Ваша оценкаВ десятый том вошли стихотворения С. Цвейга, исторические миниатюры из цикла "Звездные часы человечества", ранее не публиковавшиеся на русском языке; том дополнен новыми переводами послевоенных немецких публикаций, включая статьи, очерки, эссе и роман "Кристина Хофленер".
Жанры
Рейтинг LiveLib
5,0
3 оценки
- 5100%
- 40%
- 30%
- 20%
- 10%
Ваша оценкаПрочитали 3Хотят прочитать 8
Рецензии
Аноним18 февраля 2022 г.ПОИСК ПО СЛЕДУ
Читать далееЦвейг С. Собрание сочинений в 10 томах. Т.6. Врачевание и психика.. Жозеф Фуше: портрет политического деятеля. – М.: Терра, 1992. - 592 с.
Стефан Цвейг – замечательный немецкий писатель, широко известный в мире психологическими очерками-биографиями и новеллами. Но вот как раз новеллы-то вроде «24 часа из жизни женщины» и «Амок» в свое время на меня так болезненно подействовали, что я не захотел больше читать этого автора. Из инстинкта самосохранения. Его персонажи, мономаны с девиантным и вместе с тем железно мотивированным поведением, слишком завораживали – у меня доставало собственных девиаций, в которых немыслимо было разобраться, собственных подсознательных глубин, чтобы окунаться еще и в чужие. Когда вы запачканы, устали и перенапряжены, вы не полезете в болото даже по гати, а захотите выйти на шоссе. Мне не хотелось узнавать о новых трудностях и искушениях, даже если бы эти уроки пригодились в пути. Хотелось разобраться в собственной душе. И помогла мне в этом тогда как раз одна из четырех персон этой книги, бывшая у нас еще под негласным запретом, а именно: Зигмунд Фрейд.
Я так чуждался и остерегался Стефана Цвейга, что вот посмотрите, какова была первоначальная, на первые 50 страниц этой его книги, нынешняя моя реакция: раздраженная, злая, с залезанием в бутылку:
«Это - образец немецкого занудства и «наукообразности». По-моему, немцы этого периода – фашистского – просто все, за редкими исключениями, точно разом заболели и тронулись рассудком: претензии великие, а средства и воплощения – смехотворные или недостойные. Все три врачебно-целительные фигуры – Месмер, христианский сайентизм (Мари Беккер-Эдди), Фрейд, - безнадежно устарели ныне, и именно по пункту «шарлатанство», против которого так жарко спорит Цвейг. Бедный Цвейг в этих эссе тоже как бы немного покалечен, невольно напоминая гофмановского ученого: педанта, доктринера, резонера и скучного начетчика; старина Гофман зря не скажет, он с немцев же и писал свои гротески. Кто бы хоть взялся сопоставить легкий юмор, романтическую иронию и балаган Гофмана и тяжелый педантизм Цвейга (а также всех трех Маннов, Гессе и даже Белля, хотя тот легче и лиричнее). Среди немецкоязычных авторов есть, конечно, хорошо пишущие – Штифтер, Мейер, Карл Май, Клейст, но в целом немцы-прозаики, кажется, вообще худшие в Европе, хуже даже русских: «Доктор Фаустус», «Игра в бисер», бессмыслица Филиппа Рота и Вальзера (у этого последнего опилки в голове, в прямом смысле), - тьфу, черт, точно они задались целью напустить тумана, пышных, пустых, высокопарных фраз или так построить текст, чтобы в нем не было ни малейшего движения: Келлеры эти, Келлерманы, Манны, Кафки (Кафка ведь писал по-немецки, если не ошибаюсь?). Ребята, все эти авторы – ужасное извращение немецкого духа, и хоть вы мне доказывайте - передоказывайте, что «Волшебная гора» или «Иосиф и его братья» - шедевры, я в них не вижу ничего, кроме вселенской скуки. Нет, немецких-то философов можно оправдать с их установкой на умничанье, но прозаики-то почему такие велеречивые и бессодержательные, многоглаголивые, высокопарные и схоластичные? Даже Гейне – и тот, такой обаятельный, подчас предстает пошляком и бюргером, даже романы Гете и его «Фауст» ныне читаются с трудом из-за старомодной неповоротливости и упертости немецкого разума.Нет, я не разжигаю национальную рознь, а всего лишь указываю на известные немецкие национальные свойства: пунктуальность и марширен (майне кляйне поросенок вдоль по штрассе шуровал, и именно чтобы поспеть на блюдо с тушеной капустой улечься). Да уж, конечно, у каждого народа свои характерные черты, а немцы любят порядок. Так что вот и Стефан Цвейг, так и кажется, хорош и сильно воздействует только как новеллист. Ну, а всевозможные литературные снобы и закостенелые тяжелодумы – те, разумеется, в восторге от немецкой литературы: какие полеты духа, как всё непонятно ни фига! – выдвигая сразу, конечно же, Томаса Манна, Германа Гессе, Франца Кафку под эгидой Гете. Они думают: чем бессюжетнее и глубокомысленнее сконструировать постройку, тем глубже впечатление. Но как раз глубины-то и объема, действия и живости и нет во всех почти, за малым исключением, немецких опусах. Мне кажется, они, немцы, попросту заморачиваются на собственных фразах, плац-парадах и Кельнских соборах, точь-в-точь как наш Леонид Леонов (Леонов, он ведь совсем пустой и простой, как кирпич, несмотря на сложные синтаксические периоды: кирпичная кладка без содержания, без смысла, однотонная, без красок; он бы, может, и писать в свое время бросил, если бы нашелся мальчик, который сказал бы, что король-то голый). Так и немцы – скучнее их и монотоннее кто бы еще мог написать в целой Европе?»
Это первоначальное – сгоряча, предубежденное – мнение имеет основания, когда рассматриваешь немецкую литературу целиком, но Стефан Цвейг – совсем другой. Он мотивированный, увлекательный, психологичный и по-настоящему, не напыщенно духовный. Он педант, его похвалы скованны и неискренны только в биографии Фрейда (должно быть, там что-то личное, какое-то общее недоверие к методам психоанализа), зато биография французского министра Жозефв Фуше просто превосходна, а очерки о Мари Беккер-Эдди и Франце Месмере очень познавательны, увлекательны и, пожалуй, поучительны. Нет, все четверо – тоже тронутые, тоже мономаны и монструозные фигуры, но их авантюрно-замысловатые судьбы изображены не хуже, как если бы в романе. Юрий Тынянов встраивает своих Пушкина, Грибоедова. Кюхельбекера в художественную ткань, а у Стефана Цвейга нет художественной ткани. Это литературные портреты, психологическая публицистика по канве реальной жизни. А сколько интереса в этом блестящем науч.-попе, какой живой, совсем не немецкий язык! Проживаешь жизнь вместе с персонажами: тяготы начального пути, постепенное возвышение, триумф и падение с треском.
Одно только не понятно: почему такой умный человек, как Цвейг, сам-то не устерегся, сам сверзился? То ли чужой путь ничему не учит, то ли на других вообще не стоит ориентироваться. То есть, послать всех к чертовой бабушке и сказать: я сам Наполеон Бонапарт, смотрите все на меня!
288
Цитаты
Аноним4 марта 2016 г.БЛАГОДАРНОСТЬ ШЕСТИДЕСЯТИЛЕТНЕГО
Сумрак льнет легко и сладко
К стариковской седине.
Выпьешь чашу без остатка –
Видишь золото на дне.
Но не мрак и не опасность
Ночь готовит для тебя,
А спасительную ясность
В постиженье бытия.Все, что жгло, что удручало,
Отступает в мир теней.
Старость – это лишь начало
Новой легкости твоей.Пред тобою, расступаясь,
Дни проходят и года –
Жизнь, с которой, расставаясь,
Связан ты, как никогда.../Перевод Л. Гинзбурга/
384- Аноним4 марта 2016 г.
НЕЖНОСТЬ
Я первой нежности люблю возникновение,
Когда еще мечты и чувства полускрыты.
Потом нам суждены лишь бурные мгновенья,
На жизненном пути они, как версты, врыты.В ней дуновенье; двух кровей, текущих разно,
Прикосновение, очей и рук игра.
Но уж поблескивают искорки соблазна
И разлетаются, как ночью у костра.Тем и мила она, что детская забава,
Но скоро налетит любовный непокой.
Трепещет на ветру весенняя дубрава
И гнется под его безжалостной рукой./Перевод Г.Погожевой/
395 - Аноним4 марта 2016 г.
ЛУЧЕЗАРНАЯ НОЧЬ
Небесный купол в искрах звездной пыли
Объял ночную землю, и цветы
Благоуханье вешнее пролили
В простор, не ведающий темноты.Земля прекрасна в платье подвенечном:
Покоясь в ожиданьи спелых грозд,
О празднике вздыхает бесконечном,
Об исполненье полудетских грез.И сердце после тягостных скитаний
Откликнулось на эту благодать:
Оно отыщет путь в страну мечтаний
И перестанет наконец блуждать./Перевод Р. Дубровкина/
378
Подборки с этой книгой
"... вот-вот замечено сами-знаете-где"
- 39 918 книг
Библиотека (моя)
- 1 992 книги
библиотека
- 775 книг
