Записки странствующего энтузиаста

«Записки странствующего энтузиаста» — роман Михаила Анчарова, завершающий его трилогию о творчестве. Если в «Самшитовом лесе» (1979) исследуются вопросы научно-технического творчества, если роман «Как птица Гаруда» (1986) посвящен творчеству в области социального поведения, то «Записки странствующего энтузиаста» — это роман о художественном творчестве. Он написан в нетрадиционной манере, необычен по форме и отличается страстностью в отстаивании наших идеалов и оптимизмом. В этом романе причудлив...

Жанры

Книга из цикла

Самшитовый лес

Михаил Анчаров

4,2

(252)

Как птица Гаруда

Михаил Анчаров

4,3

(104)

Записки странствующего энтузиаста

Михаил Анчаров

4,3

(18)

Прыгай, старик, прыгай!

Михаил Анчаров

(129)

Рейтинг LiveLib

4,3

18 оценок

5
50%
4
39%
3
6%
2
6%
1
0%

Ваша оценка

Прочитали 19Хотят прочитать 43

Рецензии

Аноним18 сентября 2013 г.
Вот прочёл книжку — а сказать-то почти и нечего. Ещё в самом начале я насторожился, но упорно продолжал читательское занятие. Даже первые страницы посылали сигналы в мозг, что вот эта всё же не для меня, хотя ожидалось, что для меня. Хотя что это я пишу. Естественно, книги чаще и пишутся не для всех поголовно, а для каких-то людей, которые эту книгу поймут и оценят по достоинству. Но но но. Вроде и так, и сяк к книге подступаешься, и сбоку, и снизу, и сверху — но не идёт. Следуя принципу: дочитывать книги, особенно читаемые по чьей-то рекомендации, я всё же её добил. То есть дочитал. И теперь никак не подступлюсь к написанию рецензии. Вот и сейчас пустые разговоры веду. Так что к делу.
Аннотация ни разу не врёт: книга действительно о художественном творчестве. Презамечательно Анчаров пишет о самом процессе творчества, о чувствах, которые возникают у человека сведущего, понимающего и чувствующего художественное произведение, будь то любое из всех ― испытывать блаженное восхищение от созерцания подлинника, ничего не ощущать, глядя на репродукцию и питать отвращение к копиям. Тот же человек сведущий по наитию открывает спрятанные и неявные нюансы и особенности художественного творчества, после чего картина уже не такова, какова для остальных, она такова для тебя и для творца ― вот она, радость, вот оно, единение и цель любого творчества, которое, оказывается, всё же не для всех. Чего ждать от большинства ― лишь то, что оно в лучшем случае пробежит глазами и запомнит: ага, это ― Леонардо, это ― Рафаэль, а это ― Моне. Но вглядеться в глубину, увидеть там таинственные линии дано не всякому.
Но в какой-то момент книга оказывается не только о художественном творчестве ― вот так. Здесь нашлось место картинам: размышлениям об истинном творчестве и псевдотворчестве, о предназначении и ложных представлениях. Книгам: автор и сам никак не мог начать повествование, не мог закрутить действие, отвлекаясь и рассуждая обо всём, что ему приходит на ум. И знаете что, порой возникает мысль, что это — записки не совсем здорового человека, то есть повествование ради повествования. Нет! Какое повествование? Ведь как обычно в книгах? Есть цельный сюжет (ну, или чуть рваный), автор может играть с читателем, и так, и сяк его завлекая в сюжет, придумывая разные плюшки. Тут же сюжета нет никакого. Записки оказываются действительно записками странствующего по просторам своей памяти энтузиаста, но порой эти путешествия заводили в какие-то неимоверные дебри, которые, возможно, и подсознание, но которые я так и не смог, что называется, «разгадать». Вроде у героя поездка намечается, да, вот, в Тольятти, читаешь-читаешь, укладываешь-укладываешь в голове — и пока получается. Но тут — ррраз! — резкий поворот куда-то, и в жизни энтузиаста появляется женщина (причём читатель в моём лице не смог увязать эти события, вроде происходящие в разное время). Попутно нам преподносятся неимоверные детали совместной жизни (это ещё ладно), но порой событий не происходит вообще никаких, а читатель ждёт, а событий никаких, а читатель продолжает ждать. Следуют рассуждения о природе творчества, о его ценности, об образовании, о его особенностях, о времени, о себе, о чудесном способе превращения изжопной продукции в золото и обратно — словом, есть о чём подумать. Есть немало занятных мыслей, интересных речевых оборотов. Но всё же эти плюсы не перевешивают минусы.
В общем так: читалось ― и спалось, просыпалось ― опять читалось. Пытался я завлечь пересказом окружающих ― не получалось, люди исчезали со странной быстротой (странной?), особенно во времена анчаровсих путешествий во времени ― самых крышесносных моментов в книге.
Напоследочек, деточки, добавим пару цитаточек из книжки, которые о многом скажут:

Я умею наводить сон на людей. Я обнаружил это не сразу. Сначала я заметил, что люди засыпают, когда я высказываюсь.
Я обратил на это внимание и стал думать, а что бы это значило. Размышляя упорно, я догадался, что это скука. Что такое скука, я не знаю, но понял, что от нее удирают. А если не имеют такой возможности, то удирают даже в сон.

Дорогой дядя, я пишу так искренне и так простодушно, потому что у меня нет задачи, как у порядочного романиста, создавать «напряженку» из боязни, что читатель соскучится или утомится. Кому надо, дочитает, а кто не дочитает — тому не надо.
Мне было надо. Поэтому ― от корки до корки.
Читать далее
28
1K
Аноним2 апреля 2012 г.
Йааа-йааа, я есть немношечко сойти с ума. Я сумасшедший профессор, натаскайт цитат, задумайт диссертация (докторский!) и все облом.
Потому что, конечно, для мировой славы мало сделать открытие, надо еще иметь мандат специалиста, чтоб тебя допустили до трибуны на симпозиуме.
Так что без зазрения совести публикую свое открытие здесь. И, кто с мандатом, будете писать диссер - ссылки на меня обязательны!
Итак:
Однажды, когда Виктор Олегович был старым, беззубым, болтливым интеллигентом, заплутавшим на пути между Добром и Злом его покусал Тамбовский Волк (тут на экране за спиной докладчика мелькают кадры "Волка" с Джеком Николсоном). И теперь мы имеем того Пелевина, которого имеем: молодого, злого, зубастого и талантливого литератора.
Суть открытия не в вурдалачьей сущности Пелевина (тоже мне новость!), а в том, что до покусов его звали (то есть он был) Михаилом Анчаровым.
Что в доказательственной базе?

Зачатки трех-четырех романов П. лежат прямо на поверхности текста. Ну, скажем, как вам термин "Пикассосы"? Прямая аналогия с "трупососами" из романа "t" и контекст тот же. Пикассосами названы несанкционированно креативные студенты, задумавшие (по мнению замшелых преподов) вырваться в крутые авангардисты.
А история про Агафью, которая подчинила жизнь поиску своего числа (хорошего ли, плохого, но чтоб непременно своего) и в результате ставшая графиней? Ничего не напоминает? "Числа", ну, конечно же!
А фраза, что богатство — это идея идиотская, так как поглотить все, что можно купить, не может никто. Значит, речь идет не о реальном поглощении, а о воображаемом.? Опять угадали! "WOW"-фактор из «Generation П»!
И еще множество и множество абсолютно пелевинских мыслей, но...
Но без пелевинской блестящей циничности, куда менее талантливо с точки зрения литературного мастерства. Бесконечная болтовня, метания, перескакивание с мыли на мысль - в целом текст производит впечатление попытки произнести слово "Эльвира" с набитым кашей ртом.
Кстати, по датам тоже все сходится: Пелевин опубликовал первый роман в 1989, Анчаров умер в 1990. Небольшой нахлест можно объяснить.
Что ж, покусы тамбовского волка очистили писателя Анчарова-Пелевина от сорняков морали и придали ему цельности.
Но кое-чего и лишили.
Так что же такое есть у Анчарова, чего нет у Пелевина и быть, увы, не может?
Любви к искусству. Потрясающее описание процесса рисунка и живописи. ТАКОГО просто больше никогда и нигде не встречала - вот ЭТО гениально! Возможно Пелевин талантливо расскажет нам про "все продано-все предано", но про Леонардо, про Врубеля, про Сурикова, про жар собственного творческого поиска - ему будет слабО. Вот так-то.
Любви к ребенку. В тексте самые трогательные, самые нежные, самые берущие за душу слова, которые может сказать мужчина соему маленькому сыну.
Очевидные минусы (должна сказать и о них):
Какого кляпа столько богоборчества? Зачем??? Так необходима мысль о великой пустоте Вселенной? Впрочем, Виктор Олегыч решит этот вопрос по другому.
Чем не угодил брак? К чему эти вставки про ядерную угрозу? К чему воспоминания о Второй Мировой? Ведь не место и не время тут. Все это торчит из текста уродливыми булавками - непонятно зачем оставленными при последней правке. Не хочу обидеть Анчарова, но... сорри.. все-таки это легкий словесный понос.
Итог: несколько страниц не дочитала, "ниасилил - многабукф".
P.S. А все-таки читать стоит. Ради живописи хотя бы. Гениальнейшие описания процесса работы художника.
Читать далее
20
609
Аноним18 июня 2018 г.
Почему эта книга необычна
Роман, редкий во всех отношениях - философско-этический трактат в модернистской форме с коммунистических позиций. Поэтому его трудно воспринимать людям, привыкшим читать беллетристику с четким сюжетом и, конечно, приверженцам других идеологий. Роман, полный социального оптимизма, но откровенно говорящий о том, как трудно этот оптимизм дается. Прямо и откровенно утверждающий, что погоня за деньгами погубит человечество, а спасет его идеалистическая прививка к дереву созидательного труда. И еще Анчаров пишет о том, что творчество это тяжелый и часто неблагодарный с материальной точки зрения, но только творчество - в широком смысле этого понятия - дает человеку душу, а душе позволяет воспарять. И не только собственное творчество, но и творчество чужое, если научиться ему радоваться.
Читать далее
0
393

Все рецензии

Цитаты

Аноним2 апреля 2012 г.
Есть мнение, будто красота спасет мир.
А позвольте спросить, каким образом? Все станут такие лапочки, что глаз не оторвать? И ни у кого ни на кого рука не поднимется?
10
903
Аноним1 апреля 2012 г.
Критерий личности — это ее свобода. Какой ты, если дать тебе полную свободу, таков ты и есть на самом деле.
И тут никуда не скрыться — ни от себя, ни от других, и все видно. Но так как ты не один такой гаврик на свете, и таких гавриков, как ты, — в любом троллейбусе битком, то свободе надо учиться так же, как и равенству, даже если ты по натуре — ангел. Иначе троллейбус станет троллейбусом дьяволов.
9
789
Аноним1 апреля 2012 г.
И только эффект от некоторых книг бывал совершенно неожиданный. Они были не гипноз и не наркоз. Они не заставляли чересчур влезать в чужие беды, не наматывали мне кишки на карандаш и не тренировали мою способность к страху и состраданию.
Но они и не делали меня блаженным дурачком, который побывал в раю, а вернувшись на землю, вопиет от ужаса, и теперь его соплей перешибешь. Как того императора Наполеона при Ватерлоо.
Нет. Книги, о которых я хочу сказать, это были странные книги. Они не трактовали вопросы чести, мести, сострадания, страха, совести или там — «давайте полюбим друг друга». Но все это возникало как дополнительный эффект, как функция чего-то более важного.
Они не доказывали мне, что люди, живущие в одной местности, лучше людей, живущих в другой, или что наши не хуже ваших. Они не подмигивали мне: «Мужчина, Вы меня понимаете? Но это между нами, Ваше-Вашество, только для Вас, для своих-с. Мы же с вами интеллигентные люди-с, говорю Вам, как дворянин дворянину-с, или батрак-с батраку-с», — это все равно, и не вызывали вожделений телесных или духовных, которых нельзя удовлетворить без телесного или духовного срама.
И я перед этими книгами не держал экзамена. Так что же это были за книги?
Это были книги, авторы которых не считали меня дураком и давали мне силы выдержать жизнь.
В них не было похабной ухмылки над слабым, и они не лизали задницу у сильного.
Эти странные книги говорили мне: «Очнись, малый!» И равно спасали меня от отчаяния и эйфории.
Что же было общего у этих книг? Одна великая особенность. Они обучали меня свободе и делали сильным.
Читать далее
9
653