Jo confesso

И я написал: камни не должны быть слишком малы, ибо тогда они не нанесут вреда. Но они не должны быть и слишком велики, ибо тогда они сократят страдания провинившегося. Ведь мы говорим о наказании провинившихся – об этом никак нельзя забывать. Все эти добрые люди, которые поднимают вверх палец, вожделея участвовать в побивании камнями, должны знать, что вину следует искупать страданием. Это так. И всегда было так. А посему, нанося раны прелюбодейке, лишая ее глаза, оставаясь равнодушными к ее слезам, эти люди угодны Всевышнему, единому Богу, Сострадательному и Милостивому.

Али Бахр явился сюда не так, как все остальные: он был истцом, а значит, имел особое право бросить камень первым. У него на виду эта гнусная Амани, посаженная в яму, из которой высовывалось лишь ее бесстыжее и – теперь-то – заплаканное лицо, уже давно без конца повторяла: не убивайте меня, Али Бахр сказал вам неправду. И Али Бахр в нетерпении, раздраженный словами виновной, по знаку судьи подошел поближе и запустил в нее камнем, чтобы увидеть, замолчит ли наконец это сучье отродье, да будет хвала Всевышнему. А камень, который должен был заткнуть рот этой шлюхе, двигался медленно, совсем как сам Али Бахр, когда вошел в дом к Амани якобы для того, чтобы продать ей корзину фиников, а Амани при виде мужчины закрыла лицо кухонной тряпицей, которую держала в руках, и спросила: кто вы и что вам тут нужно?

– Я пришел продать эти финики Азиззаде Альфалати, торговцу.

– Его нет, он вернется только вечером.

Именно в этом Али Бахр и хотел убедиться. К тому же он увидел ее лицо: гораздо, гораздо красивее, чем ему рассказывали на постоялом дворе в Муррабаше. Презренные женщины, как правило, бывают гораздо красивее остальных. Али Бахр поставил корзину с финиками на пол.

– Но они нам не нужны, – сказала она растерянно. – И я не распоряжаюсь в доме…

Он сделал пару шагов в ее сторону и простер руки, нахмурив брови и говоря: я хочу раскрыть твою тайну, малышка Амани. И, сверкая глазами, сухо добавил:

– Я пришел во имя Всевышнего покарать богохульство.

– Что вы хотите сказать? – перепугалась прекрасная Амани.

Он подошел еще ближе к девушке:

– Я должен разоблачить твою тайну.

– Мою тайну?

– Твое богохульство.

– Я не понимаю, о чем вы говорите. Мой отец… он… он… разберется с вами.

Али Бахр не мог скрыть огонь в глазах. Он грубо приказал:

– Раздевайся, презренная тварь.

Вместо того чтобы повиноваться, зловредная Амани бросилась внутрь дома, и Али Бахр вынужден был погнаться за ней и схватить за шею. А когда она принялась звать на помощь, ему пришлось зажать ей рот одной рукой, в то время как другой он рвал на ней одежду, чтобы выставить грех на свет божий.

– Вот оно, богохульство!

Он сорвал с ее груди медальон. На шее остался кровавый след.

Мужчина разглядывал медальон на ладони. Какая-то фигура: женщина с ребенком на руках, а в глубине неизвестное раскидистое дерево. На оборотной стороне христианские письмена. Так, значит, сплетни женщин о прекрасной Амани были правдой: она поклонялась ложным богам или, по крайней мере, нарушала закон, запрещающий при любых обстоятельствах изготовлять, вырезать, рисовать, писать, покупать, носить, иметь, прятать изображение человека, хвала Всевышнему.

Он спрятал медальон в складках одежды, так как знал, что сможет выгодно продать его торговцам, которые следуют в Красное море и в Египет, со спокойной душой, потому что он-то не изготовлял, не вырезал, не писал, не покупал, не носил, не имел и не прятал никаких предметов с изображением человека.

Размышляя об этом и пряча медальон, он вдруг заметил, что у красавицы Амани под разорванным платьем виднеется похотливое тело, греховное, как сам грех. Недаром поговаривали некоторые, что у нее под легким платьем должно быть необыкновенное тело. На улице послышались крики муэдзина, созывавшего всех на зухр.

– Не кричи, а не то я убью тебя. Не вынуждай меня это делать, – предупредил он.

Он толчком заставил ее согнуться, прижал к полке, на которой хранились сосуды с зерном. Наконец-то она стояла голая, роскошная, рыдающая. И эта грязная свинья дала Али Бахру войти в себя, и это было такое блаженство, которого я не найду даже в раю, вот только эта женщина без конца всхлипывала, а я слишком забылся и закрыл глаза, унесенный волнами бесконечного блаженства, хвала В… о, наконец-то!

– И тут я почувствовал этот ужасный укол и, открыв глаза и очнувшись, почтенный кади, увидел перед собой глаза этой безумной и ее руку, все еще сжимавшую шампур, которым она пронзила меня. И от боли я не смог завершить молитву зухр.

– А как вы думаете, по какой причине она решилась напасть на вас именно тогда, когда вы погрузились в молитву?

– Думаю, она хотела украсть у меня корзину с финиками.

– Как, вы говорите, зовут эту женщину?

– Амани.

– Приведите ее, – сказал судья двум близнецам.