The Tell-Tale Brain: A Neuroscientist's Quest for What Makes Us Human

Возможным источником панических атак могут быть короткие мини-припадки, затрагивающие путь 3 и, особенно, миндалевидное тело с его исходящим потоком спонтанной эмоциональной и поведенческой активации через гипоталамус. При этом запускается мощная реакция «нападай или убегай», но, так как человек не видит в окружающем мире ничего, что могло бы вызвать такие изменения, он придает угрозе субъективный характер и начинает чувствовать, что умирает. Это снова проявление неприятия мозгом расхождений — на этот раз между нейтральными сигналами извне и далеко не нейтральными внутренними физиологическими ощущениями. Единственный способ для мозга справиться с такой комбинацией — приписать изменения какому-то непостижимому и устрашающему внутреннему источнику. Мозг менее терпим к «непривязанному» (необъяснимому) беспокойству, чем к беспокойству, которое можно однозначно связать с каким-то источником. Если эти предположения верны, то интересно, нельзя ли для «лечения» панических атак использовать тот факт, что пациент обычно за несколько секунд знает о приближении атаки. В этом случае, почувствовав приближение атаки, пациент мог бы быстро начать смотреть какой-нибудь фильм ужасов, например на своем iPhone. Это могло бы остановить атаку, позволив мозгу приписать физиологическую активацию внешнему страху, а не какой-то пугающей, но непостижимой внутренней причине.

Оставленное без присмотра левое полушарие скорее всего доведет человека до бреда или мании. Одно дело уменьшить в наших собственных глазах некоторые наши слабости (безосновательный «оптимизм» может быть временно полезен для продвижения вперед), и совсем другое — обманывать себя, думая, что вы достаточно богаты, чтобы купить «феррари» (или что ваша рука не парализована), когда это совсем не так. Так что представляется разумным утверждать, что «адвокат дьявола» находится в правом полушарии, которое позволяет вам усвоить отстраненный, объективный (аллоцентрический) взгляд на себя9. Эта правополушарная система часто способна опознать крупные несовпадения, которые ваше эгоцентрическое левое полушарие проигнорировало или подавило, хотя не должно было этого делать. Тогда вы обращаете внимание на это и заставляете левое полушарие пересмотреть свои действия.

В некоторой степени сбои в системе зеркальных нейронов могут происходить даже у нор­мальных людей. Чарльз Дарвин указал на то, что, даже будучи взрос­лыми, мы бессознательно сгибаем колено, когда смотрим на атлета, готовящегося бросить копье, или стискиваем и разжимаем челюсти, когда смотрим, как кто-то орудует ножницами.
Теперь вернемся к сенсорным зеркальным нейронам осязания и боли: почему они активизируются, но это не заставляет нас автома­тически чувствовать все, чему мы являемся свидетелями? Мне при­шло в голову, что, возможно, нулевой сигнал («меня не касается») от кожных и суставных рецепторов в вашей собственной руке бло­кирует сигналы от ваших зеркальных нейронов и не дает им достичь сознания. Перекрывающие друг друга нулевые сигналы и активность зеркальных нейронов интерпретируются мозговыми центрами более высокого уровня как «пожалуйста, сочувствуй, но не воспринимай буквально ощущения этого парня». Выражаясь в более общих тер­минах, именно динамическое взаимодействие сигналов от лобных ингибиторных участков, зеркальных нейронов (и лобных, и темен­ных) и нулевых сигналов от рецепторов позволяет вам испытывать взаимность с другими людьми и в то же время сохранять свою инди­видуальность.
Сначала это объяснение было безосновательной догадкой с моей стороны, но затем я встретил пациента, которого звали Хамфри. Хамфри потерял руку на первой войне в Персидском заливе и об­завелся фантомной рукой. Как бывает и с другими пациентами, каж­дый раз, когда кто-нибудь дотрагивался до его лица, он чувствовал, что трогают его потерянную руку. Пока ничего удивительного. Но в моей голове бурлили идеи о зеркальных нейронах, и я решил испро­бовать новый эксперимент. Я просто заставил его смотреть на дру­гого человека — мою студентку Джули, пока я ударял и постукивал по ее руке. Представьте себе мое удивление, когда он воскликнул с явным изумлением, что он не только видит, но и ощущает на своей фантомной руке то, что делается с рукой Джули. Я предполагаю, что это произошло потому, что его зеркальные нейроны активизирова­лись как обычно, но от руки больше не поступало сигнала, чтобы отменить их. Активность зеркальных нейронов Хамфри полностью перешла в сознательный опыт. Невероятно: единственная вещь, ко­торая отделяет ваше сознание от сознания другого человека, — это, возможно, ваша кожа!

Аналогия может быть полезной. Редкое заболевание крови, именуемое серповидно-клеточной анемией, вызвано рецессивным геном, который заставляет красные кровяные тельца принимать ненормальную «серповидную» форму, что делает их неспособными к транспортировке кислорода. Это может стать смертельным. Если вам повезло унаследовать две копии этого гена (в том несчастливом случае, если оба ваших родителя имеют признаки болезни или её саму), то болезнь разовьётся в полном масштабе. Если вы унаследуете только одну копию гена, вы не заболеете, однако сможете передать её своим детям. Теперь оказывается, что, хотя серповидно-клеточная анемия встречается чрезвычайно редко в тех частях света, где она была искоренена естественным отбором, она в 10 раз чаще встречается в некоторых районах Африки. Почему? Ответ неожиданный: признаки серповидно-клеточной анемии на самом деле защищают человека от малярии заболевания, вызванного укусом насекомого и разрушающего кровяные клетки. Эта защита, дарованная популяции в целом, перевешивает репродуктивный недостаток, вызванный теми редкими случаями, когда у человека присутствуют две копии серповидно-клеточного гена. Таким образом, вероятно, не поддающийся адаптации ген был отобран эволюционным путём, однако лишь в тех географических районах, где малярия носит характер эндемии.

Тот же довод предлагается для относительно частотной у людей шизофрении и биполярного расстройства. Эти расстройства не были искоренены, потому что возможно некоторые гены, которые приводят к полномасштабному расстройству, несут в себе положительные факторы и способствуют развитию творчества, интеллекта и тонких социальноэмоциональных способностей. Таким образом, человечество получает выгоду от сохранения этих генов в генофонде, но неприятным побочным эффектом является внушительное меньшинство, получившее эти гены в неудачной комбинации.