И. С. Тургенев. Сочинения в двух томах. Том 2

Психологически тонкий и остроумный роман И. С. Тургенева. В повествование вплетены сцены из жизни русских аристократов, живущих на курорте  Баден-Бадене. Одни из них прожигают жизнь и блистают в нескромных нарядах, отдаваясь всем прелестям курорта, другие же ведут яростные, временами комичные споры о судьбах отечества.
Роман неспешный, полон размышлений главного героя, повествование затягивает постепенно, погружает в события, происходящие в 19 веке в Российской империи, наталкивает на размышления об общественных настроениях того времени.

Еще одна комбинация пасьянса «сильная женщина, слабый мужчина». И что-то она напоминает — да это же «Вешние воды», 10 лет спустя. Тот же расклад. Снова заграница. Германия, Баден-Баден. Герой, зрелый человек, собирающийся жениться на девушке, близкой ему по духу, которую он любит и уважает, встречает бывшую невесту — теперь это дама из высшего света. Когда-то она его бросила, а сейчас вешается ему на шею.

Читателю с первых строк ясно, что она проделает то же самое во второй раз, что она разрушит его жизнь — и ему это тоже понятно, но 30-летний Литвинов плывет по течению, как 20-летний Санин. Сопротивление бесполезно. Дубль два — и он становится мучеником любви, как сами-знаете-кто.

То, что казалось издержками молодости — на самом деле свойство характера, человек не меняется, слабый становится умнее, но не сильнее, и наступает на те же грабли, попадает в те же ловушки. У Тургенева на этот счет никаких иллюзий, только трезвый беспристрастный анатомический взгляд. Правда, гуманности ради он и здесь устраивает хэппи-энд, чтобы читатель вздохнул с облегчением.

Ну а сильная женщина — понятное дело, хищница, энергетический вампир, упивается властью над мужчинами. Точная злая карикатура.

(Немного не в тему: в этом романе и в следующем, «Новь» — превосходная болтовня второстепенных героев о путях и судьбах России, за 160 лет не потерявшие остроты и актуальности. Кто не любит «про любофф» — только ради этого стоит взяться за чтение, хотя бы ради «выбранных мест».)

Вешние воды…

Неудивительно, что Тургенев, всю сознательную жизнь скакавший по заграницам, видел в них романтический образ. Наплыв чувств, который захватил и ушёл, не оставив и следа. Как разлив рек по весне – приехал, полюбовался им, пообнимал родные берёзки и уехал обратно к богатой жизни белых людей.
Я же, как человек живший в городе, где вешние воды – явление регулярное, вижу в них совсем не романтичную обыденность. Вешние воды – это грязь, это месяцами не засыхающие лужи, которые рождают тучи комаров, это залитые подвалы.

Вешние воды – это замечательная аллегория моего отношения к повести.

Есть в ней история первой любви, чистой и невинной. Есть прекрасная девица, нежная и заботливая, скромная, но чувственная. Есть главный герой-молодец, с голубыми глазами и всё той же чувственностью. Нежный, но в то же время твёрдый и решительный, готовый защищать свою любовь от порочащих поползновений. Полюбили они друг друга конечно же с первого взгляда.

Трогательную картину романтичной молодости и волнения чувств рисует Тургенев. А я упорно не хочу ею трогаться.
Главные герои вызывали у меня отторжение.

Санин - избалованный барчук, привыкший существовать себе в удовольствие без всякой задней мысли. Человек вроде бы не трусливый и даже с некоторым внутренним стержнем, но при этом совершеннейшая размазня. Размазанность которого Тургенев, как то видно из цитаты в начале рецензии, приписывает всем русским людям. Приехал в Европу дабы промотать деньги, добытые трудом рабов его родственника. С чем успешно справился и уже готов был на последние крохи (по его дворянским меркам, ибо крох ему хватит на ещё долгое безбедное существование) возвращаться, но вдруг встретил ту самую.

Той самой оказалась Джемма, живущая в кондитерской с матерью, братом и старым слугой. Красавица с белым пушком под носом, чувственная настолько, что мне от этого каждый раз становилось неловко. Может потому что я поколение, испорченное интернетом, но в её милованиях с матерью видится нечто почти лесбийское. Ужели подавленная общественной моралью сексуальность проявляется таким странным образом? Или такое в былые времена было обычным нормальным поведением?

Чета Полозовых любопытна – нечасто в русской классике увидишь семейную пару, которая живёт в таком понимании друг с другом. Да и отношения у них были куда более живыми, чем воздыхания по горбоносой итальянке.

Но госпожа Полозова выглядела уж слишком сказочной – дочь крестьянина, но выбилась в дворянки, образование получила дворянское (откуда у мужика деньги на него?), охмуряет мужчин направо и налево под тихое одобрение мужа… Бывшая рабыня, которая превращает свободных белых господ в своих рабов – любопытный сюжетных ход, но очень уж нереалистичный получился образ. Будь это фэнтези или псевдоисторический роман ещё ладно, но Тургенев тут выстраивает реализм.

Вот люблю я Ивана Сергеевича нежной любовью. Всегда его книги попадают мне в самое сердце. Причем, что мне безумно нравится, ему не требуется масса страниц, чтобы этого добиться. Он такой тонкий психолог, такой потрясающий рассказчик, что диву даешься, как он умудряется в таком небольшом объеме рассказать так много.
Каждый раз, закрыв очередное его произведение, меня накрывает буря эмоций и еще долгое время хожу и перевариваю, анализирую, размышляю. При этом ему совсем не нужно каких-то уж очень вычурных образов, сложных сюжетов и трагедий. Всё крайне жизненно и правдиво. Зато есть о чем подумать. Несколько смущает "грязное белье", в которое нас тыкает носом автор, но, опять же, чего только в жизни не случается. Да и кто из нас без греха?!
Мало того, я даже поностальгировала. Это же потрясающие чувства - первая влюбленность! Такие эмоции никогда не сотрутся из памяти. Неуверенность в себе, ревность, колотящееся сердце, туман в глазах, обожествление предмета своего обожания. И вот тут Иван Сергеевич нам обо всем этом напоминает. Совершенно простая, но в то же время глубокая история. Всем читать!
А какой великолепный язык написания...

P.S. Кстати! Увидела в тексте несколько фраз и сцен, которые вчистую повторяются в обожаемой мною "Неоконченной пьесе для механического пианино" Никиты Сергеевича Михалкова! Хотя, знаю, что фильм снят по Чеховской пьесе "Безотцовщина". Видимо, мой любимый Александр Адабашьян что-то оттуда слизал-таки, хотя информации нигде не нашла :)

Ну и сучка эта Ирина

Все, больше ни слова не скажу, думаю вам будет интересно почитать это самим и узнать, что же такого сделала эта Ирина.

Тем более, что Тургенев так замечательно писал. Столько страсти, столько душевных терзаний, переживаний и чувств в его текстах. В каждый диалог вложен смысл.

За это я его очень люблю. 

Тонкая, драматичная повесть  о нездоровой, больной любви. Где «абьюзером» (если можно так называть) выступает женщина 

Читайте классику, она актуальна во все времена 

Я люблю Тургенева со школы (Ася была перечитана десятки раз) А вы? 

Ну что тут можно сказать… русская классика, она и есть русская классика… с глубокой социальной проблематикой и обязательными внутренними терзаниями персонажей, лиричная, плавная… вечная… Я обожаю ее просто саму по себе вот за эту красоту слога, за душевность, за атмосферу русскости, затрагивающую самые глубины души и сердца. И сюжет при этом… он не то, чтобы вторичен… конечно, нет… но в таком завораживающем исполнении даже самая непритязательная история вполне способна доставить удовольствие.
Тем более, что данный роман (как, впрочем, и все творчество Тургенева) вряд ли можно охарактеризовать, как «непритязательный». Да, он неидеален и, наверное, в какой-то мере слабее других его произведений, но это только в сравнении. А так, здесь и многие актуальные вопросы затрагиваются, и персонажи нарисованы очень метко и тщательно раскрыты, и сомнений и терзаний хоть отбавляй.
Немного жаль, конечно, что тема политической пустоты и безграмотности российских великосветских демагогов, их трепетного преклонения перед всем западным практически не раскрыта. А ведь задел был весьма многообещающий, да и образы под это дело автор нарисовал очень яркие, колоритные, но почему-то все закончилось обрывками малосодержательных разговоров и бесцельных диалогов скучающих обывателей.
Основная же интрига свелась к довольно банальной мелодраме, красивой, но предсказуемой. И все-таки даже эта вполне обыденная история про вспыхнувшую страсть, про ошибки и разочарования, про муки выбора, про нравственные страдания героев воспринимается в чем-то даже увлекательнее, чем иной остросюжетный триллер. Но, конечно, только в том случае, если вам нравится богатство, многогранность и очарование непередаваемого слога настоящей русской классики. Тогда и не особо оригинальный и даже немного сладковатый финал покажется вполне уместным и правильным.
Мне нравится такая литература, поэтому, даже видя все многочисленные недостатки, все равно отлично… ну почти отлично))

И снова сильная женщина и слабый мужчина, но в последнем романе Тургенев иначе подходит к излюбленной теме.

Слабость ГГ в том, что он не позволяет себе быть собой — а он поэт. Но он отказывается от своего таланта и насильно гонит себя в революционеры, в народники, хотя это абсолютно не его роль, он в ней не просто неорганичен, а смешон и жалок. Он не Дело С Большой Буквы предает, а еще раньше — себя самого, когда загоняет себя в тиски этого вымученного дела. А в слабой позиции проигрывает даже сильный человек.

Марианна, которую он спасает из дома ее чванливых богатых родственников, вслед за ним кидается в то же самое народничество — и оказывается, что это ее стихия, она там счастлива, в отличие от Нежданова. И именно в этом суть, а не в том, какой у кого характер. Человек оказывается не на своем месте — и это не так безобидно, это становится трагедией.

У Марианны, как у Елены в «Накануне», запрос на масштаб личности, помноженный на высокий карьерный уровень. Избранник должен чего-то достичь и быть на шаг впереди, чтобы за ним хотелось следовать. Да, она сильная женщина, но она ищет для себя ведущего партнера, ей неинтересно становиться нянькой для Нежданова.

И дело совсем не в стихах, не в том, что литература — занятие несерьезное. Если бы это был человек масштаба, условно говоря, Некрасова или Панаева, с «Современником» или «Отечественными записками», вокруг которых консолидировались бы передовые мыслящие люди, — в таком случае и стихоплёт бы подошёл.

Превосходный во всех отношениях роман, недооцененный, к сожалению. Мало кто до него добирается.

В списке моих любимых русских классиков И.С. Тургенев вне конкуренции. Именно ему я обязана любовью к чтению. В 4ом классе по собственной случайной инициативе, взяв в руки "Дворянское гнездо", я ушла в свой первый читательский запой, не успокоилась, пока не прочитала все его книги. Это было изумительное чтение, волнующее, обволакивающее и окутывающее своей аурой. Эстетика и красота русского языка меня совершенно очаровали. Да, это был сильнейший эффект первого "запечатления", своего рода импринтинг на Тургенева и на всю хорошую качественную литературу.

“Дым” перечитан в приступе острой ностальгии по Тургеневу. Читала с улыбкой. В этом романе иронии, сарказма и подтекста у него не отнять! Да, здесь мне очень нравится не мягкая, лёгкая ирония, обычно свойственная Тургеневу, а резкая, даже несколько грубая ироничность (типа "достали" меня эти идиоты), острота и глубокий смысл. И, конечно же, красивый язык. И интересные герои, за которыми хочется наблюдать.

Дым - символ русской неустойчивой жизни (а может ли русская жизнь, в принципе, быть устойчивой?). Паровозный дым, подчиняющийся порывам ветра, это вся русская жизнь, как “безустанная, тревожная и ненужная игра”. Под влиянием “переменчивого ветра” так быстро меняются общественные настроения.

Западный путь развития всегда был прагматичным, деловым, русский путь - миросозерцательным. И поэтому, очевидно, с точки зрения иностранцев, русские всегда были “бездельниками”. У России же должен быть другой путь развития - свой путь, не повторение западного, а свой. Но она выбирает догонять Запад, равняться на него.

Литвинов мне глубоко симпатичен. В начале романа он уверен в себе, уверен в полезности того, чем он занимается, уверен в своём будущем. Его жизненные ориентиры весьма ясные - благополучно устроить свои хозяйственные дела, жениться на любимой девушке Татьяне. И он готов трудиться на благо своего народа, своей земли. Но в Бадене он неожиданно встречает свою первую любовь Ирину, которая когда-то оставила его ради блестящей светской жизни. И его ясное сознание словно заволакивает "дымом". Начинаются его мучительные метания между невестой Татьяной и Ириной. Он оказывается втянутым в отношения прошлого. Говорят, дважды в реку не войти. Если вы с человеком расстались и отношения закончились - есть ли смысл ещё раз повторять отношения с одним и тем же человеком? Есть ли принципиальная позиция по этому вопросу? Принципиальная - это когда считаете, что точно "нет", что это бесполезно и бесперспективно. Литвинов с присущим ему здравым смыслом не собирался по-новой "входить в эту реку". Но впоследствии он осознает, как же был самоуверен.

Есть книги, похожие на прекрасную незнакомку, улыбнувшуюся тебе из под чеширского зонтика на вечерней улице.
Такие книги не только снятся, с мыслью о них просыпаешься среди ночи, с жарко бьющимся сердцем во все стороны света: не сердце — а роза ветров.
Постель, и роза цветёт в ней в ночи…
Есть книги-друзья, которые снятся и ты просыпаешься от поллюции среди ночи, причём снилось не что-то сексуальное, а — невинно-прекрасное, простая прогулка с подругой в лесу, возле весенней реки.
Накрапывает теплота вечернего дождя, и ты, словно антенну, ловящую сигналы с далёкой звезды, раскрываешь над милой подругой — зонтик.
Ничего такого во сне не происходит. Вы идёте в тургеневских декорациях под дождём, молчите и улыбаетесь, и лишь лес чуть темнее, и синева смыкается за плечами, словно намокшие крылья.. и ты просыпаешься от невыносимого, жаркого счастья, поллюции, слёз на глазах и с бьющимся сердцем.

Кому то может показаться странным, что во время чтения «Вешних вод» у меня случилась поллюция (разумеется, не за книгой, днём, а ночью. Дело в том.. что мне снился Тургенев. Не подумайте ничего плохого, я не извращенец, просто.. я так иногда называю мою милую подругу, с удивительными глазами, цвета крыла ласточки, и я точно так же проснулся в слезах и с бьющимся сердцем: она наверно читает сейчас это и смущённо улыбается..).
Я не знаю, кто помогал Тургеневу писать эту повесть. Быть может.. ангелы.
Так бывает, когда вспоминаешь о былой любви.
Наташа Ростова в «Войне и мире», мечтая у ночного окошка, говорила подруге о том, что если вспоминать что-то из прошлого, детства, то можно довспоминаться до того момента, когда тебя ещё не было…
В основе повести, реальный эпизод из молодости Тургенева, когда он путешествовал по Европе, забрёл в одну кондитерскую где-то в Германии, зашёл словно в чужой сон, где никого нет, ни посетителей, ни продавцов, лишь озябший солнечный зайчик на полу задремал.

Слышны голоса, стоны.Словно цветы на стенах стонут, или солнечному зайчику снится кошмар и он вскрикивает дрожью света во сне.
Но вот, в сон входит, словно луч из-за листвы, прекрасный ангел, берёт Тургенева за сердце и ведёт его куда-то в сумерки, а там, на полу, простёрт бледный юноша.
Быть может, Тургеневу показалось, что это он сам, его душа, лежит у ног прекрасного ангела.
Неужели.. Тургенев увидел в чудесной кондитерской, ангела, и от красоты его, потерял сознание, и ему теперь снится, как он, но уже взрослый, с сединой в волосах, зашёл в эту кондитерскую, с навеки замершими там людьми, ангелами и сердцебиением пылинок в луче из-за шторки?
Этот юноша на полу, был младший брат прекрасной девушки, в которую и влюбился юный Тургенев.

Мог ли Тургенев, вспоминая свою любовь, с которой он был трагически разлучён, довспоминаться до ангелов и высшей тайны любви?
Я верю, что в мире есть дюжина произведений искусства, к которым приложили свои руки (крылья?) ангелы.
В этих произведениях, словно в росинке в чашечке цветка в стихе Блейка, отражена тайна мира.
Вешние воды — одно из таких произведений.
Возможно, когда Тургенев умирал… он думал о нём.
Точнее, его душа вернулась в ту кондитерскую его юности, к своему… ангелу, в свой утраченный рай.
Не знаю.. быть может, когда я буду умирать, я тоже буду думать об этой повести (в бреду?).
О нём, и об удивительной женщине, с чуточку разными глазами, цвета крыла ласточки.
Эта повесть Тургенева, почти столь же прекрасен, как и она.
К ней тоже… приложили крылья, ангелы?

Я кажется знаю, о чём буду бредить в момент смерти.
Звучит безумно.. но после прочтения повести, я был похож на странного самоубийцу: моё левое запястье истекало слезами: я вытер слёзы, запястьем..
Более того, у меня было странное желание…  отдать часть своей жизни, лишь бы Джемма не испытала тот ад, в котором она оказалась, когда её предали.
Я был бы рад умереть, лишь бы.. не важно, Джемма, или та неизвестная итальяночка в кондитерской, дождалась юного Тургенева и у неё не было бы разбито сердце.
Ведь если сердца разбиваются, это кому-нибудь нужно? А, Маяковский?
И пусть Тургенев жил бы с ней, любил её нежно, и не написал ни одной строчки, не стал бы писателем и Полина Виардо
ему лишь приснилась бы, и изумрудно-серый томик Вешних вод Тургенева, ласково вспыхнув, истлел бы в моих руках.
Пускай, пускай, лишь бы милая Джемма не пережил ад предательства: как после такого звёзды могут зажигаться, а, Маяковский? Как солнце после такого может всходить и весной распускаться цветы?
После такого предательства, равного предательству бога, мир должен кончиться, замереть и погрузиться во тьму.
И.. что ужасней всего, всё это и произошло, но лишь в сердце Джеммы, хоть об этом и не писал Тургенев.
Это происходит в сердце каждого, кто пережил предательство в любви.

Проснувшись ночью от слёз (вешних?), я вспомнил о своей любви.
Успокоившись, я странным образом представил Пришвина — главным героем повести Тургенева.
Нет, не старого Пришвина, похожего на Фавна, с вечной собачкой своей, бегущей впереди него, как тень на заре, а молодого, красивого..
В пору его учёбы, он путешествовал в Париже и встретил там свою Вареньку.
Он тогда ещё не знал, что это любовь всей его жизни.
В некоторой мере, солнце зажигается и звёзды летят в глубоком одиночестве космоса, чтобы такая любовь сбылась.
Без неё — и эти звёзды бессмысленны, и солнце светит в бездонное одиночество мира, не согревая никого.
Пришвин писал потом, что рай повторяется на земле не единожды — в любви.
А я добавлю, что и ад, и гибель мира и распятие бога — тоже повторяются в утрате любви, потому это так экзистенциально невыносимо.

Пришвин встречался с Варенькой в тургеневских декорациях липовых вечерних аллей, всего три недели.
Не было интима, был сплошной трепет невесомого сердца: Пришвин боялся обидеть Вареньку, плотской любовью.
Сам не ведая того, он совершил первое предательство любви: любил в женщине — душу, а не её целиком (любить только тело, так же преступно).
А Варенька хотела простого женского (боже.. вечного, вечного!) счастья, семьи и детей.
Они расстались. Пришвин хотел покончить с собой, уже в России.
Его сердце и запястья, истекали строчками: он стал писателем, как и Тургенев: любимая светила как звёздочка, в безрассветной ночи.
Спустя несколько лет, он решился ей написать, упасть к её милым ногам — письмом, словно лицом души, прильнуть к её милым коленям..
И это тоже, до странности напомнило мне Вешние воды.
Варенька откликнулась. Она… любила.
Написала Пришвину письмо, сказав, что будет проезжать в поезде мимо его городка, выйдет на станции и будет ждать его, его одного..

Боже мой! мне хочется часть своей жизни отдать, чтобы Варенька не пережила этот ад!
Это похоже на безумие, нелепость жестокую, так часто вторгающуюся в любовь, увеча её, как бы мимоходом.
Всё было хорошо.. на каком-то райском плане. Пришвин ждал любимую на вечернем вокзале.
Но она опаздывала. Её не было. Он страдал, он ещё не знал, что.. перепутал день, и Варенька приехала ещё вчера и стояла в глубоком одиночестве вечереющего вокзала, ждала своего милого, ждала его одного.
Сколько длится секунда в таких ситуациях?
Так капля нейтронной звезды на земле, весит миллион тонн.
Варенька не смогла простить этого. Все слова были бессильны. Пришвину было стыдно сказать правду, и этот экзистенциальный стыд роднил его с героем повести Тургенева.
Это так безумно и странно: любовь всё может понять и простить… но сердце словно упирается в стену безмолвия, равное космическому безмолвию глубокого космоса: его можно преодолеть лишь через тысячи лет…
Когда Пришвин был уже старый, женатый в третий раз, и был счастлив с женой, перед смертью ему снилась.. всё та же Варенька, и он с в слезах бредил о ней, на руках у жены.
Понимаете? Любовь всей его жизни прошла мимо него. Звёзды летят в никуда и солнце всходит зачем-то, не грея.

Начало у Вешних вод — экзистенциальное (предельное сближение Достоевского и Тургенева).
Мужчина, уже с проседью, сидит в своей сумрачной комнатке, закрыв руками лицо: он только что пришёл с какой-то пошлой вечеринки. Осознание, что жизнь прожита зря. Чего то главное так и не случилось в жизни.
Словно герой стиха Тютчева «Она сидела на полу, и груду писем разбирала», мужчина, подобно душе после смерти, обернувшейся на печально простёртое тело, перебирает письма молодости, натыкается на гранатовый крестик… девушки.
И в нём начинает говорить память. Боль.
И это выходит не менее фантастически, чем разговор Ивана Карамазова, с чёртом, в своей сумрачной комнатке.
Так странно: говорит память, а кажется — вечность. Словно этажи памяти повалились в бездну и звёзды, ибо то, что сияет в воспоминаниях, по своей важности и свету, бесконечно превышает то, что ты есть сейчас: это как секунда пред вечностью.
И мне грустно, что в мире известно «печенье Пруста», как символ связи воспоминания с прошлым, но почему-то никто не говорит об орфейном огляде воспоминания у Тургенева.

Кажется, что комната мужчины медленно зарастает тишиной, осенним шумом листвы и травой.
Мужчины — нет. Он, настоящий — в прошлом. Он предал не только любимую, но и себя, свою бессмертную душу.
И это тоже экзистенциальный момент, признать, что ты — мёртв, что вся твоя жизнь, как планета, сорвавшаяся с орбиты, покрывшаяся льдом и летящая в тёмную пустоту.
Такое осознание — равно послесмертному опыту: не каждый способен это не то что выдержать, не убив себя, но и сознаться в том, что он — мёртв, или, по крайне мере, что настоящий он, с бессмертной и любящей душой, остался где-то Там, в стороне жизни, воспоминаний.

В некотором смысле, Вешние воды — это экзистенциальный апокриф Евгения Онегина, с той лишь разницей, что Ленский и Онегин мучительно слиты в одно целое, а Ольга и Татьяна — не менее мучительно разделены, словно душа и тело, словно весенняя гроза, которой так радовалось деревце после сумрачной зимы, и вот, гроза расколола её на две части.
Рядом с деревцем, весело бегут весенние ручьи, всё радуется весне, а оно одно как бы распято светом и из её запястий растут молодые цветочки, растут в никуда, в небеса.
Эта амбивалентность Вешних вод — поражает. В ней оптика символов и стиля, трагедий и бездны — 20 и 21 века.
В «Лекциях по русской литературе», Набоков лишь в одному предложении, мельком, упомянул эту повесть Тургенева, выделив её среди прочих.
А между тем, она — самая набоковская, по игре символов и иррациональной глубине, не только любви, но и жизни, вечно соскальзывающей в мрачную двойственность, почти шизофрению.

Набоков покрасовался тем, что подметил, что Тургенев был первым русским писателем, заметившем преломление солнечного света при появлении человека.
При всей моей любви к Набокову, такие прелестно-аутические замечания, часто утомляют и раздражают, особенно если видят лишь игру света, но не преломление души и жизни, не с появлением человека, а с его утратой, утратой любви.
Набоков дивно подметил, что та или иная фраза у Тургенева, напоминает ящерицу, нежащейся на тёплой, залитой солнцем, стене, а 2-3 последних слова в предложении, извиваются как хвост.
Всё верно. Эта инфернальность стиля, особенно гармонично просияла в Вешних водах.
Само построение сюжета-воспоминания, похоже на сон. Оптика сна. Реальности — почти нет, она сразу — сон и тоска, моление о любимой, предвосхищение любимой.

Более того, сам герой — Санин, в начале повести похож… на Врубелевского Демона, сидящего где-то за 1000000 миль от Земли, на холодной и одинокой луне, вспоминая, как он утратил свой рай — любовь.
Что касается ящерки… амбивалентность мучительной раздвоенности чувств, которая есть ни что иное, как шизофрения любви.
Присмотритесь на заросшую травою строчек — повесть Тургенева: то тут то там, мерцает уже не солнечный зайчик — солнечная ящерка. Ящерка-сердце, которая потеряла душу, как хвост.
Любопытный читатель, эдакий Паганель созерцания, подметит и изумится этому мерцанию в тексте: например, цифре 2.
Две маленьких родинки над верхней губой инфернальницы Марии, мне понравились больше всего.
И две вишенки в пальчиках тёмно-кудрого ангела — Джеммы, с которой Санин говорил в саду на лавочке, бог знает о чём, а всё равно выходило о любви. Это тайна любви — она повсюду.
На сомом деле, просто изумительная оптика зеркальности сна: словно тень двух вишенок над губами..

Что особенно поражает в повести — это аномальная для 19 века (для любого века?) неевклидова геометрия любви.
Так сказать, геометрия Лобачевского, в которой две прямые, в бесконечном пространстве, могут пересекаться, могут бесконечно отклоняться, и, снова, как в квантовой физике, в следующий миг, быть вместе.
Именно эта аномалия повести (а разве любовь не аномалия в нашем безумном мире?), делит многих читателей на два неравнозначных лагеря, и даже уводит их в сторону, в подстриженную норму, другими словами — в пошлость.
Ах, какой сладостный порыв, наклеить на Санина, предателя, ярлык мерзавца, слабака и труса… это всё эмоционально и понятно.
Я сам наклеил, облепил его ярлыками так, как рождественскую ёлку..
И потом… сам же, на коленях, чуть ли не в слезах перед адом человека, срывал с него эти ярлыки.

Скажем честно: кому в голову придёт назвать эту повесть, быть может, одной из главных историй любви в 19 веке?
Усмехнутся, покрутят пальцем у виска (у своего), с улыбкой станут называть чудные названия книг: Гордость и предубеждение, Джейн Эйр, Грозовой перевал, Унесённые ветром…
Да, прекрасная любовь, преодолевающая невзгоды, есть во многих книгах.
И у соседей наших, за страницами стен в весне обоев, быть может любовь сияет не меньше, чем на страницах Эмили Бронте.
Но мы же не будем называть лошадку — доброй, добрее тигра? Это как сравнивать синее и лёгкое.
Лошадка живёт в своей нежной и во многом фатальной норме и не знает экзистенциальных и тёмных страстей, ей не нужно преодолевать бездну в себе, чтобы заслужить право, называться — лошадкой.
С другой стороны, так называемые «плохиши» уже набили оскомину в искусстве своей картонностью, вполне нормальным преодолением своей «тёмной наклонности» ради любви.

Все знают о сложных отношениях Достоевского и Тургенева.
В Вешних водах — словно бы случилось их замирение.
Более того, в этой иррациональной повести, случилась словно бы райская встреча Толстого, Куприна, Цветаевой, Сартра, Достоевского, Тургенева, Андреева, Пушкина...и все как-то райски обнялись.
В конце повести, Тургенев поднимает символизм до какой-то стратосферы вечной красоты искусства: чистый катарсис.
Грешный и опустошённый Санин, Иуда любви, в конце повести преображается не менее чудесно, чем небесные всадники в конце Мастера и Маргариты.
Простой вроде бы человек, заклеймённый тысячами читателей, преображается в вечный образ Блудного сына, Сына человеческого, прильнувшего к ногам своей возлюбленной, словно к ногам бога — к ногам самой любви.
По своей нравственной силе, Тургенев создал почти библейский образ, не уступающий, красоте картины Рембрандта — Возвращение Блудного сына.
История простого паренька и его мимолётной любви, под пером Тургенева превращается в историю всего человечества, в душу и судьбу любви на земле.

Ну вот, рецензия дописана, а ещё о многом хотелось сказать.
Так грустно, когда жизнь души — любовь, заканчивается, а существование ещё длится, куда-то, зачем-то, как свет от погасшей звезды.
Тургенев играет символами, словно бликами солнца на утреннем стене, полных ещё удивлённых теней: словно одна крылатая душа из древнегреческого хора в трагедии, оторвалась от всех и стала петь о чём-то своём, удаляясь в тёмный лесок.
Жизнь Санина, до встречи со своим чернокудрым ангелом — Джеммой, и воспоминания уже пожилого и опустошённого Санина, сливаются в одну Ариаднову нить, и не случайно Санин, словно с злой сказке, как бы между прочим упоминает о посещении музея в Италии, на родине Данте и верного слуги Джеммы (так и кажется, что и он, милый, гротескный старичок и его чёрная собачка, вот-вот сбросят маски личин своих и превратятся.. в ангелов), где увидел статую Даннекеровой Ариадны, которая не очень ему понравилась (я посмотрел эту статую: Ариадна на пантере, обнажённая. Ощущение, что пантера в лёгком ужасе от вполне себе упитанной Ариадны на её спине).

Любопытно отметить экзистенцильное и, даже кафкианское отражение мифа об Ариадне под пером Тургенева: гг в лабиринте любви, сам превращается в чудовище.
Интересно, почему Санину не понравилась данная скульптура?
Она ведь вовсе не об обуздании краотой, дикости и некой тёмной природы - души?.
Она о мучительной красоте вечного слияния женской природы, с некой бездной, кошачьей грацией тьмы.. любви.

Так во сне мы входим в комнату прошлого и видим свой грех, в образе трещинки на окошке или увядшего цветка, и брезгливо отворачиваемся, или даже пугаемся, сами не зная почему..
Когда Санин впервые вошёл в домик-кондитерскую, он словно увидел в опустевших декорациях сна, в широком луче из-за окна, лежащий на полу клубочек алой шерсти: Нить Ариадны.
Внимательный читатель обратит своё взор на нежные алые блики в повести: блики сердца, не менее важные, чем и цифра «2», в повести.
Но ещё чудесней будет заметить, что все эти декорации сна гофмановских, зачарованных интерьеров, и даже имя матери Джеммы — вдова Леонора Розелли, — есть лишь грустное, как бы оступившееся от горя, эхо баллады Бюргера — Ленора, о женихе-мертвеце, уводящей на коне в ночь и смерть, свою брошенную невесту.
Другими словами, над таинственной кондитерской могла бы висеть надпись боли воспоминания, известная многим влюблённым, пытающихся возобновить отношения.
Это строки из Данте: Оставь надежду, всяк сюда входящий..
Всё дело в том, что Санин словно бы обречён, век за веком, входить в эти зачарованные сумерки опустевшей кондитерской, словно бы смутно что-то припоминая, снова встречая своего ангела, и.. снова, теряя его, подобно раю.

Сердцебиение символики в повести — трансцендентно и почти невозможно: такой плотности символов нет даже в романах Набокова.
Потому я и говорю, что Тургеневу помогали писать — ангелы.
Данная повесть странно выделяется среди всего творчества Тургенева.
Есть в ней даже набоковский приём из Лолиты, когда Гумберт стреляется с мерзавцем Куильти, надругавшимся над его «Ло», и не каждый читатель понимает, что это — допельгангер, мистический двойник Гумберта, точнее, тёмной части его души.
Так и Санин предстаёт перед Джеммой — рыцарем, когда защищает её честь от грубого и пустого офицера, на выходку которого смолчал жених Джеммы: душа во фраке, а не человек.
Санин стрелялся с ним на дуэли, ещё не зная, что стрелялся со своей пустотой в душе, до времени спящей.

Это важнейшая тема повести — карнавализация жизни, сокрытие ада души, пустоты — под маской чести, благородства, брака..
Все герои словно бы ходят по тонкому ледку (все, кроме Джеммы, этой «чистой красоты»), за которой бездна, полная чудовищ.
Но вот, в Санине пробуждается любовь, искренняя, беззаветная.
Он на вершине любви и души. Он рыцарь,которой почти по заветам Достоевского, спасает красоту. Что может этому помешать?
Но как писал Достоевский в «Кроткой» — стоящие на высоте, как бы сами тянутся к бездне.
Санин искренне хочет изменить всю свою жизнь, положив её у ног своего ангела.
Он едет к случайно встреченному другу юности, к его богатой жене, чтобы продать имение (и тут уже дивно вспыхивают тени Мёртвых душ Гоголя!).
Жена у него — красавица, инфернальница, с символичной фамилией — Полозова (змея).

Символично, что в начале повести, «переодетый» в старого слугу Джеммы, ангел, сравнил Санина с молодой яблоней, а в конце, уже Тургенев (тоже, переодетый ангел, быть может), сравнил уже с яблоком жирный подбородочек мужа Марьи Полозовой (тоже, так сказать, тень пустоты Санина, явившаяся из прошлого).
Ах, о Полозовой можно отдельную статью написать! — Печорин в юбке!
Она и её муж — это русские Маркиза де Мертей и Виконт де Вальмон из «Опасных связей».
С той лишь разницей.. что муженёк, полностью пассивен, инертен и подчинён своей госпоже.
У них странные отношения. Нет секса..
Открыть вам тайну их отношений?
Муженёк Полозовой — гомосексуалист. Первый гомосексуалист в русской литературе.
Полозова с ним, свободна как ветер.

Ах, что за поэма, искушение Полозовой — Санина!
Да тут на 15 страницах, чуть ли не вся европейская литература мерцает, начиная с искушения Одиссея - Сиренами.
И всё же, это напоминает тайный и дивный апокриф Вия.
Боже.. при чтении у меня было ощущение, что молодого человека похитил тёмный ангел и вознёс его далеко далеко над Землёй, и его душа где-то там, среди вечной тьмы и ледяного мерцания звёзд, а тело его, думает, что оно в чудесном лесу с очаровательной женщиной.. Накрапывает лёгкий дождь.
Стоит женщине только разжать сияющие объятия крыльев, и несчастная душа сорвётся с сердцекружительной высоты, в голубую бездну.

В начале повести Санина сравнивают с молодым жеребцом (дивная кафкианская нотка в повести: лунные фазы превращения мужчины), и это тоже найдёт свой дивный отзвук в Вие и концовке повести: это сравнение вспыхнет сексуальной и мрачной нотой).
В Вие, как известно, чудесный эпизод, когда старая ведьма оседлала бедного Хому Брута и скакала на нём над ночными полями и реками, имеет сексуальный подтекст.
В конце «Вешних вод», инфернальная поездка Санин и Марии Полозовой на лошадях в сумерки леса, имеет ещё более сексуальный подтекст (может не совсем ангел.. помогал Тургеневу?).
Санина просто уездили, до изнеможения. Ледок чести, любви, благородства — растаял, и душа сорвалась в бездну: женщина разомкнула свои крылатые объятия.
Это к вопросу, столь важному в современном мире, что любая демократия, благородство, мораль, даже любовь,без чего-то важного, божественного в душе, в любой миг может искуситься и сорваться в бездну, потеряв себя почти с наслаждением.

А что за чудный эпизод, когда Марья, истомлённая «ездой», заметила с улыбкой Санину, что у неё порвалась перчатка: ах, какой сладостной белизной плоти сочилась наверно её ладонь!!
Она сняла перчатку так же сексуально (наверно), как змея снимает с себя кожу, меняя её.
Свою «кожу» снял и Санин: инфернальное обнажение, говорящее лишь о том, что все наши любови, честь, мораль, Мадонны Рафаэля — лишь тоненькая кожица, за которой полыхает и пульсирует космос, изначальная и бескрайняя тьма.
И пускай читатель не слишком гневается на Санина.
Вслед за Флобером, сказавшем — Бовари, это я, мы можем сказать: Санин, это мы. Вешние воды - это мы.
Пускай каждый сознается себе: искушался ли он такой Полозовой?
И я не только о человеке говорю. Полозова — это и некая идея, сиренический зов плоти, или.. цивилизационный зов, на уровне стран.

Да и не проходим ли мы мимо подлинной любви, предавая её.. ради карьеры, достатка мнимого и не менее мнимого счастья, свободы?
И всё это тоже — Марья Полозова.
Паскаль сравнивал душу человека с мыслящим тростником, трепещущей пред звёздной бездной.
Думается мне, что ещё большая бездна полыхает в любви, и пред этой бездной, человек — былинка, которую она может унести в своих вешних водах, даже не заметив этого.
Куда впадают вешние воды и влюблённое сердце на вечерней заре — в космос.
В этом месте рецензии, как и в повести, хоршо бы представить 8-ю сонату Бетховена, патетическую: Adagio cantabile.