Братья Карамазовы. В 4 частях с эпилогом. Часть 1 и 2

Я был уверен, что уже читал «Братьев Карамазовых» раньше. Уверенность придавало то, что, прочитав страниц двести, я словно вспоминал уже известное мне. Но, я ошибся. Или ранее я подступался к роману, но не осилил его, или смотрел кино, но не до конца.
Сейчас начну критиковать Фёдора Михайловича и выскажусь начистоту, что мне не понравилось! Конечно, говоря о таком произведении, можно говорить, что мне не удалось понять до конца, или я не готов к тем сложным поворотам и проблемам, описанным Достоевским. Роман проверен временем, о нем написано множество отдельных книг. Одну из таких Кантора В.К. «Братья Карамазовы» Достоевского» я прочитал, чтобы расширить и углубить свое понимание. Если честно, надо ещё ни один раз обращаться к различным точкам зрения, чтобы приблизиться к более полному восприятию «Братьев Карамазовых».
За сюжетом скрыто очень много разнообразных общечеловеческих и культурных идей. Недостаток моих знаний не дал мне в достаточной мере оценить поэму Ивана «О великом инквизиторе». Вставными показались отступления о мальчиках Илюше Снегиреве и Николае Красоткине. Но, конечно же, я не прав, и надо еще глубже понять «рекомендации писателя о средствах движения человека к самому себе, к другому, к «сердцевине целого» сквозь грубую кору и наросты человеческой грязи, чтобы «при полном реализме найти человека в человеке»,-это то, что дает нам Достоевский».
Мне нужно еще время и повторное прочтение, чтобы расти и дорасти до этого романа.

Сейчас, как и три или четыре года назад, я понимаю, что не могу написать о «Карамазовых» что-то внятное и толковое. Я просто не могу подобрать слов, чтобы выразить свои чувства по поводу этой книги полностью. Отчасти здесь причина в том, что мне не хватает умения облекать мысли в слова. Отчасти — в том, что Достоевский не провозглашает свои идеи явно и декларативно, как это делает Толстой; он проводит эти идеи через поступки и размышления своих героев. От этого и получается так, что на уровне чувств я понимаю, что он имеет в виду, а на уровне слов полностью выразить эти чувства я не могу.

Да, замечу сразу — это будет самая эпическая (в смысле объёма) моя рецензия из всех моих эпических рецензий — вряд ли какая-то другая сможет её переплюнуть. Но ведь и книга — не триста страниц крупным шрифтом, верно? Как говорится, я предупредил.

«Карамазовы» написаны в достаточно необычной и странной манере — я говорю сейчас о месте автора в романе. С одной стороны, это авторское «я» выражено довольно сильно: он поясняет мотивы действий героев и чувства, которые они испытывают, рассказывает о значении первого романа и его отношении к так и не написанному второму. То есть, он изначально даёт понять, что герои — это плод его творческого вымысла. С другой стороны, он часто выступает как рассказчик, житель маленького городка, название которого он так долго стесняется называть, и свидетель происходивших событий. С третьей — он отстранённо описывает душевные переживания героев и передаёт их разговоры; в этих эпизодах (не во всех, конечно) его авторское вмешательство минимально. Вот такая вот многосторонняя авторская позиция у Ф. М.

В «Карамазовых» по меньшей мере три смысловых слоя. Первый — сюжетный, с которым всё понятно. Это история о противоречиях в семье Карамазовых на фоне пореформенной России. Второй — психологический, основанный на глубоком знании особенностей человеческих душ. Большинство из тех, кто любит творчество Достоевского, любит его именно за этот психологический слой в его романах. Третий слой — идейный, он же философский или религиозно-философский. В него входят идеи о жизни как счастье, о христианской любви и доброте, о сущности русского народа и его значении для будущего. Если в «Дневнике писателя» автор рассуждал на эти темы в формате публицистики, то здесь он передаёт их в художественной форме.

Вообще, с «Дневником писателя», статьи которого выходили примерно в то же время, «Братья Карамазовы» перекликаются довольно заметно. Случаи избиения розгами и издевательств над детьми, о которых Иван говорит Алёше во время встречи в трактире — это дела Джунковских и Кронеберга; история об оправданной судом актрисе, пытавшейся убить жену своего любовника (о чём судачили слушатели во время суда над Митей) — это дело Каировой. Все эти случаи перекочевали в роман прямиком со страниц «Дневника», куда, в свою очередь, они попали из реальных судебных процессов, который отслеживал Достоевский.

Несмотря на традиционно тщательную работу писателя, несколько смысловых противоречий в романе всё-таки есть. Штабс-капитан Снегирёв при первой встрече с Алёшей говорит ему, что Коля Красоткин — сын местного чиновника, и опасается последствий ссоры своего сына с ним. В главе о самом Красоткине выясняется, что его отец давно умер, и мальчик уже много лет живёт вдвоём с матерью. Ну, и то, что на суде Ивана почему-то несколько раз называют старшим братом Дмитрия — это факт довольно известный.

Из персонажей для меня особенно интересен Фёдор Павлович Карамазов. Разве мало в реальности таких вот злых юродивых, превращающих жизнь своих ближних в непрерывный ад и служащих посмешищем для всех остальных? Что творится в душе у таких людей, что заставляет их так себя вести? Родились они такими или их такими сделали окружающие? Пожалуй, злое юродство Карамазова-отца происходит оттого, что он живёт с постоянным осознанием своей ущербности и неправильности; он не умеет общаться с людьми, и потому он их презирает, становится агрессивным и выставляет напоказ все свои самые худшие качества. Как часто люди ведут себя неадекватно (хоть и не доходя до такой мерзости, до которой дошёл Фёдор Павлович) потому, что боятся или стесняются показать своё истинное лицо, и создают вокруг себя кокон отталкивающей шумихи? Бесконечное актёрство, бесконечное злое юродство, шантаж родительским проклятием и требование сыновней почтительности (что одно, что другое наигранное), и в довесок неимоверная, сказочная жадность — вот что такое Фёдор Павлович. Эгоизм и бесстыдство старшего Карамазова не знают границ: он прямо заявляет, что все свои деньги собирается пропить и истратить на женщин, не оставив сыновьям ни гроша. Между прочим, обращение к Грушеньке «маточка», обронённое высунувшимся из окна Фёдором Павловичем, отсылает к «Бедным людям», первому роману Достоевского.

Дмитрий Фёдорович, кажется, дальше всех братьев прошёл по той дороге, на которой стоят все Карамазовы — во всяком случае, с внешней стороны дела. Это обусловлено как его возрастом (он же старший из братьев), так и условиями, в которых шло его взросление и развитие (полноценного образования и воспитания он так и не получил). И если Иван размышляет об идеях в карамазовском стиле («если Бога нет, то всё позволено»), то Дмитрий просто и незатейливо реализует этот постулат на практике. Желание Дмитрия заколоться после передачи Катерине Ивановне пяти тысяч вызвано осознанием, что только что он совершил замечательное доброе дело, для его карамазовской души вовсе не характерное — и поэтому он готов умереть в этот момент, понимая, что другого такого же прекрасного поступка он, скорее всего, не совершит уже никогда. Вторая поездка в Мокрое и его общение с поляками — это верх самоунижения. Его желание пойти на каторгу — это осознание своей вины и покаяние за то, что он, Дмитрий Карамазов, кутит, пьянствует и наслаждается жизнью, в то время как народ страдает от безысходной нищеты.

Иван — это душа мятущаяся и колеблющаяся. У него высокий ум, развитое чувство собственного достоинства, выношенное и закалённое в юности. Иван хочет жить, а не существовать, жить ярко и интересно. Возможно, отчасти эта жажда жизни объясняется его трудной юностью, когда ему приходилось во многом себе отказывать. Он не может поверить в то, чего не может доказать. При этом, его сомнения вовсе не показные, забавы ради; это человек цельный и честный, который в своих убеждениях будет стоять до конца. Иван горд и надменен: он не станет подчиняться никому — ни Богу, ни отцу, ни женщине. Он презирает окружающих — всех или почти всех, причём Дмитрия — в особенности, видя, что Дмитрий унаследовал больше отцовских качеств, чем кто-либо другой из братьев, и эти качества не вызывают у него ничего, кроме омерзения. Только к Алёше он испытывает братские чувства, несмотря на всю разницу их мировоззрений — да и то, кажется, это чувство продиктовано скорее разумом, осознанием своего родства и нежеланием быть совсем уж одному на всём белом свете, чем душой. Его отношение к Алёше скорее рациональное, чем эмоциональное:

Вторая привязанность в его жизни, кроме Алёши — это Катерина Ивановна.

Алёшу Карамазова понять сложно именно из-за его незавершённости — ведь должен, должен был быть второй роман, к которому «Братья Карамазовы» — это только первая часть! Алёша — это истинный русский человек, не признающий середины и стремящийся непременно дойти до предела и дальше. Он и истинный Карамазов тоже — как и отец и братья, он ударяется в крайности: если Фёдор Павлович ударяется в бескрайнее сладострастие, разврат и пьянство, Дмитрий — в дерзкую, осуждаемую обществом любовь, Иван — в идейный экстремизм, то Алексей — в благочестие. По его логике, если уж спасать свою душу, то непременно в монастыре, а не простой праведной жизнью в миру. Он едва ли не плачет, когда старец Зосима велит ему возвращаться в мир. Отчасти это объясняется его страхом перед собственной карамазовской природой — он знает, что и в нём есть те же качества, которые так ярко проявляются в его отце и двух братьях. Видимо, в этом одна из причин его молчаливого отказа от осуждения старого развратника-отца: Алёша чувствует себя не вправе его осуждать, потому что в глубине души и ему присущи те же самые черты. Именно поэтому, пока он молод, он старается держаться за то доброе и светлое, что может удержать его от движения по карамазовской дороге к греху и мерзости — за старца Зосиму и Лизу Хохлакову.

Не исключено, что Алёша как-то связан с Алексием, человеком Божиим — не зря же Достоевский так акцентирует внимание на этом святом в главе «Верующие бабы». Правда, каких-то совпадений между житием святого и историей Алёши мне найти не удалось, кроме разве того, что Алёша оставляет дом своего отца, чтобы уйти в монастырь, подобно тому, как святой Алексей оставляет родительский дом и молодую невесту, чтобы уйти нищенствовать.

Его образ привлекает именно своей добротой, детским простодушием и искренностью, готовностью всегда говорить правду, какой бы несуразной она не была. Эти качества роднят его с князем Мышкиным. Благодарю этому он легко сходится с детьми, и, больше того — ему действительно интересно с ними общаться. Да, он не слишком образован и многого не понимает в жизни; но он искренне говорит о том, что думает, и он искренне любит — любит Зосиму, к которому привязался всей душой, любит своих братьев, таких разных и почти незнакомых ему, на самом-то деле, любит даже отца — хотя за что, казалось бы, вообще можно любить Фёдора Павловича Карамазова? Но Алёша любит не ту мерзость, в которой вымазан его отец, а образ человека в нём, на что что-то давно похороненное в глубине души старого Карамазова отвечает ему. Он искренне и добросердечно принимает порыв Лизы Хохлаковой, хотя она — ещё только капризная девочка-подросток. По всем этим причинам он выступает миротворцем в семье Карамазовых, где каждый не выносит, а то и вовсе ненавидит, каждого.

Смердякова сделали Смердяковым две вещи. Во-первых, это презрение окружающих, вызванное обстоятельствами его появления на свет. Во-вторых — его собственные ограниченность и духовная неразвитость. С презрением он, похоже, сталкивался с самого раннего детства, в том числе из-за неспособности или даже нежелания Григория оградить мальчика от незаслуженных, в общем-то, нападок. Неудивительно, что ответом стала ненависть к окружающим, а в более широком смысле — ко всей России в целом, презрение к тому, что для этих окружающих дорого — в первую очередь, к вере, от которой Смердяков сознательно отказывается. Одновременно, из-за своего низкого развития он неспособен понять ни несовершенства людей, ни, тем более, простить им за это свои обиды. Ненавидя всех вокруг, он не поднимается над другими за счёт этой ненависти, не стремится к какому-либо развитию (предел его мечтаний — собственный ресторан в Москве на Петровке) и остаётся в той же грязи, из которой выполз. Смердякова можно жалеть, но испытывать к нему симпатию, пожалуй, невозможно.

Зачем Смердяков хочет смерти старого Карамазова? У него может быть две причины. Первая — это то, что именно Фёдор Павлович стал первопричиной появления Смердякова на свет, положил начало уродливой и беспросветной жизни этого маленького, отвратительного человека, не могущего и не желающего стать другим. Смерть Карамазова в этом контексте можно рассматривать как месть, как уничтожение виновника этих страданий. А ещё Смердяков хочет освободиться от этого дома и этой семьи. Освободиться от этого города, где всякий знает неприглядную правду о его рождении. Возможно, и впрямь уехать в Москву и открыть там своё дело, свой ресторан — наверняка у него подкоплено изрядное количество денег от жалованья и редких подачек самого хозяина да Ивана, а тратить деньги на пустяки он не станет. Да и пресловутые три тысячи для этого изрядно пригодились бы.

Катерина Ивановна в эпизоде с Дмитрием и пятью тысячами — это просто воплощение готовности настоящей русской женщины к самопожертвованию. Этот эпизод чуть-чуть роднит её с Соней Мармеладовой, которая тоже была готова пожертвовать своей честью ради спасения своей семьи; разница в том, что Дмитрий Карамазов оказался более благороден, нежели клиенты Сонечки. И её предложение Дмитрию стать его женой — это тоже своего рода жертва, хотя и приправленная благодарностью; это готовность пожертвовать собой и своим счастьем, чтобы спасти Дмитрия от него самого и от его карамазовской природы. Возможно, конечно, что для неё в этой жертве есть и некоторая сладость, упоение своим благородством и своей добротой — есть или появилось бы после нескольких лет такой семейной жизни. Катерина Ивановна — женщина решительная: она способна встретиться со своей соперницей, чтобы искренне и чистосердечно обсудить все накопившиеся проблемы. Вот, кстати, говорят, что у Достоевского нет ни одной нормальной, психически здоровой героини — а как же Катерина Ивановна? Хотя не всё так просто. Есть в ней и желание страдания для самоумиления, выражение гордости через добровольное унижение, как верно подметил Иван, говоря о её чувствах к Дмитрию. На суде она спасает Ивана, потому что боится даже возможности того, что его приговорят вместо брата. Её второе показание на суде — это такая же жертва собой и своей репутацией в попытке спасти дорогого для её сердца человека, Ивана, как и первая жертва — в попытке спасти отца.

Грушенька — это одна из тех женщин, которым однажды кто-то один испортил жизнь, а теперь они, в постоянной мстительной озлобленности, портят жизнь всем остальным. Сначала кажется, что сочувствовать ей невозможно из-за её злобы, её низкого воспитания, её стремления обманывать людей и манипулировать ими. Стремление поразить всех, выкинув какую-нибудь штуку или встав в позу («…так и оставайтесь с тем на память, что вы-то у меня ручку целовали, а я у вас нет») роднит её с Дмитрием, а через него — и с самим Фёдором Павловичем. Это мнительная истеричка, лелеящая свою обиду:

причём в корне этой истеричности лежит её психологическая травмированность, осознание того, что её использовали и бросили. Даже её жестокая игра с Дмитрием Карамазовым объясняется не насмешливым цинизмом как таковым, а попыткой спрятаться от своего чувства к первому любовнику, бросившему её. Её вины перед Митей это, естественно, не искупает. Однако, вся её циническая и издевательская манера поведения оказывается именно манерой, а не сутью её характера. Способность к доброте в глубине её души ещё сохранилась. Увидев, во что превратился спустя пять лет её первый возлюбленный, Грушенька понимает, что единственный, кого она может и хочет любить — это Митя. Заигрывания с молодым и пригожим Калгановым в Мокром вполне объясняются её хмельком и свойственным ей женским своеволием.

Понятно, что в Грушеньке, как и в Настасье Филипповне, Достоевский отразил истерический и непостоянный характер Полины Сусловой.

Лиза Хохлакова находится в том переходном периоде, когда девочка-ребёнок превращается во взрослую женщину. Она страстно хочет внимания; её желания сменяют друг друга, словно она постоянно ищет способы выражения для своих бушующих эмоций, и — способы влияния на людей вокруг неё. Как и многие женщины в романе, она истерична; в каком-то смысле, про неё действительно можно сказать, что она «с жиру бесится». Но её психология очень сложна, и одной истеричностью всего в ней объяснить нельзя. В чём причина её желания мучить других и мучить саму себя (вспомним прищемленный пальчик) — я понять не могу.

Своим письмом она заявляет о своих правах на Алёшу, ей же самой придуманных, и, поймав его в свою сеть — отказывается, потому что уже утратила интерес к нему. Это лишнее подтверждение переменчивости её желаний. В отношении Лизы к Алёше с самого начала проявляется инстинкт собственника: много общаяясь с ним в детстве, она привыкла считать его своим, и теперь даёт понять, что будет читать его письма и подслушивать его разговоры. Она действительно сильно привязана к нему: во-первых, она воспринимает его как товарища детства, во-вторых — как духовный и нравственный ориентир. Можно сказать, что от встреч с Алёшей Лиза получает психологический положительный заряд, который какое-то время сдерживает разрушительные проявления её переменчивой натуры.

Её известная записка к Ивану Карамазову — это не свидетельство серьёзного чувства. Разве не часто у подростков (особенно у девочек с непостоянной и изменчивой натурой) меняются влюблённости? Её чувство к Ивану — это не любовь, это лишь обострённый интерес к человеку новому, для неё любопытному и таинственному, столь отличающемуся от остальных. Я всё-таки думаю, что в конечном итоге, в ненаписанном втором романе, Лиза вышла замуж за Алёшу, хотя их семейная жизнь не была лёгкой и безоблачной. Об этом говорила и А. Г. Достоевская.

У штабс-капитана Снегирёва есть общие черты с Мармеладовым — это неспособность обустроить свою собственную жизнь и обеспечить достойное существование своим близким, отвратительная склонность к пьянству, причём всё это сочетается с действительно искренней любовью к своему семейству. Приправлено всё это, как водится у Достоевского, невротическим характером, который усугубляется из-за нищеты и пьянства. Истерический отказ Снегирёва взять у Алёши деньги — это пресловутая гордость бедных, весьма глупая и неуместная в его конкретном случае. Человек может гордо отказываться от помощи и продолжать бедствовать, если он одинок и не несёт ответственности ни за кого, кроме самого себя; но он не имеет на это права, если на нём висит почти совершенно впавшая в нищету семья.

Странная мысль у меня мелькнула про Колю Красоткина. Уж не основан ли образ этого подростка, так легко подчиняющего своей воле других мальчиков, так, что они становятся ему «преданы рабски», на Николае Спешневе, перед которым так преклонялся молодой Достоевский в бытность свою петрашевцем? А от Спешнева и к Ставрогину можно (и нужно) ниточку протянуть — ведь именно его Л. И. Сараскина считает прототипом Ставрогина. Пока что я эту мысль отложу, впрочем — «Бесов»-то я ещё не читал. Сам Красоткин вызывает одновременно и уважение, и смех. Уважение — потому, что этот мальчик стремится иметь собственное мнение обо всём и, как может, это мнение защищает; смех — потому что собственного-то мнения у него и нет вовсе, а все его суждения выхвачены из разрозненных книг и приняты им на веру. В итоге, разные элементы этой мешанины в его голове сочетаются между собой весьма странно: с одной стороны, он заявляет о своей приверженности социализму, но в то же время он

У Красоткина ещё недостаточно знаний, чтобы сформировать действительно собственное мнение. Мальчик — жуткий фанфарон и мнительный себялюбец, но в то же время ему свойственны упорство, настойчивость, а в душе — и доброта, и способность к любви, которые он тщательно скрывает от окружающих. И — да, в своём умственном развитии он намного опережает своих сверстников.

Притча о великом инквизиторе, на мой взгляд, достаточно прозрачна. Мне сложно найти в ней что-то ещё, кроме критики католической церкви и признания Ивана, что люди слишком слабы и несовершенны, чтобы следовать божественным заветам. Советские литературоведы всерьёз пишут, что в притче Достоевский критикует социализм (Достоевский Ф. М. Собрание сочинений. Том 10. — М.: Гос. изд-во худ. лит-ры, 1958. — Стр. 482). Хотя — не исключено, что это утверждение вызвано только необходимостью лишний раз процитировать Маркса с Луначарским и указать на «реакционность» писателя. На мой взгляд, к социализму (в том его понимании, которое было характерно для XIX века) можно отнести только вопрос о хлебах, то есть о пище для голодных. В остальном, притча — это всё-таки критика деспотии папства.

Довольно показательны события главы «Тлетворный дух». Они иллюстрируют то, что зачастую желание видеть материальные, внешние признаки святости затмевает в сознании людей понимание её духовной сути. Большое значение этот случай имеет и для эволюции образа Алёши. Я уже говорил, что Алёша, как русский человек и как Карамазов — это человек крайностей, не приемлющий середины, золотой или какой-либо ещё. Если спасаться — то непременно в монастыре; а если святость его старца, его друга и учителя, оказалась столь резко и внезапно поставлена под сомнение — так бежать из этого монастыря, нечего тут более делать! К этому нужно добавить и то, что сама смерть Зосимы — это стресс для героя, который только усиливается ситуацией в его семье.

Достоевский, истинно русский человек, затронул и одно из тех проклятий, что издавна душат наш народ. Я говорю о пьянстве. Упившийся коньяком Фёдор Павлович всерьёз не может вспомнить, кто был матерью среднего из его сыновей. Дмитрий, честный и добросердечный, на самом-то деле, человек, хотя и израненный своей влюблённостью, в пьяном угаре выбалтывает Грушеньке тайну, порочащую Катерину Ивановну, и напрочь забывает об этом — ведь говорит он потом Алёше, что не рассказывал об этом случае никому, кроме Ивана и его самого, и говорит это совершенно искренне! Про Снегирёва вообще молчу — с ним и так всё понятно.

Вот хоть убей, не могу я понять и принять идею внутреннего освобождения через подчинение и смирение. Может, дело в том, что рабом своих страстей я никогда не был, и освобождаться мне не от чего. Для меня подчинение — это, безусловно, ограничение свободы, а ни в коем случае не шаг к освобождению. Противоречие ещё и в том, что сам великий инквизитор говорит о мнимом освобождении через подчинение:

Не смог я толком понять и идеи Достоевского о вине каждого перед всеми, о вине каждого конкретного человека за всё совершающееся зло. Эта мысль, кажется, была и в «Дневнике». Возможно, под этим стоит понимать осознание человеком своего несовершенства, которое в сумме с несовершенством всех прочих людей делает несовершенным и мир в целом. Иными словами, зло существует и преступления продолжают совершаться потому, что что общество (а значит, и каждый конкретный человек, член этого общества) не смогло построить такую жизнь, в которой зло и преступления были бы невозможны. Скорее всего, именно в этом ключе следует понимать и знаменитый таинственный поклон старца Зосимы Мите Карамазову, который, безусловно, является одной из ключевых точек романа. Сам Зосима говорил, что поклонился будущему страданию Дмитрия — получается, это выражение сострадания Мите в его судьбе?

Мировоззрение Достоевского — это пример самого искреннего, настоящего христианства, не тиранического «Бог накажет!» и «Ты неправильно крестишься!», а светлого и правильного, основанного на безграничной любви к людям, милосердии и доброте, готовности прощать, смирении и способности осознать и признать свои недостатки.

Настоящее христианство — это поступок той крестьянской бабы, которая принесла шестьдесят копеек и просит отдать их «такой, какая меня бедней».

Интересно аллегорическое толкование чуда в Кане Галилейской:

Получается, что Бог превращает обыденную, повседневную и скучную жизнь людей в веселье и счастье, вернее, даёт им понимание счастья в жизни, чтобы люди находили в жизни радость и продолжали жить. Можно, конечно, понимать это и как райский пир для умерших праведников, поскольку Зосима-то на момент произнесения этой реплики в видении Алёши уже мёртв. Но фраза «нам из любви уподобился» скорее отсылает к пришествию Христа на землю, и, соответственно, этот праздник можно толковать именно как праздник земной жизни.

Как всегда, Достоевскому свойственно неистощимое жизнелюбие. Вот и в «Братьях Карамазовых» Иван и Алёша, рассуждая о жизни, приходят к выводу о том, что жить нужно, и нужно любить жизнь саму по себе, даже если смысла в ней найти не можешь. Эта идея, для Достоевского типичная, очень сильно роднит его с Толстым — тот высказал аналогичную мысль в «Войне и мире». И всё-таки этот неиссякаемый оптимизм, причём вполне искренний, выглядит наивным, иррациональным и не соответствующим действительности. Вот, например, в рассказе об умершем брате старца Зосимы автор убеждает, в совершенно иррациональном ключе, что земная жизнь — это рай, и дело лишь в том, что люди не понимают этого. При этом всего лишь страницей раньше он мимоходом упоминает о том, как мать будущего старца продала «кухарку Афимью, хромую и пожилую, за шестьдесят рублей ассигнациями». Упоминание это отнюдь не случайное. Или, рассказывая о болезни Илюши Снегирёва, он ясно показывает, что у Снегирёвых нет и никогда не будет денег на дорогостоящее лечение сына. Достоевский предлагает радоваться жизни, любить и прощать друг друга, а не решать реально существующие в обществе проблемы. Он, как всегда, любой вопрос рассматривает с точки зрения морали и христианского мировоззрения, а не с позиции поиска способов для его решения. Вспомним, например, как в «Дневнике» он говорил о том, что отношения между государствами и народами должны строиться на дружбе и братстве, а не на стремлении перехитрить, обмануть, опередить и отхватить больше всех. Именно поэтому Достоевский остаётся утопистом. Вернее, не совсем так. Достоевский — это очень внимательный реалист, подмечающий болезненные и уродливые явления в жизни, но не предлагающий их рационального решения, а ищущий выход в иррациональном, в обращении к совести людей, в призыве их к милосердию и состраданию.

Однако и в утопизме его есть несомненный смысл и несомненная польза. Высказанные Достоевским идеи могут (да и должны, пожалуй) служить нравственным ориентиром в отношениях людей между собой. Это как идеал, достигнуть который невозможно, но на пути к которому заметно продвигаешься вперёд, совершенствуясь сам и улучшая жизнь вокруг себя. Пусть люди не станут братьями прямо сейчас, или даже не станут ими вообще никогда, но если, вспоминая о Достоевском, они будут относиться друг к другу чуточку добрее — это уже будет результатом, и мир станет чуточку лучше. Если благодаря утопии в мире станет чуть-чуть меньше зла — значит, эта утопия появилась на свет не зря.

Писать рецензию на Достоевского, обсуждать Достоевского, обдумывать Достоевского для меня - это интеллектуальная работа, интеллектуальное усилие и интеллектуальное наслаждение. Почти так же, а может, даже больше, чем само его чтение....

"Братья Карамазовы" с самой завязки производят впечатление очень русского и православного романа, наверное, самого русского у Достоевского. Тем не менее это самый читаемый в мире труд писателя, самый популярный у иностранцев. Парадокс?Этот роман самым любимым называли очень многие, от моей преподавательницы по русской литературе до Хиллари Клинтон, мне довелось слышать о нем десятки раз до того, как прочесть. Я его цитировала, "узнавала" и отчасти понимала до того, как взять в руки. Пожалуй, я была, как никогда прежде, подготовленным читателем.

Так много уже сказано, что сказать новое невозможно, а если оно вдруг и будет сказано, узнать об этом нереально, так как наследие романа, его интерпретации, анализы и даже "сиквелы" - все это так велико и многочисленно, что в разы превышает и немалый объем "Братьев", и наши читательские возможности. Потому будет правильным, если каждый будет говорить, в первую очередь, о Достоевском, и, во вторую - о своем.

Перед нами история о брате Дмитрии, о брате Иване, брате Алексее, о брате, непризнанном другими братьями - Смердякове, и об их отце. Пятеро таких разных в частностях, но схожих в основе людей, объединенных узами крови и этим роковым чувством и явлением - "карамазовщиной". Это потрясающие характеры, среди которых отец вызывает отвращение, незаконный сын - брезгливость, а другие трое, по крайней мере у меня, сочувствие, в самом прямом смысле этого слова. Очень давно я так не проникалась персонажами, что наверняка знаю, эти герои стали моими героями в самом переносном смысле этого слова, а их история отныне - моя, мною выстраданная история.

Старший брат, Дмитрий Федорович Карамазов - наиболее оригинальный образ, в том смысле, что у него нет "двойника" или "прототипа" среди созданных раннее персонажей Достоевского. Например, Иван - герой-идеолог, какими до него были Долгорукий, Раскольников, Ставрогин... С последним параллели вообще напрашиваются сами собой. Внутренние противоречия, идеи очень их роднят, хотя Карамазову и не суждено стать отъявленным мерзавцем, как Ставрогин. Да и воспитание, средства, окружение разнятся. Тем не менее, они очень схожи. Образ младшего брата внешне перекликается с образом Мышкина. Но Алеша остается Карамазовым, до "положительно прекрасного во всех отношениях человека" князя Льва Николаевича ему неблизко. Вот и получилось, что Иван и Алеша - персонажи не новые, но более усредненные и приземленные, нежели старые идеологи. В романе несколько раз из уст второстепенных персонажей прозвучит "старший брат Иван Федорович", и, вероятно, это не ошибка автора, а осознанный ход, в восприятии читателя Дмитрий - брат "средний", это и не человек во церкви, как Алексей, и не человек без бога, как Иван. Он посреди этих позиций. И если внутренние катаклизмы сотрясают и других героев, в Дмитрии духовное перерождение явственнее всего.
"Главное, самому себе не лгите", - прозвучит в романе, в котором все удивительно честны по отношению к себе, и автор честнее всех. Даже самый неприятный герой Федор Павлович Карамазов, несмотря на свою способность извращать и марать все, к чему прикасается, исключительно честен. Он не зная и не ища меры, превосходит в данном чувстве и своих сыновей, которые пытаются его поставить в границы, я убеждена, что, когда человек не ограничивает себя, за него это делает жизнь, заботливо устанавливая на его дороге столб, об который человек расшибает лоб. Но вот удалось ли жизни, сыновьям, любви - чему бы то ни было найти управу на старшего Карамазова... Это удалось только смерти.

Как обычно, большую роль играют сны(аж трем героям снятся черти), аллюзии (ну не могу я не увидеть в Алеше, проповедующему двенадцати мальчикам у камня, аналогию с Иисусом и двенадцатью апостолами), вставки, длительные диалоги и монологи, никак не влияющие на сюжет.
Вот "Легенда о великом инквизиторе", что и зачем это? А какая разница?! Убери эти затяжные вставочные конструкции, не двигающие сюжет, и что останется? Ну ладно, отцеубийство останется, интрига останется, психологизм останется. Но мы ведь любим Достоевского не только и не столько за это.
Беседа Алеши и Ивана в трактире - вообще центральная сцена романа, центральная не в плане сюжета, а проблематики. «Ты мне дорог, и я тебя уступить не хочу и не уступлю твоему Зосиме», - скажет Иван. И, надо сказать, почти ставит младшего брата на "свою точку".

• Ну… что же его? Расстрелять? Для удовлетворения нравственного чувства расстрелять? Говори, Алешка!

Достоевский нередко брал сюжеты для своих произведений из реальных хроник, так и история о помещике, натравившем собак на ребенка, имела реальную основу. Сам Иван Федорович скажет, что где-то прочел эту историю: "В «Архиве», в «Старине», что ли, надо справиться, забыл даже, где..." На самом деле, эта история была напечатана в журнале "Русский вестник", в котором печатался сам роман "Братья Карамазовы". Сегодня мы не совсем представляем, как читали 135 лет назад. К тому же мы не понимаем некоторых вещей, которые были очевидны для современников Достоевского, а писатель всегда пишет для читателя-современника. Человек, читавший "Братьев Карамазовых" в 1880-1881, знал, что такое "Архив", "Старина" и уж тем более "Вестник", более того, выписывая журнал, он, наверняка, читал некоторое время назад в нем рассказ о помещике, у которого в действительности были расхождения с вариантом, приведенным Иваном.

И вот гуманист и христианин Алеша, после того, как уже осудил на казнь, чувствует сомнения: "Я сказал нелепость...". А потом вспоминает о Христе, который и есть тот, кто может всех и все простить. Кем бы были мы, читатели, в этой истории? В толпе, на глазах которой свершалось это ужасное преступление? А, может, даже в самом помещике? Давайте, не лгать самим себе. Каждый день мы прямо или косвенно становимся виновниками и свидетелями злодеяний, уродства и несправедливости. Мы виновные, заслуживаем ли мы прощения? Согласно библейской традиции, Иисуса распинало все человечество. Виновны ли эти люди? И все-таки Иисус их всех простил. А его мать? Простила ли она "материнское безмерное страдание свое" и страдание своего ребенка? Считается, что простила. "Прости им, ибо не ведают что творят"
И здесь расхождения с реальной историей имеют очень важное значение, Достоевский мальчика "убил", тогда как на самом деле собаки ребенка не тронули, но вместо матери, которая бежала за своим сыном и сошла с ума на третий день после пережитой муки, в измененной истории мать предстает нам безмолвным, безропотным, недвижимым стержнем.

Что касается "Великого инквизитора", мне часто доводилось слышать об этой поэме как о чем-то, развенчивающем религию. И эта вещь оказалась совершенно не тем, что я себе представляла. Я также не согласна с расхожим мнением, будто это самая сильная часть романа. То, что было непосредственно перед ней, разговор Мити и Алеши, беседа Ивана с "чертом" - эти моменты произвели на меня большее впечатление. Но низводит ли "Инквизитор" веру? Нет, на мой взгляд, не низводит. Называя Иисуса Достоевский пишет "Он", именно так, с большой буквы, значит не подвергает его персону сомнению. А поцелуй в губы инквизитора опять же - символ любви и прощении. С одной стороны, это "ты любишь их", ведь инквизитор, правда, заботится и думает о людях, потому что человеку человек ближе, чем бог. Эти люди не нуждаются в вечной жизни, со смертью придет их конец, и не будет после нее ничего, кроме смерти. Но это для них, для себя же инквизитор предполагает продолжение, а что там будет, наказание или царство небесное, покаяние Богу или противостояние ему, другое дело. И вот, с другой стороны, поцелуй означает прощение,"ибо и такие спасутся"

Согласитесь, логика Ивана кажется безапелляционной, на первый взгляд. Он задает вопросы, которыми каждый из нас сам себя время от времени мучает, и не только Алешу, но и каждого из нас, временно или окончательно, ставит на свою точку, он показывает, что гармонии в этом божьем мире, который и принять то невозможно, нет. И все-таки у Достоевского гармония и идеал есть. Иногда мне кажется, не будь у него этого идеала в лице Христа, он был бы неверующим. Ему повезло.

Не могу не коснуться вскользь героинь. Красота у Достоевского, как всегда, страшная сила. Писатель вновь "организовал" встречу соперниц (ранее Аглаея и Н.Ф., Катя и Наташа). После безобразной сцены между Катериной Ивановной и Грушенькой в доме первой я ловила себя на мысли, что вот не дай бог Достоевский решит оправдать вторую, и выставит ее невинной жертвой, прекрасной внутри, измученной несправедливым к ней миром (как Соню, Настасью Филипповну), что он конечно не преминул сделать. И что я, настроенная поначалу очень негативно, в итоге, приняла. Более того, именно Груша в одной фразе потом выразит все мое религиозное чувство:

Катерина Ивановна - один из самых непрозрачных персонажей, один из тех немногих, кто лжет самому себе. Исключительно умна, хороша, благородна, слишком унижена, в ней живут чувства, на которые способно только очень гордое сердце, сознательно решившее "все отдать" и "спасти":

Тот факт, что роман задуман как первая часть эпопеи об Алеше, открывает раздолье для фантазий и гипотез. У истории есть финал, но нет конца. Героем романа-эпопеи «История Великого грешника» должен был стать именно Алексей. В "Братьях Карамазовых" подчеркивается, что "он был юноша отчасти уже нашего последнего времени", можно предположить, что продолжение было бы о "новых людях", таких как Ракитин (очень, на мой вкус, интересный и меткий образ семинариста), Ивана отчасти, и тех русских мальчиков, объединившихся вокруг Алеши. Наверное, я когда-нибудь почитаю произведения, в которых другие авторы попытались развить его историю. Говорят, у кого-то он доходит до революции и цареубийства Ну что же, почему бы ему не быть социалистом и реформатором, ведь можно быть христианским социалистом! Разве Иисус им не был?

К прочтению романа я приступала с чувством, что вот оно последнее произведение моего любимого писателя. Вот она черта, подводящая всю его жизнь и творчество, вот он, где ответ, к чему он пришел. И я его четко не увидела. Я увидела художника, доходившего до невообразимых глубин веры и неверия. В своем черновике к февральскому выпуску "Дневников писателя", которому не суждено будет выйти в связи со смертью автора, Достоевский напишет:

Одно могу сказать точно, это тот писатель, который как никто другой, призывает к прощению и сам прощает им сотворенного грешника и ближнего грешника. Если вам кто-то скажет, что Достоевский убивает личность, надежду, любовь к людям, не верьте! Это от незрелости. Достоевский, как никто другой, видит свет и нас к нему зовет.

"Будем, во-первых и прежде всего, добры, потом честны, а потом - не будем никогда забывать друг об друге"

Фууууххх... Дочитала наконец этот кирпич роман, вмещающий в себя столько всего, что и не упомянешь. Но ведь можно попробовать упомянуть хотя бы самое основное, верно? Самое цепляющее, мозг и душу разъедающее? (Вопрос риторический, если что).

Начну с того, что читала я очень и очень долго. Почти два месяца, дабы не вдаваться в подробности. Два месяца наслаждения! Ух. Чтение можно сравнить с попиванием кофе с утра в выходной день. Вдох - и наслаждение разливается по твоему телу от столь родного аромата. Глоток - и ты чувствуешь, как тепло согревает тебя изнутри, как энергия разливается по всему телу. Страница - вдох, еще страница - глоток. И от этой медлительности удовольствия становилось лишь больше.
Но это не продлилось долго. Дальнейшее чтение (после того, как все действие завертелось, со всеми (или почти) героями автор нас познакомил) можно сравнить с тем, как ты пьешь в жару, добравшись до воды спустя пару часов нахождения вдали от нее, такой родной и желанной.

Раньше я не понимала: как можно читать Достоевского быстро? Даже, помнится, сравнения красивые (на мой взгляд, естественно) приводила. А вот теперь поняла! Читая этот роман, поняла. Точнее, поняла, почему может хотеться проглотить книгу залпом, жадно питаясь эмоциями, чувствами героев. С любопытством ведь ничего не поделаешь! Да и зачем, если так тянет? (Это, если что, лишь про книгу сейчас. Не нужно принимать как руководство к действию.) А оно несло меня вперед, не давая ни минуты, чтобы осмыслить все и глотнуть воздуха, отдохнуть, в конце концов. Потому, можно считать, книгу я прочитала даже дважды, ибо после страницы сотой, примерно, приходилось дважды перечитывать одни и те же главы. Впрочем, приходилось - это не то слово, ибо перечитывала я с наслаждением, стараясь уловить каждую деталь, каждый жест, каждую фразу героев, чтобы лучше понять их, проникнуть в них, стать ими.

И все равно, по-моему, не получилось! Много было мне непонятного, мною не замеченного. И мне грустно в этом признаваться, но я уверена, что не пойму до конца этот роман никогда. Ни-ког-да!
И это сейчас не попытка принизить себя и возвысить мастерство автора. Впрочем, куда уж выше, это ведь Достоевский! Это даже не попытка сделать вид, что я совершенно не поняла эту книгу. Поняла, по-своему, но поняла.
Вот только, до конца не пойму никогда. Потому что тут очень и очень много чувств, не поддающихся никакой логике. Чувств, которые за гранью моего понимания. Чувств, которые больше похожи на поток стремительной лавы, разъедающей, в первую очередь, того, от кого исходит, а затем уже и тех, кто находится рядом. Чувств, которые больше похожи на прыжки в бездну. Чувств, которые логикой объяснять попросту бесполезно. Поэтому, наверное, мне сейчас так грустно и даже как-то пусто от того, что роман закончился, а я осталась с этим осознанием навсегда (сколько вообще будет длиться мое "навсегда").

Однако, это ощущение... Это непередаваемое, несравнимое ощущение, когда один другого насквозь видит и всецело понимает... Эта предрешенность... Это видение будущего, проницательность! Ах, просто высшая степень наслаждения! Соня и Раскольников, Рогожин и нож его = Дмитрий и Зосима, Смердяков (чтоб его!) и Иван... И вот как тут словами упоение происходящим опишешь?! Не могу я, не умею.
А сколько сцен? Как горящие деньги в "Идиоте", как чтение "Библии" в "ПиН"?! Тут их и сосчитать невозможно, честное слово! Столько прорывающих душу сцен, цепляющих, остающихся в памяти и меняющих читателя изнутри, пусть даже и незаметно для самого читателя!
Кто еще, скажите мне, может весь характер человека в одном жесте показать? Да так показать, что ты сам становишься этим человеком! Сам в него перевоплощаешься. Да и во всех них перевоплощаешься. Чувствуешь эту страсть внутри, клокочущую, разъедающую. Это сладострастие, проникающее внутрь и сжигающее все остальные чувства. Потому что лишь оно одно должно править! Чувствуешь их, каждого, словно сам ими стал. Словно у них внутри сидишь и в душу заглядываешь. Изнутри. Словно все их мысли - мои, вся их боль - моя, вся их страсть - это мое, мое. Словно я с душой их слилась и каждый рубец и дырочку почувствовала.
И это незабываемо.

Далее о мыслях. Количество восклицательных знаков сокращено.

• А клейкие листочки, а дорогие могилы, а голубое небо, а любимая женщина! Как же жить-то будешь, чем ты любить-то их будешь? - горестно восклицал Алеша. - С таким адом в груди и в голове разве это возможно? Нет, именно ты едешь, чтобы к ним примкнуть... а если нет, то убьешь себя сам, а не выдержишь!
• Есть такая сила, что все выдержит! - с холодною уже усмешкой проговорил Иван.
• Какая сила?
• Карамазовская... сила низости карамазовской.

  Теперь можно бы попробовать и не о впечатлениях поговорить, а о мыслях, на которые роман пробудил. Их было, пожалуй, и того больше. Но запишу-ка я лучше самое основное.

Хотела было написать что-нибудь про персонажей. Хотя, какое там "что-нибудь"? Характеристику их в книге отметила, все фразы, которые, на мой взгляд, их "изнутри" лучше всего показывают. Да только устала. И чувствую, что попросту не в силах я, не способна еще такое сделать.
Единственное, скажу, что есть пара вещей в романе, которые мне не понравились. Это огромнейший пласт христианской веры в романе. Честно признаться, назвала бы это все даже некоторой пропагандой. И мне было действительно сложно это читать: вместо второго дыхания я чувствовала, что задыхалась.
А еще меня немного смутили (много, вру, много!) женские персонажи. Они какие-то все истеричные, непостоянные, взрывные, а некоторые из них и вовсе совершенно глупые создания. Впрочем, в то же время интригующие, а порой даже и восхищающие. Но мне, все же, очень грустно, если Федор Михайлович верил, что женщины только такими и бывают.
Оффтоп: Да и вообще мне после этого романа как-то совсем грустно стало, когда я задумалась: что же творилось в голове у этого человека? Каково было самому Федору Михайловичу? Как можно так описывать людей, словно он каждым из них был? Как можно не сойти с ума от такого проникновения в душу и голову человеческую?
Если у меня голова раскалывалась лишь после прочтения определенного количества страниц (или "мозгодробительных" моментов - такого и одного достаточно), то что происходило в голове у человека, пишущего это, а значит, и живущего этим? Страшно это очень.
Мужские персонажи, как и всегда, на высоте! Правда, признаюсь, некоторых из них мне бы в романе хотелось встретить больше (например, того же Миусова, который очень напоминал мне Кирсанова Петра Павловича).
Что там еще?
Ах, да, мне не понравилась концовка романа. Вот совершенно. Какой-то она мне смазанной показалась, быстрой, "тяп-ляпнутой". Но Достоевскому я это великодушно прощаю, ибо душу мою он и так успел изрядно потрепать. Да и честно было бы винить автора в том, что я сама просто ожидала другого в конце? Как-то мне хотелось иначе. Не так. Так что, не пахнет тут и близко вышеупомянутым "великодушием".

Кажется, вот мы и приближаемся к концу моей попытки поставить точку в этом путешествии. Знаю уже заранее, что у меня чертовски плохо получилось передать все мои чувства и мысли во время и после чтения. Но я искренне пыталась это сделать.

Вернусь ли я когда-нибудь к этой книге еще раз, дабы сравнить впечатления, отношение к героям, их поступкам, мыслям и чувствам, в надежде наконец понять, хоть и заранее известно, что я на такое попросту не способна, в силу своей бесчувственности?
Надеюсь, вернусь. Надеюсь, выдержу. Надеюсь, сложится.

Давайте же лучше будем философами, а не подлецами и смердами. Как Вам идейка?
И напоследок...

В центре романа семейство Карамазовых. Отец Федор Карамазов – жестокий эгоист и развратник, три законных сына: Митя, живущий чувствами и страстями, Иван - образчик прогрессивного рационализма, Алеша – априори принявший Бога, почти святой, ну и надменный, презирающий всех лакей Смердяков – судя по всему, внебрачный сын развратника-отца. В основе сюжета – убийство Федора Карамазова и история любовного соперничества отца и сына.
Вопрос: «Кто убил?» для меня так и остался до конца не ясен. К убийству отца причастны в той или иной мере все сыновья Федора Карамазова. Ивану прямым текстом Смердяков заявляет, что будет убийство, и лучше бы ему в доме не оставаться, но быть неподалеку на всякий случай, а потом, будучи уже в полубреду (которому хочется верить, но «что-то мешает»), признается, что убил он, но якобы по указанию Ивана. Алеше неоднократно говорит его наставник, старец Зосима, что надо уберечь Дмитрия от чего-то страшного, однако попыток уберечь Алеша не делает, у него духовный кризис из-за смерти наставника. Сам Федор Карамазов - личность мерзкая и гадкая, на убийство так и напрашивающаяся. Создается впечатление, что все этой смерти ждут, попыток предотвратить не делают, а когда все случается, начинают страдать и мучиться угрызениями совести.

Дальше...

Но это не самый главный вопрос,который я задавала себе на протяжении всего романа. Главный – это верил ли сам Достоевский в Бога? Наверное, нашему поколению, родившемуся пионерами-комсомольцами, да и любому просвещенному человеку без колебаний принять веру в Бога чрезвычайно сложно. И сомнение в этом вопросе вполне естественно и для атеиста, и для верующего. Каждый из героев задается этим вопросом, и каждый, так или иначе, находит ответ.

P.S. Еще раз убедилась, что Достоевский - мастер психологического портрета, настолько подробно и точно описывает он малейшие движения души человека, будь-то взрослый или ребенок, особенно ребенок. Собственно, в романе есть еще одна смерть, которая вызывает совсем иные чувства, чем смерть развратного отца. До самого конца я надеялась на чудо. На то самое, в которое не верит реалист («Истинный реалист, если он не верующий, всегда найдет в себе силу и способность не поверить и чуду, а если чудо станет пред ним неотразимым фактом, то он скорее не поверит своим чувствам, чем допустит факт»).

Не помню, второй или третий раз я перечитала этот роман. Кажется, второй раз я все же только отдельные места перечитывала, а не целиком. Первый раз был около 20 лет назад, и восприятие изменилось весьма сильно.

Самые удачные и остроумные места в романе это глава про Великого инквизитора, глава про черта и те месте, где папашка Карамазов выступает (в монастыре и потом еще у себя дома, про пескариков и пр.). Папашка Карамазов там вообще, по-моему, самый умный, хоть и не симпатичный тип, жаль его все же. И Ивана еще жаль. Остальные там все сумасшедшие и более или мене кошмарные, кроме разве что Грушеньки. Но самые кошмарные это, пожалуй, мать Лизы, Катя и Коля Красоткин. Впрочем, последний не кошмарный, а смешной, скорее.

Старец Зосима симпатичный, но местами странный. Кое-что мне в его поучениях понравилось - напр., молитва за "всех днесь пред Тобой представших". Но кое-что довольно странно, особенно призыв целовать землю и "искать исступления" - по кр. мере, к традиционной православной аскетике, как она подана св. отцами, это не имеет никакого отношения ))

Алеша - особая песня. В эпоху моего христианского неофитства и первого прочтения он мне страшно нравился. А теперь страшно раздражает и не вызывает ровно никаких симпатий. Какой-то он слишком идеальненький, добренький и прилизанный, до степени не то чтобы полного невероятия, но до того, что впечатление от него трансформируется постепенно в ощущение: в тихом омуте черти водятся. Т.е. я вполне понимаю автора того рассказа новой шерлокианы, где Холмс развивает версию о том, что Алеша-то и был убийцей (и еще жж-юзер Ликушин в свое время целое исследование на эту тему развивал). И алиби у него действительно не было )) Да еще вот эта дверь открытая, которую Григорий видел - недаром ФМД так ее обыгрывает, что-то не то с этой дверью... Впрочем, известно, что в продолжении романа ФМД хотел из Алеши сделать террориста-революционера. Но в этом-то романе он как бы положительным персонажем идет. Хотя на самом деле не вполне понятно, как к нему автор относится.

К тому же там два автора: собственно ФМД, который в романе отсутствует, и персонаж-рассказчик. Вот этот рассказчик меня в последнее время очень занимает - кем бы он мог быть? )) Судя по тому, как он отлично знал о потустороннем госте, повадившемся к Ивану, я бы предположила, что рассказчик сам Иван и есть, тем более у него литературный талант наличествовал. Не знаю, есть ли на сей счет какие-нибудь литературоведческие исследования.

Вообще, у Достоевского потрясающее чувство юмора. Ни один из русских писателей не заставляет меня так смеяться и веселиться. А вот у Толстого чувство юмора, по-моему, напрочь отсутствовало - он просто зубодробильно серьезен. Наверное, потому он мне никогда и не нравился.

Теперь надо будет "День нищих" Ликушина почитать. Я в свое время начинала, да бросила от недостатка времени. А теперь вот очень интересно поглядеть, что там.

Это было мощно. Надо, надо регулярно так брать в руки классику.

А теперь по делу. Много личных впечатлений, не претендующих на звание истины в последней инстанции.
Книга "Братья Карамазовы" у меня в списке флэшмобных книг шла последней, и рецензией на это титаническое произведение я решила завершить свой предапокалипсисный марафон. Но если быть честной, я вот до сих пор, уже занеся пальцы над клавиатурой, так и не знаю, как же мне все это сформулировать поизящнее.
На эту книгу есть много отзывов, много рецензий, как на ЛЛ, так и вообще, так что в принципе, ничего нового я не скажу. Разве что впечатления от персонажей.

А что персонажи?

Вот Федор Павлович, старый развратник и прожига, там соринки в глазу и высматривать не надо - он эти бревна сам напоказ выставил. Если вспомнить, что роман - это запланированная часть более масштабного романа, поневоле задумаешься, не мало ли места для такого фрукта (о "первой части более крупного романа" еще скажу).

Вот старший сын Дмитрий, от него одно впечатление - человек-стихия. Страсть как она есть. И глядя на его метания по Грушеньке, и на эпизод после того, как он ударил ступкой Григория и направился за Грушенькой в село Мокрое отбивать ее у польского жениха, и после, уже под судом - думаю, что этот человек смиренно на каторгу не пойдет, нет, убежит, вырвется.

Вот средний сын Иван. Он вроде кажется таким стабильно-спокойным, но и у него свои черти в омуте есть, и нет ничего удивительного в том, что поэма о Великом Инквизиторе преподнесена именно от его лица.

Вот младший сын Алеша, тихий, спокойный, набожный, пущенный старцем Зосимой "служить миру". Вроде вот он светоч в этой карамазовской тьме, вроде вот он - гарант стабильности и надежности, вроде и мальчишки ему доверяют, даже своенравный Коля Красоткин; все ему могут, что называется, исповедоваться, все ему доверяют. Алеша, можно сказать, связывает всех персонажей, что без него не могли бы сладить друг с другом, этакий универсальный адаптор. Но поневоле задумаешься - набожность набожностью, а все же как он подавил в себе эту темную, стихийную карамазовскую наследственность и не проявится ли она когда-нибудь внезапно?..

Вот Грушенька, о, очень неоднозначный персонаж. По правде говоря, долго не могла определиться со своим к ней отношением. Ей бы фламенко под жарким испанским солнцем танцевать, а не искать средства выживания в российской глубинке. Она странная. Вроде и любящая, и злая. Вроде и подает луковку, и настороженно коварна.

Параллельно с Грушенькой можно рассмотреть Катерину. Она тоже неоднозначна, то она клянется в своей любви к Дмитрию, и вот когда он останется брошенным "этой женщиной", она придет и будет его поддерживать, то вдруг преподносит на суде главную улику, то вдруг начинает приносить себя в жертву. Тут именно сам персонаж не может определиться с собой, и это-то Федором Михайловичем прописано на пять. Как и Грушенька, рассказывавшая Алеше про подачу луковки, и Иван, беседовавший с плодом воспаленного сознания.

А вот еще Смердяков, он тоже, пардон за очередной повтор, неоднозначен. Тут меня удивляет то, откуда такой темный, но интересный разум взялся у этого безродного существа, да не просто безродного, а порождения безумной, блаженной девушки и - надо понимать - Федора Павловича?.. Он удивлял, особенно в эпизодах бесед с Иваном, и может быть, именно так проявилась в нем карамазовская наследственность?..

Я тут упоминала мальчиков, и тут нельзя не обойти стороной Колю Красоткина. Тут у меня тоже вопрос - откуда, как появился этот гениальный парниша, философ жизни, любитель народа, ставящий себя на одну планку со взрослыми? Насколько он вообще реален? Был ли у него прототип? Прототип Илюшеньки (спасибо рецензии TibetianFox) вроде прослеживается, а откуда взялся Коля Красоткин? Почему одну из порций умных мыслей передает тринадцатилетний мальчик?

Как я уже говорила, роман был запланирован как первая часть более крупного произведения, но, надо заметить, что он и сам по себе выглядит завершенным. Кто убийца - показано, Илюшенька умер, Алеша ведет армию вдохновленных мальчишек, а что Митя сбежит откуда угодно, лишь бы Грушенька любила - это и так ясно. Вот с Иваном остается вопрос, под конец романа он вроде при смерти, но он такой персонаж, мог ли Федор Михайлович вычеркнуть его из канвы в своих планах? Это нам уже на дано узнать.

Спасибо Lillyt за волшебный пендель к прочтению этой книги. Спасибо и вам, Федор Михайлович, за то, что показали мне, что к людям не подойти с меркой "черное-белое". Что не стоит лезть в глубину чьей-то мятущейся души - рискуешь не вылезти.

Флэшмоб 2012, 8 из 8. За сим Флэшмоб 2012 для меня лично закрыт, у ла ла, молодец я!

"Братья Карамазовы" - самый глубокий роман, который я когда либо читала и, наверное, самый глубокий из всех, написанных русскими классиками. Принято считать энциклопедией русской души "Мертвые души" Н. Гоголя, но я вам скажу, что именно "Братья Карамазовы" и есть самая настоящая "энциклопедия" русской души! Читать этот роман нужно долго и вдумчиво, у меня на это ушло несколько месяцев. Столько философии и рассуждений в нем, с которыми во многом я соглашалась.
Так уж сложился русский менталитет, что душа наша призвана страдать. Во многом так сложилось благодаря нашей религии, т.е. православию, которая учит нас самопожертвованию. Но ради чего? Достоевский очень глубоко раскрывает тему веры в своем романе. Признаюсь, некоторые моменты было тяжело читать. Есть ли хоть один счасливый человек во всей этой истории? Нет. Все души персонажей надломаны, чьи то поломаны окончательно, у каждого персонажа свое страдание. Такие разные судьбы, но всех их объединяет одно - одиночество и страдание.
Поразили меня размышления на тему жестокости. Что есть добро и что есть зло? Все это так относительно. Но как глубоко берет Достоевский, рассуждая о жестокости над детьми. Читая эти строки, понимаешь, что ничего не меняется. Проходят столетия, но нравы остаются те же.
Отдельного внимания заслуживает тема суда. Суд в произведениях Достоевского занимает главное место. В этом романе ему посвящена объемная заключительная глава. И как проходит суд? Все показания поверхностны как со стороны защиты, так и со стороны обвинения. Доказательств опять же с обоих сторон практически нет, факты отсутствуют. Все происходит на "добром слове". Именно здесь и есть решающий момент, кульминация всего происходящего. Понять и простить или наказать? Но само решение присяжных уже не так важно, ибо важен суд не гражданский, а высший - Страшный суд. Именно ему уделяет столь огромное значение Достоевский.
Алешенька, Иван, Митенька - во всех них есть свой луч света, но всех губит судьба. Судьба русского человека - одиночество души и страдание.

Это был последний большой роман Достоевского, который я не читала. Он не стал моим любимым, но определенно не упал на дно моего рейтинга.
Я поделилась с родственниками, что его собираюсь читать - и мне всё наспойлерили, если можно так говорить о романе, которому больше 100 лет. Мне наспойлерили, что там отца убили, и вот основное действие - суд над тем братом, который убил, но не убивал.
И вот этот отец умер в середине, блин, книги. Так что роман как-то не очень про расследование.
Мне понравился голос повествователя в этом романе. А вот то, что сюжет постоянно отвлекается на побочных персонажей - не очень понравилось. Мне вот эти разборки со страшим другом Илюши вообще показались не в тему, например.
Из персонажей понравились Алексей Карамазов. Лиза и Катя - может быть. Жаль, никто из них - не главный герой.