Прощай оружие. Старик и море. Праздник, который всегда с тобой. Рассказы

Хемингуэй. Сколько восторженных слов я слышала об этом авторе. Ровно столько же я слышала криков «Классика! Обязательно к прочтению! Шедевр на все времена!» об этой книге. И это меня несколько напрягало. Во многом потому, что школа привила мне стойкое отвращение к классике, и к каждой книге с такой маркой я отношусь с подозрением. «Старик и море» не стал исключением.
И действительно бурного восторга книга не вызвала. Но впечатление произвела, и довольно глубокое. Несмотря на небольшой размер, в ней чувствуется что-то монументальное, что-то, что оставляет след в душе. Что-то, что, как мне кажется, останется во мне надолго. Это огромный плюс книги.
Однако это нечто весьма депрессивное. Навевающее столь же монументальную грусть, которая ещё очень нескоро выветрилась из меня. Так что перечитывать я её не буду.

Когда читаешь "Праздник,который всегда с тобой", создается ощущение, что ты сидишь в ресторанчике,скрытым под кроной деревьев в теплый весенний день. А на заднем фоне,сама собой , начинает играть французская музыка и пахнет круассанами... Казалось бы, нет ничего более скучного,чем описывать обычный день,неделю или год жизни человека. По сути, в книге нет лихо закрученного сюжета, экшна или хитросплетения судеб. Хотя,нет. Хитросплетения здесь,как раз-таки,в достатке. Хэмингуэй описывает свою жизнь,далеко не богатую,как оказалось. Встречи с интересными людьми и разговоры с ними. Мысли о Париже и его обитателях, мысли о жизни и судьбах. И все это написано таким простым и "человеческим " языком,доступным каждому, от которого становится тепло на душе и ты воспринимаешь автора как "своего". Обязательно к прочтению

На всякий случай: выложил рецензию так же на букмикс - не пугайтесь, не кричите, что украл.

С Благодарностью к Брендану Перри, давшему название,

и группе The Seekers, подаривших одноимённой песней лирическую ноту.

Итак, одно время Эрнест Хемингуэй жил с женой (которой из?) в Париже. Там он занимался ровно тем же, чем занимался всю свою жизнь: много и с удовольствием пил, слонялся по "городам и весям", интересовался определёнными видами спорта, вёл пустые разговоры с коллегами-литераторами и прочим людом, читал книги, и много, много писал - и всё это показалось ему настолько значимым, что он решил облагодетельствовать нас рассказом о тех днях, хотя чуть менее тридцати лет назад он уже огорошил мир сочинением подобного рода, а именно - романом "Зелёные холмы Африки". Идентичные по духу, эти два сочинения отличаются друг от друга литературной составляющей, ибо "Праздник" оказывается едва ли не единственным сочинением господина Хемингуэя, которое можно читать без рвотных позывов. Впрочем, Хемингуэй никогда и не был интересен своей литературной составляющей, которая всегда находилась у него на уровне пола. Был один случай: я решил освежить своё не-знание английского, решив для этих целей почитать в оригинале "Грозовой перевал" (прекрасное, должен сказать, занятие), а чуть позже открыл сборник Хемингуэя "Men Without Women". Не знаю, почему я не рассмеялся вслух, но в душе я ликовал, охваченный бурным весельем от этого разительного контраста, ибо в сравнение с сочинением госпожи Бронте сочинение господина Хемингуэя казалось, в лучшем случае, сочинением третьеклассника, пишущего о том, как он провёл лето. О литературной сотавляющей книг Хемингуэя нужно сказать ещё пару слов, ведь хотя я и выделил слог "Праздника", - действительно обладающий претензией на некоторую приятность, - среди других сочинений Хемингуэя, но всё же нужно понять, что он не выше сочинения любого талантливого писателя. На эту тему можно привести интересное замечание, что русская литература непроизвольно унизила Хемингуэя в его стараниях писать просто, лаконично, глубоко и метко, то есть в освоении такого метода письма, которому он, по его собственным словам, учился всю жизнь. Я намекаю на дневниковую прозу Марины Цветаевой, относящую приблизительно к 20-м годам прошлого века, соответственно. Оказалось, что умелое сочетание односложных предложений вроде: "Иду. Курю. Стреляют.", - которые неожиданно лопаются подобно древесным почкам, прорываясь привычными "полновесными" предложениями, с этими самыми "полновесными", но порой столь же краткими, эскизными, да вкупе с намётаным глазом могут иметь не только большую смысловую нагрузку, но и обладать большей литературной ценностью с чисто технической стороны ("Говорящий - мастеровой, чёрный, глаза, как угли, чернобородый, что-то от ласкового Пугачёва. Жутковат и приятен. Беседуем. Жалуется на сыновей...").
Возвращаясь к теме "Праздника", идейное наполнение которого, как мне кажется, я уже исчерпывающе описал в самом начале этого скромного отзыва, не могу не затронуть тему искренности написанного. Понимаете, в советское время истерия по Хемингуэю диктовала вполне одностороннее к нему отношение. У меня, например, есть издание его сочинений года, если не ошибаюсь, 80-го. Там в предисловии автор (если не ошибаюсь, женщина), не выдержав, переходит, что не обычно для советских предисловий, на заглавные буквы, по ней: Хемингуэй является примером НАСТОЯЩЕГО МУЖЧИНЫ. Так же я брал в библиотеке книгу о Хемингуэе 60-х годов - ещё более розовую, востоженную, согласно которой чуть ли не единственным недостатком Хемингуэя было то, что он не встал на путь революционного марксизма, хотя и часто одобрителльно отзывался о революции (сравните с мнением Джойса) и отсутствие в раннем творчестве неких социальных обобщений, в остальном - благороднейшая душа. Была там и глава о "Празднике". Кроме нежных вздохов из неё можно было вынести, что возвышенный дух Хемингуэя, влившись в среду буржуазных эстетов, быстро раскусил их, преодолел соблазн слиться с ними и развенчал всех этих прожигателей жизни в своем творчестве (высказалась(?) автор книги и о Хаксли, который выразил мнение о Хемингуэе приблизительно следующими словами: возникает чувство, что Хемингуэй в своём творчестве стремится показаться большим тупицей, чем есть на самом деле. Хемингуэй, конечно, в ответ "развенчал" Хаксли, иронизируя над ним в каком-то ответном сочинении. Не знаю, буду ли я писать отзыв на эту книгу, ибо не успел дочитать около 80-ти страниц, да и в первой её главе, по старости лет, отсутствовали многие страницы, поэтому размышление о Хаксли вставлю в виде дополнения в конце). Возвращаясь, спрашиваю: а было ли это развенчание? Видите ли, ощущение самодовольства в текстах Хемингуэя - дело привычное, "Праздник" же в этом смысле содержит какую-то раздробленность: дикое самодовольство и догматический тон мешаются с робостью, тихостью (чего стоят высказывания типа: Я увидел тебя красотка. Теперь ты принадлежишь мне, и Париж принадлежит мне and now the whole world is my personal bitch, я принадлежу этому блокноту). Это хорошо видно на примере Гертруды Стайн, рассказ о которой есть как в "Празднике", так и в "Холмах". Заранее извиняюсь, но я сейчас приведу большой отрывок из Хемингуевской биографии за авторством Чертанова, ибо он важен для понимания моей мысли, а вы, если есть желание, сравните его с эпизодом из "Праздника", ведь в нём, за тишайшими жестами и словами часто проскальзывает затаёное недовольство, равно как и чувство собственного превосходства:
Другой конфликт, заочный, случился летом — осенью 1933 года с Гертрудой Стайн, опубликовавшей «Автобиографию Элис Б. Токлас»: "Хемингуэй завистлив, злобен, корыстен, не выносит соперников, сноб, карьерист..." <...> Хемингуэй в интервью Арнольду Гингричу высказался о Стайн умеренно, признав, что научился у нее и Паунда «некоторым элементам технического мастерства», но спустя год в книге «Зеленые холмы Африки» охарактеризовал ее творчество как «книжонки мерзкой бабы, которой ты помог напечататься, а она в благодарность тебя же сопляком обзывает». «Досадно, что она весь свой талант разменяла на злобу, пустую болтовню и саморекламу. <…> И знаешь, что забавно, — ей никогда не удавались диалоги. Получалось просто ужасно. Она научилась у меня и использовала это в своей книжке. Раньше она так не писала. С тех пор она уже не могла мне простить, что научилась этому у меня, и боялась, как бы читатели не сообразили, что к чему, вот и напустилась на меня». (Это был смягченный вариант — сперва он просто назвал Гертруду сукой («суки» и «педики» были все, кто его ругал) — но Перкинс уговорил фрагмент переделать.) В 1958-м Хемингуэй сформулирует эту мысль интеллигентнее: Гертруда «написала довольно длинно и довольно неточно о своем влиянии на мою работу. Ей это было необходимо сделать после того, как она научилась писать диалог по книге, названной „И восходит солнце“. Я к ней очень хорошо относился и считал, что это прекрасно, раз она научилась писать диалог».
Или возьмём Фицджеральда (мне не очень нравятся его темы, но, в отличие от Хемингуэя, его писательский талант несомненен). Книга 66-го года описывает их как двух преданнейших друзей, и в "Празднике" Хемингуэй всё так же пристрасно рассуждает о покойном Фицджеральде, мол, скорбит сердцем о попусту растраченном таланте друга. Но вот читаешь биографию Фицджеральда за авторством Ливерганта, и просто поражаешься, как отвратительно пользовался Хемингуэй Фицджеральдом, да и вообще, что это была за дружба. Да это прямо видно из "Праздника" - это же просто унижение чести и достоинства (впрочем, из уже упоминаемой биографии видно, что такое было и при жизни Ф., которому раз пришлось просить Х. убрать из текста отрывок о нём).
Закончим на теме литературы. Хемингуэй в отношении искусства - догматик, совершенно не признающий иного подхода к творческому процессу, если последний отличен от его канонов, чем и напоминает Максима Горького. Рассуждения о Достоевском в "Празднике" и Толстом в "Холмах" смешны именно своим менторским тоном. Создаётся впечатление, что два малоизвестных писателя из дремучей России принесли великому авторитету Хемингуэю на одобрение свои рукописи, и последний, скрепя сердце, дал добро. Достоевский, согласно Х., пишет плохо, а воздействие оказывает сильное. Я же думаю, что худое дерево ни с того ни с сего хорошего плода не приносит, а если принесло, значит оно не было таким худым, как о нём думали. Стиль Достоевского необычен, но он прекрасен, он такой, как нужно, чтобы не только не мешать силе воздействия, а, напротив, усиливать её. В каком-то смысле Достоевский напоминает Скрябина, сломавшего привычные каноны, но оставшегося в сфере привычного искусства, в то время как всякие модернисты оказываются ближе к Стравинскому, ибо ушли дальше. О Толстом особенно забавно, ибо Х. понёс околесицу о том, как благотворен для писателя военный опыт (Хотелось сказать: ой, господин военный корреспондент, успокойтесь), сейчас же те, кто пороху не нюхал, пишут, мол, какие-то левые фантазии (надеюсь сейчас, когда у нас есть военные стихи Владимира Семёновича Высоцкого, такие идейки никого не вдохновят). Ну да, кому ж судить о таких материях, как не господину Хэ?
P.S.
Обещанный отрывок о Хеме, подтрунивающем над Хаксли:
Должен сказать, что Хемингуэй, подтрунивающий над Хаксли — это сильно. Весьма сильно. Как если бы Буковски подтрунивал над Борхесом, - причём, по мнению народных масс, если бы подобное и в самом деле имело место быть, ему это удалось. И не столько попытки Хемингуэя иронизировать над стариной Олдосом, сколь то, что автор книги, - некая (?) Зильма Маянц, - топит за Хемингуэя и топит Хаксли (для Олдоса у неё уже был портрет: «Можно любить свою работу писателя, презирать «ценности» буржуазной цивилизации (условно-мифических ананасов с рябчиками?), но в то же время снобистски презирать и всех тех, кто не принадлежит к элите «высоколобых» - аристократов духа, равнодушных к граду и миру к миру и людям. Таков Олдос Хаксли.» Рядом с портретом Хаксли, - достойное соседство! - схожие зарисовки Киплинга и Кафки, показывающие их писательскую «ограниченность» - у всех изъян! Но не всё так мрачно, - по мнению автора книги, - ибо, по её же мнению, «им всем и многим другим противостоит Хемингуэй с его здоровым гуманизмом и демократизмом». Всё, дамы и господа, я вынужден вас поздравить — Хемингуэй спас мировую культуру, вытянул, так сказать, из клоаки всех этих гадких утят типа Кафки и Киплинга и иже с ними. К сожалению, следующие страницы были вырваны, поэтому конец этого замечательного фарса (скорей-карету-мне-карету) остался от меня скрытым.), ну так вот, то, что старушка Зильма на стороне Хемингуэя против сноба Хаксли, видится мне всё тем же привычным самоупоенным весёленьким бунтом низов (да, я не верю в народ — я читал Шаламова), бессознательной попыткой обосновать свой кусок пирога, утвердить себя в этом прекрасном и яростном мире, создать себе твёрдую почву, уверившись, что те, кто наверху — зажравшиеся глупцы, а мы, хотя и в нестираных подштанниках (уже упоминавшийся товарищ Буковски даёт нам интересный пример тех, кто возлюбил свою вонь: когда какая-то барышня брала у него интервью, и что-то у них незаладилось, так он поднял свои ножки, задрыгал ими на неё, завизжал — старый сморщенный бутус— всё это было бы так мерзко, если бы не было так смешно), летаем несоизмеримо выше их, и пускай они думают, что они и есть истинные патриции, а мы всего лишь жалкие плебеи, - мы будем смеяться над ними, ибо мы-то знаем… Кстати, вы знали - «богатые — скучный народ». Так говорил Хемингуэй. И так названа отдельная глава книги. Прости нас, Джон Голсуорси.

Начать, пожалуй, нужно с того, что я совсем другого от книги ожидала. По неизвестным причинам, я решила, что Париж Хемингуэя схож с Парижем Кортасара. Почему я так думала и кто навеял мне эти мысли - остается неизвестным.
И, все-таки, нужно сказать, что Париж Хемингуэя тоже впечатляет. Я, в целом, не знаток его творчества. Читала, но слог казался мне немного неприятным и читалось тяжело. Но этого абсолютно нет в "Празднике..". Книга настолько легкая и настолько светлая, что даже не верится, что её автор Хемингуэй. Осколки воспоминаний, пусть и немного путанные, погружают в атмосферу, которую и в самом деле можно назвать праздничной. Особенно меня удивило то, что такая светлая книга была написана в такой мрачный период из жизни писателя, когда он был надломлен болезнью, а в последствии, и лечением.
Мне кажется, что эта именно так книга, с который стоит начать, если хочется полюбить этого автора. Теперь хочется почитать и другие его работы, чтобы заново открыть его творчество для себя.

После Каннингема читать Хемингуэя очень забавно. Очень уж велик контраст. Каннингем с его текстом несколько зыбким, фиксирующий полупроявленные и неясные колебания внутреннего мира — и Хемингуэй, где повествование идёт о внешнем, и всё внутреннее выражается через внешнее, где мир ясен, безжалостен и прост. Старик ходит в море, старик ловит рыбу, ему не везёт, и вот он выходит в море снова. Небольшая история про борьбу, про упорство и про человеческую жизнь. Думаю, смысл был именно в этом. Намеренно не читал статей и рецензий, но представляю, в какую сторону можно развивать мысль.
Мне же текст напомнил одну статью, написанную охотником. Тот рассуждал о том, что охоту сравнивают с войной — мол, это такой способ выплеснуть агрессию и желание убивать. По его же мнению, к войне гораздо ближе спорт, а охота — она про другое, и исторически была про другое; охотник относился к зверю как к родственнику, уважал его и считал себе равным. Вот именно этот подход описывает Хемингуэй:

Это колесо жизни, некий закон, в котором все пребывают и с которым смиряются; в нём нет ненависти, но есть очень, очень своеобразная любовь.

Меня занимает вопрос насилия — неизбежности насилия, правомерности насилия — и я ощущаю определённую правду в этом взгляде на мир. Он всегда гипнотизирует меня.

И нет, с моей точки зрения, это не «неправильно». За этим стоит очень важная правда, такая, от которой нельзя просто отмахнуться. То, что я знаю как настоящую жизнь, что отличается от вечного виртуального путешествия под сводами собственного черепа в искусственной и малозаметной среде — оно именно здесь. И это не борьба, в смысле, не война; война — у тех, кто называет море el maro и воспринимает его как соперника; а старик называет его la maro. В отношениях старика с рыбой много действительного уважения и любви; куда больше, чем во взгляде на эту рыбу появляющихся в конце повести туристов (цивилизованных, чистых и, вполне вероятно, не едящих мяса). Чтобы любить, нужно знать — и быть рядом, быть частью мира. Так же нельзя любить мир в принципе, сбежав от него и заперевшись где-нибудь; чтобы его любить, нужно выйти к нему и быть в нём.
И всё же это сопряжено с насилием. Это колесо сансары со всем прилагающимся к нему (см. концепт «страдание»).
Я не люблю насилия. Но я верю Сантьяго. И не испытываю злости.
Немножко слишком лично получилось, да? Но это важный для меня вопрос. И для меня всё концентрируется на этом. А вовсе не на «человека можно уничтожить, но нельзя победить». Дело не в победе. А в жизни и в том, как она устроена.
Хемингуэя относят к писателям «потерянного поколения», как Ремарка. У Ремарка я видел много потерянности. В «Старике и море» я её не вижу. Это другое.
И ещё: это честная борьба. Очень честная; и старику она даётся очень нелегко. Сила человеческого духа, мужество и стойкость тоже что-то да значат. Может, они-то больше всего и значат.

Всегда считала Хемингуэя скучным автором. Неудивительно, если учесть, что единственным прочитанным произведением до сих пор оставался "Старик и море". А тут увидела писателя совсем с другой стороны: молодым, счастливым, полным надежд и грандиозных планов. Странно, если подумать, ведь "Праздник" был написан им несколько позже повести о рыбаке.
Очень интересно было узнать и факты из жизни Фицджеральда. Это как будто приоткрыли дверь в жилую комнату и застали ее обитателей за обыденными делами. Всегда этот автор казался мне слишком возвышенным и необычайно интеллектуальным. А не тут-то было.
Понравилось все. И особенно утверждение, что счастье вовсе не в набитом брюхе и роскоши. Праздник он в душе, несмотря на.

Это замечательная книга, и я получил истинное наслаждение анализируя главы и пробираясь до сути, что же автор в итоге хотел сказать) Сказать честно, прочтя ее с анализом и без анализа, я обнаружил 2 разные книги. В одной из них конец был грустный до слез, в другой - полный надежды, света и силы.

Интересно, зачем мы все раз за разом выходим в море? Ведь книга, конечно, не о рыбалке.
Выходим ли мы в море за тем, чтобы добыть средства на существование? А есть ли голод, сильнее голода по еде? Или, мы ищем гордости? Чьей - своей, или уважения общества?
Думаю, каждый отвечает на эти вопросы по-своему. Хемингуэй ответил за себя. Соглашаться или нет - дело ваше. Но вопросы, которые он ставит (и решает) - выходят за рамки рыбачьей обыденности.

Книга читается легко, Хемингуэй говорит прямо, в своей манере. Там нет страниц описаний или тонко очерченных психологических портретов, что, кстати, к лучшему.

Рекомендую к прочтению как выдающийся памятник западному стоицизму и преодолению, цель которого - выше примитивных инстинктов.

P.S. Слушайте хорошее кантри, передающее суть подчас грустных, но таких важных и честных слов Хемингуэя.

Я преданно люблю, несмотря на их алкоголизм, сволочные характеры, беспорядочные связи... Эрнест Хемингуэй. После "Праздник, который всегда с тобой" я не могу говорить о его творчестве без замирания сердца. Я боялась разрушить впечатление, но время пришло... "Прощай, оружие".

["Ладно"- сказал я. "Ладно" - сказала она. "До свидания" - сказал я и пошел к двери. "До свидания" - сказала она мне в след.]Вот такой свободный пересказ половины книги. Но! Это создает такое сильное ощущение присутствия, будто ты - вот там, возле них, чувствуешь тягучесть этого момента, протяжность каждой минуты. Ты проживаешь "их время". Вы вместе ездите на прогулки по Миланскому предместью, заезжаете в ресторанчик с официантом-французом и пьете холодное вино - каждый раз разное, ведь жизнь так коротка!.. Попадаете под обстрел и в госпиталь, переживаете потерю друзей и органов - спокойно, ведь это война. Поэтому и читать старину Хэма нужно неторопливо, смакуя каждое слово, будь то "сирень" или "рвота".

Сюжет до невозможности прост: любовь во время Первой Мировой войны. А могло ли быть иначе в Италии? Американский солдат и шотландская медсестра... А впрочем, читайте сами. Это же любовь, о ней нельзя говорить много.

Кэтрин - это какой-то другой вид женщины, таких уже не найдешь. И вообще понимание жизни, отношения между людьми - все это так сильно отличается от пресловутых "наших дней"! Все пьют вино и философствуют, и такие... Человечные. Мне нравится общее настроение - тихая грусть по былому счастью и понимание того, что эти эмоции уже не повторяться.

Для многих не является секретом, и я тут не открою Америку, что роман "Прощай, оружие" у Хемингуэя является автобиографичным. Да, он служил в итальянской армии, строил любови с медсестрой и тд и тп.

Уж не знаю как там все на самом деле закончилось у автора, но на мой взгляд, этот роман он написал, чтобы помечтать. Да-да, некоторые о таком мечтают. Красивая история любви, которая

Почему бы и нет. Хемингуей делится с нами, так сказать, зарисовками своего возможного будущего, которому, наверно, не суждено было случиться. Очень поэтично, по-моему.

Собственно, мы знакомимся с американцем, который служит в итальянской армии в чине лейтенанта. Как его туда занесто - не спрашивайте, без понятия. Не могу сказать, что месье Генри - пример идеального мужчины. Он не то чтобы мужественнен, не то чтобы умен, хлещет все спиртное, которое видит, но любит свою женщину всем сердцем в своем понимании.

Кэтрин - та еще шаболда. Она глупенькая английская медсестричка. Не знаю как, может быть у Хемингуэя это идеал женщины, но в ней сочетается эта непроходимая глупость и мечтательность 12-летней девочки, и мудрость и стержень дамы в летах. Поразительная героиня, если она найдет своего читателя.

Автор рисует нам полотно, где половина картины затянута чернейшими тучами, а другая радует невероятным голубым небом и солнцем. Эта первая половина - главы о войне и смерти. Вторая - время, которое голубки проводят вместе. Но в самом конце автор как-будто осознает, что картина-то ему не очень нравится, берет банку с растворителем и выплескивает ее всю на холст. Краски растекаются, смешиваются, серой массой слекают на пол. Автор счастлив, он как раз и хотел шедевр импрессионизма.

Произведение жестко дает по голове. Мне аж рецензию захотелось написать, а такое, поверьте, не каждый год случается. Стиль у автора очень легкий, простой такой, по-мужски лаконичный. Не даром Хемингуэй является идейным вдохновителем Сэлинджера, а я его очень люблю, и их проза похожа каким-то невидимым глазу штрихом. В любом случае, обсуждать стиль данного автора считаю не просто глупым поступком, а даже каким-то неприличным, как копаться в чужом нижнем белье. Мне понравилось, надеюсь, понравится и Вам. Приятного чтения :)

В этом рассказе я не увидела взрослых людей. Их разговоры и поступки слишком легкомысленны. Вкусный алкоголь, интересные путешествия - зачем от них отказываться? Тем более операция всего лишь "вжик" и дальше всё по-прежнему. На одной чаше весов то единственное, что мешает им, а на другой - беспечная жизнь, полная удовольствий. Мне показалось, что главные герои - это подростки, которые еще не понимают к чему приведут их поступки, иначе девушка столько бы не пила. И судя по тому, что от пива она не отказалась, ей проще избавиться от того, что мешает, чем идти на какие-то жертвы.