Сто лет одиночества. Повести. Рассказы

Что ж, после «Ста лет одиночества» было очень приятно вновь вернуться в Макондо. Хотя, конечно, следует помнить о том, что все должно было бы быть наоборот, потому что «Палая листва», если верить аннотации, самая первая история об этом городке.

Повесть под стать названию. Мне очень понравился ритм произведения – неспешный, мрачноватый, с сильным запахом прелых листьев и душной погодой: вот-вот должна бы разразиться гроза, только этого так и не случится, читателю это ясно с самого начала. Вот такая атмосфера складывается из повествования о всеми ненавидимом докторе, в конце концов покончившем с собой. Повествование это мы вынуждены собирать с разных сторон, рассматривая происходящее то от лица полковника, единственного человека, взявшегося за похороны доктора, то его дочери, то внука.

Если для вас приемлемы сей ритм и настроение – читайте и получайте горькое удовольствие в вязкой тине умирающего (снова! – впервые?) Макондо.

Вот читаешь ты книгу. Продираешься сквозь страницы. Пытаешься нарисовать себе картину происходящих (читаемых) событий. Начинает вырисовываться бледный контур. Семья: отец+мать= дети. Контур темнеет, картина начинает дополняться. Сюжеты сменяют друг друга: цыгане, невиданные устройства, философия, бред… Время идет. Все те же цыгане и бред. Дети повзрослели. И понеслась…

(Читать быстро, без остановки) Похоть, любовь, секс, страдания, похоть, любовь, одинаковые имена , война, война, секс, одинаковые имена, любовь, война, смерть, любовь, похоть, война, секс, безумие, одинаковые имена, любовь, смерть, смерть, смерть… Фух. А дальше я не выдержала. Помните вырисовывавшийся контур? Вместо картины – черная клякса, состоящая из перечеркнутых линий и стрелок.

Прочитала треть книги. С трудом брела сквозь страницы, тщетно пытаясь разобраться в родственных линиях, тщетно пыталась заинтересоваться сюжетом. Заплутала, задыхаюсь от безысходности своего положения. Пойти дальше сил нет. Бросаю. Вижу просвет…

Несказанные речи Я не в восторге от Маркеса. И как я понимаю, сейчас это уже неоригинально. Он постоянно повторяется, тянет, рассказывает историю каких-то ненужных людей с одинаковыми именами, словом он – латиноамериканский сериал. Правда, в конце наступает какой-то катарсис, после которого хочется перелистнуть книгу на первую страницу и тут же, не отходя, перечитать её снова. Но это всё от лукавого.

Люди зачастую сетовали на то, что не могут запомнить имена всех героев. Запоминал я их по ходу чтения или нет – не помню. Просто потому, что это неважно: история Макондо идёт своим чередом, кого-то расстреляют, кто-то умрёт сам, а кто-то навсегда уедет. Во всей этой кутерьме люди и видят жизнь, говоря что мастер описал её как надо. Да, все люди попросту пытаются жить, ничуть не заботясь о том, как они вписываются в этот мир и что останется после них в истории, где-то за тонкой материей всегда действует бог из машины, и всё в этой жизни никак не связано. Это потом апофеничные рассказчики пытаются всё увязать в одну стройную историю.

– Что поделываете, полковник ?
– Да вот, сижу, – отвечал он, – жду, когда понесут мимо гроб с моим телом.

Это было самым четким моим ощущением нереальности всего мирского, всего преходящего в земной жизни. Маркес может нравиться или не нравиться, но это не дело вкуса. Это физика созвучия ритмов, да простят мне столь пафосное сравнение. Один, например, любит патриархальную классику, а другой - исторические романы или фантастику. У Маркеса ритм текстов должен быть созвучен ритму сердцебиений.

Если нет размышлений на тему: зачем я здесь сейчас и где я буду потом, когда придет время умирать, то пока не беритесь за его книги. Маркеса лучше читать в спокойный период жизни, когда нет метаний душевных, но уже появилась потребность разложить по-полочкам накопленный за энное количество лет багаж.

Маркеса планирую перечитывать. Уверена, что еще много открытий будет после повторного прочтения.

Если бы не случайность, вряд ли я в ближайшем будущем добралась до этой книги. Но это была очень удачная и своевременная случайность. "Сто лет одиночества" — именно та книга, что была мне нужна. Плавная, текучая, волшебная, завораживающая. Начиная читать её от безысходности, я все больше и больше погружалась в этот безумный мир повторяющихся имен, судеб, магии на каждом шагу и — одиночества.
Великолепный язык, который подхватывает на первом слове и несет волной нескончаемого предложения на несколько страниц. И совершенно не нужно утруждать себя разбором знаков препинания, чтобы расставить хоть какие-то паузы, наоборот, плыть, только плыть по течению хитросплетённых фраз. Здесь очень мало диалогов, почти все события пересказывает автор, но как! Чего стоит хотя бы эпидемия бессоницы в Макондо, когда весь мир его жителей превратился лишь в слова. Вещи существуют только тогда, когда помнишь их название.

Дощечка с надписью, повешенная им на шею корове, может служить типичным примером того, как жители Макондо пытались бороться с забывчивостью: "Это — корова, её надо доить каждое утро, чтобы иметь молоко, а молоко надо кипятить вместе с кофе, чтобы получился кофе с молоком". Так они жили в ускользающей действительности, которая на мгновение останавливалась словами, чтобы тут же бесследно исчезнуть, как только забудется смысл написанного.

И хоть какое огромное количество героев в этой книге, все они окутаны паутиной вездесущего одиночества. Одиночества везде и всегда. Одиночества на войне и в полном гостей доме. Каждый по-своему и в то же время все вместе. Одинок Хосе Аркадио Буэндия в своих вечных попытках понять вселенную, одинока Урсула с её неисчерпаемой энергией, одиноки их дети в далеких морях и походной военной палатке, одиноки все потомки. Потому что истинное одиночество может преодолеть только искренняя и чистая любовь.

Еще одна из рода Буэндиа

Когда все уже было сказано, полковник Геринельдо Маркес обвел взглядом пустынные улицы, увидел капли воды, повисшие на ветках миндальных деревьев, и почувствовал, что погибает от одиночества.

• Аурелиано, - грустно отстучал он ключом, - в Макондо идет дождь.

• Не валяй дурака, Геринельдо, - сказали точки и тире. – На то и август, чтобы шел дождь.