Сочинения в двух томах. Том 1

Иногда читаешь что‑то старое и вдруг ловишь себя на мысли: а ведь это про нас, про сегодня. Так я почувствовала, открыв "Палату № 6" Чехова. Никакой пыли на страницах — всё живое, острое, болезненное. Повесть, написанная в 1892 году, будто описывает наш собственный мир, где привычка не замечать боль стала почти правилом выживания.

С первого абзаца будто попадаешь в пространство, где воздух тяжёлый от безысходности. Больница у Чехова — не место помощи, а символ равнодушия. Она медленно, но верно превращает людей в тихие тени. И становится страшно: ведь у этой больницы есть адрес в каждом времени.

Главный герой, доктор Рагин, кажется человеком умным, даже благородным — пока не замечаешь, как он спасается от чужого страдания за стеной философии. Он говорит о покое, о стоицизме, но на деле просто уходит от ответственности. И вот появляется Громов — больной, но живой, с пульсом страха и боли. Его тревога звучит правдой гораздо громче, чем все рассуждения врача. Их беседы — это столкновение двух миров: холодной теории и горячей жизни.

Читая, я улыбалась, удивлялась, возмущалась. В какой‑то момент мне стало физически больно за Рагина. Он не злой, он ослеп. Но судьба жестоко подшучивает над ним, низвергая в ту самую "палату", которую он когда-то наблюдал со стороны. И, может быть, именно в этом ужас повести — в том, как легко человек привыкает не видеть.

Почему это важно сейчас? Потому что равнодушие никуда не делось. Только теперь вместо палаты № 6 у нас офисы, соцсети и "просто бизнес, ничего личного". Система, где чувства — это слабость, а люди — цифры, всё ещё с нами. "Палата № 6" — это не просто рассказ, это вызов. Чехов заставляет нас задаться вопросами, от которых часто хочется уйти: что мы делаем, когда видим чужую боль? Как мы оправдываем своё бездействие? И готовы ли мы к тому, что сами окажемся на месте тех, кого сегодня игнорируем?

"Палата № 6" — это бестселлер вне времени. Учит чувствовать, задавать вопросы и не бояться быть человеком. А главное — напоминает, что равнодушие не делает нас сильнее, оно делает нас пустыми.

В рождественский сочельник девятилетний мальчик Ванька Жуков не спит. Он не лег в постель не потому, что ждет с замиранием сердца деда Мороза или святого Николая, что принесут ему горы подарков. Дождавшись пока его хозяева уйдут в церковь к заутрене, он тайком, стоя на коленях перед скамьей и постоянно озираясь, пишет письмо деду - единственному оставшемуся в живых родственнику. Дед - Константин Макарович, живет в деревне и служит у господ ночным сторожем. Ванька до недавнего времени тоже жил там. Молодая барыня Ольга Игнатьева выучила его читать и писать, считать до ста и танцевать кадриль. И даже бывало, что угощала леденцами. Это нужно сказать было редким явлением в то время. Крестьянских детей грамоте не обучали. Все изменилось после смерти матери Ванюши - Пелагеи, служившей в горничных у госпожи. Его спровадили сначала в людскую, а затем отправили в Москву, где отдали в ученье к сапожнику Аляхину. Но из письма Ваньки читатель не видит, чтобы мальчика у Аляхиных чему-то учили. Он то следит за их новорожденным ребенком, укачивая того ночами, чтобы он не мешал спать родителям, то работает на кухне, то бегает в кабак за водкой для подмастерьев. И за все про все получает выволочки, оплеухи и побои. Живет впроголодь и без сапог. По этому и не имеет возможности самому пешком удрать в деревню, чтобы не отморозить ноги. И лишь слезно молит любимого дедушку забрать его назад в деревню, потому как живет хуже собаки. Вот и все мечты и желания девятилетнего мальчика под Рождество. Ну может еще о том, чтобы на праздник дедушке господа дали для него гостинец - золоченый орешек. Но об этом Ваня уже вспоминает под конец письма. Все же оно пронизано слезами и скорбью о несчастной участи, свалившейся на него, и мольбами исправить такую несправедливость. Но читатель понимает - этому не суждено осуществиться. Потому как мы видим, что и дед не вспоминает о своем внуке, и письмо отправлено на неопределенный адрес: "на деревню дедушке".

Я слегка вздрогнула, когда перелистнула страницу томика Чехова в предвкушении очередного рассказа и увидела такой заголовок. Однажды его аналог у Куприна нечаянно отправил меня в кратковременный, но грустный отпуск от этого сайта... Но, в сторону предрассудки, вперёд любопытство! И что там у нас? Аааа... Мой любимый монастырь. Ой, люблю я эту тему... Вспоминается Дидро с "Монахиней", Тургенев и его - моя любимая  Лиза в "Дворянском гнезде", мелькают воспоминания из наивной юности... Впрочем, я отвлеклась от притчи, которую напоминает данный рассказ Антона Павловича.

Какая красота и певучесть в языке в начале рассказа, даже на Чехова немного не похоже - он же не сладкоголосый писатель. Что это с ним было? - подумала я. Аааа... Он немного гиперболизирует, несколько насмехается над придуманной и неестественной жизнью отшельников в выдуманном ими мире. Орган, на котором играет монах - настоятель, ублажая послушников, пение птиц, пустыня, беззаботность... Всё замечательно, если бы не один забредший путник, нарушивший эту, уже наскучившую монахам, гармонию бытия. А путник - то прав : отчего вы тут сидите в праздности? Раз святые - несите веру в народ, всё какая-то польза!

Ну а дальше - ящик Пандоры открыт, и монахи побежали в мир за грехами, чтобы было что отмолить потом, ибо раскаявшийся грешник Богу дороже, верно? А в чём каяться, когда твой единственный грех - уныние? Всё это, конечно, и смешно и грустно, и я тоже слегка уже ёрничаю, как любит говорить мне иногда один мой остроумный друг. А если серьёзно, то я думаю, что в монастырь нужно идти по призванию, когда душа созрела сбежать от мира (будем честны), а не по принуждению. Хотя этого не учитывали в пятом веке, про который речь в рассказе, оно понятно...

Не мы создавали себя, а природа, поэтому к ней все вопросы. Нет, я не имею ввиду, что нужно отдаться естеству и исключить воспитание и культуру, которые вместе с интеллектом оттачивают наши натуры, внося изменения даже в гены на протяжении веков. Но и душой кривить нельзя, называя грехом то, что в нас заложено природой и то, что мы иногда хотим стереть, словно опечатку в тексте. Бог и Дьявол правят миром? Да, совершенно верно, и они оба живут в нас, располагая свои резиденции в наших душах. Так вот, по мне лучше виртуозно найти баланс между этим двоевластием и называться просто человеком, а не обманывать себя и окружающих собственной святостью в монастырских стенах. Если Богу всегда дороже раскаявшийся грешник, то мне - честный мирянин, а не выдуманный святой, который ещё не родился на этот Свет.

Чехов не писал в жанре детектива. Но, читая рассказ «Шведская спичка» возникает соблазн принять происходящее за детективную историю. Как мне кажется, это скорее пародия на детективный жанр.

Начало весьма зловещее. Убит отставной гвардии корнет Марк Иванович Кляузов. Об этом сообщает в полицейский участок его управляющий Псеков. На место убийства немедленно выдвигается следственная бригада... Ой, извините. Приезжает следователь, Чубиков Николай Ермолаевич, высокий, плотный старик лет шестидесяти, с помощником Дюковским, высоким молодым человеком лет двадцати шести. На протяжении всего рассказа именно это пара будет основой проводимого расследования, точнее, Дюковский будет выдвигать массу версий, а более опытный следователь будет сдерживать порывы молодого помощника.

Главное, что смутит любого мало-мальски разбирающегося в детективах читателя, это отсутствие тела Кляузова. Хотя слуги уверяют полицейских, что уже неделю не видели барина, и что не сомневаются в его гибели, у любого расследования до середины двадцатого века было железное правило — нет тела, нет дела. Для тех, кто не знает откуда пошел этот принцип напомню знаменитое английское дело 1660 года. Поэтому, несмотря на уверенность всех в смерти Кляузова, на подкорке читателя остаются сомнения в точности этого вывода. Но, повторюсь, что этот рассказ прелестен не своей детективной составляющей, а великолепным описанием пары Чубиков-Дюковский, их уверенной работой в поиске преступников. А знаменитая «шведская спичка»! Деталь, которая позволяет Дюковскому выйти на «преступников».

«К моим услугам шведская спичка, употребления которой еще не знают здешние крестьяне. Употребляют этакие спички только помещики, и то не все. Убивал, кстати сказать, не один, а минимум трое: двое держали, а третий душил. Кляузов был силен, и убийцы должны были знать это».

Как говорится, Шерлок Холмс «отдыхает» и нервно курит в сторонке.

Еще великолепно участие в обстоятельствах дела некоей Акульки, «солдатки такой», весьма примечательной особы, предмета раздоров многих местных мужчин — от простых мужиков до «убитого» и других непростых мужчин, в том числе следователей, что позволяет Чубикову даже упрекнуть своего помощника - «По-вашему, значит, тот и убийца, кто Акульку знал? Эх, вы, горячка! Соску бы вам сосать, а не дела разбирать! Вы тоже за Акулькой ухаживали, - значит и вы участник в этом деле?" Но Дюковский парирует достойно - «У вас тоже Акулька месяц в кухарках жила, но... я ничего не говорю».

Конечно принцип - «cherchez la femme» (франц. - ищите женщину) почти всегда верен... Даже и в данном случае, только не буду спойлерить. Хоть и не детектив, а интригу Антон Павлович сохраняет до конца рассказа.

В общем, это замечательное произведение с массой самых невероятных версий, несколькими подозреваемыми, семейными тайнами, проницательным следователем с энергичным помощником. Удовольствие от его прочтения каждый раз по-своему неповторимо.

Фраза - «Она, староверка, убила его из фанатизма! Мало того, что она убила плевел, развратника, она освободила мир от антихриста - и в этом, мнит она, ее заслуга, ее религиозный подвиг! О, вы не знаете этих старых дев, староверок! Прочитайте-ка Достоевского! А что пишут Лесков, Печерский!.. Она и она, хоть зарежьте! Она душила! О, ехидная баба!»

- В 1660 году приказчик сэра Баптиста Хикса Уильям Гаррисон отправился пешком из Кэмпдена в соседнюю деревушку Черингворт для сбора арендной платы, причитающейся его хозяину. Миссис Гаррисон, не дождавшись супруга к ужину, отправила на поиски слугу Джона Перри, а на рассвете и своего сына Эдварда. Поиски не увенчались успехом, однако на обратном пути им рассказали, что на дороге были найдены окровавленная рубашка пропавшего Гаррисона и его шляпа, предположительно пробитая острым предметом. Этих слухов оказалось достаточно, чтобы приказчика признали убитым, а главным подозреваемым стал тот самый слуга Перри. На допросе Джон, вероятно подвергнутый пыткам, признался, что убийство с последующим ограблением было тщательно спланировано его собственной матерью и братом.

В результате вся троица была повешена.

Душегубы понесли заслуженное наказание, общественность была удовлетворена справедливым возмездием… но в 1662 году Уильям Гаррисон объявился живой и невредимый. Он поведал удивительную историю, как он был похищен пиратами и продан в рабство в далекую Турцию. Освободиться ему удалось только после смерти рабовладельца. Стало очевидно, что три человека были казнены за преступление, которого они не только не совершали, но которого и не было вовсе. Событие получило широкую огласку и вызвало большой резонанс в стране, суд был существенно дискредитирован в глазах британцев, а «воскрешение» вошло в историю как «Кэмпденское чудо».

Именно этот прецедент стал основанием для узаконения правила «нет тела — нет дела», имевшее силу вплоть до середины 20 века, пока судебная медицина не достигла того уровня, когда факт совершения убийства стало возможным доказать без наличия тела жертвы.

Прочитано в рамках марафона «Все рассказы Чехова» # 564

За что я люблю Чехова - это то, что он в нескольких предложениях может сказать то, что у других уходят страницы текста.
Перед нами один из лучших реалистических рассказов автора. Мальчик Егор 9-и лет отправлен матерью вместе с дядей и о. Христофором в город, чтобы поступать в гимназию. Этот путь, собственно, и составляет основное содержание рассказа. У другого бы писателя получилось бы гораздо скучнее, а у Чехова ярко, образно. Ему удалось в небольшом рассказе показать не только начало жизни мальчика, покинувшего отчий дом, но и срез низов общества конца 1880-х гг.
Меня очень порадовали образы степи, как она "подстраивается" под происходящее действие, как она отражает внутренний мир маленького героя (описание грозы в степи дорогого стоит!). Но ещё в бОльшей автору удалось проникнуть в мысли и чувства Егорушки, показать его одиночество.

Поскольку Антон Павлович, будучи врачом и ясно представляя себе человеческую суть так сказать изнутри, с высокой степенью вероятности был материалистом, то эту повесть скорее можно отнести к шутке мастера.
Мистические произведения в то время были достаточно популярны, причём не только в России, но и в остальном читающем мире. Вот и Чехов внёс свою лепту в эту копилку таинственного и сверхъестественного.
Но, на мой взгляд, ирония здесь явно просматривается и улавливается.
Впрочем, многие люди, являясь приверженцами всякого рода конспирологии и эзотерики, могут поспорить. Даже и Чеховым.
Я же могу только сказать, что «орешек знанья твёрд», и что познания человечества о мире и о его устройстве далеки от совершенства.
Только вот чёрные монахи являются всё-таки в бредовых галлюцинациях, в видениях больного мозга — органа вполне материального…

Чехов конечно же классик, гений и тд.
Более того, гуманист, юморист, благотворитель, драматург, знаток чевеческих душ и вообще, чуть ли не идеал интеллигентности и интеллектуализма...
Но вот почему-то чем больше проходит времени, тем меньше нравится мне вся эта модная тогдашняя тусовка писателей рубежа веков, все эти Чеховы, Горькие, Короленки и прочие "разоблачители" "мерзостей жизни"...
Может потому и вызывают они некий пульсирующий дискомфорт, что больно уж нарочито спекулятивно-старательно "разоблачительством" своим они занимались (примитвизируя, таким образом, по сути литературный дискурс), чуть ли не захлебываясь при этом внутренним восторгом самодовольства (ибо, полезным же делом занимаемся, мол, да и как талантливо при этом, а?! да и денюжки, к тому же совсем нехилые за всё это нам отваливают, за одно, да и поёрничать можно над всеми над ними, читающими и узнающими себя... а нате-ка вам ещё, ещё и ещё!), который, между всем прочим, и привел, в том числе, ко всем последующим революциям, потрясениям и прочим гуманитарным катастрофам, хотя конечно не они одни в этом виноваты, но тем не менее... И что самое интересное -мало кто из той бригады "разоблачителей" дожил в последующем до кровавых революционно-послереволюционных событий, а те, кто дожили - поразились, мягко говоря... до самых глубин своих потрясенных душ...

Человек против системы – актуальная тема во все времена, а эта повесть наглядный образчик такой борьбы.

В небольшой городок приезжает новый доктор Андрей Ефимыч, человек в высшей степени образованный, добрый и интеллигентный. Именно на его примере А.П. Чехов покажет, как борются система и человек. Попутно он заставить рассуждать о том, должен ли быть твердый характер, чтобы одержать верх в борьбе или это невозможно вообще; где грань нормальности и что вообще является нормальным; достаточно ли философствовать и плыть по течению, чтобы избежать западни системы. Пожалуй, вопросов много и все они не теряют своей значимости и актуальности.

А.П. Чехов совершенно простым слогом показал важную проблему общества, тонко и точно изобразил своих персонажей, их чувства. Как и в настоящее время, кто-то из них становится безразличным ко всему до отупения, кто-то пользуется слабостью других людей, кто-то ради теплого местечка готов убрать конкурента, кто-то не вписывается в социальные «нормы» верховенствующих в обществе, не является винтиком в общей системе – такого человека это общество упечет вот в такую же палату №6. Все это говорит о том, что не даром название повести стало нарицательным.

Что можно ждать от рассказа со столь жизнеутверждающим названием?.. И Антон Павлович полностью оправдывает ожидания. Это небольшой шедевр о человеческом одиночестве в большом городе. На мой взгляд, это гениальное произведение. Особенно близко оно для людей, переживших тяжелую утрату.

Старик Иона неделю назад похоронил сына Кузьму Ионыча. Сам он плохо понимает, отчего умер сынок – «А кто ж его знает! Должно, от горячки... Три дня полежал в больнице и помер... Божья воля». Смиренен Иона, но душа его мучается и требует, с кем-нибудь поговорить. А с кем поговоришь в этом непонятном, суетливом городе?.. И погода – «Крупный мокрый снег лениво кружится около только что зажженных фонарей и тонким мягким пластом ложится на крыши, лошадиные спины, плечи, шапки. Извозчик Иона Потапов весь бел, как привидение. Он согнулся, насколько только возможно согнуться живому телу, сидит на козлах и не шевельнется. Упади на него целый сугроб, то и тогда бы, кажется, он не нашел нужным стряхивать с себя снег...»

И как назло никто не нанимает, простояли они с лошадкой целый день до сумерек. Но вот первый пассажир, какой-то военный. Ему и пытается что-то сказать Иона. От долгого простоя из горла вырывается только сипение. Но всё-таки, напрягшись, он проговаривает – « А у меня, барин, тово... сын на этой неделе помер». Но незнакомцу не до горя извозчика, он торопится, поэтому постоянно его подгоняет.

Следующими нанимателями становятся трое подвыпивших молодых людей. Иона даже не торгуется – «Двугривенный цена не сходная, но ему не до цены... Что рубль, что пятак - для него теперь всё равно, были бы только седоки...» Молодые парни весёлые, бранятся друг с другом, переговариваются. Ионе с ними легче – «Он слышит обращенную к нему ругань, видит людей, и чувство одиночества начинает мало-помалу отлегать от груди». Он и им сообщает об умершем сыне. Но ребята ещё молодые, им бы побыстрее доехать, даже подзатыльник дают извозчику, но он рад даже такому общению с людьми – «Гы-ы... - смеется он. - Веселые господа... дай бог здоровья!»

На вопрос одного из парней, женат ли он, отвечает – «Таперя у меня одна жена - сырая земля... Хи-хо-хо... Могила, то есть!.. Сын-то вот помер, а я жив... Чудное дело, смерть дверью обозналась... Заместо того, чтоб ко мне идтить, она к сыну...» Хочется ему пообщаться с людьми, но молодые люди уже приехали.

«Опять он одинок, и опять наступает для него тишина... Утихшая ненадолго тоска появляется вновь и распирает грудь еще с большей силой. Глаза Ионы тревожно и мученически бегают по толпам, снующим по обе стороны улицы: не найдется ли из этих тысяч людей хоть один, который выслушал бы его?»

Оглядывается Иона, люди вокруг него идут толпами, а излить свою боль ему некому…
«Тоска громадная, не знающая границ. Лопни грудь Ионы и вылейся из нее тоска, так она бы, кажется, весь свет залила, но, тем не менее, ее не видно. Она сумела поместиться в такую ничтожную скорлупу, что ее не увидишь днем с огнем...»

И уже бесполезным кажется Ионе обращаться к людям, возвращается он на постоялый двор. Здесь много народа, но все уже спят, не до горя одинокого извозчика им всем.

«Скоро будет неделя, как умер сын, а он еще путем не говорил ни с кем... Нужно поговорить с толком, с расстановкой... Надо рассказать, как заболел сын, как он мучился, что говорил перед смертью, как умер...» Ах, как по собственной жизни знаю, когда проходит первый шок от смерти близкого человека, тебя внезапно прорывает идущее из глубины сердца или души страшное ощущение утраты, необратимости потери. Невозможно остановить рвущиеся рыдания, разум не справляется с идущим эмоциональным взрывом, кажется, что это пропасть, в которую ты летишь... И только слова находящихся рядом людей могут остановить муторную тоску и душевные муки...

Нужен ему, до смерти нужен сочувствующий слушатель, который «должен охать, вздыхать, причитывать…» И только задав сена своей лошадёнке, Иона наконец-то в её жующей морде с блестящими глазами обретает благодарного слушателя, которому начинает изливать своё горе, «увлекается и рассказывает ей всё...»

Потрясающий рассказ.

Фраза – «Так-то, брат кобылочка... Нету Кузьмы Ионыча... Приказал долго жить... Взял и помер зря... Таперя, скажем, у тебя жеребеночек, и ты этому жеребеночку родная мать... И вдруг, скажем, этот самый жеребеночек приказал долго жить... Ведь жалко?»

Прочитано в рамках марафона «Все рассказы Чехова» # 520