Дмитрий Липскеров. Собрание сочинений в 5 томах. Том 2. Демоны в раю. Последний сон разума

Не складывается у меня с современной русской прозой, не лежит к ней ни душа, ни разум. Большую часть произведения хотелось просто закрыть книгу и забыть тот фантасмагорический бред, что происходит на неё страницах. При попытке пересказывать сюжет на разных этапах оборачивались тем, что на меня смотрели как на умалишённую. И даже финал произведения, закольцовывающий цепь событий и вроде как объясняющий их частично, мне никак не помог.

Трагическая любовь, пронесённая через всю жизнь, цепь перерождений, всё более бессмысленных и быстро обрывающихся, плоды этих странных отношений и их судьба - всё это слишком странно для меня, вызывает отторжение от начала и до конца.

Все события, как и следовало ожидать, наложены на неприкрыто отвратительную отечественную действительность. Люди, живущие у самой свалки и подчас даже наслаждающиеся этим. "Простые русские" мужики, чья основная радость - выпить и нанести друг другу или кому-нибудь ещё увечья, а потом говорить "оно само" и "я не виноват" - эти герои были, пожалуй, омерзительнее всего. Подворовывающая продавщица колбасного отдела, пьющий грузчик-живодёр. Отделение полиции вообще отдельный цирк-шапито с армянским уклоном. Всё это так нелепо, грязно и окутано таким количеством негатива, что почти причиняет боль.
Сколько-нибудь положительным персонажам на страницах этой книги отведены по большей части трагические и очень короткие роли.

На такую литературу есть определённый тип читателей, и я к ним не отношусь.
______________________
Слушала книгу в исполнении Семёна Янишевского. Чтец отличный, и только благодаря его озвучке я не бросила эту книгу на первой сотне страниц. Читает размеренно и чётко, без ошибок в ударениях и интонациях, с неярким, но заметным разделением по голосам. К концу книги выкрутила скорость на 1.45 (при обычных 1.2), и впечатление это никак не испортило.

Тяжело начинать разговор про творчество Липскерова. Во-первых, потому что не знаешь с какой именно грани начать рассматривать этот бриллиант, во-вторых, потому что тяжело собраться с мыслями после всего прочитанного, в-третьих, потому что ничто сказанное о его текстах не будет исчерпывающим, не будет столь цельным, как множество переплетённых нитей полотна романа, которые после прочтения оставляют одно комплексное ощущение, послевкусие, слившееся из миллиона вкусов и ароматов, один шрам на спине от множества переплетённых нитей кнута.

Романы Липскерова часто похожи один на другой. В них много смертей — герои умирают один за другим, словно расходные материалы; в них есть неизвестные науке и фантастике сущности, которые не всегда сами понимают откуда они пришли и что должны сделать в этом мире — всё получается у них как-то само. В романах Липскерова много любви, герои влюбляются и любят, плодятся и размножаются, в его романах происходят фантастические вещи, которые каким-то чудным образом отлично вписываются в происходящую реальность.

Роман объединяет в себе истории людей с вкрапления лёгкой чертовщины. Такая, знаете, булгаковщина. Вроде бы бежит господин по улице — нормально, потом как удариться головой о Лобное место — ну, всё ещё относительно нормально всё же, а потом всю Москву трясёт, как от взрыва с склада боеприпасами, а господину хоть бы хны и он периодически эту процедуру повторяет — "Лоб чешется!" — не нормально. Господин появляется то тут, то там, то даже в космосе облизывает длинным языком иллюминатор, дразня космических туристов, то сидит в секретном изоляторе ФСБ, в который он приходит, как к себе домой и уходит просто растворившись в воздухе, то в Кремль заявляется, организовав там внепространственную комнатку. И люди, их переплетающиеся судьбы, случайные и неслучайные встречи. Евросоюз, распад СССР, застенки КГБ, олигархи, простые служаки и многое другое закручивается бешенным водоворотом, в котором всё сплетается в одну понятную историю лишь ближе к концу.

Книги Дмитрия на первых порах кажутся эпатирующими, жестокими, иногда бессвязными и абсурдными. Со временем они начинают казаться душевными, добрыми и о главном: о семье, об отношениях людей, друзьях, жизни, смерти. Просто всё это временами прикрыто шок-контентом и некоторыми постмодернистскими штучками, всякими накладными ресницами и макияжем, за чем не сразу распознаешь истинную красоту лица.

Дисклеймер.
Я долго всё это читал и очень беспорядочно записывал всякие слова по поводу и без, а тут уже конец месяца и мне на самом деле и жутко лень, и сил вовсе нет всё это прилично организовывать в читаемые и логически построенный текст, отмечать что и про какую книгу, поэтому я оставлю всё как есть, дабы запечатлеть сам процесс, и даже запятые расставлять правильно не буду.

Прелюдия.
Не так давно мне предложили почитать последний роман Липскерова и отрецензировать для одной из рубрик Лайвлибы. Со временем тогда не складывалось и я отказался от этой затеи, не рискуя уделять время незнакомому автору, к тому же я о нём ничего на тот момент не слышал и даже не видел его фамилии во френдленте.

Меня хватило на то, чтобы немного погуглить. Статья на Вики оказалась достаточно убогой, статей же по романам вообще не оказалось. Другой поиск тоже не выдал никаких вразумительных результатов; рецензий на ЛЛ по этому автору тоже оказалось запредельно мало и совсем ни о чём.

В общем, ничего особенного, подумал я, один из авторов, которых нынче пруд пруди. Однако, глаз зацепился за дату — 19 февраля. Забавно, я решил, что всё же с автором, у которого день рождения совпадает с моим (историческая дата, кстати, хе-хе), стоит познакомиться, к тому же столько совпадений ещё.

Прошло не так много времени и Лайвлиба меня фактически заставила почитать Л., подсунув его в одно из заданий ДП. Судьба, однако, решил я и начал читать.

Ближе к телу...

Между делом.
Раздражает эта формула-штамп, но нет выход — "есть такие книги, которые очень понравились, но про них совсем не хочется ничего говорить". Прочитал, и остался лежать дальше пузиком кверху, расплываясь телесами по мягкому дивану, медленно тая и впитываясь в поролон диванной набивки; но не так, что бабочки в животе, розовые сопли по щекам и над головой радуга, а скорее как наркоман убившийся героином, на грязном полу, в луже блевотины, но зато при полном счастье. Всегда вот думаю: когда так растекусь полностью, то останется ль от меня хотя бы какая оболочка разумная и метафизическая, или так и сгину жидкостью, впитавшейся в диван? Редкий случай, но бывает. Иногда про такие книги сказать надо и тогда выходит натянуто и неестественно, как произносить первый тост за столом, когда ещё совсем трезв. Я решил найти выход из положения и придумал ход конём: надо читать его до тех пор, пока не начнёт тошнить, как от Шантарама, и тогда рвотные спазмы сами выдадут суть из самого нутра. Не вышло. Втянулся, влюбился. Упоролся, заторчал.

Если коротко резюмировать весь этот многороманный опыт, то: мне понравились книги Липскерова без всяких "но". Понравились те, что прочитал, и более того я уверен, что понравятся те, которые ещё прочитаю. Сейчас вот читаю ещё одну и тоже нравится. Не важно о чём он будет писать — хоть о футболе, который я не люблю совсем. Не важно. Его манера повествования, истории, всякая муть и жесть — моя тема. Если верить во всякое кармическое дерьмо и мультивселенные, то Л. явно родился для того в этом мире, чтобы С. П. был счастлив, а всё что происходит вокруг это всего лишь иллюзия для фона. Я — солипсист! Вас никого нет. Так говорит Липскеров.

У Л. есть умение очень мягко переводить реальность в бред и обратно. Достаточно редкий талант для нашего писателя, который обычно страдает либо совсем уж фантастикой с первых слов, либо совсем уж реализмом с самой первой буквы. Липскеров как ветер, который мягко колышет водную поверхность. Волны укачивают, мягко переводят судно твоей перцепции из реальности в бред, из бреда, через прослойки налёта лёгкого не-может-быть обратно к чему-то очень похожему на реальность. Сказка ложь, да в ней намёк. Постмодернистские сказки о главном.

Заметка без темы.
Липскеров впитал от русской литературы лучшее и переварив это продолжил её традиции в своём творчестве. Романы один за одним удивляют разнообразием сюжетов, необычностью, даже абсурдностью, происходящего, хорошо прописанными персонажами и живо двигающимся сюжетом, в котором постоянно сменяются планы, не дают сконцентрироваться и заскучать. Постоянно вводятся новые герои и не всегда понятно, какой герой главный и что происходит.

Он по разному подходит к разным проблемам и житейским ситуациям. Он местами доходит до очень гротескных форм; иногда описываемое начинает казаться "слишком" уж. Каждый кусочек текста продуман, у всего есть своё назначение и своё место, даже в искусственно создаваемом хаосе. Получается очень естественно и живо, не возникает ощущения, что тебе врут, скорее кажется, что перед тобой именно создают.

Состояние.
Состояние примерно такое: лежу на полу, телом на ковре, мордой — на паркете. Разбавлять виски спиртом было идеей примерно схожей с идеей читать Л. без остановки много книг подряд. Мир прекрасен, в нём столько отвратительных книг, и так мало хороших. Пока отыщешь стоящее, начинает казаться, что ты ещё при жизни реинкарнировал в жука навозника со столетнем стажем копания нечистот. Несправедливо тут только то, что всё дело случая и найдёшь ли ты в куче навоза искомый бриллиант абсолютнейшая случайность. "Дима, я тебя нашёл!" — затрубил во мне какой-то внутренней личностью какой-то голос. Звучит гомосексуально, но — это тот мужик, которого я так давно искал. Шестая любовь А. П.

Содержание.
У мужиков по всей планете пропадают члены и они перестают смотреть футбол. Ангел в честь Фидиппида бегает по осени марафон. Нашествие кур, беззвучное; такой же беззвучный исход миллионов птиц из города. Синие яблоки как средство от оперения на затылке. Шшшшш. Жук подкожный, контролирующий нервную систему, в прошлой жизни — сын русского императора. Рука без тела, которая мастурбирует инвалиду. Много секса, грудей и твердеющего низа живота; жидкий мрамор. Расчленёнка, кишки, кровь и всякие прочие жидкости тела и не только; очень много трупов. Котлован как портал всякой невиданной хрени. Люди, вылупляющиеся из икры. Некто вроде ангелов — знают много, но не всё. Земляника в носу. Чукча, которому бьют морду призраки. Ассирийский медведь, который вместо Иакова становится отцом всех евреев. Зародыш, который говорит со своей матерью и повторяет судьбу отца, а его сын повторяет судьбу отца и деда. Сверхспособности, люди с ангельскими внешностями. Оживающая змейка на кольце. Что-то очень непонятное. Вечная жизнь и операции по наращиванию новой кожи. Хотабыч выдерал с бороды волос, чтобы исполнить желание, а братья отрезали пальцы. Смывание женщины в сливное отверстие ванной. Поедание антиматерии; обжаривание себя на батареи центрального отопления.

Стиль.
Стильный! Изначально романы стилистически более просты. Первых два текста достаточно схематичные, имеют мало подробностей, детали не так чётко прописаны и чувствуется местами какая-то фрагментарность текста. В третьем романе начинает заметно проявляться художественное мастерство автора, которое потом и вовсе разрастается в пышное безумство настоящих джунглей стиля. Всё больше и больше мелких деталей, повествование более размеренное, уже нету первоначальной шершавости текста. Впрочем, она и изначально не была особой огрехой. Вполне всё это укладывается в авторский стиль, но к третьему роману начало чувствоваться, что по сравнению с первыми двумя Липскеров стилистически значительно продвинулся. Он стал более мелодичным, при этом не утеряв динамичности сюжета, который от книги к книге становится всё более сложным и многоплановым. Герои плодятся с каждой главой привнося в книгу свою линию, которая медленно, но верно начинает сплетаться с другими. Иногда это сплетение происходит буквально в конце книги и всё время кажется, что ты просто читаешь равномерно перемешанные, не связанные между собой, рассказы. Нету прямо такого главного героя, все герои рано или поздно выходят на передний план и берут микрофон повествования, который переходит от одного к другому, развивая то одну ветвь сюжета, то другую, часть из которых сходятся в итоге к одному большому стволу понимания этого множества. Всё перемешивается в романах Липскерова: голос автора и мысли героев, реальность и вымысел, любовь и извращения, логика и абсурд.

Общий смысл происходящего.
Вот живёшь себе вполне нормальным человеком-материалистом, привык ко всякой органической жизни и тому, что энергия это масса помноженная на ускорение (даже если это выведено фекалиями на стене — пусть и закон, говном писанный; чем-то вспомнились стихи ААА, таким же странным образом каканные писанные на стене в "Голубом сале"), или чего оно там ещё есть вокруг нас окромя кислорода. Живёшь не тужишь, как тут на твоих глазах начинает происходить всякая неведомое долбанное безобразие, ну и как тут быть? Верить в это религия, то есть — материализм не позволяют, а игнорировать — глаза. Часть героев, конечно, находят выход из положения и не запариваясь со всей это метафизикой просто отдаются потоку и ловят с происходящего лулзы: превращаются то в сомов, то в гулек, рожают из ног рыбок и птичек колибри, светятся ногами и воспитывают прибежавших детей, что растут не по дням, а буквально по часам. Ну ничего так, слегка упоротость, но чего только в жизни не бывает же, вдруг чего скрывали от нас ведь, так что если с вами в один прекрасный день начнёт разговаривать ваш пенис, то не отчаивайтесь, возможно это не шизофрения, а исключение. И течёт ("после слова "пенис" вскоре встречается слово "течёт", Фрейд радуется" — А. П) так сюжет переливаясь из одного безумия в другое, переходя из трэша лёгкого в трэш крайне степени психиатрии. А потом, бабах так, и всё оказывается нормально. Не было никаких потусторонних измерений, куры улетели и вообще на улице весна и почки распускаются.

Nемного традиционного СПГС.
И вот всё бы ничего, да ведь честь отдать, Дмитрий мужчина умный. Не стал бы всё так просто писать, да и написано это всё отнюдь не просто. Его тексты лишены пространных душевных терзаний героев, как у олстого-остоевского и не перегружены пелевинским дискурсом. С другой стороны они не становятся прямым и чистым приёмом, как у Сорокина. Я бы назвал их упоротыми притчами-сказками, если бы мне кто-нибудь позволил это сделать.

У нас у всех есть рефлексы на все случаи жизни. Одна беда, что на привычные штуки и реагируем мы привычно, но вот когда происходит нечто выходящее за рамки оценки "обычно" или "нормально", то у нас небольшая растерянность и мы бегаем по кругу в панике, машем руками и что-то неразборчиво бубним. Поведение человека в нестандартной ситуации всегда интересный маркер. Липскеров вводит своих героев в абсолютно нетипичные, запредельно нереальные ситуации, которые просто не могут быть, и весело смотрит, как и на что они реагируют.

Кого бы вспомнить?
Уже назывались некоторые имена для сравнения, но хочется вспомнить ещё одно — Мамлеев. У Л. герои тоже "шатаются", только в отличии от чисто русского "шатания" мамлеевских детищ, у него они имеют какой-то имплицитный налёт восточного мистицизма. Герои перерождаются, проживают за одну жизнь как бы несколько: то потеря памяти всё обнуляет, то прямое перерождение, то продолжение жизни родителя. Такое вот колесо сансары на русской почве. Герои совершают часто такие же с первого взгляда немотивированные поступки, творят насилие, секс и другие действия, к которым их толкает что-то неясное, какое-то простое осознание того, что это надо сделать. Тут и Кафку всеми любимого тоже нельзя не припомнить, ибо и абсурд, и превращения, и просто какая-то жесть тоже присутствуют в таком вот кафкианском ключе.

Про кур — Пелевин писал, кстати, а поезд — вообще важный персонаж русской литературы. Тут и Толстой, и тот же Пелевин опять. Случайно или нет, но ассоциации возникают очень навязчиво, что это не что иное, как такая вот постмодернистская перекличка с предыдущей традицией, сюжетами, писателями. Л., как эхолот, посылает сигналы, получает обратно их отражения и на свой манер их расшифровывает.

Метаморфозы.
Когда в книге происходят превращения главного героя, то принято вспоминать Кафку. Безусловно значимое превращение для всея литературы, но Кафка мне всегда казался немного пустым в чём-то (для фанатов: это не была претензия). За всем действием я не видел никакого смысла, впрочем, это уже мои личные проблемы восприятия. Гораздо более интересным мне всегда казалось превращение в "Золотом осле" Апулея. Оно несло в себе что-то кармическое. Герои, превратившись в осла, проходил так сказать ряд испытаний и сложностей, чтобы вернуть себе человеческое обличие, он как бы должен был доказать то, что он заслужил звание человека. Герои Л., те которые превращаются ("Последний сон разума") или же претерпевают значительные изменения в своём теле ("Пространство Готлиба", "О нём и о бабочках", "Пальцы для Керолайн"), тоже проходят некий цикл в новом обличии или с увечьем.

...i ещё немного СПГС.
Традиционное: есть ли жизнь после смерти? Ну и для полноты: в чём смысл жизни? Ты не писатель, если не пытался ответить на эти вопросы большими романами, так то. "Последний сон разума" абсурдистская попытка смоделировать ответы на эти вопросы. Мне вообще нравятся всякие спекуляции на эти темы, особенно носящие явно альтернативный характер. Ответ содержится в вопросе, а суть книги — в названии. Оно очень хитрое, как бы всё время перед глазами, ответ маячит на горизонте, крутится на языке, но каким-то явным озарением снисходит только тогда, когда сам автор на него даёт прямой ответ. Вроде бы читал и понимал, что так оно и будет, но в то же время до последнего не был уверен.

Во многом его книги о том, что когда случайно сходятся в один парад планет много случайных событий, то может вызваться сатана, или Сатана (если вы поняли о чём я). Это как у Сарамаго, когда один мужик кинул камень, женщина подняла палку, парнишка плюнул (или что там они сделали точно я уже не помню) и так вот всё это сошлось, что в итоге оторвало целую Португалию и запульнуло её в плавание по Атлантическому океану. Так и в романах Л. случайно неслучайные встречи приводят ко всякому такому разному и необычному, а иногда — обычному.

Жизнь и смерть.
Особенно много внимания уделяется моменту смерти. Вообще, герои Липскерова умирают, причём — почти все. Мне кажется, что если беспристрастно посчитать, то количеством он даст фору Дж. Мартину, а качеством — самому Ганнибалу Лектору. Многие герои вводятся только для того, чтобы их убить и живут они совсем недолго. Такое вот предназначение: кто-то в дерево превращается, кто-то в зверушек разных, а кто-то просто погибает по причинам экзотическим и вполне естественным. В прозе Л. сильно веет фатализмом: у каждого есть предназначение и он его исполняет. Некоторые герои целенаправленно идут к своей цели, зная её. Предназначение некоторых мелькнуть и помереть, прожив неприметную жизнь, не есть жирного и сыграть в романе неприметную роль, но вот смерть становится обязательно важным пунктом повествования. Не так важен герой, как его смерть. Да и вообще: о рождении мы знаем уже достаточно много — после рождения человек живёт, например, а вот после смерти — мы ничего не знаем.

Секс и смерть.
У Л. многие герои умирают, погибают, их убивают и они всяческими другими способами прекращают существовать. У Л. герои сношаются, совокупляются, занимаются сексом, трахаются, любят друг друга. Секса и смерти в книгах Л. много, они фактически из этих двух штук и состоят. В "Леонид обязательно умрёт" эта связь вообще достигает апогея, когда Геля любит солдат, а потом их обязательно разрывает снарядами, например; или тот же Леонид, который обязательно умрёт и знает это ещё до того, как он рождается. Связано получается: начало жизни — результат секса, конец жизни — смерть. Вот и идут они такой парой по всем романам.

Страдание.
Часть своих героев Л. обрекает на страдание. Причём это страдания неизбежные. Они приходят самым неожиданным образом даже тогда, когда всё вроде бы не может быть плохо; ох, а как бедные страдают для того, чтобы было хорошо. Страдания героев неотвратимы. Они жаждут смерти, но смерть не их удел — умирают другие, — а они же страдают, страдают и ещё раз страдают. В этом аспекте опять веет чем-то от восточных религий.

Сон и трупы.
Часть сюжета движется как во сне. Обрисовывается условно реальный мир в котором герои совершают вполне реальные действия, но в них есть что-то не то. Патологоанатом, например, ест землянику — нормально же? Да, но только землянику он достаёт из носов трупов — не нормально. Однако описывается это всё таким сплошным потоком, так естественно, что как бы и ничего такого и нет. Прозектор, надо отметить, тот ещё персонаж, его вообще мало что удивляет и трогает (потому что трупы не шевелятся! — А. П), и нормальность мира и ненормальность происходящего у него тоже немного мутированы. Впрочем, и это тоже нормально. Прозектор работает с трупами, такой вот современный некромант от науки. В этой профессии что-то такое мистическое проскальзывает даже в наш век материализма. И ведёт он себя тоже особенно отлично. Дело это конечно очень личное, забавный герой, короче, станет моим одним из любимейших. Очаровательный персонаж, да. Хочу тоже стать прозектором, но, беда-то какая в семье, я уже стал филологом, так что некромантить мне не трупы, а книги.

Автоотсылки и повторы
Бабочки, например. Ангелы, например. Блаженные идиоты, например. Внезапно случающийся нонсенс, например. Кольцо со змейкой, например. Ну и конечно, о, чо за нереальная хрень происходит? Кажется в моём шкафу Нарния? Ох, ладно, устал я чего-то сегодня и пойду-ка спать. Многие герои похожи, зачастую схожа функции героев. Часто возникает ощущение дежавю, я даже пару раз специально перелистывал книги, чтобы убедиться, что это действительно было уже в предыдущей книги, только немного под другим соусом. Даже не могу это оценить; чисто функционально этим явно преследуется определённая цель, чисто же эстетически эти повторы не являются на мой взгляд погрешностями. Скажем так, это мне напоминает историю любви. Ну, почти в каждом романе есть любовная линия, от чего мы не начинаем обвинять романы в том, что они один на другой похожи по причине присутствия в них любви, или весь жанр фантастики за звездолёты в каждой книги. В общем, считаю на этом основании, что и Л. не повторяется. Хотя "кольцо со змейкой" и "только балерунов в нашей семье не хватало"... а ещё вечные детские дома, сироты, бездетные женщины, секс-гиганты мужчины и пр. начинает уж сильно мелькать перед глазами, как светофоры в центре города. Но ничего. Жизнь штука однообразная.

Без темы.
Большое внимание уделяется различным крайностям: есть воплощение абсолютного зла (Арококо) и абсолютного добра (студент Михайлов), красивые и до безобразия уродливые персонажи. Они между собой встречаются, взаимодействуют, создают контраст. Иногда всё это так смазывается, что теряется граница между уродством и красотой, хорошим и плохим — эти "нормы" ставятся под сомнение как абсолютно необъективные категории. В своём поведении герои выходят за пределы логики нормальности. Их поступки часто никак не мотивированы, особенно это бросается в глаза, когда они происходят в череде нормальных событий.

Между делом у Л. поднимаются вопросы национальных меньшинств и их противостояние коллективному разуму, столкновение личного со стереотипами. Впрочем, это относится не только к "национальным", но и к меньшинствам в любых других смыслах. Тут же опять и проявление различных крайностей, как будь то очень красиво и очень страшно в восприятии обывателя. Неполноценности и уродства, превосходства и неординарность становятся лакмусовыми бумажками для общества, выявляют реакцию.

Последняя загадка человечества.
В наш век всяких крутых кофеварок, когда уже вот-вот начнут вновь разводить на лугах мамонтов, когда забрались в самые глубины, взлетели на самые высоты, когда обучили последнего аборигена Амазонии пользоваться смартфоном и постить в инсте фоточки редких насекомых, казалось бы уже не так много осталось узнать и разгадать. Есть ещё что-то непознанное, но сейчас всё это кажется вопросом времени. Сейчас, и на века, останется лишь одна загадка, последняя загадка человечества, — смерть. Единственное, что останется неведомо живым массам. Книги Л. в большинстве своём именно об этом, о смерти.

Постлюдия Интерлюдия, ведь ничего же не кончается, правда?
Закончилось это тем, что не закончилось. Я прочитал пять романов Липскерова и одну повесть. Читаю шестой. Достаточно долгое путешествие, которое, впрочем, только началось. Долгих лет жизни Дмитрию и творческой плодовитости. Ну и мне, тоже. А если я всё же как-нибудь непредвиденно перейду в другие измерения, то уж боже, или Боже, будь столь милостив и дай мне там возможность дочитать то, что не успел.

Аминь.

—

Всегда ваша
Святая троица личин моих
С. П., А. П. и Пашенька.

Пока это моя первая прочитанная книга у Дмитрия Липскерова, впечатлило, хочу почитать и другие его произведения. Книга показалась более мужской по описанию разных мужских развлекаловок и отношению к женщинам. Читать было интересно ,но местами перебор в интимных подробностях(на мой взгляд). Пожалуй очень много действующих лиц, и все истории как то разбросаны, перемешаны. Интригующее начало, сразу понимаешь кто этот главный герой, так лихо меняющий место положение и облики. Интересно было почитать именно про лихие 90-е, которые мы все пережили, каждый по-своему. Не поняла только, где же рай . Или имеется ввиду, наша новая реальность, весь этот кошмар, то во что превратились люди и является раем для демонов, тогда согласна. Но для "нормальных" людей это скорее ад. Книга интересная, читается легко, но вот у тех, кто не помнит или родился позже, сложится не совсем верная картина того времени. Скажем так, это один из многих вариантов жизни в тот период. У автора богатая фантазия, особенно смешно было про полет в космос и галлюцинации героя( и не только, "баклажан" это что то ).

Это была, наверное, одна из самых странных и непонятных книг такого жанра на моей памяти.
И не сказать, чтобы мне эта уникальность сильно понравилась.

В один прекрасный день в центре Москвы появляется стрёмный чел, совершает странный поступок и исчезает. И на следующий день тоже. Впрочем, читатель еще с самого начала по описанию догадывается, что человеческого в пришельце только "две руки, две ноги", а всё остальное весьма интригующе. Так оно и оказывается.
С его появлением мироздание как бы закручивается вовнутрь спиральными рукавами галактики. Или устремляется к центру паутинки – как хотите. Нас в хаотическом порядке будут знакомить со множеством разных действующих лиц, посвящая в детали их биографии. Детали весьма интересные, а биографии встречаются иногда вполне захватывающие. И как-то незаметно понимаешь, что все эти люди, жившие чуть ли не в разных концах страны, оказываются связаны воедино каким-то жестоким вселенским замыслом.
И вот общая картина неприятно поражала.

Не буду особенно вдаваться в подробности, скажу лишь, что автор использует один весьма скользкий прием. Имитирует сюжетную линию с большой политикой и вводит в нее реальных действующих лиц. Не спорю, что Чонишвили озвучил Путина очень похоже, однако мой моск сказал кря. Я такие вещи как-то не особо.
И ключевая интрига. Речь в ней даже не о тотальной жестокости. Нет, большинство сюжетных линий тоже не цветочками пахнут, особенно про бандитов всяких и тюрягу. Но эпизоды в тюряге были прекрасны, там такая восхитительная херотень творилась, а тут… Ну я тупо не понимаю что, зачем и какого лешего. Вот этот вот "демон", как он себя назвал – он меня просто выбесил. Убивать девушку за то, что ей не понравилось с ним трахаться – да не пошел бы он вообще, а?! В чем был столь сакраментальный авторский замысел?
Не только замысла, мне вообще в финале не хватило какой-то завершенности. В общем, вещь странная, мутная, нарочито грязная и непонятная. В сочетании с довольно специфическим авторским стилем эффект вообще неприятный. Хотя не буду спорить, что было местами очень интересно. И интересно, у Липскерова всё такое?

Жаркий летний полдень. По центру Москвы бежит человек. Быстро бежит, весело сбивая правым бедром зеркала бокового обзора у припаркованных машин и несказанно этому радуясь. Путь его лежит прямиком на Красную Площадь к Лобному месту. Добравшись до цели и почти не сбавляя скорости, он раскидал локтями туристов, со всей силой треснулся своей лобной костью об исторический памятник и... исчез.

Как же мастерски Липскеров травит байки! Заслушаешься! Лихо, с задором, ухарьски, щедрой рукой добавляя в равных количествах иронию и драму. Честно, я любовалась каждой фразой этой смеси времен и судеб с легким налетом чертовщины и абсурда. Начальник тюрьмы с гламурной фамилией Чмок, закадычные друзья из Запорожья Слон и Кран, помощник президента России. Что может быть у них общего? Как выяснилось, довольно много. Например, один демон с рыжими бакенбардами.

Особый кайф слушать эту книгу в исполнении Сергея Чонишвили. Если вы думаете, что не любите аудиокниги, вы просто не слушали их в озвучке Чонишвили :) Правда есть побочный эффект. После его голоса все остальные начитки воспринимаются нудным бубнёжем.

Еще Кафка показал: самый страшный абсурд – бытовой. Абсурд всегда только средство позволяющее автору рассмешить, удивить или напугать читателя. Причем довольно часто его элементы лишь подчеркивают какие-то реалистичные события. Если эти события связаны с обычной повседневной жизнью, и эта жизнь довольно серая, даже малая толика абсурда может превратить роман в кошмар. Примерно так использует абсурд Дмитрий Липскеров. Он изображает жизнь русской провинции девяностых годов двадцатого века с характерными для нее грязью, нищетой, беззаконием, социальными потрясениями и сдвигами. На фоне этого начинают твориться какие-то странные, бессмысленные и кровавые события, где вороны убивают младенцев, младенец убивает воспитателя и пытается убить приемную мать, старик и любовь его юности реинкарнируют в разные существа, которых быстро убивают и т.д. И самое ужасное во всем этом, что и второстепенные герои романа, и в какой-то мере читатель, воспринимают это практически как норму – эпоха обязывает. Автор пытается до нас донести, что это неправда, лишь последний сон разума то ли умирающего старика, то ли нас с вами. Однако если последнее в жизни, что может увидеть засыпающий разум, является такой «жестью», то нафиг такую жизнь, или нафиг такой разум с его кошмарными сновидениями, или нафиг автора с его откровениями. И лично я что-то склоняюсь к последнему.

Пожилой татарин Илья Ильясов продает и показывает рыбов. Когда в далеком юношестве у Ильсова был Крым и большая любовь к девушке Айзе, однажды решившей стать красивым дельфином, что резвится среди волн черного моря. Айза была единственной любовью Ильи и теперь живет в многоквартирном доме рядом с гигантской свалкой. Илья стар и одинок, а из друзей у него только спасенный сомик жившей в аквариуме под прилавком. Все измениться когда Илья решит искупаться ночью в карьере и превратиться в рыбу, а на следующий день ляшки капитана милиции Синичника начнут святиться в темноте разбухнув до фантастических размеров.

Последний сон разума очередной представитель жанра магического реализма прямиком из начала двухтысячных, того золотого времени когда каждый российский мейнстримовый автор, хотел немного походить на Пелевина. Вон даже в аннотации Липскерова сравнивают с Виктором Олеговичем, и наверное даже не без основательно. В чем то Последний сон разума очень отдалено напоминает Жизнь насекомых, но как мне кажется в своем творчестве Липскеров куда больше ориентируется на позднесоветскую школу советской фантастики. Орлов, Стругацкие, Житинский, Шефнер, Лазарчук и Успенский, есть что-то неуловимо схожее с этими авторами в прозе Липскерова, какое-то обещание возможности счастья в царстве победившего мрака. А мрака в этой книге, уж поверьте, будет с лихвой.

Последний сон разума это очень отвратительная книга в которой найдется место бытовому насилию, издевательству над животными, кровавым травмам и даже сцене пожирания младенцев стаей ворон. Начинающаяся как светлая фантасмагория о триумфе любви над смертью, эта история к середине превращается в такую бытовую чернуху, что и не снилась всему российскому артхаусу.
Странное дело даже мне, прожженному любителю подобной литературы, от местной шизы хотелось воскликнуть, ну это уже какая-то дичь. Отчасти это происходит от того что в отличие от книг того же Пелевина, предлагающего по-новому взглянуть окружающую реальность, этот роман вместо катарсиса оставляет после себя только чувство опустошённости, схожего с тяжелым пробуждением после дурного сна.

Ничего не понял. Это жанровая литература, а вроде и современная проза со смыслом.

Приключения нескольких персонажей в России и за границей, примерно в одно время. Кран и Слон, Валера, Чмок, Кристина, Светлана и Надежда - всех их свела судьба в круговерти Дмитрия Липскерова. Да, ещё там был персонаж на первый взгляд особо не примечательный, звали этого героя Кварк. Все проказы этого Кварка ничем хорошим, для наших героев не заканчивались. Впрочем как он сказал: жизнь и смерть - не важны, где есть смысл и логика всего сущего, ну или примерно так.

Меня спросили: "Что ты сейчас читаешь?" Я ответила: "Одну укуренную книгу". Были предположения, что это может быть Буковски, которого я не читала, еще какие-то авторы, но я все отрицала. Игра в загадку продолжалась. Кто такой Липскеров и с чем его книги едят мало кто знает (я имею в виду тех, кто редко читает книги или не читает их вовсе, ограничивая свои знания о современной литературе королевами детективов и Пелевиным), поэтому я всегда говорю вкратце: он для меня как Донцова для других - книги читаются быстро, сюжет захватывает, но со временем все забывается. Релакс мозга. А укуренная книга потому... Потому что фантазия зашкаливает, ох как зашкаливает!
"Последний сон разума" - история о любви двух людей, с инкарнацией, странными перевоплощениями, появлениями на свет и моментами, от которых реально хотелось тошнить. Периодически я мысленно убеждала автора прекратить и не писать таких отвратительных подробностей, умерить свою фантазию и придумать героям не такую ужасную участь. Но Липскеров на то и Липскеров, он не останавливается и в каждой своей книге закручивает сюжет в небытие. Младенцы, выныривающие из холодной воды, спешащие по снегу и убегающие от стаи ворон - это нечто!
Иностранцам, думаю, были бы непонятны русские души миллиционеров, грузных продавщиц колбасного отдела, грузчиков с циррозом печени и прочих смертных. Мы же делаем вид, что понимаем, сопереживаем и просто живем дальше.