Красный смех. Повести и рассказы

В моем представлении "война" овеяна романтизмом, даже после прочитанного Ремарка. Но Андреев окончательно свел на нет такое впечатление. Здесь нет нормальных героев: только сумасшедшие и мертвые.
А "красный смех" - он везде. Солнце красное, кровь красная, земля красная, люди с бессонными глазами - красные. В конце красный смех перестает быть аллегорией: он становится реально существующим героем, при всей своей сверхъестественности. Кажется у него нет тела, рук, ног. Хотя, нет... руки все же есть: щупальцы, забирающие рассудок в свою бездонную беззубую пасть.
Не ново и то, что война забирает и тех, кто никогда не держал в руках оружия. Их же постигает и сумасшествие. Им хочется убивать: "Нож - острый. Так почему бы не убить им?" И никак это не остановить. Людей по сути и нет вовсе: одни мертвецы и призраки. Даже без войны. Хотя, что там - война идет всегда. И сумасшедших всегда много. И Красный смех бессмертен.

Это книга о войне. О войне, не украшенной славными рассказами о доблестных подвигах. Войне, в которой не важно, кто сражается и за что, потому что ничто не стоит такой цены. О силе, которая убивает, калечит, ранит и сводит с ума.
И еще - о людях, беззащитных перед этой силой.
О солдатах и офицерах, которых волна ужаса перед кровью и смертью накрывает с головой, которых отупляет усталость, у которых нет сил уже видеть кровь и чувствовать боль, - которые сходят с ума. Это почти незаметно: они идут все в том же направлении стройными колоннами, сквозь невыносимую жару, и, как прежде, отдают приказы, дерутся и убивают, но глаза их, с расширенными, остановившимися зрачками, пылают безумным отчаянием. Но они не могут уже различать своих и чужих. Они проваливаются в галлюцинации. Они видят дом, закрывая глаза, и думают, глядя, как падают, крича, один за другим, их товарищи: "Почему же не спит сын?", потому что воспаленный разум не может больше думать о тысячах погибших.
Перед жестокостью войны не остается ничего человеческого: те, в ком не пробуждаются звериные инстинкты, становятся безумны.
И не вылечиваются никогда: приезжая домой искалеченными и надорванными, они все равно не могут думать ни о чем, кроме непрекращающегося стона боли над полями сражений, кроме смеха смерти - красного смеха обезумевшей земли, изрыгающей мертвые тела.

Это очень страшная книга.
Потому что это очень страшно - когда матери приходят запоздавшие письма от убитого сына. Очень страшно - когда мужчина-инвалид забывает имя жены; когда он пишет бесконечные строки сухим пером, не осознавая, что листы бумаги остаются пустыми. Потому что невозможно - видеть сотни искалеченных тел.
Это очень страшно - война. Хуже ничего быть не может.

"Ко всему-то подлец-человек привыкает" - писал Достоевский. И был прав. Адаптация есть способ организма или психики приспосабливаться к экстремальным условиям с целью выживания. Если человек остался жив, то он успешно адаптировался, пускай и результат может быть деструктивным для личности. В условиях войны человеческая психика сталкивается с постоянным чувством угрозы. Хронический стресс начинает пожирать человека изнутри, пока привычная структура жизни начинает разрушаться, заменяясь чем-то новым, истинно ужасным. Смерть дышит человеку в спину, психика ощущает это давление напрямую через постоянные прокручивающиеся пейзажи бессмысленной бойни, стремящейся поглотить тебя полностью и выплюнуть без остатка. Почему-то в голову лезет Босх. Триптих "Страшный суд", а вернее его центральная, одноименная часть, изображает грешников, подвергаемых самым разным пыткам. От этого еще более выделяется верхняя часть картины, на которой уютно расположился Господь, а по бокам Богоматерь на пару с Иоанном Крестителем. Возможно, даже у самой страшной бойни есть какой-то высший смысл, на который с высока смотрит кто-то или что-то, осознавая цель всего, то самое пресловутое "Зачем?". Может быть все и так, но и в этом нет никакого смысла для человека, ведь тот и не сможет в виду своей ограниченности понять что-либо, даже если эта истина, требующая подобной жертвы, откроется ему. Единственное, что остается - продолжать плыть по течению, по течению какой-то кровавой реки в какое-то неясное место, пока берега усеяны трупами тех, кто не смог, не адаптировался. Война всегда оставляет след в душе того, кто через нее прошел. Психике нужно привыкать, как-то приспосабливать механизм к текущим невыносимым условиям, ведь в противном случае конец окажется близок. И безумие, как ни странно, является закономерным результатом адаптации психики к невыносимой тяжести бытия в экстремальных условиях войны. Хронический стресс разрушает нейронные связи в гиппокампе и префронтальной коре, амигдала и симпатическая нервная система становятся гиперактивными - чувство угрозы становится вездесущим. Происходит нарушение баланса нейромедиаторов, что ведет то к психозу, то к перманентной тревоге, то к бесперебойной агрессии. Мозг подвергается значительным, неизбежным изменениям. Рамки дозволеного стремительно расширяются, а моральные ориентиры более не понятны зверю.

Рассказ Андреева как раз об этом. Основанный на восприятии современниками Русско-японской войны 1905 г., автор стремится выразить все то, что переживает человек, непосредственно являющийся участником этого ада. Солдаты, испытывающие на себе всю тягость текущих событий, мирно собираются на чаепитии. В центре - самовар. Но никто не смеется, никому не весело. Только один смеется парадоксальным смехом. А остальные не понимают, чего тот смеется. Каждый о своем думает, высказываются фразы временами, но и те со скрежетом скользят по тонкому льду, под которым одна бесноватость. И хороводы движутся под палящим солнцем, и шествие сие ведет к сумасшествию. И сотни раненых лежат у неизвестных дорог в оковах ночи, в унисон поют стон всеобщий, пока медики, прибывшие на помощь, тихо застреливаются от безысходности происходящего. И солдаты в штурме образовывают танец, завершающийся на нежно обвивающих колючих проволках, ехидно пытающихся захватить как можно больше неудачливых танцоров, которые затем цепляются за своих, дабы те разделили с ними веселую участь смерти. Все произведение буквально насыщенно такими образами. Можно назвать их мерзкими, ужасными, безумными, жуткими, но едва ли эти слова и им подобные смогут в точной степени описать все это, равно как и едва ли автор сможет во всей полноте описать войну, хотя, справедливости ради, у него очень даже хорошо это вышло - произведение ощущалось дико и мучительно. И вся эта полнота самых различных образов человеческого умопомешательства, заставляющегося всех обнажить клыки и дать волю своему внутреннему бешенству, сводится к единому образу, являющемуся квинтэссенцией всего подобного - к Красному смеху.

Русско-японская война стала настоящим ужасом в свои годы. Такая жестокость была вовсе невиданной доселе. Модернизация раскрыла свои карты уже тут, технологический прогресс получил в свои владения настоящую зону для тестирования своих открытий. Пулеметы, тяжелая артиллерия, броненосцы, мины активно вступили в оборот человекоубийства, хотя более успешными оставались старые добрые болезни. Бой мог длится несколько дней без какого-либо отдыха, лишенные сна солдаты соприкасались штыками под артиллерийский огонь, а как только тот заканчивался толпища раненых оставались лежать на своих местах. Войны и до этого были кровожадными, но начало 20 века определило дальнейшие тенденции, которые будут только нарастать, приближаясь к самому настоящему пику человеческой жестокости. Леонид Андреев испытывал страх перед гнетущим настоящим, поразительным в свой неумолимой жажде разрушения. Желая задокументировать свое отношение к настоящему в одном рассказе, он вряд-ли догадывался, что символическая абстракция одной определенной войны окажется очень подходящей для дальнейших исторических событий. Это было только началом. Красный смех продолжал свою экспансию.

Ещё в университете впечатлившись этой книгой, я продолжаю раз за разом, год за годом, в каждом одиннадцатом классе ее проходя, ловить себя на том, что она моя любимая, где на каждой странице есть, что выделить, чтобы спросить, чтобы повторить и чтобы подумать над - вместе.

Слава богу, второй год классы меня не подводят, и я понимаю книгу все лучше, потому что чье-то со- или познание всегда больше, чем мое, или же просто иное.

Писать подробно: что да почему я тут вижу и чувствую - не буду, так как, несмотря на все растущее понимание, боюсь прослыть дилетантом в интерпретации. Библия-то читана не полностью и много лет назад.

Каждый раз, когда читаю рецензируемое, мне так хочется отправить кому-то скриншот страницы электронной книги с выделенной цитатой и припиской "Ну гений же Андреев!"

В этом году я впервые подумала над вопросом, отчего эта книга моя любимая. Потому что если с другими любимыми текстами, будь то горинская "Поминальная молитва" или "Дворянское гнездо" Тургенева, мне давно все ясно, об этой же книге в аспекте "Почему так нравится, что аж очень?" я не думала никогда. Неужели из-за поклепа на человечество? Вчера призадумалась основательно, и, если коротко: монументальная иллюстрация без-гражданственности и, должно быть, гражданской вины и стыда (мое любимое, все во мне и я во всем)  + вечный дуализм добра и зла + цена (пусть останется здесь это слово, и будем считать, что отсылка к 30 сребреникам, хоть оно мне тут и не нравится!) вечной жизни в культурной памяти.

Написала это, потому что некому отправить скриншот страницы электронной книги, а не могу молчать! (Однако при этом не покидает мысль, что я, возможно, не права в написанном, ибо прочитать наконец Библию полностью я планирую в ближайшее время - это был PS.))).

PPS: после урока в 11 сижу такая преисполненная и вдруг понимаю про себя: вот те раз! получается, подлинный диалог с умным человеком у меня на вершине иерархии ценностей. Я, конечно, знала, но тут, как никогда, меня озарило про вершину. Спасибо Ярославу и другим людям, с которыми я могу разговаривать. Хоть и не так часто, как хотелось бы :(

И да, у меня заголовки как эпиграфы.

Очень мне нравится как пишет Андреев. Есть в его произведениях неизменная емкость, человеколюбие и глубина. Этот рассказ по смыслу, оборотам, описанию персонажей, очень напомнил Чехова. Это замечание не упрек во вторичности, а наоборот, как комплимент, тем более что оба писателя создавали свои рассказы практически параллельно. Вот, например, описание городового, главного героя -

С удовольствием прочитаю весь сборник рассказов, тем более впереди лето, черешня, дача, мне кажется эта книга впишется идеально :)