Иосиф и его братья

Именно об этом Томас Манн расскажет в своей книге.
О том, как Бог сочинил историю: о человеке по имени Иосиф; о человеке по имени Иаков; о том самом человеке по имени Аврам, без которого Бог так и остался бы неизвестным человечеству.
О том, что истории Бога необыкновенно искусны: не путаясь, не мешая друг другу, а дополняя и удобряя, они рассказывают одновременно о целых народах - и о самом малом из народа, каждом из них.
О том, как помогает Ему в этом человек, потому что без участия человека действительно хорошей истории у Бога никогда не получится.
А уж эта история получилась на удивление хорошей. Увлекательной - и философски раздумчивой. Смешной - и серьезно-грустной. Легкомысленной - и поучительной. Парадоксальной. Живой.
Ведь наш мир сплошь составлен из парадоксов (теперь даже наука не может этого отрицать). Если теория безупречно логична, наверняка это просто выдумка, нет в ней настоящей правды. «Ну вот, теперь хоть знаешь, как все это было на самом деле!», - сказала, допечатав первый том, машинистка Томаса Манна. И это действительно так: ведь книга эта полна парадоксов - как и любая история нашей жизни.

К счастью или сожалению, один из ее парадоксов в том, что, живя с книгой бесконечно долгие дни, так же бесконечно долго хочется о ней рассказывать; и именно поэтому - не говорить о ней ничего, сохранив уважительное, благоговейное молчание.
Похоже, остается вслед за апостолом Павлом повторить: "И что еще скажу? Недостанет мне времени, чтобы повествовать о..."
• о виртуозной смене "точек зрения" рассказчика (ангел, человек - человек из прошлого, современник, потомок, тот, кто стоит рядом с читателем, сидящем в кресле с книгой, или стоящем в толпе слушателей, или - замершем у постели умирающего Иакова);
• о юморе - наполняющем всю книгу от начала и до конца;
• о необыкновенной реалистичности - персонажей, обстоятельств, запахов, звуков, ощущения ветра на лице и веселого лукавства в душе;
• о легкости, с которой автору удалось показать, как вообще может существовать одновременно свобода человека, свобода Бога, человеческая воля (его упрямство) и рок, которым частенько оборачивается воля Бога;
• о многочисленных "давайте разберемся" и "это нужно верно понять", после которых читатель будет размышлять о времени, любви, войне, скорби, радости, вере и необходимой внимательности в построении собственной его истории;
• о длине этой книги и удивительной краткости истории, которая рассказывала сама себя в течение многих поколений народа израильского, а потом пересказывалась в нескольких предложениях на страницах Библии и в бесконечном количестве книг, картин, исследований и разговоров.

Вышло так, что я ошибся дважды. Первый раз – выбрав эту книгу, второй – наивно полагая, что услышу изложение ветхозаветного сюжета. Возможно, он и впрямь был таков, ветхозаветный сюжет, однако кто же ожидает от Библии, героев которой христиане должны считать за образец для подражания, историй похлеще мыльных опер? И нет, я читал Библию, правда, двадцать лет назад и как авантюрный роман.

Глава про Иосифа в, кхм, так сказать, первоисточнике, совсем крохотная. Зануда Манн развёрстывает её аж на два тома (плюс послесловие от автора, плюс предисловие от автора, плюс предисловие от критика страны Советов). Его право. Однако если скупость и сжатость библейского повествования позволяет верить тексту примерно так же, как мы верим сказкам, — воспринимать сказочную реальность, то фатальной ошибкой Манна стала попытка изложить это в жанре реализма. Для реальности происходящие события или слишком нелепы, или слишком просты, или и вовсе исключены. Не могу найти ни одного довода, чтобы эту книгу назвать познавательной, душевно полезной, чем-либо актуальной сейчас или хотя бы психологически точной. Да, Манн писал её во время Второй мировой, видимо, тогда ещё не знали, что пол ребёнка зависит от хромосомы сперматозоида, поэтому рассуждения на эту тему, ни на гран не приближающиеся к реальности, вполне логичны для книги. Однако Мендель жил век назад от момента написания книги, да и в Германии члены Общества кайзера Вильгельма с момента создания организации исследовали принципы наследования. Поэтому если обвинения мужчинами женщин в том, что они рожают девочек, или дискуссии о том, какие деревья считать женскими, а какие мужскими, я ещё скрипя зубами переносил, то дюжину раз пересказанная история про то, как Иаков получал от белых овец пятнистых ягнят, принуждая первых при зачатии смотреть на пёстрое, заставила меня волком выть. Манн нисколько не позаботился изучить предмет, о котором пишет, хотя как раз это и было бы «в пику» фашистской евгенике.

Пока слушал, я очень долго думал, что же такого «в пику фашистам» есть в этом романе. Решил, что речь о возвышении раба-чужестранца Иосифа при дворе фараона: мол, не одними «истинными арийцами» мир полнится. Как оказалось из послесловия, всё гораздо примитивнее: «в пику фашистам» был поставлен гуманизм, точнее, попытка изобразить гуманистическую историю. Однако во-первых, такой подход неизбежно приводит к анахронизму, ибо не было тогда гуманистической морали, и сюжет совсем не подходит для демонстрации сего явления, а во-вторых, в изображении Манна гуманизма я так и так не нахожу. До бога любви и всепрощения ещё несколько десятков поколений, и в этой книге никто никого не любит (ибо нельзя неслыханное баловство детей и ответный подхалимаж любовью назвать). Избалованный папенькин прихвостень и ябеда, у которого не в порядке с головой, грезит наяву всякие бредни, а богобоязненный папенька пытается найти место уроду в системе их мироустройства. Плюс ко всему, нормальные стопицот десять старших его на 10-20 лет братьев, вынуждены считаться с папашиной блажью и маленьким богоязом. Справедливое возмущение и зависть как естественное следствие. Вопрос: нафига рожать столько детей, если ты не обираешься (другая мораль тогда была, говорю же) воспитывать их в любви друг к другу? Выскочка задирает нос и братьев, ничего кроме себя не видит, получает по заслугам. Но есть ещё предыстория, про Исава и Иакова, мораль которой всё о том же: нахера рожать даже двоих, чтобы их ссорить при дележе наследства. Нет, видите ли, богоизбранным может быть только один. Нахера такая религия, которая ссорит людей? Иосиф в земле египетской тоже хорош: внедряет в умы современников идею избранности со словами, что «если так и не было, то теперь будет». И это — «в пику фашистам»?! Извините!

Тащите мне верёвку, мыла здесь вдосталь. Одна баба родила близнецов, первый вышел мохнатый, второй обычный. Нормальные люди бы убоялись мохнатого младенца, но папаша его был не из таковских, и возлюбил его и только его. Чего обычного-то любить, каких много. Мамаша, чтобы восстановить равновесие, отдавала материнскую любовь второму, и поскольку, как мы это уже поняли, была всяко рассудительнее мужа, провернула раздачу слонов благословения так, чтобы оно досталось второму. Обрядить его в шкуру козлёнка (папаша ослеп к тому времени), дать в руки ароматное блюдо из того самого козлёнка, сказать, что все грехи обмана лягут на неё и спровадить юношу в батину палату — всего делов-то. Осенённый словом (которое, как и современное спасибо, тоже в карман не положишь), маменькин сынок тем не менее унаследовал толику сообразительности от мамаши и вовремя смылся от преследования шерстяного брата к дяде. Дядя, единственный нормальный во всём повествовании, живущий своим умом человек, не стал задарма кормить нежданно свалившегося на голову племянничка, а сказал: пахать будешь. И племянничек запахал, да себе больше припахивал — вот к чему сообразительность его привела. О том, как, сколько и чего он клал в свой карман за время службы у дяди, будет рассказано (и не раз пересказано) во всех подробностях. Главное же, что он благословенный, нет же особой разницы между тем, который из братьев. Набедокурившего дома, да приворовывающего здесь племянника дядя справедливо проучивает, подсовывая ему в свадебную ночь вместо младшей сестры старшую: нет же особой разницы между тем, какая из сестёр, говорит ему старшая на утро. За вторую выскочка будет работать на дядю ещё семь лет (за что, вообще-то, должен сказать спасибо, как за возможность приворовывать и дальше). Далее между сёстрами начинается война за кустик мандрагоры, который старшей притащил один из её сынишек (нет, чтобы попросить его принести ещё один – всем бы хватило). В итоге базарные торговки сошлись в цене: ночь с мужем была приравнена к кустику. Не припомню, оказал ли кустик какие-то результаты на плодоношение (вернее, его отсутствие) у младшей, но страницы «родов на бедро» со всякими служанками нам ещё предстоят в количестве. И даже тогда, когда племянничек вырос (а ума не вынес, т.е., породил дюжину сыновей от двух жён и двух служанок, не потрудившись воспитать их в любви друг к другу), и прочие его сыновья наконец-то избавляются от брата-баловня, мыло не заканчивается. Баловень оказывается рабом-прислугой в доме царедворца, оскоплённого родителями в детстве за-ради благой судьбы, быть царедворцем. Жена его, ещё в детстве сговоренная ему в жёны, несчастная женщина, ибо имея в мужьях кастрата физического, она обращает свои взоры на кастрата духовного. В романе есть такой кусок, после которого следует однозначный вывод: самая подходящая религия для кастратов — христианство. Обоснуем и приукрасим любые ваши физические и умственные отклонения! Так вот, вертаясь к жене-египтянке, ни от одного из кастратов ей не удаётся добиться любви. Баловень же ещё и ведёт себя как влюблённый, однако если его отцу «маменька велела», то этому — «боженька не велит». Ну что там ещё в репертуаре? Приворотные зелья, негритянки и вуду — наслаждайтесь, домохозяйки. В конце концов, история эта не рассчитана на интеллект выше среднего: плуты и хитрецы, которых фараон считает невообразимыми, очень наивно лгут и так же наивно обманываются, до современных махинаций им как до Луны на вертолёте. Впрочем, и образчик хитрости Улисс в Одиссее тоже не блещет разумом. Вот думаю, неужели 2,5 тысячи лет назад люди были настолько наивными, или просто не пристало писать об искусстве мошенничества?..

А! А какими интонациями это всё читалось! По качеству записи тут все разборчиво, но... Такое советское радио! Кто Лост смотрел, помните, там японец про Дхарму на записи рассказывает? Вот его дубляж с помехами точь-в-точь как тут, если с ускорением слушать. 70 часов длится это изуверство, Деркач был не настолько медленным, как Козий, но на 1,75 я его гнал вполне.

Прошлое — это колодец глубины несказанной (с)

И чтение тетралогии Томаса Манна «Иосиф и его братья» для меня стало погружением в этот колодец, долгим и трудным путешествием в прошлое. В давнее прошлое, безмерно далёкое от меня по времени и столь же далёкое по тематике, никогда особо не привлекавшей моего внимания.
Однако, я никак не могу сказать, что осталась разочарованной. Приобщиться к чему-либо новому (пусть даже относительно новому, ведь когда-то давно я всё же начинала читать библейские тексты) всегда приятно. И вдвойне, если не больше, приятно сделать это под руководством такого писателя-мастера как Томас Манн. Несмотря на то, что ветхозаветные истории, поведанные на страницах тетралогии, не лежат в области моих интересов, я оценила по достоинству проделанную автором работу. И пусть даже я не всегда эмоционально была с героями, но я, как и мюнхенская машинистка писателя, готова сказать: «Ну вот, теперь хоть знаешь, как все это было на самом деле!». А ведь это тоже показатель авторского мастерства, когда ты на слово веришь писателю и не возникает сомнений в правдивости изложения. Да и какие могут быть сомнения, когда каждый мало-мальски значимый факт, имеющий влияние на жизнь главного героя, рассматривается словно бы под лупой. В поисках правды автор проводит глубочайший анализ, который выливается в объёмнейшие абзацы текста, порой утомительные в своей философической сущности, но даже это лишь вызывает во мне ещё большее уважение, потому что создается впечатление, что Томас Манн докопался-таки до истины.

Неоднократно на страницах романов встречаются мысли о том, что рассказываемая история уже известна читателю, и что автор будто бы лишь добавляет подробностей, чтобы оживить и полнее передать её. Но лично меня заставил под другим углом посмотреть на всю тетралогию вот этот абзац из последней, четвёртой книги, содержащий столь колоритное сравнение:

И, действительно, оглядываясь назад, на уже прочитанные романы, понимаешь, что в изложении Томаса Манна история выглядит живой.

Что тронуло меня и показалось самым волнующим во всей тетралогии – это описания женских судеб и попытки проникнуть в женскую психологию. История Рахили, её ожидание материнства и тяжелые роды, выписаны поистине драматично и не могут оставить равнодушным, по-моему, никого. Образ гордой Лии так и стоит перед глазами. И Фамарь, рассказ о судьбе которой, может быть, выглядит лишним в истории об Иосифе, но саму её никак не назовёшь лишней в череде женских образов. Ведь все они дополняют друг друга и полнее раскрывают женскую природу, со всеми её женскими слабостями и, что важнее, женской силой, которая у каждой женщины в тетралогии выражается по-своему. Особое место занимает в этом ряду образ Мут-эм-энет, или просто Эни, страсть которой к Иосифу в коротком изложении, несомненно, выглядела бы развратной. Но Томас Манн проводит такой анализ внешних и внутренних факторов, что невозможно уже не оправдать эту несчастную по сути женщину.

Мужских образов в тетралогии намного больше, нежели женских, однако, эмоционально они тронули меня меньше. Хотя и здесь автор постарался проникнуть в психологию поступков героев, и аналитические его отступления были длинны и подробны. Может быть, как раз объёмные философские рассуждения, затрагивающие извечные вопросы взаимоотношений человека и бога, жизни и смерти отвлекали от чувственного восприятия персонажей как живых людей. А некоторые мысли, актуальные и сегодня, словно возвращали меня в настоящее время, тем самым отдаляя от сюжета.

Я не могу назвать себя религиозным человеком, и я не знаток истории. Потому чтение тетралогии, сюжет которой основан на исторических событиях, к тому же описанных в библейских текстах, было для меня довольно трудным. И всё же я поставила самую высокую оценку как дань уважения автору за проделанный им кропотливый труд. Труд во всех отношениях монументальный, который не каждому дано понять и оценить именно из-за его глубины и монументальности. Труд, до которого, быть может, мне надо ещё дорасти, чтобы вернуться вновь.

«Иосиф и его братья» - роман-миф. Сюжет общеизвестный, ветхозаветный, но раскрашенный множеством подробностей, придающих книге не только художественность, но и достоверность, иллюзию, что всё так и было в истории. Это интеллектуальная игра, в которой слились философия, мифология и литература. Главный герой Иосиф – это и благословенный Богом праведник, и плут; красавец и хитрец, наивный юноша и мудрый муж. Он меняется на протяжении своей жизни, утрачивая самовлюбленность и приобретая чуткость. Единственное, что остается всегда неизменным для героя, – вера в избранность, особый путь. Он не обманывается в этом, хотя и осознаёт со временем, что он не центр мира и что люди не обязаны его любить.

Главная метафора книги – колодец: это и реальное место заточения героя, и «яма»-тюрьма, и история, время. В прошлом человека не найти исконную точку, оно бездонно, и в эту бездонность ведёт повествователь читателя. С колодца начинается пролог-эссе, у колодца мы впервые видим Иосифа. Прошлое героя – это не только его рождение и детство, но и история родителей Иакова и Рахили, история Авраама и Исаака, и ещё глубже – появление человека. Не зря в романе постоянно приводятся параллели между жизнью героя и судьбой его предшественников, он вписан в свой род, его частная жизнь вплетена в историю всего человечества. Иосиф – это и Иаков, и Исаак, убегающий из родного дома и жертва, принесенная Богу… Он продолжает традицию «духовного беспокойства». История повторяется.

Герой сравнивается с Таммузом, умирающим и воскрешающим божеством. Ямы, в которые дважды попадает герой, - это своеобразные могилы. А Египет, где Иосиф проводит большую часть жизни, - это царство мёртвых, ад. Потому он и «кормилец», что ему подвластны жизнь и смерть, плодородие невозможно без смерти зерна и воскресении его в колосе. В какой-то мере он и не человек вовсе, а владыка страны смерти, «божество».

В некоторых главах юный Иосиф напомнил мне героя новеллы "Смерть в Венеции": слиянием красоты и молодости, важностью внешней красоты, которая в конечном счёте неразрывно связана со смертью. Молодость, как размышляет автор, обладает бесполой красотой, промежуточным положением между мужским и женским началами. Под обаяние героя попадают многие персонажи. Иосиф не просто герой, он Прекрасен, он олицетворение красоты.

В романе не только иудейская и древнеегипетская мифология, но, чтобы разобраться во всех пластах романа, нужна немалая эрудированность. Сама по себе библейская история – это только основа, повод поговорить о человеке и о времени. Автор забегает вперёд и возвращается обратно, движется по колодцу истории в разные стороны, смеётся вместе с читателем, иронизирует, размышляет, раскрывает детали и погружает в древние времена. Книгу читать нелегко, но всё-таки увлекательно.

Этот роман будет моим личным достижением, наряду с таким кирпичем как “Жизнь Клима Самгина”. Открыл и ужаснулся) – практически с каждого разворота двухтомника по семьсот страниц каждый на меня смотрели плотно сомкнутые рады букв при отсутствии возможности отдохнуть глазами на красных строках и прямой речи в диалогах. Это было подобно добротной крепостной стене с вызовом смотрящей – “осиль попробуй”! Позже, в тексте, подстерегали словечки-диверсанты, дабы сломать мой язык , исподтишка подсунув “авласавлалакавла” или “джепнутеэфонех” ). Но, одолев предисловие, пролистал Ветхий Завет и дело пошло! Как и задумано автором, библейская история Иосифа и его семьи представлена как увлекательная семейная сага в отличие от сухой протокольной сводки из Библии. Получилось действительно увлекательно. Недавно зашел в Эрмитаж и как со старыми знакомыми повидался с героями романа на полотнах старых мастеров. Теперь понятны эмоции и мысли у этих бородатых стариков и пышных девушек, разводящих или складывающих руки, с прищуром укоризны склонив голову или вознеся ее горе со слезой в глазу. Победа!

Да, глобальное, эпическое произведение, во истину!
Это первая книга Томаса Манна в моем скромном багаже прочитанного, но давно уже мне хотелось приобщится к трудам великого классика мировой литературы. Приступала к книге с трепетом и даже с некоторым страхом. И не зря! Читая пролог я уже начала подозревать, сколь мало знаю, стыдно мало знаю географию, историю и Библию конечно! Множество раз автор ссылается на то, что "это вы конечно и так знаете" и "это знает любой еще со школьной скамьи" и расширяет наш кругозор относительно тех эпизодов, к которым относились ссылки, добавляет деталей и красок. Так что не мешало бы, прежде чем приступать к книге прочитать Библию. Я этого не сделала, но меня спасало то, что когда-то я начинала её читать и часть Ветхого завета все же осилила, а значит некоторые ключевые истории хоть и смутно, но помнила и понимала о чем идет речь.
Очень интересно Манн описывает библейские истории, что называется "без прикрас", указывает на некоторые неточности, сравнивает информацию из разных источников и пытается выяснить истину, найти нечто среднее. А как он описывает окрестности и быт - так ярко и живо, что кажется видишь все своими глазами! Вот настоящее мастерство! И хочется сказать так же как и мюнхенская машинистка Манна -

Понятно, что все это сказка, миф, легенда и автор этого и не скрывает. Всего лишь одна из версий, а сколько на нее потрачено сил, сколько материалов изучено, одно уже это вызывает уважение!
Книга не из легких, но это и так понятно. Все истории щедро приправлены философическими и теологическими отступлениями автора, его взглядами на события, интересно, но (или я такая глупая) некоторые умозаключения мне приходилось перечитывать по несколько раз, чтобы понять их смысл. Для меня эта книга требовала большого сосредоточения, и покоя.
Сюжет книги я рассказывать не буду, и критиковать не буду, скажу только, что главные герои вызывали у меня, как ни странно, чаще неприязнь, может я ожидала от них чего-то более святого что ли, а не обыкновенного человеческого...А может мне казалось, что одухотворенный человек должен быть ещё и честен и к себе и к людям и не важно какому он Богу поклоняется при этом.
А ещё в заключении хочу сказать, что читая истории о глубокой древности других народов, мне стало грустно от того, что я ничего практически не знаю о древнем своем народе, не менее великом и могучем...

Почему миф притягивает? Может потому, что в основу ложится, с одной стороны, интересный сюжет, который, с другой оборачивается повторяющейся, а значит, банальной историей. А может потому что интерпретировать его можно бесконечно.
А еще он учит, как ни просто это звучит, что низ станет верхом, а верх низом. И эта цикличность бесконечна.
Манн написал "классический" роман в традициях эпических, а значит, неторопливый, часто сознательно замедляющий действие.
Поразили три эпизода эпопеи. Когда братья избивают и бросают Иосифа в яму, когда Иосифа везут из дома Потифара в темницу и, когда он им открывается. Не потому, что сами действия в большинстве кульминационные. Это такое ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ и живое.

Книга-кирпич, но совсем не жалею, что ее послушала.
История о библейском Иосифе, переписанная, с новой трактовкой. Много рассуждений о богах, о вере. Проводится очень много аналогий между персонажами, встречающимися в Библии, такой серьезный труд. Много психологических наблюдений над людьми, интересные выводы. И слушается легко, воспринимаешь с интересом, удовольствие я получила, но все-таки...
Манн очень хорошо пишет, можно было бы наслаждаться книгой, но мне очень мешала одна вещь. Я верующий человек, а тут "переписанная" Библия, мне сложно было от этого абстрагироваться. Если бы это было просто художественная литература о каком-то выдуманном персонаже, мне бы книга понравилась намного больше.
И все-таки его Волшебная гора мне понравилась намного больше. Буду и дальше продолжать знакомство с автором.

Солнце - раскаленный огненный шар в небе. Аж глазам больно. До самого горизонта пустыня - рай для скорпионов и гибельное место для человека. В жарком воздухе дрожат миражи. Картины прошлого поднимаются из пыли и в пыль же возвращаются, вечный круговорот, вечное повторение и вечное возвращение.

Иаков бредет по пустыне. Или ему только снится это? Как понять, где сон, а где явь в этом странном мире? Остается только довериться богу, уж он то не подведет. Итак, Иаков упорно бредет вперед, переставляет ноги одну за одной, одну за одной. Только так и можно пересечь пустыню. Впереди мелькает чей-то силуэт. Можно прищуриться, закрыть воспаленные глаза от песка и солнца и посмотреть, кто же там ожидает впереди, усевшись на камень и свесив одну ногу вниз. А можно просто двигаться в любом направлении и все равно оказаться у этого камня, на котором сидит некто. Некто этот - обладатель прекрасного тела, прекрасен торс его, прекрасна нога... вот только голова подкачала, ведь на прекрасных плечах юноши покоится отвратительная собачья голова с близкопосаженными злобными глазками. Чего хочет от Иакова этот сын нетойженщины? Для чего он сейчас сидит перед ним и рассказывает о своем рождении?

Очень много текста...

Ох, если бы знал Иаков, что это не просто сон, что не бывает просто снов в этом мире, переполненном сплошными повторами библейских сюжетов. Да, когда простые люди примеряют на себя старинную историю, она теряет налет грандиозности, но не перестает существовать и, тем более, не перестает случаться. Вот и с Иаковым случилось. Предупреждал его песиголовый юноша, но не услышал умудренный годами мужчина, не внял предостережению, а потому получил одну жену вместо другой. Благо, свадебный наряд все укрыл и спрятал, а ночная тьма только подыграла обману. Великая насмешница судьба... и великое горе Иакова, обнаружившего утром в постели вместо возлюбленной Рахили косоглазую Лию. И как знать, не случись этого подлога (с примесью слова "подлый" разумеется), может и сложилась бы его жизнь совсем иначе, притом настолько иначе, что Манну и говорить было бы не о чем. Воистину, могло быть и так.

И нет в мире ничего нового. Все, что случается уже однажды случалось. И вся жизнь человеческая состоит из сплошных повторов. Иаков обманул слепого отца и притворился своим братом, чтобы получить его благословение. Обман удался, хоть Иакову и пришлось покинуть отчий дом после этого неприглядной истории. Но ушел он не с пустыми руками, он унес с собой его благословение, а это по тем временам очень немало. Но затем Иаков сам оказался в роли обманутого, когда ему подсунули Лию вместо Рахили. И хотя Иаков не был слеп как отец, но он был ослеплен счастьем и ночной темнотой. И тоже после этого обмана Лия не ушла с пустыми руками. Она нарожала Иакову много детей и на всю жизнь осталась его первой женой. Казалось бы, круг замкнулся, ужасный Уроборос укусил свой хвост и успокоился, но не все так просто. Вообще, со временем никогда не бывает просто. Вот и здесь пойди разберись. То ли все уже произошло, то ли происходит прямо сейчас, то ли произойдет в будущем. А может и вовсе нет никаких различий между этими временами. Иначе, как быть с тем, что раб Елиезер говорит о себе как о том, кто видел самого Аврама. Как такое возможно, если Аврам жил за тысячи лет до Иакова и Иосифа, но вот Елиезер здесь, рядом с ними и говорит о тех временах как будто был там. Сумасшедший ли он? Обманщик ли он? Не думаю, что это можно так легко объяснить.

А вот еще одна особенность. То самое благословение, которое Иаков обманом вырвал у своего отца, не покинуло его даже когда обман раскрылся. И практически так же много лет спустя (и даже не в этой книге) Иосиф выпросит у Иакова свадебное одеяние Рахили. Все горести и радости в жизни Иакова вытекают из его чрезмерной любви к Рахили. И хотя в этом сугубо мужском мире женщина практически нет места, Рахиль отличается от всех остальных так же, как светлый весенний день от зимней стужи. Любое ее упоминание не обходится без уточнений ее красоты, ума и доброты. О, милая Рахиль, на кого ты покинула Иакова и сыновей своих? На кого же ты их оставила?..

Если перевести взгляд на Иосифа, то поначалу будет не за что зацепиться. Сладкоголосый Иосиф. Наивный Иосиф. Прекрасный Иосиф. Раздражающий Иосиф. Умный Иосиф. Неумеющий молчать Иосиф.
Мальчик, прочно застрявший где-то между шаловливым ребенком и самонадеянным юнцом, уверенный в том, что все вокруг любят его сильнее, чем себя. Как же он раздражает в этой своей самоуверенности. И все эти его сны о том, что остальные братья склонятся перед ним, а он будет в центре. Или о том, что бог вознесет его к себе и сделает великим. Я недоумевала, как можно быть таким самонадеянным глупцом. Но одного у Иосифа не отнять, он прекрасно умеет управляться со словами. Его рассуждения были восхитительны во все моменты.

Вторая книга оказалась для меня самой острой и трагичной из всей тетралогии, хотя в ней удивительно мало событий и развития сюжета по сравнению с остальными частями. И все же именно она мощнее всего ударила по мне. Во-первых, меня глубоко тронула проблема, с которой столкнулся Иаков - слишком сильная любовь к своему ребенку (притом перенесенная на него во многом из-за чрезмерной любви к жене) это... даже слов подобрать не могу. Для Иакова это было опасно по многим причинам (ревнивый бог, ревнивые братья Иосифа, сам Иосиф). Именно эта чрезмерность в отцовских чувствах и породила в душе мальчика сумбур, приведший его к падению в пустой колодец. Как можно не убедиться в собственной уникальности, если день ото дня быть любимчиком и во всем получать преимущества, оставляя братьев только скрежетать зубами от злости? У бедного паренька не было ни шанса. И то, что Иаков прекрасно понимал всю плачевность этой ситуации меня впечатлило, поскольку слепая одержимость сыном не сделала бы ситуацию настолько острой. Но он действительно понимал и видел, куда это все ведет. Он чувствовал как негодуют остальные его сыновья и ничего не мог поделать со своими чувствами. Он потакал Иосифу, он потакал себе. Просто поразительно, ведь Иаков показался мне человеком с удивительно мощным внутренним стержнем...

Один из самых сильных моментов всей истории (и я говорю сейчас не только о второй книге!) это тот день, когда Иосиф (изнывая от желания все же рассказать братьям свои сны) обманом заманивает к ним отца во время обеденного отдыха. Итак, они весь день работали в поле, они устали, они хотят просто отдохнуть и они никак не хотят слушать надоедливого братика-доносчика, который опять затеялся (по их мнению) посмеяться над ними. Но что же делать Иосифу? Ведь ему так хочется поделиться картинами своего величия... О, Иосиф очень изворотлив, его разум с легкостью находит решения для подобных ситуаций. Он заманивает на этот полуденный отдых отца, зная, что при нем братья ничего не смогут сделать. И бедный Иаков (слишком поздно осознавший, куда ведет этот "невинный" разговор его любимчик) вынужден выступать своеобразной декорацией, прекрасно осознавая, насколько нечестно и гадко по отношению к другим своим детям он сейчас поступит. Да, он пожурил Иосифа для виду. Но даже это было сделано исключительно с целью защитить его от возможной мести. То, что Иосиф в конце концов оказался в колодце, ничуть меня не удивило. Напротив, я была крайне удивлена, что он протянул так долго. Кстати, о колодце. Выше я уже говорила о том, насколько все повторяется в жизни Иакова, так вот, Иосифу тоже не удалось этого избежать. В колодце он проведет три дня и после этого для него начнется новая жизнь, поскольку для старой жизни он будет мертв. Затем, когда период его жизни в доме Петепры будет окончен, он опять окажется в "колодце", только теперь он проведет в заключении три года. Повтор, но не зеркальный, а чуточку другой. И если Иаков в свое время не разгадал эту особенность, то Иосиф очень остро ее чувствует. Не знаю, с первого ли дня попаданию в тюрьму, но он точно знает, когда судьба вытащит его на свет божий для еще одной обновленной жизни уже рядом с фараоном.

Третья и четвертая части слились для меня в одну, не могу их разделить при всем желании, потому что это одно сплошное становление Иосифа как взрослого мужчины. Медленное и поступательное превращение из самонадеянного юнца сначала в очень умного и осторожного юношу, а затем в зрелого и прекрасного в своей доброте мужчину. То, как он прислуживал в доме Петепры, избегая приставаний госпожи и борясь с собственными чувствами к ней, меня тронуло. Эта верность своему господину, верность обещанию заботиться о нем, верность богу, в конце концов... это было очень сильно и очень правильно. И хотя поначалу (еще только добираясь до Египта с караваном торговцев) он еще не был в состоянии избавиться от своих замашек божьего избранника, после попадания в дом "друга фараона" он сразу же начинает меняться. Он открывает себя заново, он слушает то, что говорят ему другие, он учится уважать их чувства, он учится быть милосердным... это настолько прекрасно, что меня переполняла нежность пока я это читала. И если его история в доме Петепры нетороплива и размеренна, то с момента суда время меняется и стремительно несется вперед, увлекая за собой и читателя. Теперь Иосиф твердо знает, чего хочет от него бог и в каком направлении ему стоит двигаться, он буквально чувствует собственную судьбу, которая не заставит его долго ждать. Вот он рядом с фараоном, фот он Иосиф-кормилец. Человек, собравший и сохранивший еду, человек, приумноживший богатства Египта, человек, поднявшийся так высоко, что его браться действительно пришли к нему на поклон, хоть и не узнавая его.

Не знаю, с чем связано желание бесконечно говорить об этой истории. Не могу объяснить, почему мне настолько понравилось. Я даже не в состоянии как следует изложить все свои соображения о той безупречности, с которой Манн жонглирует героями, временем и прочими декорациями. Взять библейский сюжет и превратить его в нечто столь мощное, очень трудно. Даже представить не могу, сколько вспомогательного материала пришлось переработать для этого. Иаков стал моим любимым персонажем, наверное, поэтому о первой книге больше всего текста. Иосиф-юноша раздражал меня до безумия, мне самой хотелось придушить этого маленького гаденыша и закопать его где-нибудь. Иосиф-мужчина поразил меня в самое сердце, я восхищалась им, я переживала за него, я плакала вместе с ним, а потом вместе с ним смеялась сквозь слезы, когда он наконец вновь встретил отца, перестав быть для него вечно-молодым и погибшим сыном. Серьезно, в момент встречи у меня дрожали руки, потому что я боялась, что сердце Иакова не перенесет этой радости. И то, как они стояли поодаль ото всех, голова к голове, их диалог не шепотом, но и не во весь голос... Ах, сколько ни говори об этой истории, все будет мало.

Есть в мире песочные реки? Не знаю, да и узнавать сейчас не хочется. Но песочная река ярко представилась мне, когда я начала читать историю Иосифа и прочих родоначальников колен израильских.

Впрочем, история начинается не с них и в частности поэтому моя река – река из песка: она гораздо теплее, весомее и медлительнее воды. Медлительный – именно таков рассказ Манна, особенно вначале, такой же завораживающий как искрящийся на солнце поток песчинок: можно рассмотреть, неторопливо, с возможностью вернуться к привлекшей «волне», счастливо утонуть в прекрасной этой реке, чудесном повествовании.

Кто еще не написал о колодцах, которых так много в книге? О колодцах как символах перерождения? А сама книга – разве не колодец? Разве не в колодезную глубь опустил нас дотошный немец? В глубь, из которой выныриваешь обновленным, перерожденным?

Да полно ли, нас ли – циничных, злоехидных перерождать книгой, написанной почти сто, хотя меньше чем сто, но в духе книги будет сказать – сто, так вот: написанной сто лет назад, рассказывающей историю, произошедшую примерно этак во втором тысячелетии до нашей эры? Что тут может быть о нас и для нас?

Оказывается, многое. Почти все. Нет, мы не живем в волосяных домах и не пасем скот отцов своих. Нет, надежда на благословение и рядом не стоит с надеждой на материальное наследство. Но произведение Манна вышло за рамки времени. Оно современно пока человечество не перешло на какой-нибудь иной уровень мышления и чувствования.

Оно оказалось удивительно созвучным тому, что происходит в мире сейчас. Начиная от ненависти братьев к отцовскому любимчику, который делает все, чтобы разжечь эту ненависть в огонь, который пожрет его самого; поведения отца, который показывает себя в этом деле далеко не лучшим образом; вине, порожденной поступками. Заканчивая политикой, ролью религии в жизни государства, поисками Бога.

Есть ли смысл пересказывать библейский сюжет об Иосифе Прекрасном и его братьях? Думаю нет, возможно, лучше повториться, рассказав о том, что история, рассказанная пером Манна, начинается задолго до рождения героя, чье имя вынесено в заглавие. Начинается с историй Авраама, Исаака, Исава и Иакова. С историй Ревекки, Рахили и Лии.

И только потом появляется Иосиф – стоит ли описывать его и его характер? Думаю, что тоже нет. Достаточно сказать, что ангельским он не был. Но это – одно из главного и в этом один из смыслов.

Все истории этой Истории, берущие за душу истории, не о праведниках, а об искателях. Плуты и обманщики оказываются благословенными. Благословенный избран (или обречен) идти особым путем - духовным, ему должны быть присущи «незнание покоя, пытливость, настороженность искателя, радение о боге, горькое, полное сомнений раздумье об истинном и праведном, о началах и концах, о собственном имени, о собственной сущности, о подлинной воле всевышнего».

Грех не мешает идти по этому пути, скорее наоборот.

«Ад существует для чистых; это закон нравственного мира. Ведь ад существует для грешников, а погрешить можно только против своей чистоты. Будучи скотом, нельзя совершить грех и получить хоть какое-то представленье об аде. Так уж устроено, и ад населен, несомненно, лишь самыми лучшими людьми, что, конечно, несправедливо, но что значит наша справедливость!»

Так и с благословенными: безгрешному скоту не пройти по пути благословения, нет у него в душе ни искры, ни беспокойства, ему хорошо там, где он есть.

Что же все-таки Иосиф? Ведь известно, что благословенным он на момент историй с ямой и колодцем, женой Потифара и возвышением в Египте, не был. Но разве только благословение отцовское дает возможности и ведет по жизни? Нет, благословен Иосиф от Бога, но если посмотрим – благословен на путь светский. Что он делает всю свою жизнь? Обобщает и направляет. Менеджер, т.е., простите, управитель, а в зрелом возрасте еще и «владелец идолопоклоннического прихода».

Так только ли об Иосифе рассказ?

Иосиф – яркий образец, описывая его жизнь Манн творит свою мифологию из древних историй вавилонян, шумеров, египтян, евреев и прочих ведомых и неведомых. Творит, сплетает, перетекает из одной истории в другую, из одного мифа в следующий. Показывает, как все связано в бытии, как нырнув в один колодец (я тоже не обошла их стороной) можно вынырнуть из другого.

Велик мифотворец Манн! Ведь пусть его История не самобытная, а на основе, точнее – на основах, на множестве основ, он в итоге сотворил прекрасное полотно, переливающееся, играющее красками, с множеством мотивов и переходов, связанных в одно чудесное целое. (Нет, я не говорю, что туда ничего нельзя прибавить и нельзя ничего убавить, я знаю, что слишком мало для этого знаю).

Эти множественные основы приводят иной раз почти в отчаяние, когда мучительно думаешь: откуда мотив, во что он выливается, где находится его исток? Почти до слез: не знаю, не угадываю. Тут остается только вздохнуть поглубже и смириться с тем, что всего до «Иосифа…» не прочитаешь: забудется, отложится, не дойдет никогда. И только поблагодаришь Манна за то, что он дал узнать всю многообразную похожесть человеческих историй.

Плуты и грешники в человеческой истории. Слабые и великие. Не нравятся порой? А то ж! Иаков – частенько. Рахиль – пореже. Иосиф – о, вот золотой мальчик, самодовольный, ослепленный ощущением собственной значимости, наступающий на одни и те же грабли. Но я уже писала, что жизнь Иосифа – воплощение истории цикличностей, повторений, взлетов и падений, в конце концов, истории роста и обретения мудрости и… чувства юмора.

Да-да. Юмора. Бог у Манна – веселый чувак и он мне даже, пожалуй, немного нравится в таком качестве. Ну, сложно мне не порадоваться такому божественному пассажу, в котором смешались юмор и ирония:

«бог поцеловал кончики своих пальцев и, к тайной досаде ангелов, воскликнул: «Просто невероятно, до чего основательно эта персть земная меня познает! Кажется, я начинаю делать себе имя с ее помощью? Право, помажу ее!»».

С одной стороны – все божественные многоходовки – слезы и горе для многих. Ну, вот братья Иосифа: они должны были бросить его в яму, но им от этого что, было легче? Они несли свой грех больше 20 лет, страдая, мучаясь, живя под подозрением отца. Или жена Потифара: она так же должна была обвинить Иосифа, чтобы у того начался новый цикл перерождения. Каково было ей?

Нет, боженька с юмором, но таки старик недобрый, пристрастный, со своими любимчиками. Но так и мы по образу и подобию: «человек был порождением любопытства Бога к Себе Самому», так что в итоге «именно создание, всех более, если угодно, походившее на создателя, принесло с собой зло». В общем, яблоко от яблони, как говорится.

Но с другой стороны, если бы люди не страдали, не ошибались, не грешили и не росли над собой, чтобы было? Тогда можно было бы и яблоко первой паре не подсовывать – жили бы себе и дальше два бездумных существа в райских кущах и горя не знали, вообще ничего бы не знали. И божественного чувства юмора тоже Правда, в книге лучше всего понимает этот юмор сам Иосиф:

«Да и вообще вся эта история, Май, уже записана в книге бога, и мы вместе будем читать ее со смехом и со слезами».

И главное не то, что «и со слезами», а то, что вообще есть смех и то, что он - на первом месте.

Удивитесь, если я скажу, что в «Иосифе...» еще и о зарождении монотеистической религии (тут, кстати или некстати, Манн «подселил» в историю Эхнатона, чем здорово меня запутал)? И обоснование существования единого бога тоже замечательное: возвышающее, возвеличивающее человека:

«Ведь праотцу вольно было сказать себе: «Чего еще требовать от меня, а во мне — от человека! Довольно того, что я буду служить какому-нибудь эленку, идолу или божку, это не имеет значения». Так ему было бы удобнее. А он сказал: «Я, Аврам, а во мне человек, вправе служить исключительно Всевышнему».».

И мне нравится, что человек в этом союзе, хоть и не называется равнозначным партнером бога, но близок к этому, в союзе с богом «совершенствуются и освящаются друг в друге» оба.

Читать Иосифа нужно не единожды: и за два прочтения не охватишь всего. В первый раз чувствуешь только, что есть смыслы, которые ускользают от внимания, прячутся за тем, что ближе восприятию, тем, что волнует, радует, возмущает, или просто теряешься в красивом, но сложном тексте, так что потом приходится возвращаться.

Мне еще очень многое хочется сказать и послушать об «Иосифе и его братьях», например, о разных именах одних и тех же людей и значении этой множественности имен, или о взаимосвязи всего в мире, как она описана в книге, но я буду удивлена уже тем, что кто-то дочитал до этого места. Спасибо вам, отважные и терпеливые!

На этом и закончу.