Ваша оценкаВ сборник известного египетского прозаика, классика арабской литературы, лауреата Нобелевской премии 1988 года вошли впервые публикуемые на русском языке романы «Предания нашей улицы» и «Путь», а также уже известный советскому читателю роман «Вор и собаки», в которых писатель исследует этапы духовной истории человечества, пытаясь определить, что означал каждый из них для спасения людей от социальной несправедливости и политической тирании.
Жанры
Рейтинг LiveLib
4,5
20 оценок
- 570%
- 420%
- 310%
- 20%
- 10%
Ваша оценкаПрочитали 22Хотят прочитать 52
Рецензии
Аноним7 февраля 2018 г.Петли человеческой памяти
героя славили всем миромЧитать далее
сей подвиг был неповторим
потом еще нашелся умник
а что я тоже так могуВ 1988 году Нагиб Махфуз получил Нобелевскую премию, причем отметился как единственный арабский писатель, которому это удалось. И хорошо. Вряд ли это могло случиться сейчас. А ведь это здорово – говорить о вере и любви, кричать о правах так громко, чтобы испуганно заколыхалась бесплодная пустыня, грозить людям пальчиком за плохую память и заворачивать все это в
лавашвосточную обертку. Сейчас это представляется взрывоопасным коктейлем, который следует ограждать от радикалов всех мастей и видов.«Дети нашей улицы», один из сравнительно ранних романов Нагиба Махфуза (товарищ написал что-то около 400 произведений, из них 34 романа) – вещь на удивление незатейливая. В ней раз за разом пережевывается один и тот же сюжет, происходящий в одной и той же культурной среде, никак со временем не меняющейся. Плохо живется на «нашей улице» всем, кроме жестоких надсмотрщиков, которые только и знают, что дань собирать да лупить непокорных. Появился спаситель раз – всех спас, навел порядок, вошел в легенды. Прошло время, все забыли. Появился спаситель два – заронил зернецо любви, спровоцировал наведение порядка, вошел в легенды. Прошло время, все забыли. Появился спаситель три… Время идет, герои и легенды множатся, а люди все не меняются. Беда.
Но как-то это просто для будущего Нобелевского лауреата, не правда ли? Соль, как ни странно, в начале, и от этого даже как-то скучно. Началось все с того, что великий и могучий отец семейства возвышает младшего сына (Адхама, на минуточку), старшему (Идрису – представляете?) это не нравится, старшего выгоняют, старший беснуется и провоцирует младшего (когда это Иблис… простите, Идрис просто так сдавался?), и после ряда пресных сюжетных поворотов, свистнутых между делом из Эдемского сада, они оба оказываются изгнанными из прекрасного дома. У обоих рождаются дети, и дальше все следует точнехонько по источникам, с незначительными отклонениями, каждый персонаж легко узнаваем, и это приятно и одновременно скучно, потому что заранее знаешь, как все будет и чем все закончится, если, конечно, в курсе историй Моисея, Иисуса и Мухаммеда.
Однако хотя смущает очевидное пережевывание всем известных рассказов, идея мира в рамках одной улицы и образ Дома, в котором живет вечный аль-Габаляуи, и это никому не кажется странным, мне очень понравилась. Дом за мощной оградой, да, но он ведь рядом – пойди да постучи в двери, загляни, заяви: «Хочу его видеть». Но уважение, благоговение и страх не дают даже помыслить об этом, и только потерявший голову Арафа, эхо нашего мира, рискует сунуть нос, куда не следует – с известными последствиями. Эта грубоватая, но такая жизненная метафора в значительной степени утяжеляет роман, делает его трогательным, превращает его в предупреждение и одновременно – призыв.
Книгу стоило бы почитать в оригинале, наверняка в своем первоначальном варианте она значительно ярче и лучше, чем выглядит на русском. Читая его в этом, несколько разбавленном виде, прямо-таки видишь дыры и упущения, тут и там подозреваешь игру слов и подсказок, которым не уделили должного внимания. Но, поскольку с арабским у меня пока не ладится, подчеркну, что это только мои ощущения.
774,6K
Аноним7 февраля 2018 г.И на нашей улице будет праздник
Читать далееНицше в 1882 году в книге «Весёлая наука» написал так: «Бог умер, но такова природа людей, что еще тысячелетиями, возможно, будут существовать пещеры, в которых показывают его тень. И мы — мы должны победить еще и его тень!». Спустя 77 лет египетский писатель Нагиб Махфуз, позже ставший лауреатом Нобелевской премии по литературе, напишет книгу – поначалу будет казаться, что тот, кто в ней за бога, бессмертен, но повсюду его тень, победить которую у его потомков никак не получается. Что касается слов Ницше, то некоторые теологи считают: Бог, например, мог умереть, создавая мир и растворился в созданном – в «Детях нашей улицы» создатель, от которого пошла история некоторого квартала, тоже растворился, чтобы появляться то тенью, то голосом, но всё-таки найтись в финале.
Нагиб Махфуз написал не просто историю становления одной улицы или появления и развития одной общины или рода, не просто вписал историю Египта в одной улице, но создал историю всего человечества – вокруг «Детей нашей улицы» абсолютно полый мир, чистый лист, на котором с первой главы кто-то песком рисует пустыню, большой дом с райским садом и вездесущим счастьем, за которым маячит могучая фигура главы этого дома, хозяина и отца – аль-Габаляуи. Запретный плод сладок всегда, брат встаёт против брата, появляется змей-искуситель – вы прекрасно знаете, чем кончаются такие истории, даже если не читали Библию, не держали в руках Коран или не слышали про Танах. Рождается Легенда и передаётся из уст в уста – про братьев, где один был злой, а другой добрый, чьи дети выросли, но другой плохой брат убил другого хорошего брата, где их потомки заселили своими детьми целый квартал, как росла община, но не крепла среди самой пустыни, а постоянно шаталась под гнётом проблем, задыхалась бедностью, мутило её от насилия, тут же краснела она от чистой любви, но только для того, чтобы дальше упасть лицом в самую грязь и навоз под гнётом более сильного, но только для того, чтобы потом наивно подняться и переть дальше, услышав чью-то мифическую, но такую ясную подсказку: встань, иди, борись, сделай! Поколение сменяет поколение, у поколений этих нет ни конца, ни края, когда умирают одни герои и появляются другие – непонятно, потому что поколения эти как волны: схлынула одна и тут же набежала другая. Идут года, а может быть даже и века – времени здесь, как и географии, нет совсем, это самое время иногда влезает в чей-то рассказ неуверенным «давно это было» или уточнением, что умерли такие-то, но родились сякие-то. Учитывая эти волны, можно вот-вот ждать, что где-нибудь в середине повествования кто-нибудь изобретёт паровоз, но нет (впрочем, зато изобретают бомбу). Здесь, законсериврованные в своей маленькой карте – несколько кварталов, общин, пара больших домов и между всем этим огромная пустыня – царствует совсем другая цивилизация.
Как в консервах же и живут: и бич этого квартала, как не раз повторяет тот или иной поэт (и, в общем-то, сам неизвестный нам рассказчик, умеющий писать и излагающий поэтому историю своих предков) забвение. Плохая память. Действительно, местных героев ничуть не тревожит повторение собственных ошибок – иногда в самом деле кажется, что наконец-то зло в чьём-нибудь очередном лице повержено и в квартале должен наступить порядок, но уже в следующей главе – а точнее, в следующем поколении выясняется, что это всё только мираж, потому что если и есть в этом грешном мире что-то постоянное, то это, собственно, грехи. Улица аль-Габаляуи постоянно находится под гнётом жестоких надсмотрщиков, собирающих дань и лупящих по чём зря всех без разбора, управляющий Большого дома – места, откуда когда-то были изгнаны братья-основатели рода, присваивает все доходы с улицы себе, хотя всем и каждому известно, что владелец дома, отец и дед всей улицы аль-Габаляуи в своих десяти заповедях завещал всё поделить между потомками и жить в мире и благополучии. Никто и не помнит про эти заповеди, более того, несмотря на перемену поколений, мысль о том, что дед аль-Габаляуи уже давно умер от старости, не приходит никому в голову – умирают только жители улицы, но житель Большого дома, великий и ужасный, запершийся там неведомо когда (об этом даже не говорят, как давно это было) здравствует и ныне, только слуги до сих пор вносят ему всё необходимое и никто никогда его не видит. Тот или иной герой подчас слышит его таинственные указания – и вот тогда-то вспыхивает маленькая революция в квартале, но каждый раз, конечно, по-разному – в зависимости от самого героя; у каждого своя личина и свой образ. Это или силач-справедливец Габаль, который хочет, чтобы всё было по справедливости, сплотивший народ, что кажется похожим на Моисея, или скромный плотник Рифаа который и думать не думает о богатстве, только лишь о счастье для всех, напоминающий Иисуса, или скромный Касим, которого где-то ещё могли звать Муххамед. Каждому из этих героев в пустыне на ухо ветер-голос шепчет: я повелеваю! Кто-то при этом видит то слугу аль-Габаляуи, кто-то – и вовсе его самого, туманную в ночи фигуру, которая спешит скрыться за высоким забором дома. Аль-Габаляуи вездесущ – он знает всё, что происходит в квартале, но сам никогда не вмешивается в творящийся беспредел: герои (обычно слабые женщины) то и дело вскидывают руки к небу и стонут что-нибудь вроде: ах, почему тогда аль-Габаляуи сам не вмешается в это! На что очередной герой говорит: такова воля аль-Габаляуи, он хочет, чтобы это сделал я! И, конечно, делает, с разной степенью успеха. В целом, из аль-Габаляуи вышел бы отличный директор – получается, что каждый раз исходя из ситуации, он чётко выделяет для себя именно того, чьей сильной стороной будет лечиться та или иная дырка в этом маленьком мироздании. Ну а смерть героя – что ж, улица большая, можно подождать, пока родится новый. На всё воля…
Если представить, пусть и на минуту, что аль-Габаляуи это действительно Бог, то первый изгнанный им из райского дома сын – Адам (в книге Адхам) по вине Идриса, который может символизировать Дьявола. Габаль, сплотивший народ, и правда окажется Моисеем, Рифаа, смиренный и кроткий, изгоняющий бесов из заблудших душ, безусловно, Иисус, а объединивший два разных клана Касим – Мухаммед. Последователи каждого героя селятся в разных частях улицы, символизируя иудаизм, христианство и ислам. В пятой и последней части появляется герой по имени Арафа – он исследователь, ясный и чистый разум, абсолютно рациональный, Арафа – символ науки, которая при столкновении с божественным делает малоприятные для этого божественного вещи – угадайте, что должен сделать этот герой? Нагиб Махфуз отрицал то, что старый вечный дед улицы – бог, поскольку «Бог велик» и также Бог упоминается в этой книге как отдельная сила, но, однако, общественность не поверила: сперва эту книгу запретили к публикации в 1959 году, и только спустя 8 лет она вышла в Ливане, а ещё спустя 22 года книга добралась до издательств в Америке. Получив свою Нобелевскую премию в 1988 году, спустя шесть лет, Махфуз получил ещё и удар ножом в шею – за свои еретические намёки в литературе, за заговор с Западом, за дискредитацию ислама. Писатель выжил, но страдал – и сейчас, пожалуй, можно действительно понять, что замысел «Детей нашей улицы» куда глубже, чем просто детские аллюзии на канонические истории. Вот жители улицы в бедности смотрят на дом своего деда и думают: «почему мы голодаем, что мы сделали?», ровно как и сам нынешний Египет, где большая часть населения живёт за чертой бедности, с постоянной угрозой голода, нехваткой воды, импортом 60% продовольствия, смотря на богатства избранных. Пророческая книга, в которой финал подобен реальности - ведь ничего так и не изменилось.
казалось дальше было хуже
фрейд всем сказал убит отец
всё то же здесь и грязь и лужи
конец463,7K
Аноним29 марта 2020 г.Крик.
Читать далееЕсли вы не знаете сказки из христианства, ислама и иудаизма, то читать будет сложно, точнее, это будет даже в чем-то бесполезное чтение.
Признаюсь, я знаю только христианские сказки, поэтому только часть книги для меня была понятна, другие истории я воспринимала, понимая из первой части как они выстроены, на чем основаны, какие-то знания из иудаизма мелькали, достраивая картину и тем самым я понимала про что говорит автор.Я уйду сейчас в личные рассуждения, потому что у меня была просто борьба с книгой, а не чтение. Поэтому много личного накопилось. Почему я не люблю читать людей, которым вручили премии (за очень редким исключением, когда ты осознаешь масштаб книги для читателя с той историей и смыслом, что автор вложил в нее), потому что чаще всего книги у людей с премиями, либо без истории, либо без смысла, но обязательно написаны так, что ты должен трижды наизнанку вывернутся, чтобы встроиться в ритм писателя с его оборотами, а потом еще раз трижды вывернуться, чтобы среди нагромождения слов понять таки, что вот, вот эта идейка, которую он развивал. Когда находишь идейку, то читать легче, только порой тебе кажется, что ты выступаешь в роли критика придумавшего, что красная подошва на кедах - это огонь под ногами. Я не претендую на звание интеллектуала, я простая как дуб. Я люблю, когда мне просто рассказывают о сложном, а не сложно о простом. Но почему-то премированные, чаще всего любят простое так завернуть, что ты его в этом гриме узнать не можешь и у тебя, то Бондарчук, то Никулин, то Смоктуновский.
С этой книгой такая же беда. Она о простом, она даже на простых и знакомых вещах построена, но так вывернута, что первую часть повествования ты продираешься через очевидное и с вопросом - зачем? Зачем автор написал то, что уже написано. Почему автор написал это так? Зачем этот грим на религии и сказки? Ты останавливаешься после каждого логически законченного куска и задаешь этот вопрос, после каждой главы и опять задаешь этот вопрос. Ты начинаешь себя чувствовать идиотом, которому в сотый раз повторяют что все люди братья, что мы одной крови, что давайте жить дружно. И потом в самом конце книги, когда ты уже можешь позволить себе легкое чтение, потому что ты привык к языку, к ссылкам, героям, легкому абсурду, до тебя доходит, что это действительно книга о том, что все люди братья, что мы все одной крови, что надо жить дружно и заодно показывают абсурдность религий. Пытаются так сказать перевести на человеческий общедоступный тупизну выдуманного, показать, как это выглядит со стороны, как все эти придумки не объединяют, а разъединяют, как они не полноценны.
Книга, конечно, с прекрасной идеей, что все мы дети с одной улицы, из одного дома, вот и дедушка у нас вроде как один. Только написано это так, что понять может, пожалуй, только человек, который уже идею эту знает, кто сможет осилить язык, кто не ударен в религию, то есть тот, кому этого объяснять не надо, он и так знает, про то, что религия зло, что все мы одной крови. Идея - хороша, но книгу нельзя дать тем, кто погряз в религиозном бреду, она сложная для них, она непонятная для них. Огромный труд Нагиба Махфуза напрасен, потому что одни его не осилят, а другие и так все это знают и понимают. Чтобы донести эту идею до одних, надо начинать с греческого вечера и пятиминутными сказками. А другим уже нужен Капитал и Диалектика Ленина.
Вот и получается, что опять нобелевский лауреат рассказал о простом сложно и главное не очень понятно кому он это рассказывал. Да, видно, что он владеет словом, владеет знанием. Ты можешь понять почему ему дали нобелевскую премию, но ты не можешь понять, почему такой умный человек прежде не подумал с кем он говорит и для чего. Может быть он своей болью делился, кричал о том, что его волнует. Но что даст крик, если одни его не поймут, а другие и так знают об этом им бы понять, как это исправить, пусть не всем, пусть части из тех, кто знает, но книга похожа на эмовыплеск, с которым ты ничего не можешь поделать, а еще и все сказки религий должен знать.
Хотя кто знает, может есть прослойка людей, которым не хватает такого крика, чтобы наконец-то стать знающими...382,5K
Цитаты
Аноним27 ноября 2017 г.— Любящая женщина — игрушка в руках мужчины!
— Если только мужчина ее не любит так же сильно! — рассердился Касем. Он посмотрел на друга с укоризной: — Ты, Садек, как остальные жители нашего квартала, видишь в любви лишь средство достижения своих целей!121,7K
Подборки с этой книгой
"... вот-вот замечено сами-знаете-где"
- 39 918 книг
1001 книга, которую нужно прочитать,2 ver.
- 674 книги
Мастера современной прозы
- 124 книги
Африка
- 177 книг
Классный журнал 8Г
- 1 307 книг
Другие издания
