Ваша оценкаНорман Мейлер - один из классиков современной литературы. Всемирную известность Мейлеру принес роман "Нагие и мертвые" (1948).
Роман "Вечера в древности" (Ancient Evenings) - захватывающая по своему размаху попытка воссоздать целый период истории Египта - эпоху Нового царства времен знаменитых 19-20 династий, "династий Рамзесов" (1290-1100 гг. до н.э.). Воин Мененхетет рассказывает своему внуку о походах Рамзеса II Великого против правителя хеттов и битве при Кадеше, о прекрасной, изысканной су...
Жанры
Рейтинг LiveLib
3,9
41 оценка
- 544%
- 422%
- 324%
- 22%
- 17%
Ваша оценкаПрочитали 41Хотят прочитать 284
Рецензии
Аноним10 октября 2014 г.Читать далееНасколько я могу судить, Норман Мейлер не очень известен в среде российских читателей. При этом для американской литературы, да и не только литературы, но и американской культуры 20 века в целом, он фигура во многом знаковая, определяющая и имеющая ореол противоречивости. Уроженец бедняцкого Бруклина, Мейлер закончил Гарвард. Хотел стать инженером, но занялся литературой. В 1944 г. в составе армии США попал на Филиппины и, хотя в боевых действиях участия практически не принимал, впоследствии написал, как утверждается, один из лучших романов о войне – Нагие и мертвые . В послевоенное время играл заметную роль в общественно-политической жизни страны, писал романы и сценарии, занимался журналистикой, стал одним из идеологов движения «битников», участвовал во многих кампаниях, шесть раз женился, злоупотреблял наркотиками и алкоголем и один раз даже попал в психиатрическую лечебницу. Скончался в 2007 г. в преклонном возрасте.
В этом свете факт наличия в библиографии Мейлера романа о эпохах давно минувших может показаться странным и нелогичным для писателя, столь глубоко погруженного в актуальные проблемы своего времени, однако, с другой стороны, это вполне соответствует его экстравагантному и противоречивому характеру. Человек, утверждавший, что способен «исследовать те области сознания, куда другие боятся заглянуть», вряд ли имел возможность избежать обращения к истории человечества, чтобы добраться до глубинных истоков современного сознания, и на этом пути неизбежно должен быть «выйти» на Древний Египет, учитывая огромную роль, которую эта культура сыграла в становлении общечеловеческой цивилизации. У Мейлера такой «выход» произошел интуитивно, почти непреднамеренно:
Мне самому было странно мое увлечение Древним Египтом… вдруг — такое отдаленное прошлое, совершенно иная культура. Я ничего не знал о Древнем Египте, но какой-то инстинкт влек меня к нему…
Пытаясь охарактеризовать «Вечера в древности» в нескольких словах, трудно обойтись без заезженных литературоведческих штампов, однако в этом случае каждый из них точен как никогда: это исключительно сложное, многоплановое, многомерное произведение, наполненное огромным множеством смыслов, подтекстов и мифологем. Грандиозный сплав художественного сюжета и истории; мифов и психологии; мистики и жестокого натурализма. Роман с невероятно сложной структурой, в рамках которой автор сплетает в единый лабиринт разные пространственно-временные слои, и чтобы в них ориентироваться, необходимо обладать недюжинной концентрацией внимания. Книга с намеренно противоречивой эстетикой, где привычное для нас романтическое очарование древнеегипетской истории разбивается об описание явлений низменных, аморальных, отвратительных. Наконец, это не больше, не меньше, чем попытка примерить на себя мировосприятие древних египтян, проникнуть в их психологию, рассказать об опыте мифологического мироощущения от первого лица, и именно здесь Мейлер выступил новатором, в отличие от большинства прочих авторов, которые рассказывают о египтянах так же, как мы рассматривать их фрески – со стороны.Отправную точку повествования определить непросто. Фабульное время берет начало в момент рождения протагониста по имени Менехетет Первый – египетского царедворца, военачальника, мага, человека, который открыл способ раз за разом рождаться в новом теле, сохраняя память о прошлых существованиях. Большая часть романа посвящена событиям его первой жизни, имевшей место во времена правления фараона Рамзеса II – один из самых блистательных периодов древнеегипетской истории, когда власть нильского царства простиралась от Нубии до северной Сирии, повсеместно возводились дворцы и храмы, золото и иные богатства полноводной рекой текли в пределы Двух Земель, и божественность фараона была непререкаемой.
Само повествование, однако, начинается вовсе не с этого. Первым начинает звучать голос правнука и тезки протагониста – Мененхетета Второго, вернее, даже не его голос, а голос его посмертного двойника «Ка» - одной из семи душ, которыми, согласно поверьям египтян, был наделен каждый человек. Появившись из недр Великой Пирамиды Хеопса, душа следует через Город Мертвых в гробницу, где похоронен ее хозяин, и там встречает «Ка» своего прадеда, который силой своего разума и памяти ведет его по удивительному пути через лабиринт истории и мифологии в Херет-Нечер или Дуат – Страну Мертвых.
Иван Ефремов в замечательном романе Таис Афинская писал так:
Чем глубже во тьму веков, тем темнее было вокруг человека и в его душе. Тьма эта отражалась во всех его чувствах и мыслях. Бесчисленные звери угрожали ему. Находясь во власти случая, он даже не понимал судьбы, как понимаем ее мы, эллины. Каждый миг мог быть последним. Нескончаемой чередой шли перед ним ежечасные боги – звери, деревья, камни, ручьи и реки.Боги Египта были рождены самой его землей – узкой плодородной полоской по берегам Нила, стиснутого с обеих сторон бескрайней пустыней. Там сформировались и жили их образы и мифы о них, протекала их история. Так, в борьбе двух гиппопотамов в болоте люди видели извечный поединок Гора и Сета; Нил разливался и дарил живительную силу полям, после чего приходила сушь и голод – Осирис умирал и уходил в Дуат, чтобы с новым природным циклом возродиться; и плакала Исида, ища возлюбленного супруга; солнечная ладья Ра ежедневно проплывала по безоблачному небу, опаляя истрескавшуюся землю. Боги окружали человека, и сама его жизнь была чередой повторений их поступков, сотканных их любви и ненависти, верности и предательства, мести и прощения. Так рассказывал призрак Мененхетета Первого призраку своего правнука, и их общая память постепенно вызывала из небытия подтверждение – события их жизни, в частности той единственной ночи, которую они, вместе с родителями маленького Мени Второго, провели во дворце в Мемфисе по приглашению фараона Рамзеса IV, чтобы отпраздновать Праздник Свиньи – единственное время в году, когда требуется говорить только правду, на поверхность всплывают самые сокровенные и низменные мысли, и все тайны обнажаются.
Именно там поведал Мененхетет Первый о своей первой жизни при Рамзесе II – за 180 лет до Ночи Свиньи. Рамзес II! Герой древности, фараон, царствовавший 64 года, победитель хеттов в битве при Кадеше, правитель, при котором Египет достиг наибольшего могущества. Таким его представляет история, но другим предстает он у Мейлера – человеком бесстрашным в битве, но скованным ужасом пред богами, человеком тщеславным и обуреваемым страстями, жестоким и неблагодарным, разрушающим жизни тех, на кого пала тень его существования. В то же время он – Добрый и Великий Бог, от него зависят разливы Нила, в нем пребывают другие боги и через него выражают свою волю. Его мужская сила – символ и залог процветания Двух Земель. Вместе со своим фараоном Мененхетет прошел весь путь от простого колесничего до Командующего всеми войсками, бок о бок с ним бился при Кадеше, присматривал за Садами Уединенных – царским гаремом, – служил царице Нефертари и второй царице – хеттской принцессе Маатхорнефруре. Участвовал в дворцовых интригах и заговорах, был свидетелем тайных магических обрядов и торжественных праздничных ритуалов. Любил и ненавидел, предавал и был жертвой несправедливости. Вся часть повествования, посвященная его первой жизни – это фундамент романа, многомерная историческая, мифопоэтическая, психологическая картина жизни Древнего Египта.
Была в египетском пантеоне богиня Маат, олицетворявшая истину, справедливость, принцип равновесия, неоднократно упоминаемый в романе. Этому принципу подчинено в нем практически всё: отсюда антагонизм в каждом действии, событии, образе. Битва при Кадеше – не только момент славы Рамзеса II, но и страшные картины кровавого безумия, нечеловеческой жестокости, каннибализма. Фараон, на рассвете совершающий омовение в священном пруду – это Древний Египет. Но и пьяный простолюдин, валяющийся в отбросах на окраине города, - тоже Древний Египет. Не только величие и золото храмов, дворцов и обелисков – но и грязь, нищета, болезни нильских деревень, страдания рабов в каменоломнях и рудниках. Не только дым благовоний и ароматы умащений – но и зловоние нильского ила, гниющего под солнечными лучами. Не только благородство и утонченность аристократов – но и их распущенность, похотливость, неистребимая склонность к инцесту. Ничто не является до конца определенным, во всем присутствует обратная сторона. Где Хор – там и Сет. И в человеческой жизни находится место всему.
В книге много секса, достаточно много для того, чтобы отвратить от нее слишком чувствительного читателя. Но и это неспроста: у Мейлера секс – источник жизненной силы, залог непрерывности бытия, средство продолжения не только жизни так таковой, но и связанных с нею памяти, сознания, мудрости. Не случайно Мененхетет может возродиться в новом теле только при условии наступления смерти в момент наивысшего сексуального экстаза. Созидательная сексуальная энергия так же подвержена законам ритма, как смена времен года, наступление разливов Нила, смерть и возрождение в царстве мертвых. Вряд ли есть смысл пенять Мейлеру за излишний натурализм в описании любовных утех, ибо нет ничего более уравнивающего людей, чем сексуальное влечение, противостоять которому не могут ни рабы, ни фараоны с царицами, ни даже сами Боги.
Рассказывать об этой книге можно бесконечно, потому что спор с вечностью заложен в саму ее основу. Египтяне верили в нерушимость своей земли, своих Богов, власти фараона и храмов. Норман Мейлер попытался показать, что только общее человеческое сознание и общая память имеют непрерывную природу. Всему прочему суждено истлеть, и даже пирамиды не вечны, что бы там ни говорили. Но память о великой древней цивилизации будет жить еще много веков, я уверен. И такие попытки ее осмыслить и проникнуть в ее суть, как эта книга – тоже наше общее культурное достояние, наряду с самыми фундаментальными научными трудами. Мейлер писал «Вечера в древности» десять лет, и хотя этому роману вряд ли суждено обрести массовую популярность, он заслуживает самого внимательного прочтения и осмысления.
Мы плывем через едва различимые пределы, омываемые зыбью времени. Мы бороздим поля притяжения. Прошлое и будущее сходятся на границах сталкивающихся грозовых облаков, и наши мертвые сердца живут среди молний в ранах наших Богов.581,6K
Аноним11 октября 2014 г.Читать далееСмерть как начало - это могло бы звучать абсурдно, если бы не было довольно популярным ходом в литературе. С единственным отличием - начало романа у Мейлера выглядит естественным и оправданным, потому что мало какой народ придавал такое значение смерти и окружал её такой бурной деятельностью, как египтяне. Впрочем, "Вечера в древности" - это не блуждание в "сумрачном лесу" а-ля Данте, это жаркое дыхание, биение пульса, бурление страстей, это жизнь во всех её возвышенных, а скорее низменных проявлениях.
Такие книги сложно классифицировать - не всякое произведение о прошлом является историческим романом. История не более чем отправная точка, заданные координаты, всё что творится далее - предельный субъективизм и авторская интерпретация. Она может путать даты и события, вводить в центр вымышленных персонажей, она может описывать то, чего не существовало, и умалчивать о том, что было. Но при этом это настолько детально проработанный мир, настолько спаянное в единый организм материальное и духовное, что по силе и яркости изображения, по точности чувств и мыслей он перекрывает классическое "исторический роман как цепочка реальных событий". Чтобы написать, что "А произошло после В", достаточно мало-мальского чтения книг по истории. Чтобы создать целый мир, вышедший из головы человека другой эпохи, который чувствует, мыслит, видит иначе, нужно не просто проработать чёртову тучу источников того времени и научной литературы, но и обладать каким-то совершенно особым умением понимать иное. Как в задорном и хулиганистом "Флэшмене" Фрейзера, как в мрачных "Мираклях" Яневского, как в пока загадочном для меня романе Янчара. И вот к этому списку добавилась ещё одна книга.
"Вечера в древности" - это шкатулка с множеством секретов. И нелинейная структура - это, наверное, ещё самое простое, с чем сталкивается читатель. Воспоминания о жизни героя и его знаменитого прадеда, а ныне проводника по загробному миру, сопровождается таким неприкрытым физиологизмом, что от описания процесса вытаскивания мозга перед бальзамированием или полусохранившейся мумии начинает вполне реально мутить (вот она, сила слова), а обилие и... гхм... разнообразие "сцен сексуального характера" может вызвать возмущение излишне тонкой натуры. Да, Норман Мейлер здесь в своей стихии - шокировать и возмущать читателя, привыкшего к чаще всего бесполой классике. Но опять-таки ни в одной другой книге физиологизм не выглядел бы более оправданным (ну может, только у Генри Миллера; чёрт, да у них даже фамилии созвучны) - и с точки зрения показа неприглаженной изнанки жизни и с точки зрения людей описываемой эпохи. Но самый сложный секрет - это, наверное, попытка изобразить безграничность человеческого сознания, способность беспрепятственно входить в чужие мысли, ощущать себя одновременно и богом, и человеком, и прошлым, и будущим. В этом смысле эпиграф предельно точно отражает суть романа.
И, наконец, я, как и Мейлер, немного занималась египетским языком. И то, как он сумел обыграть классические жанры и сюжеты литературы и многозначность египетских слов - это просто гениально.
411,1K
Аноним12 октября 2014 г.Читать далееСреди молний в ранах Богов
О Египет! Древний и загадочный, как Марс, яркий и неистовый, как солнце, радость Ра.
О Египет! Кузница Богов, которых ты понимал лучше, чем человека.
О Египет! Вечное тело фараона, его двойник-ка, его душа-ба, его дух-ах, его тень, его сердце, его тайное имя.Как мало мы тебя знаем и сколь многому обязаны! Прости, что не сумели сохранить великолепие твоих храмов и золото твоих пирамид. Прости, что больше не молимся твоим звероголовым Богам и божественным фараонам. Прости, что больше не верим в бессмертие так, как верил ты — со всей страстью юного и бесстрашного человечества. Лишь иногда, перелистывая ту или другую книгу, мы вдруг очарованно замираем — перед нами возникает твой великий образ; и тогда мы бежим по бумажному песку, плывем в папирусной лодке навстречу восходящему светилу, такому чистому и всеобъемлющему. Подобно тому как много путешествовавший человек на закате дней посещает места детства и юности, так мы, люди заката, неизменно возвращаемся к тебе, дабы еще раз испытать это пьянящее чувство — свет нового мира, зарю человечества.
И тогда вскипает наша кровь — лишь на мгновение, но достаточное, чтобы почувствовать всю ее древнюю силу. Ибо не тепленькая водичка Нила текла в жилах египтянина, но яростная стихия солнца, воля самозданного Атума. Повинуясь ей, воин вкушал плоть поверженного врага, царь входил в чресла своего колесничего, жрец читал мысли других и вспоминал прошлые жизни. Нам это кажется мистикой, небылицей, плодом нездоровой фантазии. Слишком многого мы лишились, слишком многое обменяли на научно-технический прогресс, просвещенный рационализм, христианскую мораль и заботу о материальном благополучии. Но забудем на минуту о комфорте наших кондиционированных домов, вдохнем полной грудью жгучий воздух первородного Египта — разве покажется нам что-то чрезмерным, надуманным, нездоровым там, где тела выкованы из меди, где Боги ходят среди людей, где жизнь — лишь краткий миг перед посмертной вечностью? Нет, это вся наша цивилизация — лишь краткий миг перед вечностью…
Несомненно, сам Египет — и есть главный герой этой книги. Но также: Рамсес Второй — Сетепенра-Усермаатра, один из величайших фараонов в истории, живой Бог, воплощение Хора, победитель народов, строитель городов, дворцов и храмов, отец сотен детей, легендарный Сезострис, поэтический Озимандий, более полувека правивший мировой державой. О Нем помнят уже тридцать два столетия. Кто мы перед этим колоссом в вечности? На Него, как на солнце, нельзя смотреть в упор. Поэтому Он предстает перед нами в рассказе своего бывшего колесничего, старого Мененхетета, вспоминающего из своей четвертой жизни свою первую жизнь. Точнее, этот рассказ передает нам шестилетний мальчик, правнук Мененхетета, в полудремотном состоянии оказавшийся способным воспринять мысли своего прадеда. Еще точнее, этот рассказ вспоминает ка мальчика, умершего в двадцатишестилетнем возрасте, через тысячу лет пробудившееся в своей гробнице, посреди чуждого эллинистического Египта. Только через такую сложную систему зеркал нам становится доступен божественный отблеск великого фараона, только уменьшив настолько мы можем взглянуть в Его глаза, мысли, чувства. Исида свидетель, иначе никак.
Мы стараемся жить в середине, вдали от опасных крайностей. Греки, основоположники западной цивилизации, заповедали нам «знать меру». Египтянин не ценил меры, но уважал равновесие — Маат. Равновесие двух сил в смертельной схватке; канатоходца над пропастью; пустыни и реки. Тонкая, не толще лезвия, граница — вот где жил и ощущал себя египтянин. Весь Египет представлялся ему рубежом — между миром людей и царством мертвых; фараон был мембраной между Богами и смертными; слово было рубиконом между вещью и волей говорившего. Поэтому Египет — родина европейской магии. Но равновесие для египтянина имело более важное, чем любые прикладные, свойство. Оно гармонизировало его сердце. Эта гармония натянутого лука, о которой у нас вспомнил только Ницше, позволяла одинаково прославлять «доброго» Осириса и «злого» Сета, вверяя обоим концам прямую стрелу свой судьбы. Правильно выпущенная стрела превращалась в молнию и могла ранить даже Богов. Можно ли даже надеяться на это сегодня, вдали от грозовых туч и Их жилищ? Мы убиваем только самих себя.
Тысяча и одна ночь понадобилась Шахерезаде, чтобы влить в уши султана живую душу арабского Востока. Рассвет неумолим — он не считается с царями поздних народов. Но фараон Древнего Египта мог повелевать и Хепри. Солнечный скарабей замешкался, и мы стали свидетелями одной невероятно долгой ночи, в течение которой и была рассказана вся эта история — сто восемьдесят лет одиночества колесничего Мененхетета — человека с четырьмя жизнями, и шестьдесят пять лет царствования Рамсеса Второго — Бога с четырнадцатью душами. А кроме того история Его цариц и наложниц, и история его жен, одновременно матерей, ибо рождался Мененхетет от самого себя же. А еще история битвы при Кадеше, история битвы Хора и Сета и история выбора Рамсеса Девятого, у которого давно уже не было никакого выбора. И все это, словно в картуше, в обрамлении золотого Египта, в эпоху наивысшей славы его Богов.
Все на свете боится времени, а время боится пирамид. Но пуще пирамид время боится книг, способных и через тысячелетия пробуждать к жизни образы ушедших царств. Книги обманывают прямолинейное время, как обманывал Богов одного за другим мудрый Тот, изобретатель письменности. Сами подвластные тлену, они, словно эстафету, перебрасывают память через века и от культуры к культуре. Пусть что-то теряется безвозвратно, пусть многое приходится воображать и домысливать — главное остается неизменным: восхищение прошлым и желание поведать о нем будущему. Эта книга — кирпичик в настоящей пирамиде-памяти Древнего Египта. Пускай он заложен в нашу, закатную, эпоху, но и на закате сверкают молнии…
38957
Цитаты
- Аноним10 октября 2014 г.
Единственное лекарство от несправедливости — другая несправедливость, совершенная для исправления первой — и пусть река смоет дурную кровь.
8696
Подборки с этой книгой
Исторический роман: ДРЕВНИЙ МИР
- 128 книг
Исторические романы
- 365 книг
Древний Египет
- 50 книг
Еврейские авторы в мировой литературе
- 363 книги
Библиотека Трактира "Чердак".
- 4 710 книг
Другие издания
