Собрание сочинений в шести томах. Том 4

Что есть влюбленность? Прелюдия чувства, легкая, неуловимая, волнующая. Она делит время на неравные части, до и после, записывает увиденное в акварельные картинки, делает закладки на полях времени. Многое изменится, многое забудется, многое увидится в ином свете, и только чувство первой влюбленности звучной нотой останется в памяти, не сотрется и не обмельчает. В торопливом движении времени воспоминание о том чувстве будет удивительным маховиком времени возвращать в прошлое.
Для меня такую особенность имеют лишь немногие книги, по прочтении которых на душе становится удивительно ясно и тепло, а сюжет превращается в удивительное путешествие к потаенным уголкам души. Такой необычной книгой для меня всегда будет «Барышня-крестьянка» нашего бессмертного гения. Удивительная штучка, способная за сравнительно небольшой объем подарить массу положительных эмоций и улыбок.
Казалось бы, сюжет прост до невозможности. Григорий Иванович Муромский и Иван Петрович Берестов, англоман и провинциал, повздорили между собой. Годами исчитывается личная неприязнь. Да только сколь крепко не было их негодование, судьба готовит им удивительный урок. Одним теплым утром, облачившись крестьянкою, Лиза Муромская отправляется в Тугиловский лес, принадлежащий имению Берестовых…

Вот только прелесть творчества Пушкина измеряется не только способностью талантливо коснуться струн души и описать утаенное чувство. За незамысловатыми пейзажами последует добродушный разговор о разумном устройстве имения и воспитании уездных барышень, необоснованных предубеждениях и проявлениях душевной смелости. Тепло и иронично автор откроет секрет: настоящее чувство не страшится предрассудков, не видит социальных различий, не ведает сомнений и преград.
Великолепная повесть, яркая, искренняя, преисполненная ожиданием первой любви. Почему же я так трепетно люблю ее? Наверно, потому, что она напоминает мне, как сама я несколько лет назад убегала на свидание к тому, кто сейчас дороже всех на свете.

Это как поставить все свои деньги на 1:0 и увидеть, как в добавленное время вратарь приходит в чужую штрафную на подачу углового и сравнивает счёт.
Это как играть весь день без сохранений, дойти до последнего уровня и невзначай нажать коленкой на кнопку питания процессора.
Это как никогда не снимать наличку, но пойти в банкомат, снять все накопления и тут же потерять кошелёк.

Германн, как ты мог так обдёрнуться???

Представить невозможно весь ужас положения! Всё в твоих руках, а ты - бац! - да и взял не ту карту. То есть, думал, что взял ту, а оказалось, не та. Взял то ту, но как же так вышло, что не та? Или то была та? Подождите...
Вот-вот, в том то и путаница. Сказать с полной уверенностью, какую карту взял Германн, нельзя.
Взял пиковую даму по ошибке.
Взял туза, который превратился в даму.
Оба утверждения могут быть верными. Дама - значит человек загубил себя сам, собственной же рукой. Туз - значит его сгубила судьба, рок, с которым шутки плохи. Возможно, правда кроется в совокупности...

Дорогой читатель этой рецензии, так какую же карту взял Германн?

Вот вздумалось мне освежить в памяти произведение, которое мы читали еще в пятом классе школы. Честно сказать, я вообще не помнила о «Капитанской дочке» ничего, кроме того, что я ее читала, и что, кажется, именно с этого произведения у меня возникла неприязнь к Пушкину; ибо его превозносили (да и сейчас превозносят) как величайшего русского поэта и писателя, и если в начальной школе, читая чудные сказки, я вполне с этим соглашалась, то серьезная проза меня страшно разочаровала – помню, глаза спотыкались об текст, смысл ускользал, да и вообще не возникло ни интереса, ни одной положительной эмоции.

А теперь этот неловкий момент, когда вроде бы надо сказать, о чем произведение, при том что все, кроме тебя, это произведение знают. Ну, раз так заведено…

Отец решает отдисциплинировать своего сына, Петра Гринева (по совместительству главного героя) и отправляет его на службу. В пути молодой человек успевает немало накуролесить, как и полагается молодому человеку, и даже выказать себя в роли благодетеля, а когда приезжает по месту назначения, знакомится с дочкой капитана Миронова, Марьей Ивановной. У него вспыхивают чувства к девушке, но у него имеется соперник – офицер Швабрин, персонаж со всех сторон отрицательный, даром, что поначалу друг главного героя. Но основная интрига романа в том, что тут очень некстати начинаются разбойные нападения Емельяна Пугачева, именующего себя государем. Родителей Марьи Ивановны он казнит, Гринева в силу некоторых причин милует. Тот отбывает в надежде привести помощь, а Марья Ивановна остается в руках Швабрина, присягнувшего на верность Пугачеву. Гринев одержим мыслью спасти любимую.

Глаза мои спотыкались об текст «Капитанской дочки» и в этот раз, но дело не в том, что мне было сложно продираться через него, нет – просто сам стиль непривычен и мне решительно не нравится, эти старорусские слова и выражения мне поперек горла. Что касается содержания, ныне оно для меня чересчур наивно, напомнило старую детскую сказку, сохранившую в себе жизненные реалии – ну да, кое-какие персонажи погибают от рук злодея, но принц обязательно спасет заточенную принцессу, принцесса обязательно найдет способ проявить свои благородство и силу характера, даже если до этого их вроде как и не было, родители, которые против неравного брака, непременно изменят свое мнение и благословят женитьбу сына, и повествование закончится в самых учтивых выражениях и вариацией послесловия «и жили они долго и счастливо».

Это все очень мило и трогательно, но достаточно наивно для рассказа о реальной войне. Особенно учитывая то, что опущены подробности этой самой войны. Признаюсь, рассказ по факту меня несколько разочаровал. И дело тут не в моей кровожадности, просто такие подробности оживляют повествование и избавляют его от необходимости быть похожим на байку для детей.

Тем не менее, чтение было нескучным. Просто заставляло снисходительно улыбаться.

Столько слов уже сказано и написано об этом произведении, что я вряд ли скажу что-то новое.
Мне просто всех жалко.
Жалко Ленского за его юную пылкость, за идеалистичность, поэтическую душу, которая его погубила.
Татьяну жалко за то, что она родилась, кажется, не в том месте и не в то время, и никто не понимал ее сдержанной красоты, мечтательности, замкнутости. За то, что была гостеприимной хозяйкой, образцовой графиней, наверняка хорошею женой, жила в городе и была верна мужу, но хотела на свободу, в деревню, в поле, к одиночеству, простору и книгам.
И Онегина тоже жалко. Потому что жить без цели, без мечты, без вообще каких-то якорей - плохо. Жизнь в скуке и праздности мне представляется прямо-таки мучительной. Жить, не испытывая эмоций, когда тебя ничего не трогает и не цепляет - не очень весело. Ну и так некстати через годы вдруг вспыхнувшая любовь к Татьяне еще добавляет драматизма. А вот Татьяне я аплодирую за такую стойкость.

Ладонь порхает по листам, словно на балу, Татьяна; словно осенний листок кротко бьётся в вечернее зажжённое окно.
Листы мелькают под рукой, словно окна: ах, как сладостно кружится сердце на балу от счастья!
Но не было Тани на балу: на неё был наведён лорнет Онегина, словно дуло пистолета, и она выдержала этот взгляд былой любви, прошлого… напрочь, разрушенного.
Так странно: на неё просто навели лорнет, а у неё ранено сердце, словно пуля, выпущенная Онегиным на дуэли, не остановилась, а, подобно тому самому топору из Братьев Карамазовых, о котором говорил чёрт, Ивану, что если его бросить на орбиту Земли, он будет летать как спутник, так и пуля Онегина, словно покинула орбиту искусства, преодолела гравитацию жизни, пронзив, вслед за Ленским, сердце Тани, затем, навылет, на Кавказе, смертельно ранив в грудь самого Онегина (умирая, он думал о Тани своей, и она это чувствовала, видела… задремав на скучном балу), а потом, эта пуля убила и.. Пушкина, а затем и Лермонтова, Гумилёва, пронзив в сумерках на обочине дороги, при расстреле, и он упал душою, бессмертием своим, в мягкую, в росах и звёздах, траву, и, наконец, пуля с жаром вонзилась в грудь Маяковского, затрепетав и успокоившись в ней навсегда: тогда, в той грустной гостинице, были сказаны почти те же слова: но я другому отдана…

Нет, Тани не было на балу.
Листы мелькали под моей рукой, листающей томик Онегина, словно ступеньки.
Да, освещённые окна-ступеньки..
Помните? Вы всё, конечно, помните..(откуда здесь эта строчка Есенина?), как Таня, в своём мучительном, кафкианском сне, убегала от медведя по снегу, её ножка увязла в сугробе, и она там потеряла башмачок… словно Золушка.
Знаете, славно, читая Онегина, сбегая по залитым светом, ступенькам страниц.. обронить письмо, словно туфельку.
Да, женщины теряют туфельки на ступеньках, а мужчины — письма и сердце, на страницах книги.
Или это я один застрял  в 19 веке, душой?
В моей жизни даже дуэль была. Правда.. на газовых пистолетах, и не из-за женщины, а из-за Достоевского: его назвали педофилом и мерзавцем.
Я не смог смириться и вызвал подлеца на дуэль: мы вызвали — я, и алкоголь.

Знаете, мне всегда было сладко представить, как я на дуэли, благородно и гордо, выстреливаю вверх, в синеву (не ранить бы птицу! это кошмар для меня, причинить боль животному. Ах, сколько раз мне потом снилось в кошмаре, как я стреляюсь на дуэли, я.. Александр Сергеевич, в чёрном фраке, в цилиндре и..в джинсах: стреляю в небо — словно я стреляюсь с ангелом —, и на меня падают, один за другим, синички, воробьи, голуби, зяблики даже: какой то конец света: падают птицы и звёзды.
На этой дуэли, я выдержал выстрел подлеца, но.. сам, не успел выстрелить в небо, как я благородно мечтал.
Просто, кто-то вызвал полицию и мы разбежались как школьники, воровавшие яблоки где-то в раю.
Ах, если бы и с Пушкиным так было!

Вы можете себе представить старого Пушкина, или, Пушкина, возвращающегося с дуэли, счастливым?
Это что-то фантастическое: легче представить, как Толстого похищают из Ясной поляны, ночью, инопланетяне.
Так вот, оказавшись с девушкой (назовём её, Таней) в тёмном закоулочке чужого двора, запыхавшиеся и улыбающиеся, словно после ночи любви, прильнув спинами к стене дома, словно к постеленной для нас огромной постели, чьи окна заросли звёздами и небом, как травой, я с улыбкой приподнял пистолет и.. выстрелил.
Правда, одними губами, наведя пистолет себе на висок (а забавная была бы дуэль, да? Дуэль сумасшедших..
Один целится в другого, а другой.. навёл пистолет на себя. Интересно, чисто психологически, каково в этот миг стрелять, первому? Уж не в себя ли, тоже? Ах, дуэль любовников.)
Через миг, ещё толком не отведя пистолет от виска, я с грустной улыбкой, смотря в милые, улыбающиеся глаза девушки, прошептал: Вика..(ну, то есть, Таня), я тебя очень люблю..

Что-то я отвлёкся. Кстати.. а сколько лет было Тане?
Вероятней всего, возраст у Пушкинской Тани, прыгает как солнечный зайчик и почти крылато рифмуется с тем, как в романе сливаются сны Евгения и Тани: по сути, это роман снов, всё самое главное случается как бы на заре снов, в отсвете снов, так что кажется, это сон во сне.
Просто подумалось.. а что, если Тане было 13 лет? Как и её няне, когда её насильно женили на нелюбимом.
Забавно, но быть может возраст Тани мелькает тайно в романе эдаким полтергейстом не случайно, а как бы спиритуалистически: Пушкину ведь тоже было 13 лет, когда он впервые влюбился в Наташу, крепостную и актрису в доме графа Толстого. (Флобер сказал: Мадам Бовари — это я. Пушкин мог также сказать о Татьяне).
Любопытно ещё и то, что в черновиках, Пушкин «пробовал» на роль Татьяны, другое имя. Вот что сохранилось в его черновике: Её сестра, звалась Наташей..
Пушкин, как в магическом кристалле стиха, словно прозревает образ своей будущей жены.
В самом же романе, Пушкин проговаривается в порыве вдохновения:

Сам Пушкин, уже за кадром строки, в письме Вяземскому, говорил, что Таня писала своё письмо в 17 лет.
Но 17-летнюю в те времена не называли бы ребёнком и девочкой, как называли Таню в романе.
Во времена Пушкина, это была норма.. на излёте века: Жуковский влюбился в свою будущую жену, когда ей было 12. (в этом смысле не случайно столько реминисценций на Жуковского в романе).
Курсив возраста нежности присутствует и когда сестрёнка Тани — Оля, флиртует на балу с Онегиным, и Ленский возмущается:

К слову, не понимаю почему этот тонкий момент упустили литературоведы, но именно Оле суждена в той или иной мере судьба Анны Карениной, а не Тане.
Итак, если Тане 13, тогда Оле — 12?
Интересно отметить, что набоковская «Лолита» просто пестрит отсылками к Онегину, начиная от письма матери Лолиты к Гумберту, обыгрывающего письмо Тани, и кончая… последней встречей Гумберта и Ло, когда его душа оказалась у колен подростка, впервые поняв, что сделала с этой девочкой, а эта повзрослевшая девочка (беременная), смотрит на него так строго и кротко, с измученной высоты своего нежного возраста, как Таня на Онегина, в конце: они словно зеркально поменялись местами, как тени на луне: одни, резко укоротились, другие — выросли.
Таня и Лолита, кажется, прожили долгую и мучительную жизнь, выросли душами, а Онегин и Гумберт, кажутся рядом с ними.. совсем мальчишками.

В этом смысле, у Онегина появляется странный адвокат: время. Нежный возраст Тани, которую он фактически пожалел.
Я не говорю о том, что тогда это было нормой, но норма как бы двоилась, как и многое двоится в романе, словно к адском сне, заботливо обставленном зеркалами.
Перечитав Онегина, я с детским изумлением понял, что раньше я совершенно не понимал этих хрестоматийных слов Тани: Но я другому отдана, и буду век ему верна..
В самом силуэте мелодики начальных и последних слов Тани: «но я другому… ему верна», есть какое-то таинственное эхо «Nevermore» из стиха Эдгара По — Ворон.
Не уверен, были ли хоть раз в театре, в опере, у школьной доски… с правильной интонацией произнесены эти слова Тани, в которых, кажется, мерцает вся экзистенциальная трагедия жизни, все оттенки чувств: сознание своей обречённости, счастье видеть любимого, раскаявшегося, нежная тоска воспоминаний, боль мечты…
Эти слова Тани, по своей сакральной силе, равны гамлетовскому: Быть, или не быть.
И для мужчины-актёра, быть может, реальная трагедия, до конца им не осознанная, что он не сможет их произнести на сцене.
Каюсь… я не утерпел, со своей арлекинской душой и попробовал сценически произнести эти слова, сначала наедине, перед зеркалом, перед томиком Пушкина.. и, наконец, перед любимой своей, смотря в её чудесные глаза. цвета крыла ласточки.
Было стыдно. Очень. Любимая, сдерживая улыбку, промолвила, что это напоминает забавную постановку в театре Виктюка.

И даже когда я эти слова понимал раньше, благородно, в духе Достоевского (как понимают многие: верность, русская душа возле раненого в боях мужа..), я всё же не понимал этих слов, а они, на самом деле, имеют обратную, таинственную сторону, как луна.
Мне это вдруг как-то вдруг открылось.. как озарение, когда я припал лицом и губами, к письму от любимой, словно к белым и тёплым коленям.
Любимая моя — замужем. Не за мной, к сожалению…
Есть такой термин — боваризм, в честь героини Флобера, живущей в удушающей атмосфере, сначала, монастыря, а потом и брака: книги для неё, с романтической жизнью, стали дыханием сердца, подобием кислородной маски и не давали ей задохнуться, т.е. примириться с пошлостью и грубостью жизни.
Хотя глупые или наивные люди, сказали бы, что она просто начиталась женских романов.. как Таня.

Хочется раз и навсегда защитить Таню, заслоня её от пошлого и глупого понимания её образа, особенно, в известных строчках:

Нет, Таня вовсе не пустышка, начитавшаяся Ричардсона и Руссо: сама спираль мелодики этого стиха напоминает раскрытие лепестков таинственного цветка, являя нравственное и духовное чудо любви: мы же не говорим о Мастере и Маргарите, что они чего то там начитались? Когда они встретились ранним утром в том сонном и солнечном переулочке — пришла их пора, как и Тане. Это рок, в этом есть некое бессмертие любви, рифма любви и томящихся душ.
Просто мне подумалось.. что Таня Ларина, опередила в этот термине свою французскую сестру (у Тани он многомерней), и термин вполне может называться — Ларизм. Почти — лиризм.
Таня с самого детства была чужая в семье (литературная, 4-я сестра сестёр Бронте,скорее), словно у неё совсем иная природа: она не играет в игры с детьми, не вышивает.. она словно с колыбели томится по нечто туманному, вечному.. сама ещё не понимая по чему именно.
Так ангел с перебитым крылом смотрит в тёмные небеса, на перелётный клин ангелов, летящих куда-то среди звёзд.. а он, несчастный, потерпел крушение на этой странной и холодной Земле.

Таня и правда чуточку не от мира сего: словно лунатик, она вечно проводит время у ночного окошка, где светят звёзды и луна взошла.
Она так трансцендентно естественна у окна, словно оно.. окошко иллюминатора космического корабля: этот звёздный, неземной пейзаж — её исконная родина.
Да, Таня томится по любви, как чуду жизни.
Для неё любовь — это альфа и омега жизни, а всё остальное — лишь мимолётные декорации к ней, начиная от старенькой усадьбы в глубинке России 19 века, и заканчивая миром.

В этом смысле Пушкин не случайно бессознательно сблизил возраст Тани, с возрастом Джульетты (в конце концов, много возрастов томится у нас в душе, как листвы на ветке, как и много душ томится в нашей душе: так, в душе Тани, томится душа Наташи Ростовой: быть может, первый случай прослеженной литературной реинкарнации).
У Тани, как и у Онегина в романе — два возраста: земной и небесный, точнее — метафизический, так что в этом плане споры литераторов — равно бессмысленны.
И пусть не смущает читателей мнимый наив Тани, влюбившейся навеки, в первого «залетевшего» к ней мужчину — Онегина.
В той же мере, только нечуткий читатель может укорять со смехом Ромео, признающегося в «вечной любви» Розалине, за день до того, как он навеки влюбится в Джульетту.
Тут нет противоречия, и это вовсе не ветренность, а, медленно раскрывающийся цветок души, любви.
Это как компас любви, с дрожащими на ветру лепестками стрелок: Ромео ещё не понимает, что «компас» указывает вовсе не на Розалину, а на её имя: сквозная символика образа розы в пьесе Шекспира.

Это удивительно, но 7-й и 8-й стихи третьей главы Онегина, перекликаются со стихом Пушкина — Пророк.
Таня словно простёрта в пустые жизни, и ангел — любовь, открывает ей очи, даёт ей небесный язык (ей дивное письмо), а в её разверстую грудь, вкладывает не угль, пылающий огнём, но — "зерно, которое огнём весны оживлено".
Я веду к тому, что, Танино: но я другому отдана, это почти кантовский императив, но… мучительно и навека сломленный, подобно крылу.
Таня родилась для любви, как Пушкин был рождён для поэзии, цветы сирени для весны.
Представить Таню замужем без любви, с её верностью, всё равно что представить Пушкина, работающего в каменоломне, или Пушкина-инвалида, совершенно парализованного после дуэли.
Это нереально и безумно, трансцендентно, а между тем, именно это мы и видим. Таня — это запряжённый Пегас.

Любовь, озарившаяся в сердце Тани, рождается раз в 100 лет, а может и реже.
Она словно летит в космическом пространстве сквозь звёзды, населённые таинственной жизнью, мимо грустной земли, печальной России…
Любовь Тани, словно летит со световой скоростью, и счастье тому, к кому она прильнёт, ибо обернуться, возвернуться на таких световых скоростях — уже невозможно: это равномерное погружение судьбы и сердца Тани, в тьму, почти космическую, просто потрясает, как и потрясает и то, что в эту обоюдную тьму погружается и сердце того, кто отверг её любовь, словно отверг Рай., в глупости и гордыне неверия.

На самом деле, Пушкин описывает локальный апокалипсис, и даже тот дивный миг, когда Онегин, словно на картине Рембрандта — Блудный сын, склонился у ног Тани (о! Не только телом! — душой, судьбой!!), моля о прощении, кажется, что их разделяют уже тысячи световых лет: мы точно знаем, что это гибель для всех: и Ленский мёртв, и нянечка Тани, и Онегин скоро умрёт (в разговоре с Юзефовичем в 1829 г., Пушкин обмолвился, что Онегин, после участия в восстании Декабристов, будет сослан на Кавказ и там — убит. Это роднит Онегина с Вронским, отправившегося после гибели Анны, на войну), умрёт и Пушкин, не говоря уже о Тане, ибо она — это предтеча Карениной, и ей даже не нужно бросаться под поезд: иной раз бросаются в брак, чуждый душе, как на рельсы.

И как же пронзительно, до слёз, выглядят рисунки Пушкина на полях 10-й главы, не входящей в роман, вместе с путешествием Онегина (к слову, наивно рассматривать эти вещи, как естественную часть романа: есть в них нечто чужеродное: словно орбита Плутона, они пересекают границы романа, покидая его.
По сути, это идеальный образ чистилища, где шумят вечные тёмные волны у скал и где бредят уставшие уста строк, о политике, скуке и смерти) — силуэты повешенных декабристов, но.. боже мой! присмотритесь к силуэтам двух повешенных, отдельно: это же… мужской и женский силуэты! Силуэт Тани!

И скучны уже споры о возрасте генерала, за которого вышла Таня.
Разумеется, он был не старым: Онегин сам обмолвился, что о шалостях в юности с ним. Ещё Цветаева писала о таких 30-летних генералах наполеоновских войн.
Но, сам Пушкин, всей оптикой романа, начиная от кошмарного сна Тани с медведем, до женщины на балу, мимолётным взглядом обернувшейся и увидевшей толстого и несуразного генерала, и заканчивая его карикатурным, пустым образом, когда он с Таней идёт по коридору, ясно говорят о том, что он — приговор для Тани и живой склеп.

Кстати.. вы никогда не думали о том, что в романе, дуэлей было несколько больше?
Не правда ли, письма Тани и Онегина, похожи на метафизическую дуэль между влюблёнными?
Похоже на странный, дивно-кошмарный сон, чуточку не от мира сего… словно два ангела на земле, равно чуждые людям, встретились, но один из них не узнал другого, как в стихе Лермонтова

Они любили друг друга так долго и нежно,
С тоской глубокой и страстью безумно-мятежной!
Но, как враги, избегали признанья и встречи,
И были пусты и хладны их краткие речи

Они расстались в безмолвном и гордом страданье
И милый образ во сне лишь порою видали.
И смерть пришла: наступило за гробом свиданье...
Но в мире новом друг друга они не узнали.

Заметьте, Онегин ведь тоже пытался что-то сердцем припомнить, как и Таня, зарываясь душою в книги, в пыль веков, разврат и веселье света… но потерял себя во всём этом, а когда припомнил что то главное — любовь, было уже поздно.
Не знаю, обращали ли на это внимание литературоведы, но композиция романа.. напоминает «Демона» Лермонтова, только развивается сюжет на земном уровне, всё же мерцая чем-то небесным и адским.
Пушкин нет нет, да проговорится случайно об инфернальности нашего героя: Пушкин просто чудесно обыграл небесную природу Онегина, уже в самом имени его — потому наивны мнения, что роман следовало бы назвать — Татьяна Ларина: Евгений Онегин.. ах, это крылатое, зеркальное — ген, genius, как сказали бы в древней Греции, таинственный Дух, или — Демон, мерцающий в синеве пейзажа имени реки: Онега.
Онегин, отверженный от любви Тани (поистине, она в конце романа преображается в инфернальную богиню Танатос, богиню смерти и скорби), и правда напоминает Демона Лермонтова, низверженного из Рая.
Когда Онегин несётся зимой на конях к своей Тане, по голубому льду на заре, это напоминает.. полёт Демона из поэмы Лермонтова, в голубой тишине среди холода звёзд: и лучших дней воспоминанья, когда он жил в жилище света, пред ним теснилися толпой..

И как я раньше не замечал этих строк в письме Онегина?

Все помнят стихи Пушкина Пора мой друг, пора. Покоя сердце просит!,
Где он пишет обратное: на свете счастья нет, а есть покой и воля..
Но в письме Онегина, Пушкин словно возвышается над собой, как и подобает гению, утверждая  высшую максиму жизни — любовь. Нет ничего важнее и выше её.
И в этом смысле просто поразительна 8 глава, где Пушкин говорит о своей музе, на самом деле, тайной героине романа, прекрасной дриаде, прячущейся с улыбкой за березовыми стволами листов.
Пушкин описывает спиритуализм вдохновения, как бы зачерпывая крылом, синеву и красоту мира, красоту юности своей, лесов, рек и звёзд, всей печальной и таинственной тайны России, и всю эту красоту он сгущает в единый, полупрозрачный силуэт музы, выводя её.. на сцену, на бал, где появляется и Татьяна.
Происходит нечто невероятное: ангелический образ музы, сливается с Таней — в одно, и она волшебно преображается, как бы дивясь самой себе.

В романе,, подобный спиритуализм случается дважды, и во втором случае это просто до мурашек на сердце: муза Пушкина.. входит в Онегина, тоскующего о Тане у камина (в позе врубелевского Демона?), с книжкой в руке — дивной рифмой образа превратившаяся в «магический кристалл» из конца романа, в котором Пушкин в юности смутно прозревал свой роман.
Онегин выпадает из реальности, из романа Пушкина; словно мираж, меж строк мерцают видения о Тане, скитаниях души после смерти и.. меж эти видений, таинственно сквозится одно: лежащий на снегу, убитый юный поэт.
Понимаете? Онегин. в своей тоске по любимой, преодолел себя, как персонажа, он вышел за свои пределы, сбросил маски свои, обнажив душу до бессмертия, узрев смерть своего творца — Пушкина (оптика сна, словно перевернутый бинокль, исказила возраст Пушкина, сделав его юным, но мы то всё понимаем..).
Такого в мире искусства ещё не было..

А что же Таня? Ах, Таня, Таня..
Разве не напоминает вам её жизнь, в пещере чуждого ей брака, с нелюбимым, без детей, жизнь.. Эвридики?
Сойдёт ли ещё раз наш Орфей к своей Эвридике, в ад?
Сойдёт ли уже после смерти, и не важно, будет это во сне молодой Тани, или уже старой, кротко улыбнувшейся во сне, ибо к её ногам, прильнул доверчивый холодок поцелуя её… верного призрака, отказавшегося от рая, ради неё, или Онегин придёт к ней уже в другой жизни, ином воплощении..
Важно лишь то, что у Онегина и Тани, как и у каждого из нас, будет снова шанс на вечную любовь: главное, не упустить его, не оглянуться, словно Орфей, на суету мира или что-то мимолётное, ложное, в себе, словно река в аду, разделяющая тебя с любимым.
Вполне возможно, что русская река Онега, впадает в Стикс, возле которого сидит наш Евгений, тоскуя о свой Татьяне, пуская по реке кораблики писем.

Рисунок Пушкина на полях письма Тани.

Школьная программа несколько отбила любовь к классикам и не потому, что во времена моих школьных лет писатели писали хуже, а сейчас, внезапно, реабилитировались, нет, дело было в учителях. К сожалению, так уж вышло, что моя учительница литературы была...не будет плохо о тех, кто когда-то давно меня чему-то учил, скажу только - грымза страшная! Но это мягко и ласково)
Так вот, в связи с таким вот прошлым к классикам я пришла гораздо позже. И вот решила взяться за мистическую историю.
Что здесь есть? На самом деле - все! И когда говорят "Пушкин наше все!", я подписываюсь под этим высказыванием широко и витиевато!
Несколько героев, но раскрыты так полно, что кажется, будто история повествуется уже несколько сотен страниц. Идея - гениальна! Взывает как и у главного героя, так и у читателя, к желанию узнать тайну расклада - великолепно!
На мой взгляд - одно из самых ярких мистических произведений в данном жанре среди многих мэтров и культовых писателей.
Браво! Рекомендую всем!

Вот заметила небольшую тенденцию в последнее время: начинаешь интересоваться историей - читать книги и смотреть фильмы, так и все на одну и ту же тему получаются. Совсем недавно начала смотреть великолепный сериал Екатерина - в нем много исторических моментов, которые не каждый и по истории знает, и вот пришло время и Пушкина перечитать. И здесь мы окунаемся в историю времен правления Екатерины Великой и одного из важного события - бунт Емельяна Пугачева. Историческая личность, которая была в нашей истории, - довольно неоднозначна. Перечитывая во взрослом возрасте воспринимаешь текст, с учетом тех знаний, которые есть уже и все понятно и ясно, не приходится за каждым фактом обращаться к историческим документам.
В этом небольшом произведении виден труд Александра Сергеевича, который в исторические события вплел в сюжет потомственного дворянина Петра Андреевича Гринёва. Ох и нелегкая выдалась судьба у него, а казалось бы будет жить и не тужить.
В этом произведении нет высокопарных слов Пушкина, текст воспринимается легко. Гринев, Швабрин, Марья Ивановна - эти образы мы помним со школьной скамьи, но честно, подробностей не осталось в памяти. И вновь мы отправляемся с Петром на службу, знакомимся с отъявленным злодеем Швабриным и переживаем трепетные чувства к Маше.
При описании событий Александр Сергеевич не дает оценки ничьим поступкам, оставляет на суд читателя и критиков которые сделают выводы что есть хорошо, а кто заслуживает порицания.

1.
"Мой препод самых строгих правил,
Когда к зачету задавал,
"Онегина" читать заставил,
И взяток он у нас не брал.
Его пример другим наука;
Но, боже мой, какая скука
Все лето с Пушкиным сидеть,
В окно на солнышко глядеть!
Какое тяжкое занятье,
Себя стихами забавлять,
Ни днем, ни ночью не гулять,
Смеются сестры, скачут братья,
А я вздыхаю про себя:
Когда же я прочту тебя!"
2.
Так думала, смотря на список
Что нужно будет прочитать,
Я знала, что конец не близок,
С "Евгения" решив начать,
Я поняла, что была глупой
И что "Онегин" - гениален,
Красив, умен, оригинален,
(не про героя говорю,
про книгу в целом я пою)
Я в школе вроде бы читала,
Произведенье это но...
Но что нам школа? Не дано,
В 13 лет понять Татьяны,
И пусть ровесница она,
Но голова полным полна:
кино, мальчишки, сериалы
Куда мне до ее любви?
Но мои мысли доросли, пожалуй,
До таких вот строк,
Ну что сказать... Один восторг!

Перечитала роман А.С. Пушкина "Евгений Онегин" Что я ещё могу сказать? А вернее, написать... Это книга из школьной жизни, мало кто не читал его в школе, все его изучают.
Не устаю восхищаться романом, он легко, изящно написан. Снова с удовольствием читала строки Пушкина, особенно мне нравится читать о Татьяне. Это одна из моих любимых героинь. Она привлекала меня ещё в школе. Онегин же иногда просто раздражает, особенно в сцене с признанием Татьяны.
Мне очень нравятся лирические отступления поэта, его описания природы. Вообще очень люблю этот роман. Это одно из лучших произведений А.С. Пушкина.