Эрнест Хемингуэй
4,4
(15)
Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
В этом небольшом рассказе затронуты сразу несколько различных тем, которые переплелись в единое целое.
Сложилось так, что в индийской деревушке женщина рожала уже несколько дней, перспективы оказались очень печальными. К счастью, доктор, видимо вызванный на подмогу, успел вовремя оказать ей помощь. При этом пришлось прибегнуть к кесареву сечению, но почему-то у него при себе не было обезболивающих средств. Женщина выжила, но сложно себе представить, что она пережила за эти три дня.
Все это действие умещено на нескольких страницах. Но, как всегда у Хемингуэя, написано так ярко и красочно, что эта сцена врезается в память надолго. Вызывает эмоции и переживания, и заставляет переосмыслить многие жизненные ценности.

"– Что с тобой, Ник? – спросила Марджори.
– Не знаю, – ответил Ник, собирая хворост для костра.
Они разложили костер. Марджори сходила к лодке и принесла одеяло. Вечерний ветер относил дым к мысу, и Марджори расстелила одеяло левее, между костром и озером.
Марджори села на одеяло спиной к костру и стала ждать Ника. Он подошел и сел рядом с ней. Сзади них на мысу был частый кустарник, а впереди – залив с устьем Хортонс-Крика. Стемнеть еще не успело. Свет от костра доходил до воды. Им были видны два стальных удилища, поставленных под углом к темной воде. Свет от костра поблескивал на катушках.
Марджори достала из корзинки еду.
– Мне не хочется, – сказал Ник.
– Поешь чего-нибудь, Ник.
– Ну, давай.
Они ели молча и смотрели на удочки и отблески огня на воде.
– Сегодня будет луна, – сказал Ник. Он посмотрел на холмы за бухтой, которые все резче выступали на темном небе. Он знал, что за холмами встает луна.
– Да, я знаю, – сказала Марджори счастливым голосом.
– Ты все знаешь, – сказал Ник.
– Перестань, Ник. Ну, пожалуйста, не будь таким.
– А что я могу поделать? – сказал Ник. – Ты все знаешь. Решительно все. В том-то и беда. Ты прекрасно сама это знаешь.
Марджори ничего не ответила.
– Я научил тебя всему. Ты же все знаешь. Ну, например, чего ты не знаешь?
– Перестань! – сказала Марджори. – Вон луна выходит.
Они сидели на одеяле, не касаясь друг друга, и смотрели, как поднимается луна.
– Зачем выдумывать глупости? – сказала Марджори. – Говори прямо, что с тобой?
– Не знаю.
– Нет, знаешь.
– Нет, не знаю.
– Ну, скажи мне.
Ник посмотрел на луну, выходящую из-за холмов.
– Скучно.
Он боялся взглянуть на Марджори. Он взглянул на Марджори. Она сидела спиной к нему. Он посмотрел на ее спину.
– Скучно. Все стало скучно.
Она молчала. Он снова заговорил:
– У меня такое чувство, будто все во мне оборвалось. Не знаю, Марджори. Не знаю, что тебе сказать.
Он все еще смотрел ей в спину.
– И любить скучно? – спросила Марджори.
– Да, – сказал Ник.
Марджори встала. Ник сидел, опустив голову на руки."
Ты не знаешь, Ник, что мне сказать? Ну так, давай я вместо тебя скажу сама себе то, в чём ты так боишься признаться... А может и не боишься, а просто не знаешь. Не знаешь сам себя, Ник. А я знаю...
Тебе не скучно любить, потому что ты и не любил. Любить скучно не бывает, Ник. Любовь - она ведь каждый день, в каждой мысли, в каждом вздохе.. Дышать ведь не бывает скучно, верно?
Ты говоришь, что я всё знаю. Да, я всё знаю, ты прав. И чем я лучше, тем скучнее для тебя, смешно... А знаешь, почему, Ник? А я тебе и не была никогда интересна. Тебе нравился флирт, весёлый и ни к чему не обязывающий. Вот эта новизна, это лёгкая душистая пыльца, которую ты снял с меня, словно пчела с цветка... А дальше аромат, который не лезет в твои ноздри, Ник... Со мной уже такое было, милый.
Мне больно, Ник, слышишь? Мне опять больно, но на сей раз боль невыносимая. Нет, ты не слышишь меня, и не видишь, и уже давно, и даже сейчас, когда говорю... Тебе всегда было это безразлично, я знаю. У пыльцы ведь нет души, верно? Извини за шипы. Они от любви, Ник.

Тик-так, тик-так... Так пишет Хемингуэй рассказы в моём восприятии. Простые слова сливаются в простые предложения, которые иногда даже повторяются по нескольку раз. Немного напоминает бормотание спросонья, будто человек, пока помнит, монотонно и старательно рассказывает кому-то свой странный сон. Но я уже привыкаю к его стилю и принимаю его. А этот рассказ подкрался ко мне сам и напомнил о значимой и печальной для нас дате 22 июня.
Человек пришёл с войны. Эта тема часто и тревожно мелькает у автора, да и вообще в литературе, проникая в разные её жанры. То, что было до войны для бывшего фронтовика как-то утратило смысл и обесценилось. "То время, вспоминая о котором он чувствовал внутреннее спокойствие и ясность, то далекое время, когда он делал единственное, что подобает делать мужчине, делал легко и без принуждения, сначала утратило все, что было в нем ценного, а потом и само позабылось."
А ведь природа создавала нас для мирной жизни. Но так уж устроена психика - сначала всё для того, чтобы выжить, а потом уже всё остальное, как в пирамиде Маслоу. И на самом деле это страшно для психики мужской. Тебя выдёргивают из привычной среды, подменяя твою вселенную на другую, а затем после ужасов войны возвращают обратно в прежнюю жизнь, где ты должен психологически возродиться словно птица Феникс из пепла и по возможности преуспеть в делах мирских. Но пока, первое время, герой предпочитает вести рассказы о войне, за которые цепляется психика, как за самое яркое, чем она жила последние годы.
"Кребсу стало противно преувеличивать и выдумывать, и когда он встречался с настоящим фронтовиком, то, поговорив с ним несколько минут в курительной на танцевальном вечере, он впадал в привычный тон бывалого солдата среди других солдат: на фронте он, мол, все время чувствовал только одно – непрестанный, тошнотворный страх. Так он потерял и последнее."
Герой этой короткой истории немного потерялся, несколько завис, так сказать, в промежуточном состоянии адаптации. У него сбились ориентиры. Он пока не работает и странно относится к женщинам. Предпочитает просто наблюдать и не понимает, нуждается ли он в них, собственно. На войне ведь не до них было. А сейчас на ухаживания и разговоры будто и сил нет. Хочется их присутствия, но хочется простоты и тишины, а это часто не про женщин. Так что и тут некий психологический ступор. Он знает, что любит сестру, но не знает - любит ли своих родителей. Здесь чувствуется недосказанность. Может проблема давнишняя, мирская, а возможно, что война наложила свои тени.
Тонко передаёт автор эти движения души героя, как бы приглашая понять состояние человека, который вернулся с войны, но не вернулся в мирную жизнь, потому что в его восприятии окружающего ещё не осел прежний туман. И так это ненавязчиво, почти шёпотом, поэтому прислушиваешься и веришь. Тик-так, тик-так...
Эрнест Хемингуэй
4,4
(15)Эрнест Хемингуэй
4,2
(31)
- Трудно умирать, папа?

Хочу крепко стянуть волосы, и чтобы они были гладкие, и чтобы был большой узел на затылке, и чтобы можно было его потрогать, - сказала она. - Хочу кошку, чтобы она сидела у меня на коленях и мурлыкала, когда я ее глажу.

А все-таки я хочу кошку, - сказала она.- Хочу кошку сейчас же. Если уж нельзя длинные волосы и чтобы было весело, так хоть кошку-то можно?










Другие издания
