоне или в тех же самых Штатах,все-таки в некоторой степени зная язык. И какое-то время меня это донимало,пока мне не пришло в голову,что обстоятельствами,вызывающими это чувство,являются фасады,статуи,лепнина и т.д. Просто вот все это и был язык. И этот язык всегда к тебе обращается на понятном наречии,чего совершенно не происходит,например,во Франции,не происходит это в Германии... Там,правда,есть какие-то "узнаваемые" улицы в Гамбурге... Я думаю,что становишься не человеком пейзажа,одного пейзажа,когда твоя внутренняя душевная лояльность отдана исключительному тому пейзажу,которого,как ты понимаешь,уже больше нет или его функция изменилась. Нет,но что-то делается с тобой,и ты становишься не столько человеком пейзажа,сколько тем,что этот пейзаж в тебе создает,и уже это ты в себе несешь до конца дней - некоторую сардоничность,сдержанность и вместе с тем идею порядка и отрешения.

Вообще,я должен тебе сказать,что жизнь в семье - это сохраняется навсегда... Молодой человек,он все время хочет жить по-своему,он хочет сам быть,создать свой мир,отделиться от всего остального... И когда родители умирают,ты вдруг понимаешь,что это-то и была жизнь. То,что вот ты живешь - это не жизнь,это дело твоих рук,и ты знаешь,что именно твоих рук. И ты знаешь себя,и для тебя все это уже достаточно скомпрометировано. А тогда была жизнь,созданная ими. Ведь ты прекрасно знаешь,как нам бывает интересно входить в чужие квартиры,как это все для нас соблазнительно. Это происходит оттого,что нам интересно входить в чужую жизнь. И то же самое можно сказать о родителях:мы вошли в некотором роде в их квартиру,эта жизнь была создана ими,мы все в ней знаем наизусть и до поры до времени не осознаем,что мы - тоже их рукоделие.