Толстый и тонкий. Повести и рассказы

В Вербное воскресенье отец Петр стал испытывать недомогание, но видно БЫЛО у него предчувствие конца жизни. В памяти проносятся воспоминания из детства, юности. Вспоминает архиерей отца своего сельского дьякона, как учился, как потом преподавал, как в монахи был пострижен, как за границей лечился, квартиру в пять комнат, шум моря, как под окном гитара пела. Вернувшись на родину в гору пошел, карьеру сделал. Вот только люди вокруг глупые и необразованные. И вел себя с ними архиерей не с любовью и пониманием, а резко, грубо, внушая только страх. Просители, пресвитеры, все боялись его и даже собственная мать робела при нем, не знала как себя вести с сыном.

Всего достиг в жизни преосвященный, что только возможно в его положении, но чего-то не доставало.

Неспокойно, тоскливо и одиноко на душе, поговорить не с кем, все его сторонятся. "Я не боюсь одиночества без людей, я боюсь одиночества без веры" Святитель Николай Сербский. За карьерой, суетой житейской растерял архиерей нечто самое важное, что с детства искал, чего так и не достиг, к чему каждый верующий стремится, это единение с Богом.

Накануне Пасхи преосвященный умер. И ничего не меняется в этом суетном мире после смерти архиерея, как и моей, как и твоей. Память людская коротка и только мать будет плакать о сыне до конца дней своих.

По какой-то причине, скорее, конечно же, видимой, сюжетной, «Палата №6», наряду с «Архиереем», считается мрачнейшим произведением АП.
Можно, конечно, как бы и возразить, что у Чехова всё в эдаком вот «жидком лунном счете», который увидел Андрей Ефимыч в первую ночь во флигиле. Светлые пятнышки чеховского юмора, радости труда и простого счастья, - блин, да ещё понапрягаться нужно, чтобы вспомнить.
О, разумеется, есть обобщения, ставшие уже общими местами, известные даже тем, кто никогда не читал первоисточника; обобщения, уходящие в социальное - «Вся Россия - палата №6».

Всё – так, и всё – не так. Как в жизни и бывает. Нет, «не бывает». Это и есть – сама жизнь. Не черная или белая, ни с оттенками и нюансами, нет. Она – черное, белое, цветное, - всё в одном, всё одновременно, всё является всем. Поэтому грань между 20-летним докторским стажем Андрея Ефимыча и помещением его в Палату – достаточно было нескольких минут, когда Никита завел его туда, вручил халат и запер дверь. Всё.

Пустыня. Иванов, Пелевин, Кафка.

Борис Моржов из «Блуды» Иванова (https://www.livelib.ru/reader/fullback34/searchread/w-b-a/%D0%91%D0%BB%D1%83%D0%B4%D0%B0+%D0%B8+%D0%9C%D0%A3%D0%94%D0%9E), Савва Скотенков из «Ананасной воды» Пелевина (https://www.livelib.ru/reader/fullback34/searchread/w-b-a/%D0%90%D0%BD%D0%B0%D0%BD%D0%B0%D1%81%D0%BD%D0%B0%D1%8F+%D0%B2%D0%BE%D0%B4%D0%B0+%D0%B4%D0%BB%D1%8F+%D0%BF%D1%80%D0%B5%D0%BA%D1%80%D0%B0%D1%81%D0%BD%D0%BE%D0%B9+%D0%B4%D0%B0%D0%BC%D1%8B), молодой человек К. из «Замка» https://www.livelib.ru/reader/fullback34/searchread/w-b-a/%D0%B7%D0%B0%D0%BC%D0%BE%D0%BA), - братья (уж позвольте отослать к моим отзывам, самым для меня дорогим и удачным). Вместе с Андреем Ефимовичем или Иваном Дмитричем Громовым – ещё одним жильцом Палаты – все мои герои живут в пустыне – метафорической, в первую очередь. Поскольку речь всё же о «Палате», а о предыдущих героях я уже писал, давайте посмотрим не социальным, но экзистенциальным, «глазом» на явление героя, как сказал в своем месте Булгаков.

Все мои герои из века 20 – живут, творят, даже исчезают, одиночками. Такой вот «чистый разум», «чистая воля», не «замутненная» такой мелочью, как семья, например. Можно поупражняться в размышлениях, которыми в «Палате» отметился и Андрей Ефимыч, что при рождении человек был вытолкнут во враждебный мир. («В самом деле, против его воли вызван он какими-то случайностями из небытия к жизни… Зачем?» Не напоминает ли это вам, читатель, «родовую травму» Фрейда и – шире – экзистенциальное одиночество почти всей философии 20 века?

Если верно, что самая практичная вещь на земле – хорошая теория, то не справедливо ли обратное: самое практическое и повседневное и есть умозрительное и теоретическое? Давайте свежим взглядом, ну, или почти свежим, посмотрим на Рагина. Ну, хорошо: образование, профессия, ежедневные хлопоты по работе, пусть и в 200 километрах от железной дороги (что же хорошего там может быть, в 200 километрах-то?). Всё так. Книги, размышления, ежедневное пиво и Михаил Аверьяныч. Всё так. Но что же помешало Рагину за 20 лет найти хотя бы сожительницу, не говоря о супруге или жене. Что?
Чего не хватило Рагину=Чехову для такого пустяка? И ведь одинокие доктора, - да они во всей чеховской прозе, литературе, творчестве, - они везде. Чехов делает конструкт, осознанно ли, неосознанно – не важно. Главное – результат. А в нем нет ни семьи, ни женщины, ни детей. А есть та картина мира, созданная мыслью, душой и духом АП, в которой он и видел собственное существование. Он создал тот мир, в котором он мыслит себя, принимает или не принимает пространство, куда, «без его ведома», его вытолкнули.

В психологии есть такой тест, ну, или практическое занятие: пара, один закрывает глаза, второй берет его за руку и водит по какому-то пространству. Смысл действа – чувства, которые испытывает закрывший глаза. Считается, что этот тест – на отношение человека к миру, доверяет человек окружающему, или нет.

Но каков чеховский «мир вокруг»? Например, такой:
«В больничном дворе стоит небольшой флигель, окруженный целым лесом репейника, крапивы и дикой конопли. Крыша на нем ржавая, труба наполовину обвалилась, ступеньки у крыльца сгнили и поросли травой, а от штукатурки остались одни только следы».

Или такой: «Эти гвозди, обращенные остриями кверху, и забор, и самый флигель имеют тот особый унылый, окаянный вид, какой у нас бывает только у больничных и тюремных построек».

Или такой: «Здесь у стен и около печки навалены целые горы больничного хлама. Матрацы, старые изодранные халаты, панталоны, рубахи с синими полосками, никуда негодная, истасканная обувь, — вся эта рвань свалена в кучи, перемята, спуталась, гниет и издает удушливый запах».

Или вот такой: «На хламе всегда с трубкой в зубах лежит сторож Никита, старый отставной солдат с порыжелыми нашивками. У него суровое, испитое лицо, нависшие брови, придающие лицу выражение степной овчарки, и красный нос; он невысок ростом, на вид сухощав и жилист, но осанка у него внушительная и кулаки здоровенные».

Здесь же: «Стены здесь вымазаны грязно-голубою краской, потолок закопчен, как в курной избе, — ясно, что здесь зимой дымят печи и бывает угарно. Окна изнутри обезображены железными решетками. Пол сер и занозист. Воняет кислою капустой, фитильною гарью, клопами и аммиаком, и эта вонь в первую минуту производит на вас такое впечатление, как будто вы входите в зверинец».

А что люди? Люди? Давайте, глянем:
«Смотритель, кастелянша и фельдшер грабили больных, а про старого доктора, предшественника Андрея Ефимыча, рассказывали, будто он занимался тайною продажей больничного спирта и завел себе из сиделок и больных женщин целый гарем».

Или, уже совсем привычные чеховские мотивы: «Даже интеллигенция не возвышается над пошлостью; уровень ее развития, уверяю вас, нисколько не выше, чем у низшего сословия».

Здравоохранение: «… всё больничное дело, как и 20 лет назад, построено на воровстве, дрязгах, сплетнях, кумовстве, на грубом шарлатанстве, и больница по-прежнему представляет из себя учреждение безнравственное и в высшей степени вредное для здоровья жителей».

Что испытывал бы сам Антон Павлович от им же описанного мира, доверившись закрыть глаза и взявшись за руку «другого»?

Неужели весь мир таков? Почти весь, - так у Чехова. «Почти» - это когда всё же говорится о прогрессе в медицине «в последние 25 лет». Но это – исключение, светлое солнечное пятнышко в том самом реальном мире.

Есть ли ещё пятна? Да, есть. Это двадцатилетние(!) размышления Андрея Ефимыча над бренностью и суетой подлунного мира. На самом деле он живет очень «бурной» и очень «напряженной», правда, внутренней жизнью, часами(!) шагая из угла в угол в комнате. Размышления над суетностью всего и превозношение спокойного отношения и к страданию, - хотя бы это позволяет совершенно уверенно говорить о

Буддизме

Разумеется, ни Андрей Ефимыч Рагин, ни Иван Дмитрич Громов, ни даже сам Антон Павлович Чехов вовсе и не подозревали, что этот вечный тип ничего не делающего представителя русской национальной интеллигенции – буддист! Честно говоря, я и сам не подозревал о подобном. Пройдемся по страничкам повести?

«Лишние люди», размышляющие, но вялые и ленивые интеллигенты, дураки и дороги, «противные как крысы и воняющие как клопы чиновники» (М.Е. Салтыков-Щедрин), - это лишь начало списка. Илья Ильич Обломов (Чехов одно время был высокого мнения о романе, а потом «прозрел») – «воплощение» русского типа элиты общества.

Чехов дает и тот же, и всё же несколько иной тип безвольного, скукоживающегося с каждым годом, с каждой «новой» мыслью, интеллигента. Не противящегося злу насилием. 20 лет размышляющего над вселенским Злом, получившим пропуску в городке, расположенном в 200 километрах от всего, не только от железной дороги, но вообще – от всего! Это – край света и последние вопросы этому миру, - всё здесь, в городишке, где, по мнению и АП, и миллионов читателей, нормальный, здоровый человек – Громов, этот последний рубеж падающей под повседневными ударами подлости, пошлости, ничегонеделания, жизни. Рубеж перед возвещающего тщету жизни, а, значит, торжества её антипода – смерти, Рагина. Также признанного сумасшедшим. Признанного кем? Здоровым общественным телом.

Принято считать Рагина опускающимся, возвращающимся к праху, из коего был явлен свету когда-то, типом. Давайте послушаем Андрея Ефимыча. Так ли уж «оригинален»? Только ли ему в голову приходят подобные суждения?

Тезис №1: «на этом свете всё незначительно и неинтересно, кроме высших духовных проявлений человеческого ума.
Ум проводит резкую грань между животным и человеком, намекает на божественность последнего и в некоторой степени даже заменяет ему бессмертие, которого нет. Исходя из этого, ум служит единственно возможным источником наслаждения. Мы же не видим и не слышим около себя ума, — значит, мы лишены наслаждения».

Тезис № 2: «При всякой обстановке вы можете находить успокоение в самом себе. Свободное и глубокое мышление, которое стремится к уразумению жизни, и полное презрение к глупой суете мира — вот два блага, выше которых никогда не знал человек. И вы можете обладать ими, хотя бы вы жили за тремя решетками».

Тезис № 3: «Мудрец, или, попросту, мыслящий, вдумчивый человек отличается именно тем, что презирает страдание; он всегда доволен и ничему не удивляется».

Тезис № 4: «Между теплым, уютным кабинетом и этою палатой нет никакой разницы, — сказал Андрей Ефимыч. — Покой и довольство человека не вне его, а в нем самом».

Вот, собственно говоря, плод двадцатилетних размышлений буддиста Рагина. Нирвана, надмирность, презрение к боли и страданию, - чем декларируемые и, в общем, исполненные Рагиным уже в палате истины отличаются от буддистских? В своей сути – ничем. Кроме одного.

Расположенный в 200 километрах от всего, на краю света и мира, городок – это вовсе не буддийский монастырь. А мещане и крестьяне – не монахи, презирающие страдание и боль. Даже единственный здоровый в городке человек и сумасшедший по совместительству – Громов Иван Дмитрич – антитеза надмирности иного, не буддийского космоса покоя и нирваны, мира. Он может ненавидеть жизнь, но не презирать её: «На боль я отвечаю криком и слезами, на подлость — негодованием, на мерзость — отвращением. По-моему, это собственно и называется жизнью», - говорит Громов.

«А презирать страдания значило бы для него презирать самую жизнь, так как всё существо человека состоит из ощущений голода, холода, обид, потерь и гамлетовского страха перед смертью. В этих ощущениях вся жизнь: ею можно тяготиться, ненавидеть ее, но не презирать».

Что же делать нам, более 1000 лет живущим между динамикой Запада и статикой Востока, сами себя распявшие неопределенностью выбора: умные или красивые? Нам-то как жить?

Антон Павлович 130 лет назад ответил на этот вопрос вселенским скепсисом нормальности сумасшествия.
Спустя эти самые 130 лет, позвольте ответить иначе.

Как нам жить?

Во-первых, регулярно. И это – не пошлость. «Нас мало, нас крайне мало, а самое страшно то, что мы – врозь. Но сердца забывчивых женщин…» - и далее по тексту.

Во-вторых, жить самостоятельно. Это означает только и исключительно одно: подобно тому, как лет 300 назад мы распяли себя на кресте комплекса неполноценности, точно также, можно – в обратной последовательности – снять себя с этого самого позорного креста. Позорного – потому что никто другой, кроме нас самих, не заставлял чувствовать себя вторым сортом. Айда отсель, - как говорят туляки.

В-третьих, читать, размышлять над прочитанным и обожать учителей народов и человечества.

Таких, как Антон Павлович Чехов.

Аминь.

Все творчество Чехова у меня делится на хорошее и замечательное.)
Короткий и очень глубокий рассказ, на этот раз без тени иронии, так свойственной Антону Павловичу.

Деревенька, домик, садик , где всем заправляет бабушка Марфа Михайловна. Мама Нина Ивановна после смерти отца живет у свекрови в приживалках. Наденька, девица 23-х лет от роду, книжки читает и давно уже мечтает замуж выйти. И жених сыскался ей, но не королевич Елисей, а поповский сынок Андрей Андреич. Простоват и немного глуповат, пышненькое тело, розовые щечки, на скрипке играет, нигде не работает, а живет за счет отца Андрея, соборного протоирея. Вот вроде все должно сложиться у жениха с невестой. Не хорошо, не плохо, как у всех, как и полагается.

Только не чувствуется в этой деревенской картинке некой тишины, спокойствия и устроенности. Маменька с бриллиантами на каждом пальце, то в гипноз, то в философию бросается, нервно рыдая, что никто ее не понимает. Бабуля, глава семейства, которой принадлежат торговые ряды и дом с колоннами не может в хозяйстве порядок навести, кругом грязь, тараканы и клопы. Наденька накануне свадьбы не спит по ночам.

А тут еще Саша, вечный студент, приехавший погостить из Москвы воду баламутит, как в общем-то и полагается студенту того времени ( хотя почему только тому?) . Мол, нельзя жить по-старому.

И решается Наденька перевернуть свою жизнь. Меняет деревню, отчий дом, бабье царство, жениха нелюбимого на свободу, на нечто новое и неизведанное.

Придет через какое-то время осознание того, что не все так радужно, как представлялось, но и возврата к прошлому уже нет, да и не надо, только вперед!

Рассказ о том, что не надо бояться изменений, заканчивается довольно оптимистично.

То, что Чехов 15 лет вынашивал идею рассказа, говорит о необыкновенной важности для Антона Павловича данного произведения.
Иван Бунин писал, что рассказ был «написан изумительно. Только тот, кто занимается сам литературой и сам испытал эти адские мучения, может постигнуть всю красоту этого произведения». И сам Бунин, и Толстой, и Куприн считали этот рассказ одним из лучших произведений Чехова.
Мне остаётся только присоединиться к классикам и восхищаться мелодией рассказа.
Архиерей Пётр заболевает. Сам он ощущает болезнь, но продолжает вести службы, потому что «в церкви он, особенно когда сам участвовал в служении, чувствовал себя деятельным, бодрым, счастливым». А между тем болезнь очень серьёзная, смертельная- брюшной тиф, только узнаем мы об этом в самом конце произведения.
Так как архиерей из потомственной семьи служителей церкви, быть священником ему на роду было написано. «Отец его был дьякон, дед - священник, прадед - дьякон, и весь род его, быть может, со времен принятия на Руси христианства, принадлежал к духовенству, и любовь его к церковным службам, духовенству, к звону колоколов была у него врожденной, глубокой, неискоренимой».
Смущало же архиерея то, что «в его присутствии робели все, даже старики протоиереи, все "бухали" ему в ноги… За все время, пока он здесь, ни один человек не поговорил с ним искренно, попросту, по-человечески; даже старуха мать, казалось, была уже не та, совсем не та!»
«Хоть бы один человек, с которым можно было бы поговорить, отвести душу!»
Не смотря на болезнь , он жил надеждами на лучшее - «уносился мыслями в далекое прошлое, в детство и юность, когда также пели про жениха и про чертог, и теперь это прошлое представлялось живым, прекрасным, радостным, каким, вероятно, никогда и не было. И, быть может, на том свете, в той жизни мы будем вспоминать о далеком прошлом, о нашей здешней жизни с таким же чувством. Кто знает!»
Несоответствие представления о себе, как о человеке и священнослужителе, и подобострастием окружающих его людей, вызывало в нём протест –« Какой я архиерей? - продолжал тихо преосвященный. - Мне бы быть деревенским священником, дьячком... или просто монахом... Меня давит все это... давит...»
Функция, которую исполняет человек, и стремление к свободе, обретение себя подлинного – противоречия, которые не дают почувствовать себя счастливым, вычёркивают происходящее с ним из целесообразности прожитой жизни.
После смерти Петра через месяц назначили нового архиерея. А про предыдущего помнила только его мать, но «ей в самом деле не все верили».
Фраза- «Белые стены, белые кресты на могилах, белые березы и черные тени и далекая луна на небе, стоявшая как раз над монастырем, казалось теперь жили своей особой жизнью, непонятной, но близкой человеку».
Прочитано в рамках марафона «Все рассказы Чехова» # 014

А если ты не как все, если считаешь интересным человека не своего круга, если мешаешь жить и продвигаться по карьерной лестнице, - добро пожаловать в палату номер 6. Мир жесток, мир смешон. И не было бы так смешно, если бы не было так грустно. Антон Павлович как всегда бьет рассказами в цель и "глаголит" правду-матку. Мол, смотрите, выбирайте себе путь в жизни, расставляйте приоритеты.

Вновь прочитав рассказ, в очередной раз задумался над его сюжетом.
Вначале ничто не предвещает трагической развязки рассказа. Ольга Ивановна, вышедшая замуж за доктора Дымова, окружена талантливыми людьми, среди которых и молодой красавец Рябовский. Все за ней ухаживают, учат своему искусству, и Ольга Ивановна до чертиков увлечена ими.

Гоняясь всю жизнь за знаменитостями и собирая их у себя в доме, Ольга Ивановна не разглядела замечательного таланта самоотверженной души своего мужа. Когда он, заразившись дифтеритом от больного ребёнка, умирает и товарищи врачи говорят о нём как о редком, замечательном человеке, Ольга Ивановна сожалеет лишь о том, что «прозевала знаменитость».
Дымов изображён мягким, интеллигентным человеком, любящим свою жену. Но, видя вокруг себя, в своём доме эту духовно ограниченную компанию, он не может, в силу своих понятий о культуре, выразить недовольство, не сопротивляется, мирится с бесцеремонностью жены. Даже когда стало ясно, что жена изменяет ему, он не решается объясниться, надеясь, что ужасная драма разрешится сама собой. В пору этих тяжёлых переживаний Дымов и умирает.
В 1955 году рассказ был прекрасно экранизирован. В фильме великолепные актриса Людмила Целиковская и актеры Сергей Бондарчук и Владимир Дружников сумели точно передать замысел автора, и, я думаю, если бы Чехов увидел этот фильм, он бы был им полностью удовлетворен или даже восхищен, как это бывало с ним в ложе Малого театра на премьерах его пьес.

Добро и зло.
День и ночь.
Сладкое и горькое.

Разве эти контрасты меняются в веках? Нет. Небольшой рассказ, написанный Чеховым в 1887 году, напечатанный 1 января в газете «Новое время», 1888, № 4253, под заглавием "Сказка", а затем, подредактированный, вошедший в сборник «Помощь пострадавшим от неурожая» (издание газеты "Курьер", 1899), несомненно, хоть и аллегоричен, но говорит о той вечной борьбе, что происходила всегда, что происходит сейчас, что не закончится никогда - О БОРЬБЕ ДОБРА И ЗЛА.

"В V веке, как и теперь, каждое утро вставало солнце и каждый вечер оно ложилось спать. Утром, когда с росою целовались первые лучи, земля оживала, воздух наполнялся звуками радости, восторга и надежды, а вечером та же земля затихала и тонула в суровых потемках. День походил на день, ночь на ночь. Изредка набегала туча и сердито гремел гром, или падала с неба зазевавшаяся звезда, или пробегал бледный монах и рассказывал братии, что недалеко от монастыря он видел тигра — и только, а потом опять день походил на день, ночь на ночь."
Монахи, посвятившие себя Богу, живут столь отдалённо, что вообще не имеют понятия о жизни людей в городе.
Да, они наслаждаются талантом настоятеля играть на органе и вести чудесные речи и более, пожалуй радостей в их жизни нет. Но ведь все они так довольны, так гармоничны в своих родственных душах, что, казалось бы, ничто не может поколебать эту устойчивость стремления к вселенскому добру, но приход путника, который, наевшись и напившись, высказал прямо своё мнение об отшельниках, перевернул всё.

"— Ничего вы не делаете, монахи. Только и знаете, что едите да пьете. Разве так спасают душу? Подумайте: в то время, как вы сидите тут в покое, едите, пьете и мечтаете о блаженстве, ваши ближние погибают и идут в ад. Поглядите-ка, что делается в городе! Одни умирают с голоду, другие, не зная, куда девать свое золото, топят себя в разврате и гибнут, как мухи, вязнущие в меду. Нет в людях ни веры, ни правды! Чье же дело спасать их? Чье дело проповедовать? Не мне ли, который от утра до вечера пьян? Разве смиренный дух, любящее сердце и веру бог дал вам на то, чтобы вы сидели здесь в четырех стенах и ничего не делали?"

Его слова столь смутили братию, что на утро в город через пустыню ушёл их настоятель проповедовать слово Божье грешникам.
"Слова горожанина увлекли старика; на другой же день он взял свою трость, простился с братией и отправился в город. И монахи остались без музыки, без его речей и стихов."

Три месяца он отсутствовал.
Три месяца ждали его братья по вере.
А через три месяца он вернулся.
"Наконец после третьего месяца послышался знакомый стук его трости. Монахи бросились к нему навстречу и осыпали его вопросами, но он, вместо того чтобы обрадоваться им, горько заплакал и не сказал ни одного слова. Монахи заметили: он сильно состарился и похудел; лицо его было утомлено и выражало глубокую скорбь, а когда он заплакал, то имел вид человека, которого оскорбили."

Тут, пожалуй, я должен поставить многоточие.
Рассказ, столь небольшой по объёму, включает в себя не только неожиданный финал, но и много тем для размышления о вечной борьбе добра и зла.
Можно много рассуждать и многообразии форм зла, что частенько нам и незаметны.
Можно много спорить о манящей привлекательности порока, испытывающего нашу волю ежечасно.
Можно много приводить примеров слабости человеческого духа.
Но лучше просто прочитать этот рассказ, который, я уверен, уж точно выбьет вас из колеи благоденствия души и заставить вновь переосмыслить жизнь во всей её непостижимой красе.
Прекрасное исполнение этого рассказа Владимиром Антоником дополнит мои мысли: https://rutube.ru/video/d12d44aa47d6f88b9a87c9a6b7f79a70/?r=wd
P.S. Да, пожалуй, упомянуть забыл о том, что сей рассказ очень высоко ставили Н. Лесков и Л. Толстой. Сам Чехов включил его в IV том собрания сочинений, а вот в 1905 году Учёный комитет Министерства народного просвещения запретил четвёртый том собрания сочинений Чехова в народных библиотеках и читальнях из-за рассказов "Без заглавия", "Пари" и "Воры", в которых, видимо, усмотрели крамолу. Надо будет их прочесть!

12 000 пациентов за год, 12 000 обманутых пациентов в год, 12 000 безликих душ, которым даже помочь не можешь, ибо рад бы, да не чем. Такова реальность медицины пошлого, настоящего, и очень не хочется верить, что будущего.
Андрей Ефимыч был молодым, он был умным и честным, но вот беда, он был не борец. Поэтому полечив не много людей он понял, что в таких условиях их лечить не имеет смысла, а значит и его существование в этом месте бессмысленно. А раз так, то и рыпаться не стоит, водка, огурец, и много-много книг, чтобы окончательно не сдохнуть от тоски.
Грустно и печально всё это!

Путешествия раньше и сейчас – это огромная разница в комфорте, впечатлениях и переживаемом опыте. Эту вполне очевидную истину понимаешь умом, но остро ощущаешь при чтении таких произведений как «Степь» Чехова.

Повесть начинается обыденно и даже немного грустно: из некоторой местности отправляется видавшая виды бричка, в которой едут делец Иван Иванович, его племянник Егорушка и представитель религии – отец Христофор. Обыденно – потому что, для Ивана Ивановича не в новинку ехать и продавать шерсть, а грустно потому что для Егорушки – это первое длительное расставание с отчим домом, при том что едет мальчик не развлекаться, а учиться в гимназии. Поэтому деловитое предвкушение наживы взрослых путешественников разбавляется горючими слезами будущего ученика. Путешествие предстоит нелегкое: в открытой бричке летом ехать по степным просторам. Конечно, степь, описанная Чеховым, – это очень оживленное и поэтичное место, где птицы щебечут и порхают, живут своей птичьей жизнью, вокруг душистые цветы и травы, ну и беспощадное летнее солнце, от которого никуда не скроешься. Но если взрослые мужчины не обращают внимания на окружающую действительность, то для Егора все свежо и ново, несмотря на то, что он огорчен самим фактом поездки и перспективной гимназии. В этой недолгой, но очень насыщенной поездке, мальчик встречает самых разнообразных людей: семейство евреев, графиню, загадочного купца Варламова, мужиков с обозов, которые произведут неизгладимое впечатление на ребенка своими разными характерами и судьбами. На меня произвело огромное впечатление описание ночной грозы в степи. У Чехова получилось передать ощущение неизбежности и неотвратимости стихии, перед которой человек, слаб и бессилен. И еще, конечно же, меня не могло не поразить отношение всех героев к Егорушке. И его можно описать одним словом – безразличие. Иван Иваныч – родной дядя мальчика, которому сперва не до ребенка из-за очень важных дел, в конце прямо заявляет, что Егорушка для него помеха и обуза, вот если выучится, то тогда уж посмотрим, принесет ли пользу. Мужики с обоза, с которыми мальчик провел часть дороги, не обращают на него внимания, и думаю, если бы Егорушка, где-нибудь потерялся, то не особенно и расстроились бы. Даже когда мальчик заболел, единственным человеком, который принял хоть какие-то меры был отец Христофор.

У Чехова очень здорово получилось передать пронзительное чувство одиночества и покинутости всеми, разлуки с домом, которые особенно усиливаются на фоне монотонных степных просторов.