Соборяне. Повести и рассказы

Да уж, туда только ему и дорога - в монахи.
Человек этот очень странный, путь у него конечно нелегкий, порой и интересный, не всем такое суждено пройти, но сколько же он людей угробил за просто так. Читала и удивлялась.
Не поймешь или хитрость, или слабоумие- все то он делает вроде как по -божески, но получается через пень колоду, хотя кто знает может это с моей точно зрения так.
Просто не вообразить какие ситуации ему встречаются или он сам их создает и отовсюду то он выходит .Что это хитрость? ум?
Понравился эпизод из его жизни , когда он был у татар в степи- познавательный очень эпизод из жизни этого человека получился. А уж отношение к детям собственным там , да женам просто за гранью моего понимания. Не той веры они, значит и не его дети в его понимании, не заслуживают они даже вспоминать о таком и принимать за своих. Фу….
Хорош эпизод и с миссионерами, которые пытались обратить татар в свою веру, а вот его освобождать и незачем из плена- нет у них такой цели. Опять фу…
Понравился язык, хотя конечно автор пытается его стилизовать под язык крестьянина, но столько всего интересного в этом. Необычные слова, обороты, но в этом и прелесть была.
Не все понравилось, не со всем согласна, но читать было увлекательно. Хотя конечно не верилось, что столько может быть приключений на одного человека. Пыталась определиться с его годами и не все сошлось- тут тебе и 10 лет рабства и 15 солдатом, и еще много чего.Не сошлось немного, да еще и воевать хочет - сколько же ему?

Я бы назвал это сравнительно краткое произведение притчей, опирающейся на логику, знание жизни и острое осознание морали как неизбежности. Мораль в понимании Лескова, пусть и не высказано это, но вычитывается - предельное в своей последовательности следование за Христом.
Это произведение пушкинское по манере исполнения, то есть сочетание безупречной наглядности описываемого здесь и сейчас с острейшей динамичностью сюжета. Красоты внешнего мира перекликаются с душевными движениями героев и комментируют друг друга, при этом совершенно нет воды.
Жанр с известной долей спойлера можно обозначить шекспировским воспитание строптивой. Описание пути, который проходит жалкая похоть к настоящей любви. Настоящая любовь возможна только тогда, когда человек приходит к Богу и научается подобно Богу жить ради людей.
Искусство прощать как верх истинного христианства выражено в заключительных строках повести: ''Я вспомнил слова Амазиса: тетива на луке слаба, пока на нее не наложат стрелу и рукой ее не натянут. Когда же нужно, чтобы она напряглась, она напряжется и сильно ударит; но если ее постоянно тянуть и держать в напряжении, она истончает, и сила ее ослабеет. Я боюсь, чтобы мне не утратить и то, что хоть порою мне дается от неба''.
---

• Остро социальное и злободневное описание погромов, направленных язычниками против христиан. Замените в главах посвящённых погромам слово христиане на слово евреи, и вы получите мощнейший политически памфлет, на который в России конца 19 века осмеливались только Лев Толстой и Владимир Ленин.
• Тема неоднородности в христианских массах - тончайший на грани неразличимости намёк о симпатиях Лескова к старообрядцам... (возможно, тут я и ошибаюсь).
• Учитывание экономических факторов при натравливании язычников на христиан (---> натравливание на евреев тёмной массы в конце 19 века).

Новогодняя рождественская история. Рассказ-быль о староверах и о иконе необыкновенной силы. Но и о силе веры и силе духа истово верующих людей. Наверное написать такую повесть мог только человек, сам искренне и убеждённо верящий в бога и воцерковлённый. Однако интересно то, что при этом в положительном свете Лесков изображает именно староверов, а люди традиционной христианской православной веры творят, скорее, беззакония и самодурства. И только лютеранин-немец вступается за староверов и не просто сочувствует им, но входит с ними в прямой заговор, пытаясь помочь им вернуть отобранную властями чудотворную икону.

Повесть, поскольку является изустным рассказом (едва ли не прямой речью) одного из персонажей, имеет совершенно особенную языковую форму, усыпанную архаизмами и многочисленными местечковыми разговорными словечками. Эта манера придаёт литературному произведению именно вид записанного рассказа, вот как будто не читаешь, а слушаешь запись с магнитофона. Но, возможно, это уже просто особенности моего личного восприятия.

Что касаемо именно религиозных смыслов, то для меня здесь как раз показательно, что в самой принадлежности к церкви, т. е. к тому или иному религиозному институту, нет никакой сопричастности богу и с богом. Потому что практически любая церковь, прикрываясь именем всевышнего и действуя от имени создателя, творит дела вполне земные и зачастую неправедные. И каждая церковь считает именно самоё себя истинно верной, а все прочие — извращениями и отходами от истинной веры. А ведь это сродни спору между чёрными и белыми шахматными фигурами — каждая сторона противостоит другой и каждая сторона то побеждает, то проигрывает в процессе игры. А между партиями и те и другие фигуры мирно полёживают в коробке…

Историю христианства делят на три большие периода относительно отношений церкви и государства. Доконстантиновский период - раннее христианство с преобладанием духа над формой, непризнанное государством и время от времени преследуемое им. Константиновский (соответственно с принятием христианства в начале 4 века императором Константином и объявления его государственной религией) - сотрудничество и "симфония" (глубокий симбиоз) церкви и государства, выработка пышных форм-ритуалов. И постаконстантиновский - который странным образом одновременно начался в разных странах Западного мира в конце 19 - начале 20 в. - церковь отделяется от государства мягкой натуральной секуляризацией или хирургическим вмешательством русских репрессий.

В "Соборянах" Лескова описывается конец константиновской эпохи. Естественно, автор не мог изнутри своего времени оценить его. Но из отдаления можно услышать колокольчики времени или даже похоронный звон эпохи ("Русь уходящая"): отделение церковной и светской властей, секуляризация населения, которое все меньше чувствует внутреннюю потребность и желание участвовать в непонятных ему ритуалах, возврат к пониманию и осмыслению Евангелия немногими действительно заинтересованными, потеря духовенством прежнего политического и просветительного лидерства, секуляризация науки и др.

С первого предложения автор обращает наше внимание, что в центре рассказа не провинциальные интриги и местечковые нравы, как ни хотелось бы всё свести к анализу фона, а портреты духовных лиц, в каком-то смысле типы религиозной жизни , только, в отличие от описанных Марией Скобцовой, все "положительные".

Первая, низшая степень духовного звания - диакон. Ключевое слово к образу Ахиллы - неравнодушие, горение. Горячий, нескладный Ахилла весь в жизни и в "миру". "Ты ни холоден, ни горяч" - слова апостола Иоанна не о нём. Ахилла вечно пылает праведным и неправедным гневом, вечно борется с силами земными и духовными. Не очень вникая в тонкости катехизиса, он постоянно попадает в смешные и трагические истории. Может сгоряча наворотить дел, а сам себя называет воином. Даже может пошатнуться в вере, поддавшись на неглубокие аргументы местечковой "научной интеллигенции". Но вектор горения его неизменен.

На второй, полной степени священства - Захарий с главными добродетелями кротостью и смирением. Его почти не видно на страницах книги, что вполне соответствует его характеру. Он проводит "тихое и мирное житие во всяком благочестии и чистоте". Единственный эпизод его неожиданной твердости и проявления характера: Захарий не хочет, не может отпустить грехи, пока исповедник (старший для Захария) не простит своим обидчикам до конца ("Будь мирен! будь мирен! прости! – настаивал кротко, но твердо Захария. – Коль не простишь, я не разрешу тебя").

Священство также полное, но еще и вознагражденное - протоиерейство. Центральный образ "Соборян" - Савелий Туберозов. Он по праву возглавляет духовную троицу городка. Его суперспособности - мудрость, твердость, жертвенность. Он сочетает неравнодушие с рассудительностью, любовь и прощение с несломленностью, пылкость веры с мудростью. Бывает, ошибается, как Ахилла, бывает, без меры горяч в вскрытии любой неправды, может прочитать гневную проповедь против местного начальства, которое этого, конечно, не простит. Но в решении бытовых конфликтов подчиненных рассудителен, справедлив и милостив. В несении своего наказания - смиренен и скромен, как Захарий. Правда, кто-то скажет, что мудрее Туберозов поступил бы, если бы принес неискреннее покаяние перед руководством и избежал наказания, но он мудр не по-земному, он знает, кто для него авторитет, кто его настоящее начальство, которого надо слушаться, - чиновника или Бога. В некотором смысле Туберозов символизирует высшую степень совокупности добродетелей. К сожалению, совмещение пламенности в отстаивании истины и кротости в христианстве венчается высшей совершенной наградой - мученичеством, жертвой.

Быт, казусы и курьёзы, внешние и внутренние потрясения этих и некоторых других героев - основа книги. Фон же ее - провинциальные нравы русского городка с характерным бытом и колоритными жителями. Описано всё прекрасным, ярким, динамичным языком, который, правда, может показаться кое-кому отягощенным устаревшими словами, церковнославянизмами (я с удивлением нашла также множество беларусизмов, не знаю, зачисляются они в регионализмы в русском языке или это влияние в конкретной местности ссыльных повстанцев с территории бывшей Речи Посполитой, о которых нередко упоминается в тексте)...

Рассказ преимущественно хронологический, последовательный, однако разбит на несколько новелл и прерван довольно объемной вставкой, обращенной в прошлое - избранными дневниковыми записями отца Савелия Туберозова с начала его служения. Мы видим внешнюю бедность провинциального священника (вопреки роскоши столичных иерархов). Видим его редкий дар - взаимную горячую и трогательную любовь с женой, озорной "протопопицей". Видим, как неизменно от начала священства Туберозов помнил, кому действительно служил, отбрасывал компромиссы и шёл на конфликт со светским и духовным начальством, чтобы даже в мелочи не оплошать в служении Богу, не предать истины, не позволить неправды.

Туберозов не святой. Он пишет о многих своих ошибках (очарование шелковой рясой или хитрой надписью на посохе). А некоторые его "победы" я сама готова оспорить. Мне странно его отношение к ссыльным "полякам" (среди которых немало беларусов - бывших жителей Великого Княжества Литовского). Как можно обвинять наказанных изгнанием людей за их любовь к Родине, за то, что снова и снова поднимают восстание в безнадежной попытке отвоевать свободу для своего (не русского) Отечества?! Но искренность Туберозова в вере, нежность к жене, нежелание прогибаться перед сильными мира сего очень привлекают.

Все же в книге смех преобладает над серьезностью. Хотя смех этот нередко горьковатый. Противостояние диакона Ахиллы и учителя Препотенского из-за костей неизвестного утопленника можно оценивать с разных сторон. Учитель хочет иметь пособие-скелет. Диакон (и многие другие жители городка) хотят похоронить несчастного, видя в костях человека. Но автор не зря так часто обращает внимание читателя на отчаяние матери Препотенского. Наука наукой, религия религией, а немолодую женщину, которую донимает "учёный" сын, жалко.

Юмор, любовь, горечь - три ключевые слова для "Соборян" Лескова. Интересно, что похожий провинциальный городок с типичными обитателями и проблемами получается совершенно разным в восприятии довольно близких по эпохе писателей: Гоголь, Сологуб, Лесков, Салтыков-Щедрин. Вот правда: кто как видит мир. Отвращение и беспросветность "Мелких бесов" vs умиление "Соборян". А ведь можно было те же самые ситуации описать со злобой и желчью. Да запросто! Но всё преображает любовь Лескова к героям. Ни нескладный дьякон "воин Ахилла", ни учитель, трепещущий над костями, ни "ревизор" Термосесов, ни соблазненная им провинциалка Бизюкина не противны. А карлик Николай Афанасьевич просто прекрасен! Смешные, милые, бессвязные, жаль их всех, хотя они совсем не нуждаются в чьей-то жалости.

"Соборяне" Лескова признаны и любимы в определенных церковных кругах. Скорее прогрессивных, чем формалистически-ортодоксальных. На роль первого главного героя Туберозова мало кто претендует. Сам себя святым не назовешь. А вот горячий, увлекающийся и нескладный диакон Ахилла - любимец многих горячих, увлекающихся и нескладных. Ну, и, естественно, тех, кто вообще читает. Есть, наверное, крупнейший провокационный православный портал ("независимый аналитический проект") ahilla.ru. Знакомый священник, горячий и ой какой нескладный в высказываниях (вплоть до временного запрета в служении за реплики в блоге) также называл своим героем Ахиллу.

Постконстантиновский период наиболее интересен тем, что мы в нем живем, а значит, не можем видеть достаточно объективно все проявления. А еще тем, что не все осознают смену эпох и пытаются делать вид, что новая так и не наступила, увлекаясь некромантией церковно-государственной "симфонии".

Хорошо, что среди нас живет достаточно героев Лескова. Это и тот самый священник, который на ошибках не научился, время от времени получает выговоры начальства и разве что с блога перешел в фейсбук. И гродненский епископ, который даже после визита наших доблесных кагэбистов отказался снять со стен храма иконы новомучеников (где изображены также их убийцы в шинелях с красными звездами). И еще многие, которые ведут блоги, публикуют в соцсетях смешные и грустные мелочи из архи..., прото... и просто иерейской жизни , сливают факты о доходах церковных верхов и странных союзах с верхами светскими, запускают ютуб каналы с актуальными просветительскими записями.

Это надежда на то, что живое в церкви прорастет над мертвым. Что дух все-таки будет диктовать букве, а не наоборот. Что свободный выбор человеком веры останется свободным и не униженным ни чужими, ни, тем более, своими.

Па-беларуску

Тутака...

Гісторыю хрысціянства дзеляць на тры вялікія перыяды адносна стасункаў царквы і дзяржавы. Даканстанцінаўскі перыяд - ранняе хрысціянства з перавагай духу над формай непрызнанае дзяржавай і час ад часу пераследаванае ёй. Канстанцінаўскі (адпаведна з прыняццем хрысціянства ў пачатку 4 стагоддзя імператарам Канстанцінам і абвяшчэння яго дзяржаўнай рэлігіяй) - супрацоўніцтва і "сімфонія" (глыбокі сімбіёз) царквы і дзяржавы, выпрацоўка пышных формаў-рытуалаў. І постаканстанцінаўскі - які дзіўным чынам пачаўся ў розных краінах Заходняга свету ў канцы 19 - пачатку 20 ст. - царква аддзяляецца ад дзяржавы мяккай натуральнай секулярызацыяй або хірургічным умяшаннем рускіх рэпрэсій.

"Сабаране" Ляскова апісваюць канец канстанцінаўскай эпохі. Натуральна, аўтар не мог знутры свайго часу ацаніць яго. Але з аддалення можна пачуць званочкі часу ці нават пахавальны звон эпохі ("Русь уходящая"): аддзяленне царкоўнай і свецкай уладаў, секулярызацыя насельніцтва, якое ўсё менш адчувае ўнутраную патрэбу і жаданне ўдзельнічаць у незразумелых яму рытуалах, вяртанне асэнсаванага чытання Евангелля нямногімі сапраўды зацікаўленымі, страта духавенствам ранейшага навуковага лідарства, секулярызацыя навукі і інш.

З першага сказа аўтар звяртае нашу ўвагу, што ў цэнтры аповеду не правінцыйныя інтрыгі і местачковыя норавы, як ні хацелася б усё звесці да аналізу фону, а партрэты духоўных асобаў, у нейкім сэнсе тыпы рэлігійнага жыцця , толькі ў адрозненне ад апісаных Марыяй Скабцовай, усе "станоўчыя".

Першая, ніжэйшая ступень духоўнага звання - дыякан. Ключавое слова да вобразу Ахілы - неабыякавасць, гарэнне. Гарачы, нязграбны Ахіла ўвесь у жыцці і "міры". "Ты ни холоден, ни горяч" - словы апостала Яна не пра яго. Ахіла вечна палае праведным і няправедным гневам, вечна змагаецца з сіламі зямнымі і духоўнымі. Не дужа ўнікаючы ў тонкасці катэхізісу, ён трапляе ў смешныя і трагічныя гісторыі. Можа згарача навараціць справаў, сам сябе называе воінам. Нават можа пахіснуцца ў веры, паддаўшыся на неглыбокія аргументы местачковай "навуковай інтэлігенцыі". Але вектар гарэння ягоны нязменны.

На другой, поўнай ступені святарства - Захарый з галоўнымі дабрадзеяннямі ціхасцю, зміранасцю. Яго амаль не відаць на старонках кнігі, што цалкам адпавядае ягонаму характару. Ён праводзіць "ціхае і мірнае жыццё ва ўсякай набожнасці і чысціні". Адзіны эпізод ягонай нечаканай цвёрдасці і выяўлення характару: Захарый не хоча, не можа адпусціць грахі, пакуль спавядальнік не даруе да канца ("Будь мирен! будь мирен! прости! – настаивал кротко, но твердо Захария. – Коль не простишь, я не разрешу тебя").

Святарства таксама поўнае, але ж яшчэ і ўзнагароджанае - протаіерэйства. Цэнтральны вобраз "Сабаранаў" - Савелій Туберозаў. Ён справядліва ўзначальвае духоўную троіцу мястэчка. Ягоныя суперздольнасці - мудрасць, цвёрдасць, ахвярнасць. Ён спалучае неабыякавасць з разважлівасцю, любоў і дараванне з нязломнасцю, палкасць веры з мудрасцю. Бывае, памыляецца, як Ахіла, бывае, без меры гарачыцца ў выкрыцці любой няпраўды, можа прачытаць гнеўную казань супраць мясцовага кіраўніцтва, якое гэтага не даруе. Але ў вырашэнні побытавых канфліктаў падначаленых разважлівы, справядлівы і міласцівы. У знясенні свайго пакарання - ціхмяны і сціплы, як Захарый. Праўда, нехта скажа, што мудрэй Туберозаў зрабіў бы, каб прынёс няшчырае пакаянне перад кіраўніцтвам і пазбавіўся ад пакарання, але ён мудры не па-зямному, ён ведае, хто для яго аўтарытэтная асоба, хто ягонае сапраўднае кіраўніцтва, якога трэба слухацца, - чыноўнік ці Бог. У некаторым сэнсе Туберозаў сімвалізуе найвышэйшую ступень сукупнасці дабрадзеянняў. На жаль, спалучэнне пылымянасці ў адстойванні ісціны і ціхмянасці ў хрысціянстве вянчаецца найвышэйшай узнагародай - пакутніцтвам, ахвярай.

Побыт, казусы, вонкавыя і ўнутраныя ўзрушэнні гэтых герояў (пераважна Ахілы і айца Савелія) - аснова кнігі. Фон жа яе - правінцыйныя норавы рускага мястэчка з характэрным побытам, каларытнымі жыхарамі, апісанымі адмысловай яркай, дынамічнай мовай, якая, праўда, можа падацца сяму-таму абцяжаранай састарэлымі словамі, царкоўнаславянізмамі (я з здзіўленнем знаходзіла таксама мноства беларусізмаў, не ведаю, ці залічваюцца яны ў рэгіяналізмы ў рускай мове, ці гэта ўплывы на канкрэтнай мясцовасці ссыльных паўстанцаў з тэрыторыі былой Рэчы Паспалітай, пра якіх нярэдка згадваецца ў тэксце)...

Аповед пераважна храналагічны, паслядоўны, аднак разбіты на некалькі навэлаў і перарваны даволі аб'ёмнай устаўкай, зваротам у мінулае - выбранымі дзённікавымі запісамі айца Савелія Туберозава ад пачатку ягонага служэння. Мы бачым знешнюю беднасць правінцыйнага святара (насуперак раскошы сталічных іерархаў). Бачым ягоны рэдкі дар - узаемнае гарачае і кранальнае каханне з жонкай, гарэзлівай "пратапопіцай". Бачым, як нязменна ад пачатку святарства Туберозаў памятаў, каму сапраўды служыў, адкідваў кампрамісы і ішоў на канфлікт з свецкім і духоўным кіраўніцтвам, каб хаця не схібіць у служэнні Богу, не здрадзіць ісціне, не дазволіць няпраўды.

Туберозаў не святы. Ён піша пра многія свае памылкі (замілаванне шаўковай расай або адмысловы надпіс на кійку). А некаторыя ягоныя "перамогі" я сама гатовая аспрэчыць. Мне дзіўнае ягонае стаўленне да ссыльных "палякаў" (сярод якіх нямала беларусаў - былых насельнікаў Вялікага Княства Літоўскага). Як можна вінаваціць пакараных выгнаннем людзей за іх любоў да Радзімы, за тое, што зноў і зноў падымаюць паўстанне ў безнадзейнай спробе адваяваць свабоду для Айчыны?! Але ягоная шчырасць у веры, пяшчота да жонкі, нежаданне прагінаецца перад моцнымі гэтага свету вельмі вабяць.

Усё ж у кнізе смех пераважае над сур'ёзнасцю. Хоць смех гэты нярэдка гаркаваты. Процістаянне дыякана Ахілы і настаўніка Прэпаценскага над косткамі невядомага можна ацэньваць з розных бакоў. Але аўтар нездарма так часта звяртае ўвагу чытача на роспач маці Прэпаценскага, навука навукай, рэлігія рэлігіяй, а немаладую жанчыну, якую даймае "вучаны" сын шкада.

Гумар, любоў, горыч - тры ключавыя словы для "Сабаранаў" Ляскова. Так цікава, што прыблізна такі самы правінцыйны гарадок з тыповымі насельнікамі і праблемамі атрымліваецца цалкам розным ва ўспрыманні даволі блізкіх па эпосе пісьменнікаў: Гогаль, Салагуб, Ляскоў, Салтыкоў-Шчадрын. Вось праўда: хто як бачыць свет. Агіда і беспрасветнасць "Дробных бесаў" vs замілаванне "Сабаранаў". А можна ж было тыя самыя сітуацыі апісаць са злосцю і жоўцю. Ды запроста! Але ўсё перамяняе любоў аўтара да герояў. Ні нязграбны дзяк "воін Ахіла", ні настаўнік у трымценні над косткамі, ні "рэвізор" Тэрмасесаў, ні спакушаная ім правінцыялка Бізюкіна не брыдкія. А карлік Мікола Афанасьевіч проста прыўкрасны! Смешныя, мілыя, няскладныя, шкада іх, хоць яны ані не маюць патрэбы ў нечыім шкадаванні.

"Сабаране" Ляскова прызнаныя і любімыя ў пэўных царкоўных колах. Хутчэй прагрэсіўных, чым фармалісцкіх. На ролю першага галоўнага героя Туберозава мала хто замахваецца. Сам сябе святым не назавеш. А вось гарачы, апантаны і нязграбны дыякан Ахіла - улюбёнец многіх гарачых, апантаных і нязграбных. Ну, і, натуральна, тых, хто ўвогуле чытае. Ёсць ці не найбуйнейшы правакацыйны праваслаўны партал ("незалежны аналітычны праект") ahilla.ru. Знаёмы святар, гарачы і ой які нязграбны ў выказваннях (ажно да часовай забароны ў служэнні за рэплікі ў блогу) таксама называў сваім героем Ахілу.

Постканстанцінаўскі перыяд найбольш цікавы тым, што мы ў ім жывем, а значыць, не можам бачыць дастаткова аб'ектыўна ўсе праявы. А яшчэ тым, што не ўсе ўсведамляюць змену эпох і спрабуюць рабіць выгляд, што новая так і не надышла, займаючыся некрамантыяй царкоўна-дзяржаўнай "сімфоніі".

Добра, што сярод нас жыве парадкам Лясковых герояў. Гэта і той самы святар, які на памылках не навучыўся і хіба што з блогу перайшоў у фэйсбук. І гарадзенскі епіскап, які нават пасля візіту нашых адважных кадэбістаў адмовіўся зняць са сцен храма абразы новапакутнікаў (дзе выяўленыя таксама іх забойцы ў гімнасцёрках з чырвонымі зоркамі). І яшчэ некалькі, якія вядуць блогі, публікуюць у сацсетках смешныя і сумныя дробязі з архі..., прота... і проста іерэйскага жыцця , зліваюць факты пра прыбыткі царкоўных вярхоў і дзіўныя саюзы з вярхамі свецкімі, запускаюць ютуб каналы з жывымі асветніцкімі запісамі.

Гэта надзея на тое, што жывое ў царкве прарасце над мёртвым. Што дух усё-такі будзе дыктаваць літары, а не наадварот. Што вольны выбар чалавека веры застанецца вольным і не прыніжаным ні чужымі, ні, тым больш, сваімі.

Затрудняюсь сказать чем очарован странник, но точно могу сказать, что очарованным будет читатель. Странник Иван Северьянович Голован прожил удивительную жизнь, полную отваги, переживаний и перемены мест. И рассказывает нам о ней сам. Он русский человек и обладает той самой странной русской душой, о которой любят поговорить иностранцы, когда не могут объяснить поступки русских людей. Можно смело сказать что повесть эта - повесть о приключениях русской души. По русским землям. Русская земля такая огромная, что в ней способны уместиться и крепостной плен, и татарский плен, и дальние военные походы. Живут в ней совершенно разные люди, и князья с офицерами, и крестьяне с цыганами, и купцы с монахами.

Иван Северьянович добрый мужик. Он нежно заботится о голубях, лошадях, малых детях. Но иногда находит избавление от нетерпения в агрессивных поступках. Стегать кнутом, лезть в драку. И он был бит. И обожаемых им лошадей бил. И это загадка первая. От нежности до агрессии. Побои - норма жизни. Они в воспитательном процессе, в баловстве и подлости.

Иван Северьянович умный мужик. Есть в нем смекалка и способность предвидеть последствия, но чаще он поступает не по уму, а по чести. Или по наитию. Или по щедрости. Умный ли? И это загадка вторая. Заодно и причина его бед. Все должно быть по совести. Он верен слову, он не предаст кого любит. Порядочный, не всегда одно и то же что умный.

Иван Северьянович выносливый мужик. Побои, порки, членовредительство - это телесное. А вот осознание себя человеком без паспорта, без родины, без веры, а иногда и быть в условиях нечеловеческих это уже душевные испытания. Но все превозмог, потому что все же спасла его вера, как идея нужности жизни. И это загадка третья. В нем нет озлобленности, несмотря на тяжкие испытания.

Поступки его можно строго осудить, трезво поразмыслив. Но как трезво мыслить когда перед тобой добрый, умный (или порядочный?), выносливый и не озлобленный человек? Которого секли, выгоняли, пленяли, калечили и предавали. Наверное, не надо трезво мыслить, единственно возможно душой навстречу его пожалеть. А пожалев, понять наконец загадочную русскую душу в себе даже нерусскому человеку. Да, русская душа не судит, она жалеет героя, жалеет настолько, что нет сил судить даже обстоятельства способствующие такой судьбе, нет сил на них злиться, только обреченно махнуть рукой и жалеть, жалеть, жалеть.

Не зацепило. Совсем. Книга показалась слишком жестокой. Я вообще люблю животных, поэтому, когда в первых же главах рассказывалось про способ воспитания лошадей, меня передернуло, а когда я дошла до места, где Иван отрубил кошке хвост, я окончательно поняла, что это не моя книга. Ну не могу я читать про такое обращение с братьями нашими меньшими. А после глав, где описывалось "подщетинивание", мне несколько ночей снились кошмары. Книгу я все-таки дочитала, хоть и с большим трудом, и даже не удивилась, что в последней главе Иван зарубил ни в чем не повинную корову.

Знакомство с этой книгой у меня началось тяжело. Я открыла эту повесть сразу же после прочтенного мной "Заповедника гоблинов", и у меня сразу появилось ощущение, что мои мысли стали квадратными, медленно вращающимися в разные стороны. Я не преувеличиваю свои впечатления! Все дело в языке произведения! Мои впечатления о "Заповеднике..." можно прочитать здесь, чтоб было все понятно.

В конце-концов, я приноровилась к языку книги и даже стала получать от этого удовольствие. Необычные речевые обороты, словесная перегруженность текста, архаичные слова все это создает неповторимую ауру произведения. Главный герой полностью соответствует этой "речи".

К нему, кстати, у меня очень двойственное впечатление. С одной стороны мне очень нравится этот много переживший, простой и серьезный дядька. Он несколько странный даже противоречивый человек. Некоторые его поступки вызывали во мне недоумение, некоторые симпатию, порой единственным чувством во мне оставалось мне отвращение, которое сменялось жалостью, а потом и восхищением. Иван (главный герой) живая и самостоятельная личность.
Но вот с другой... Большая часть его поступков мне была совершенно не понятна (вполне возможно последствие его противоречивости). Мотивы толкавшие его на то или иное действие - это тайна покрытая мраком. Некоторые его приключение мне показались слишком надуманными и сомнительными и я просто не смогла в них поверить.

И совершенно неудачно, ИМХО, автор вставил в текст различные мистические элементы. Мне кажется, здесь они были совершенно не нужны. Все эти сны, ангелы, предупреждения, призраки, пророчества, магнетизеры и т.д. "вылезали" из канвы романа.
И мне совершенно не понравились главы в середине повести, честно говоря, я их прочла по диагонали. См. предыдущее предложение, мне они показались больше похожими на какой-то не слишком удачный фарс.

Вряд ли напишу отзыв лучше, чем Zhenya1981 (прекрасно написано, широко и ярко – спасибо!), но это «Игра в классики» потому вот мои впечатления.
Честно говоря, разочаровал меня этот «Очарованный странник». Странствия неприкаянного русского человека. Он все бежал и бежал, сначала от барина, поскольку кошке хвост отрубил и его послали кирпич толочь, потом в степь, потому что в споре за лошадь (кстати, честном) засек насмерть татарина и его свои же христиане хотели сдать в полицию. Вот он катится и катится по жизни, от одного пинка судьбы до другого, нигде не застревая душой, безразличный ко всему, ну, кроме, может быть, лошадей.
В начале повествования он мне казался страшным человеком! Страшным своим бездушием. Не хочется верить в то, что Лесков таким видел русского человека: безразличным, терпеливым, равнодушным. Неужели такова и есть русская душа, терпеливая вследствие своего равнодушия? И тоскующая… О чем тоскующая, когда он был в плену у татаров? О мифической крещеной земле? Что живешь невенчанный и умрешь неотпетый?
И вот вырвался странник к своим, к единоверцам – крестятся и водку пьют, ну, значит, русские! Вот так наш странник, спустя столько лет был возвращен к своему барину, высечен и на три года отлучен от причастия. Пришел к своим, называется, за новыми мытарствами.
Вот и дело по душе, наконец, нашлось – стал конэсером. Уважаем, доволен, а тоска все равно нет-нет да нахлынет, и он пропадет на какое-то время – «сделает выход». Это и есть русская душа? Беспутная русская душа? Гульнуть, потерять ум и деньги, бросив их перед цыганкой, или проиграться в карты, как князь, у которого служил ГГ.
Не прониклась я «Очарованным странником», не поняла идеи автора. Что это – лаконичное описание палитры русской жизни? Но страницы описания лошадей великолепны! Вот уж кого истинно любил Иван Северьянович! И еще цыганку Грушу. Но лошадей он понимал и любил все-таки больше, чем людей.
Не буду вспоминать все его дальнейшие странствия, кто захочет – прочтет, или уже прочитал. Вроде бы и сердобольный человек, доверчивый. Да что же ему надо от жизни? Что ж он такой неприкаянный? Считает себя большим грешником, да таким, что ни земля, ни вода принимать его не хочет.
Да и в монастырь он пошел не от великой веры, а от безысходности – «здесь покойно, все равно как в полку, много сходственного, все тебе готовое: и одет, и обут, и накормлен, и начальство смотрит и повиновения спрашивает». Но и здесь его бесы одолевают, и дух внушает «ополчайся». Вот съездит он на богомоление в Соловки, клобучок снимет, а амуничку наденет и пойдет воевать, потому что «за народ очень помереть хочется».
Вот так и прожил жизнь человек, находясь, по суеверным представлениям, под действием чьих-то чар. А что это за чары мне так и осталось непонятным. И гнали, гнали по жизни эти неведомые чары нашего очарованного странника.

С русской классикой у меня никогда особенно не складывалось, да и сейчас, при всей моей погруженности в литературу, дело, по справедливости сказать, как-то не спорится. Читать-то читаю, испытываю даже положительные эмоции, но чаще всего все кажется пресным, и основную долю полученных эмоций составляет недоумение, выражающееся в вопросах «это что, это для чего». Ну, не настроен у меня маячок на русскую литературу. Однако же – ведь тянет иногда.

Так вышло и с «Очарованным странником». Повесть целиком и полностью оправдала не слишком высокие ожидания, но нельзя сказать, чтобы я прочитала ее без интереса. Причудливые рассказы о жизни Ивана Флягина, составляющие повесть, оказались достаточно увлекательными. (Тут мне хотелось добавить, что рассказы его частенько не вызывают у читателя доверия и являются явно преувеличенными, но поскольку не далее как позавчера я писала то же самое о «Робинзоне Крузо», мне приходится предположить, что это у меня что-то надорвало доверие к персонажам, а авторы тут вовсе не при чем.) Главный герой обладает оригинальным даром разбираться в лошадях, а также феноменальной невезучестью, гонящей его от одного странствия-приключения к другому, что сам Иван Северьяныч связывает с родительским проклятьем, ведущим его прямиком к постригу, поскольку он был обещан богу.

Звучит это, наверное, довольно возвышенно, с подозрением на эпичность, но на самом деле эти скитания носят скорее заурядно-бытовой характер. Мне, во всяком случае, они показались суховатыми, даром, что порой главный герой попадает в достаточно серьезные переделки. Но, может, дело тут в самой форме повествования – ведь мы, по сути, выслушиваем рассказ случайным попутчикам, рассказанный от нечего делать, со всеми прилагающимися плюсами и минусами такого изложения. Меня больше тянет выделить минусы, потому что я отнюдь не любитель подобной речи.

В общем, как обычно, у меня осталось смешанно-отсутствующее впечатление. Прочитала? Да. Как это было? Занятно. Похвалить в большей мере язык не поворачивается, но и опустить – тоже. Пожалуй, это то произведение, которое должно, что называется, попасть в струю.

Эта книга — один сплошной восторг! При этом я совершенно уверена: будь у меня бумажный вариант, я бы мусолила её месяцами. А вот аудиоверсию в исполнении Клюквина прослушала буквально на одном дыхании.

Боже, до чего же колоритный и самобытный персонаж этот Иван Северьянович! Кажется, в его характере собраны воедино все самые невозможные и несоединяемые вещи. Тут спокойная рассудительность и обстоятельность соседствуют с неудержимым буйством, любовь к ближнему — с непонятным равнодушием, искренняя вера в Бога — с сумасшедшими суевериями. Особенно же поражает какая-то почти мистическая покорность судьбе: раз так происходит — значит, так и должно быть, и нет смысла роптать.

Несомненно, во многом колорита Ивану Северьяновичу добавила прекрасная озвучка. Клюквин сделал и без того яркий образ ещё более объёмным, живым. В общем, это, пожалуй, одно из самых ярких литературных воспоминаний этого года.