Иуда Искариот. Дни нашей жизни. Повести. Рассказы

"Читать поучительную сказку Леонид Андреев — Мысль для детей на ночь и родителей на сайте..." Ой, нет, не то.

Вот:

"Главный герой рассказа, доктор Керженцев, собирается убить своего друга, писателя Алексея Савёлова. Чтобы осуществить свой замысел и при этом не быть осуждённым, он задумывает симулировать сумасшествие. Он руководствуется в этом собственной интуицией. Вера Керженцева [кто такая Вера Керженцева? так, стоп..] в возможности его собственной мысли безгранична. Но постепенно мысль изменяет ему, и он обнаруживает себя посреди захлестнувшего его сумасшествия". Это спойлер, да. Но все равно. Интересный сюжетец, а? Вот и я так подумала — и пошла читать. Начала читать, читала, читала, — рассказ небольшой, — а дочитывала уже через силу.

Короче, когда-то давным-давно гимназист Леня Андреев прочитал "Преступление и наказние" ДостОевского, а потом, через некоторое время, уже Леонид Николаевич ознакомился с трудами Ницше, а потом — уже писатель Леонид Андреев (James Lynch, Л.— ев) посидел и подумал, и в его голову пришла некая мысль. Воодушевленный, обращаясь ко всем сразу и ни к кому в отдельности, он радостно воскликнул: "Слушайте, а это МЫСЛЬ!" И написал рассказ "Мысль". И кстати, ему так понравилась эта МЫСЛЬ (или "Мысль"), что потом он написал еще и пьесу, но ее я читать, конечно же, не буду. И вот доктор, прости гспди, Керженцев сидит в психушке на койке, строчит на листочках признания господам экспертам и посвещает санитарку Машеньку в некоторые аспекты некоторых философских концепций.

Это так... так ясно, откуда взялось, что даже как-то неудобно.

Доктору, прости гспди, Керженцеву невозможно сочувствовать, вот даже на чуточку, даже на ниточку, даже на сопельку... Даже Раскольников мне больше зашел в свое время, хотя я не люблю всех этих Наполеонов и сверхчеловеков с тварями дрожащими и права не имеющими. Невозможно сочувствовать, — невозможно и читать. От этого текст куда-то утекает. Ощущения от рассказа, как от чтения сводки происшествий в газете, — ооожуенно большой сводки, причем разбавленной размышлениями и соображениями утомившегося в край и от этого ненавидящего весь мир редактора.

Описаний просто минимум, просто вообще нет, одни только мысли, мысли, мысли, мысли... Я шерстяной волчара, как мощны мои лапищи, то есть, как мощны мои мысли, мой умммм, я дочерта умный, вы не знали? Ну, тогда читайте, завидуйте, я — просто гений, а вы думаете, что я сумасшедший? Ну, так читайте, читайте, я вам щас покажу, откуда... то есть докажу, что я полный адыкват. Серьезно, рассказчик на протяжении не знаю скольки страниц просто тупо упивается своей мыслью, в смысле, своим процессом мышления, конечно, не таким, как у других, как у вас, например, — пошлым и обывательским, а лучше, топовее. Да он реально гений, этот доктор К.. К.. Керженцев, непонятый гений, — а все считают его сумасшедшим! Как так-то? Он так гениально убил своего дружка-писаку — стукнул его пресс-папье по голове, а как он гениально ему сказал: погоди! Лее, ты погоди, дружок, - можно было еще пальчиком погрозить, — опусти свою ручку сахарную, вот так, молодчага, ну, вот теперь еще немного погоди, а я тебя сейчас стукну. А вы — сумасшедший! Да это вы, это вы все сумасшедшие! Скажите честно, а

Конечно, не является, реально не является, реально не является, не является, ясно тебе? Это ты сумасшедший, ты всегда был сумасшедшим, ясно тебе?? Хорошо, хорошо, понял-принял, сейчас я докажу вам, что я сумасшедший. Так

Вот весь вопрос этого рассказа. Честно говоря, не хочется его решать, не хочется над ним размышлять и отвечать на него не хочется. Хотя, я могу.

Концовка ни о чем, зато с претензией на глубокий смысл. А вот если бы этот рассказ заканчивался, как паста про Мартина Алексеевича... Вообще, этот Андреев... Я, конечно, понимаю, о чем он, но вот совсем как-то его не люблю. А, не, автохромы прикольные — ну, и все. Рецензии к "Мысли" в основном положительные, штош...

История о том, как беззаветно можно уповать на Бога, верить в лучшее, ждать перемен в жизни, которая с каждой молитвой и новой искрой религиозного экстаза темнеет, гниёт и, чем больше жизнь близка к Аду, тем сильнее стремление к Раю. Усиливается оно, однако, одновременно с пониманием и приятием невозможности Рая. Эта дилемма рвет изнутри, рвет жизнь главного героя снаружи: Бог, которому отдал он свою душу, вводит его в ступор. Необъяснимая жестокость и несправедливость реальности борется или даже, скорее, сопутствует вере. Мне кажется любой верующий сталкивался с бездной, на дне которой божественное счастье и/или мрак, и никак не понять, что же там на самом деле. И любой верующий поймет, что даже зная, что внутри нет абсолютно ничего, что кармическое вознаграждение за аскетизм и самопожертвование не рождает добра и счастья - не должно это умалять веры. Она такова - невидима, и безответна - и в том её ужас, красота и, как кажется мне, необходимость.

Не ожидал, что в книге будет столько циничного юмора. Обычно о войне пишут, как о священном сражении добра со злом. Не люблю, когда учат жить. Андреев не пытался этого сделать, за что ему уважение. Вроде бы пишет про голод, смерть и страдание, а тянет смеяться, особенно в начале книги.

Но что ещё важнее — он описал восприятие обывателем нового типа войны. До событий августа 1914 боевые действия велись на сугубо локальных участках. В начале 19 века в отдаленных уголках России могли и вовсе не знать, что страна бьётся с Францией.

От первой мировой войны уже некуда было прятаться. Хотя герой в начале повести и пытался. Но она проникла всюду: в семью, в контору, на улицы Питера, в его параноидальное сознание.

Всё произведение — описание стадий принятия новой реальности. От чистого безумия, через цинизм и пустое философствование, герой приходит к примирению со своей новой жизнью.

Я не очень люблю Андреева. Вернее, для меня он непонятен! В большинстве его произведений, в тех, по крайней мере, которых я читал, он предстаёт передо мной личностью мрачной, тяжеловесной в суждениях и не слишком талантливой. Ну что ж! Я не литературный критик, и о таланте писателя не мне судить. Но вот, тем не менее… ВСЁ ЕГО мне не нравилось! Однако «Иудой» проникся. Наконец-то, как мне кажется, я уловил мысль.

Прокажённый, который обнажает свои омерзительные гноящиеся язвы, нам страшен! Но мы не боимся больного, скрывающего свой недуг под плотными одеждами. Кто для нас наиболее опасен из этих двоих? Ответ напрашивается сам собой! Тот, кто обманывает, прикрывается и прикидывается здоровым!
Иуда почти в открытую совершает кражу, порочит каждого встречного-поперечного, поносит родителей своих. А тот, кому впоследствии предстоит пребывать в блаженстве рядом с Христом, обладать ключами от рая трижды отрекается от него… Так в чём же разница? И кого из них действительно стоит проклинать?! Вот в чём вопрос!
Кто первым последовал за Христом? Разве не Иуда? Кто поверил первым? Кто страдал наравне с ним, пока остальные благопристойные пировали за упокой души учителя? Фарисейство неискоренимо со времён Иисуса. Не самый ли это страшный грех - лицемерить и врать в глаза? Не самое ли паскудное предательство? Как знать!

Повесть Андреева является ровно тем, что заявлено автором в ее названии - рассказом о семерых людях, приговоренных к смерти через повешение. Пятеро террористов, совершивших покушение на министра, Цыганок, падшая душа и проныра, и эстонец Янсон, убивший в неведом приступе своего хозяина - вот и все герои произведения.
⠀
Читатель узнает историю каждого из них в самом начале повести. Но интерес представляет не это, а то как по-разному справляются герои с приговором, томясь в ожидании. А ждать приходится долго: бюрократическая машина быстро выносит приговоры, да долго запрягает.
⠀
Психологизм чистой воды. Вчерашние храбрецы превращаются в безвольное желе, нежные девушки стоически переносят невзгоды. Но суть не в том: перед плахой все равны, смерть - великий уравнитель, который не пощадит никого. Система, выносящая приговор и приводящее его в исполнение - все равно, что сама смерть - игры с ней плохи. И неважно храбро ты шагаешь к “вешалке” или тебя к ней волоком волокут, мертвое тело - всегда мертвое тело.

Прочитала большой рассказ, почти повесть Леонида Андреева "Василий Фивейский".

В фильме Павла Лунгина о грозном царе Иване Васильевиче есть любопытная, пусть и проходная сцена - самодержец, помазанник Божий, убеждённый беззубым еретиком Иваном Охлобыстиным в том, что он обладает исключительным, высшим правом судить и миловать, переступает через Его волю. Оставляет Христа позади себя, на ступеньку ниже, приказывая молнии хряснуть вслед за движением своего хрящеватого перста. Нужно ли говорить, что за минутную наглость, независимость и самонадеянность Иван Грозный сполна получит по своим экзистенциальным щам?

Художественное пространство Леонида Андреева опирается на страх неизведанного: бездна, смерть, душа (её бесконечная святая мука, её молчание) - необходимые элементы поэтики писателя. Ради них, кажется, всё и затевается: в сухом остатке остаются не буквы, любая попытка как-либо стилистически освежить язык бесполезна, она никак не может конкурировать с буквальным, практически вербальным присутствием метафизической бесконечности; читателя в постоянном ужасе держит совсем органичное чувство отчаянья. Мы боимся одиночества, нелюбви, своей физической и духовной немощи.

Андреев рассказывает историю провинциального батюшки: поп Василий и его тихая, ладная попадья родили дочку, потом сына-идиота. Кроткой женщине пришлось самостоятельно справляться со своим горем, ведь о. Василий слишком мягок и импульсивен, он оживёт гораздо позже, когда известная бездна как следует разинет над ним свой рот, а пока он просто наблюдает за гибелью своей жены. Она много пьёт водки, особенно не выносит животного крика идиота, она опускается, она желает смерти сыну.
Пока сюжет развивается, герои не устают отмечать, что они находятся во власти неизъяснимого рока, ведь это прекрасно можно почувствовать (как без труда ощущается затишье перед сильной грозой). Сгорает дом священника, умирает попадья Анастасия, её пузыри и струпья целует главный герой.

Отец Василий продолжает бороться за искренность своей веры - возможно ли, каждый день наблюдая несправедливость и горе, что каждый человек носит на себе - быть убеждённым слугой Христа? Однозначного ответа Леонид Николаевич не формулирует, видимо, предлагая читателю сделать вывод самостоятельно: во время отпевания знакомого батрака о. Василий окончательно решил, что верой исключительной силы и данной ему мощью божественной благодати он может поднять из гроба, воскресить опухший, смердящий труп. По Андрееву, конечно, ничего не случилось, чуда не произошло, пришла смерть для отца Василия с небеси, его нашли мёртвым в трёх верстах от родного села.