Полубрат

- Я научилась любить все норвежское, - сказала пятая дочь. - И выйду замуж только за норвежца, я мечтаю попасть в Норвегию.
Но младшая сестра шепнула троллю на ухо:

• Просто она узнала из одной норвежской песни, что норвежские скалы выстоят, даже когда придет конец света. Вот она и хочет забраться на них - ужасно боится погибнуть.

  Х. К. Андерсен. Холм лесных духов.

  Да-с... могу только констатировать: народ на столь твёрдой почве вырастает соответствующий. Конечно, глупо судить о национальном характере, что бы ни означало это расхожее словосочетание, по художественным произведениям, но... да что тут толковать? "Крик" Эдварда Мунка все видели? И кое-кто утверждает, что в детском саду рисовал не хуже? А теперь вспомните парную к "Крику" "Тревогу" и представьте: изображённым на ней типажам вздумалось, чтобы о них написали многостраничную трагедию. И они не отстали, пока некто Ларс Кристенсен не удовлетворил их потребности.

В последнее время меня глубоко интересуют книги о том, что остаётся, когда иссяк оптимизм, выдохлось терпение, а надежда, как ей и подобает, умерла последней. О травмах, иже не изжить, о сентиментальных путешествиях в пустоту и обратно, о поисках смысла в бессмысленности. О том, что остаётся, когда не остаётся ничего.
Хорошего нам чтения.

Тяжелая тягучая, если не сказать, тягомотная (но все-таки не сказать) книга, оставляющая больше вопросов, чем дающая ответов. Скандинавская семейная сага, и этим все сказано. Там вообще есть нормальные семьи, в этой Скандинавии, а? Папу, маму, бабушку, 8 детей и грузовик считать не буду, 8 детей это не мой вариант нормы. Но тут блин... что ни персонаж, то в кунсткамеру просится.

Прабабушка Пра, актриса немого кино, не оставившая после себя ни одной пленки, потратившая свою жизнь на ожидание того самого, единственного, погибшего во льдах, читает и перечитывает то самое письмо, что составило основу всей семьи. В книге вообще все очень вещно, как будто эти вещи и есть семья, как будто пуговица насильника, злосчастное письмо пропавшего моряка, пластинка Клиффа Ричарда, самодельный ветряк Арнольда, табличка "Вивиан и Барнум" важнее самих членов семьи, как будто их нарочно разбросали по всему пространству книги, и ты то и дело натыкаешься на них в разные временные периоды, протягивая ниточки из прошлого в будущего, домысливая, додумывая, но к единому выводу так и не приходишь.

Бабушка Болетта, дочь актрисы, работающая на телеграфе, с извечной болью телеграфисток - головной. Самый нераскрытый для меня персонаж, она чья-то дочь, она чья-то мать, чья-то бабушка, но из маловнятной дочери и матери она трансформируется как будто в Пра, как будто каждая бабка становится несносной старухой с собственным мнением. Так и повис в воздухе вопрос, кто же отец ее дочери, хотя и возник-то он ближе к концу книги, пока ее внук не задался им, об этом и не задумываешься.

Мама Вера, абсолютно несчастная, вот уж собрала кары за грехи и отцов, и дедов и всех кажется, на свете, этакая Иисус в терновом венке. Изнасилованная, с нежеланным ребенком, со странным мужем ростом с сидячую собаку, она терпит и терпит и терпит, все терпит, как будто этих скандинавских женщин поколениями дрессировали на терпение и послушание. Воистину жизньболь. Муж не бывает неделями дома, при этом живет непонятно где строит непонятно что, дети один другого хлеще, старший - дитя насилия, и младший - со своими проблемами. Она унаследовала это свое долготерпение от бабушки? Одна ждет всю жизнь, другая всю жизнь терпит, что мужа, что сына. Фред отсутствовал 28 лет и 50 дней, как звучит, а?

Главный герой Барнум, настрадавшийся от... чего только не настрадавшийся, начиная от имени-подарочка и роста, застрявшего на отметке, кажется, в районе 150 см, и заканчивая мужской несостоятельностью. В который раз я убеждаюсь, что мужская душа для меня потемки. Всего его мысли, все его поступки мне отдают слегка придурью, слегка отмороженностью. Он ведет со мной разговор, ведет, довел до нужной точки, и вдруг стопорится на каких то неприметных вещах - чемодан с аплодисментами, желтый бьюик, какая-то нелепая статья в газете - о брате - может вернуть его на пять-десять лет назад, и монолог течет уже с новой точки, а то, а старое как же? Барнум, вернись, договори, но нет, Барнум чешет дальше, уже о девяти пальцах отца, или о боксе, или о том самом лете...

Очень, кстати, не люблю я мета-книги, в которых автор ненароком да просовывает свое Я в текст, не хочу вот я встречаться с автором, никакой дополнительной достоверности книге этот прием книге не придает, а только лишь заставляет с горечью убеждаться, что все герои - вымысел, а ведь я только-только в них поверила. Нет, спасибо, мне подавай самообман, что это все было на самом деле. За это снижу балл.

А в целом, все мрачно-мрачно, почти без просветов.

Сей непревзойдённый роман сумел очаровать меня с первых строк. Я читала до пяти утра, не могла оторваться. Казалось бы, что для людей, которые пережили войну, уже ничего не страшно. Несчастье случилось с Верой именно в День Победы.
Не смотря на то, что главным героем является Барнум, мне в разы больше понравился Фред, - сильный духом, изобретательный, отважный; среди моих ровесников таких практически не осталось, к сожалению. Ради младшего брата он готов пойти на всё, даже на убийство. Ему он посвящает свой бой. Да и вся жизнь Фреда - это бой. С обществом, с самим собой.
Барнум же просто плывёт по течению. Возможно, он научился этому от Пра, Болетты и Веры.
Книгу стоит читать вдумчиво, иногда - между строк. Истории четырёх поколений красиво переплелись воедино.

В одном сером, холодном городе жил маленький-маленький мальчик...

Это тяжёлая книга. И в прямом и переносном смысле. Солидный такой томище с депрессивной, тоскливой жизнью.
Это сильная, очень талантливо написанная книга. Потому как трудно заставить такое огромное количество людей читать, погружаясь в пучину несчастий, страданий, тусклой беспросветности. Читать и не бросать, потому как очень хочется верить в хорошее.
Застывшее горе-несчастье трёх женщин одной семьи. Чересчур деятельная никчемность мужчин этой семьи. Друзья, соседи... И тоска, тоска, тоска... Кажется, что все несчастливы, все заморожены в своих бедах в этом городе. Что ни семья — своя трагедия, свой крест. И как при такой жизни могут быть счастливыми дети?
Много намеков, много недосказанности. Нет, пожалуй, в романе ни одного цельного человека — все они там "полу": полубрат, полумать, полуотец, полубабушка. И не только Нильсены. Все.
Трудная книга. Жить в такой беспросветности — уже подвиг. Или нет? Может для кого-то такая страшная обыденность — норма? А вот это жутко.

Правильно говорят, что неприятности, на которые иногда щедра жизнь, сваливаются на голову непременно скопом. Шумной беснующейся ордой. Группой разнокалиберных бессовестных пакостей, норовящих испортить всё, что попадётся им на пути. И справиться с таким "криминальным" периодом порой очень непросто.
Вот и у меня в последние две-три недели случился беспредел с (не грузя подробностями) физическим и моральным состоянием. И это на фоне полного аврала по игре на ЛЛ. Ну то, что касается аврала - это вина только моя. Дотянула. Не читала. В итоге нагрузилась по уши: 5 книг в ритме presto, да ещё литературных тяжеловесов. Не буду скрывать, некоторые читались почти без удовольствия. Хорошо, что хоть вообще читались, учитывая выше сказанное.
К чему это я гружу личными подробностями? Да к радости! Предпоследней книгой, нуждающейся в статусе "прочитано", оказался изданный в любимой серии "Полубрат", на котором меня чуток (тьфу-тьфу-тьфу) отпустило. И эта история теперь будет у меня ассоциироваться с двумя ощущениями: с вящим счастьем забрезжившего света в чреде фиговых дней + абсолютно противоположного ощущения боли и подавленности, которое транслирует книга. Недаром же автор из Норвегии.
Всё как я люблю. Всё как мне нравится. И об этом подробнее)

Очередной триумф скандинавской литературы. Флёр раздумий, самокопаний, грусти, недосказанности, суровых, но чарующих пейзажей, заскорузлого одиночества, тонкой грани между безумием и предельной разумностью обеспечен и даже гарантирован. Кроме того, этот роман словно вместил в себя отголоски произведений других моих любимцев: Ирвинга, Аткинсон, Кабре. Хлёсткие фразы, которые хочется цитировать. Слова-маячки, вещи-культы, на которые опираются герои на протяжении всего романа. Многомерность глубины, которая засасывает читателя, заставляя опускаться на самое дно происходящего, в то же время ничего не объясняя, а предоставляя шанс самому строить предположения и делать выводы.

Шесть женщин. Три мальчика. Два друга. Два брата. Три отца. Кто кому? Кто кого? Кто о ком?
В светлый день победы мама Вера полезла на чердак, чтобы снять бельё. С этого момента её жизнь и жизнь близких ей людей кардинально изменилась. Две машины, две семьи встретились на дороге, но отпечаток этой встречи лёг тяжёлым грузом на плечи их детей. Что значит быть полубратом? И как превратить ожидание возращения того, кто никогда не вернётся, в способ справится с жизнью?

Не буду рассказывать сюжет, иногда это прямой путь опошлить книгу. Что-то вроде: жил-был мальчик, рождённый от насилия, который ненавидел весь мир. А его отчим был прохвост, но весельчак. А девушка героя ждёт ребёнка, при том, что её любимый не может иметь детей. Интересно? Ооочень! Но только в авторском, не моём изложении)

Хочу предупредить, на всякий случай. Это болючая книга. Она внедряется в кожу и коготками скребёт по душе. Она окутывает своей атмосферой (куда ж без этой затёртости), и тихо ворожит с мыслями, чувствами, настроением.

Будьте осторожны: не читайте её на бегу, вы можете пораниться. Будьте бдительны: роман очень живой и полнокровный. Будьте полны надежды: она может стать именно вашей книгой!

Дальше...

Я чувствую его, это горе. Оставив эту историю позади, только о нём и думаю, ибо им пропитана каждая строка, каждое слово, каждая буква, о нём я только и мыслю, щурясь от столь яркого солнца, а ведь уже кончина октября, а оно всё светит и греет, и, смотря на него, я думаю о гренландском солнце, таком холодном и убийственном, и вспоминаю строки из письма, которое было началом и было концом: «Вам всем, здравствующим дома, шлю я из страны полуночного солнца, льда и снега, любовный поклон». Что ты чувствовал, Вильхельм, когда писал своё последнее письмо своей возлюбленной? Мог ли ты знать, чем оно станет для неё и её семьи? Одно можно сказать точно – смерти ты не боялся: «Ты спрашиваешь о смерти, но я ничего не знаю о ней, а только о жизни, поэтому могу лишь рассказать, какой я вижу смерть: или она окончание жизни, или переход к иному способу существования. И в том, и другом случае бояться нечего». Всё правильно – умершему человеку уже всё равно, вся боль предназначена тем, кто остался. И не только она.

Молчание. «Все истории должны начинаться с молчания», – и эта началась именно с него. Я слышу воркующих за окном голубей – и я вижу тот чердак, на который поднялась Вера, вижу бельевую верёвку, прищепки, платья, – и то, что случилось потом. И она замолчала. Она тёрла свою кожу до крови, куталась в одежду и резала язык, потому что просто не могла облечь в слова то, что гнездилось внутри неё. «Молчание передавалось в семье из поколения в поколение», – началось оно с Эллен, которая стала актрисой немого кино (каково ей было ждать всю жизнь того, кто сгинул во льдах?), и закончилось на Фреде, который, прознав страшное, погрузился во мрак (какого ему было нести в себе бремя этой правды?). Молчание – это страшно, и оно знакомо многим семьям. Девочка молчит, не желая рассказывать о том, что с ней сотворили («Вера, прости нас! Прости нас, Вера!», – поздно). Мальчик молчит, оглушённый правдой о своём отце («Он вообще ни на кого не обращает внимания. Он не разговаривает. Он экономит силы. Отметает всё лишнее. И день ото дня всё больше напоминает зверя», – поздно). Настоящий заповедник молчальников – вот это что. Эти люди любят друг друга – о, как они друг друга любят! – но молчание убивает всё хорошее. «Я не желаю знать, кто надругался над моим сыном! Я вообще ничего не хочу знать!», – ведь так куда проще, не так ли? А проще ли? Можно ли в таком случае отнести молчание к лжи?

Ложь. «Мы оберегаем друг друга ложью», – и закрываем глаза на то, что является пред нами на самом деле, предпочитая верить грёзам, которые так сладки и приятны. «Мир желает быть обманутым, так и пусть и будет обманутым», – твердил Арнольд, и, скитаясь по свету, он так и не смог сознаться в том, что сидело в нём с самого начала (чердак, пуговица, палец), в этом маленьком мужчине, родиной которого были море, трава и птичьи скалы; возможно, именно поэтому он так и не смог украсть ветер. Что он почувствовал, когда увидел ту, чью жизнь он когда-то сломал ради собственного минутного удовольствия? Он разворотил себе руку, дабы его не узнали, он делал всё для того, чтобы стать хорошим мужем и отцом, он смешил ту, которая когда-то по его вине замолчала на девять месяцев, – но от правды никуда не спрячешься. «Ложь рано или поздно настигает нас, они возвращаются – и обманы, и фантазии, и встречают тебя в дверях под видом заботы, утешения и правды, потому что мир недостаточно велик, чтобы спрятать враньё», – и это настигнет всех, как ни прячься. Вся эта история пропитана ложью, не знаешь, чему верить, а чему нет: «Я раздуваю по сторонам пыль повествования, чтоб она расцвела в устах людей букетами наипрекраснейшей лжи», – что было грёзой, а что было правдой? А, Барнум? Он, я думаю, и сам не знает. И это самое страшное. Он отчаянно пытался заполнить пустоту неприсутствия своими словами, но они вязли и тащили его за собой, в каждой его выдуманной истории был он и его брат, тени всего, что было для него так важно, а время неслось вперёд, делая при этом ожидание невыносимым.

Ожидание. «В жизни ещё приходится ждать тех, кто не вернётся никогда». Молодая актриса ждёт своего суженого, который отправился на север, в её глазах на немом экране – тоска, в руках – письмо, под сердцем – ребёнок. Он не вернётся. Маленькая девочка отдаёт своей лучшей подруге кольцо на хранение и шепчет: «Не бойся, Вера, я скоро вернусь. Я вернусь, Вера». Она не вернётся. Юноша с диким сердцем обнимает свою рыдающую мать и говорит: «Мне только свитер взять, мам», после чего, подхватив чемодан отца и потрепав брата по щеке, уходит. Он вернётся, но лишь тогда, когда мир уже будет совсем иным, да и он сам, наверное, тоже. Ждать – это и правда искусство. Мы все чего-то ждём, но когда приходится ждать кого-то, это превращается в настоящую пытку, ибо кажется, что время не мчится вперёд, а стоит на месте, и оно душит, душит своей медлительностью, и ты слушаешь тиканье часов, и ты вчитываешься в письмо, и ты обнимаешь замшевую куртку, – и ничего не происходит, ничего не меняется, никто не возвращается, лишь в волосах твоих появляются серебряные нити, а в глазах плещется чернота, и живёшь ты не сегодняшним и не завтрашним, а вчерашним. Но человек ко всему привыкает. К этому – тоже. Кто-то ждёт до последнего вздоха, кто-то пытается похоронить воспоминания, кто-то убегает во тьму, кто-то – в книги (все мы – ночные души). «Я всё ещё слышу, как эти шаги уходят из моей жизни», – я тоже это слышу. У каждого они есть, эти шаги, у каждого – свои. Но есть и ещё кое-что – есть отголоски любви.

Любовь. «— Почему тебя так заело это письмо? — Я его люблю». Прабабушка, бабушка, мать и два мальчика, – какая бы боль ни снедала их, у них было оно – письмо, написанное посреди льдов и снега, и каждый раз, когда на их сердцах появляются гири, они берутся за эти листы – и читают друг другу эти заветные строки. Это материнская любовь, вот она, несчастная женщина, стоит меж кроватей своих сыновей и желает им спокойной ночи, мечтая, чтобы этот миг длился вечно, чтобы они всегда лежали вот в этой комнатке, всегда были с ней. Это дружеская – и не только – любовь считателя и сочинителя, этих двух забавных парнишек: «Я тебя всё равно найду. Я твой друг. Так и знай», – они будут вместе до самого конца, до конца Педера (авария... снова авария). Это любовь между строк, о которой почти ничего не было сказано, но которая была так явна: «— Тебе Фреда не хватает? — прошептала Вивиан. Я мог бы задать ей тот же вопрос», результатом которой стал мальчишка с глазами того, кто является полубратом для получеловека. И это, конечно, любовь братьев: «— За кого ты будешь драться? За клуб, за тренера или сам за себя? — За брата. За Барнума». Я как сейчас вижу эту сцену: юноша, страдающий дислексией, читает вслух первую работу своего младшенького, читает медленно, но внятно, а тот лежит, смотрит в потолок и задыхается от сдерживаемых слёз, ведь плакать нельзя, нельзя и всё. «Он один», – прошептал старшенький, уже лежа в своей кровати. Они оба были одинокими, но эта братская связь опутывала их на протяжении всех этих лет, и когда один вернулся, второй уже был к этому готов.

А вот я не была готова к этой истории. Я ничего не знала об этой книге, просто поверила своему человеку и взялась за неё – и пропала. Бывают такие книги, которые можно охарактеризовать одним ёмким «это моё». Эта книга – моя. В ней очень много горя, молчания и лжи, читаешь – и будто проваливаешься в пучину мрака и тьмы, но есть в ней и другое – дружба, любовь и смех (и я собираю смех людей, как делал это Арнольд). Нашла я в ней и того, к кому привязалась по-настоящему, кто будет идти со мной по жизни дальше, ибо он стал моим любимым героем, – Фред (гребень, оскал, обещание). Удивительная это история, она заключает в себе просто всё, она и о семье, и о взрослении, и о поиске своего места... И как же дивно она написана, как в неё вплетены многочисленные вопросы, ответы на которые находишь меж строк, и каждое открытие буквально оглушает. Всё, что я чувствую после эпилога («— Чего вернулся? — Чтобы рассказать тебе всё это»), – это невыносимую печаль, ибо мне хотелось, чтобы эта книга никогда не заканчивалась. Но всё рано или поздно кончается. Ну так что же, какова же она, истина? Смеяться нам или плакать? Сегодня я выбираю смех.

Книга сложная, напоминает мозаичный алкогольный делирий, когда человек сбивчиво рассказывает, перескакивая с одного на другое, но если вслушаться в это внимательно, продраться через сбивчивые диалоги в одну строку, где непонятно, кто что говорит, если не следить за нитью повествования неотрывно, то из этих фрагментов, связанных одной цепочкой, складывается цельная картина переплетенных судеб несчастных людей-неудачников.

Все начинается 8 мая 1945 года - когда вся Норвегия празднует победу над нацизмом, юную Веру Эбсен насилует на чердаке неизвестный без одного пальца. Вера на несколько месяцев впадает в ступор и немоту, а через девять месяцев рожает в такси по дороге в роддом мальчика, которого таксист предлагает назвать Фредом - это слово по-норвежски означает "мир". Маленький Фред растет в доме, полном женщин (прабабушка Пра, бабушка Болетта, мама Вера), пока его мать не выходит замуж за Арнольда Нильсена, коротышку сложной судьбы родом с острова Рёст, который работал в цирке, воевал, колесил по миру, оправдывая детское прозвище Колесо, и в браке у них рождается еще один сын, Барнум, который и рассказывает эту 800-страничную историю своей семьи.

Каждого из персонажей без исключения в определенные моменты хотелось прижать к груди и пожалеть, а в другие - убить изощренным способом. Все они с недостатками, не вписывающимися в общепринятую норму: кто-то ростом не вышел, у кого-то проблемы с усвоением учебного материала, аукнувшиеся на всю жизнь, кто-то толстый, кто-то колясочник, кто-то пострадал в аварии и вынужден скрывать обезображенное лицо под гримом и вуалью. Женщины в романе стараются как-то прорваться через безнадегу жизни, и у каждой свои способы, мужчины же выглядят слабыми, предают, топят себя в алкоголе, порой их принципиальность и понятия о честности напрямую вредят семье.

Загадки, протянувшиеся через всю книгу, не раскрываются, оставляя читателю самому додумать некоторые сюжетные линии. Например, так и неясно, кто отец Веры (случайный собутыльник ли?) и кто тот самый насильник в мае сорок пятого

, также неясно, кто отец ребенка Вивиан (врачебная ошибка или измена?), и чем занимался Фред двадцать восемь лет. Символизма в романе тоже хватает, это и ходики, которые надо подкармливать деньгами, и чердак, ставший свидетелем главных вех в жизни семьи, и драки, которые постоянно что-то меняли в характерах героев, и роковой диск, который был вручен убитым убийце, и блокноты, записки, письма...

Этот роман достоин подробного разбора и детального обсуждения, поскольку в одиночку сложно увязать все ниточки в единое полотно. Думаю, через несколько лет перечитаю еще раз. Отдельные шикарные моменты и сцены однозначно останутся в памяти надолго.

Тоска и безысходность, от которых невозможно оторваться – вот что такое для меня скандинавская литература. Серость и печаль. Холод и сырость. Книга размером с небольшой кирпич, но больше в этом случае значит лучше. Пугают только абзацы, местами раскинувшиеся на 20 страниц, они не так уж прекрасны, когда приходится ровно в середине мысли прерываться, хотя достоинств книги ничуть не умаляют. Почти для каждого мелькнувшего второстепенного персонажа нашлось хоть слово, описывающее откуда он шел и куда пришел. И главное - история одной семьи под микроскопом, от рождения, и для некоторых – до смерти, хотя она и гораздо короче, чем была бы настоящая жизнь, как склеенная линейка, у которой не хватает кусочка.

Три поколения суровых северных женщин, матерей-одиночек, каждая со своей непростой судьбой, но это все не страшно пока они есть друг у друга. Парочка внуков/сыновей и один загадочный муж/зять/отец, прожив с ним жизнь, так и не узнали, чем же он занимался, почему возник в тот день в жёлтом, отполированном до блеска кабриолете «бьюик-роудмастер» и куда делись из чемодана аплодисменты? Впрочем, мы обо всем догадались, только не всегда хотели себе в этом признаваться, ведь так?

В честь американского шоумена Финеаса Барнума, известного своими мистификациями, зовут главного героя. Барнум не вышел ростом, но вышел кудрями и характером похож на Моську. Зато у него есть сводный старший брат, рожденный в такси и получивший имя Фред от таксиста. Фред похож на волка – одинокий, сильный, независимый и упрямый.

Кому-то кажется, что Фред сумасшедший, но никому нельзя говорить такое про чужих старших братьев, будь они хоть трижды сумасшедшие! Ведь старший брат - это человек, на которого всю жизнь смотришь снизу вверх, даже когда догоняешь его физически и морально, привычка остается, пускай у него целый миллиард недостатков, все равно это человек, который был с рождения и всегда был готов вступиться за тебя, младшего. И даже теперь, спустя годы, только тебе можно ругать его. Даже маме и отцу будешь лгать чтобы его выгородить.

Слишком много лжи в этой книге, но она особого рода, она чаще бережет родных, чем причиняет им боль, она во благо. Да и как можно прекратить лгать, если хочешь сберечь отношения? Или чтобы не пугать мать? Или если тебя попросили? И нужно ли иногда принять и простить слишком явную чужую ложь, чтобы не быть всего лишь половиной человека? А как лгать, чтобы сохранить жизнь горошинке, которая растет где-то в животе?

Кажется, впервые за много лет я могу с уверенностью сказать, что я жила книгой, жила в книге. Она живая - дышит, ворочается в сознании, влечет за собой, заставляет переживать чужие жизни как свои, в нее слишком легко провалиться. Я – безмолвный наблюдатель, присутствую во всех сценах, но не участвую. Мелькнувшая за окном тень, еле слышный шорох в листве. Я почти уверена, что была там, и кто теперь переубедит меня, что это не так? Я была там, мне кажется, целый год, и там, и одновременно тут с книгой на коленях, а на самом деле – всего 4 дня. Боялась пропустить хоть слово, и все равно начало истории затерялось в буйстве сюжета, как старое воспоминание. Эффект усиливался почти полным отсутствием упоминаний возраста героев и годов, в которые все происходит, так что главный герой, даром что коротышка, всю книгу кажется ребенком, его брат – хмурым подростком, а отец не воспринимается толстяком.

Порой начинала думать, что автор главного героя писал с себя. Я ничего не знаю о семье, в которой вырос Кристенсен и о его росте, но, прочитав его биографию, я окончательно утвердилась в этой мысли, пускай и в книге все не так, но эмоции наверняка были те же.
Я вспоминаю нашу семью половину моей жизни назад. Старший брат, всегда сам по себе, влипающий в неприятности, я, готовая его выгородить, хотя мы и не особо ладим, переживающая за брата мама и пытающийся его усмирить папа. Как же все это похоже! Как много, должно быть, на свете таких же семей.

Это очень красивый и печальный роман и я бы хотела, чтобы он еще чуть-чуть продолжался. Хотя бы денечек.
Живите, берегите близких и забодай вас всех лягушка!

Странная книга, читать ее было очень тяжело. Нет в ней ни одного счастливого человека, у каждого есть боль, есть насилие, есть травма. Что автор хотел сказать этим я так и не поняла. Зачем надо было ВСЕХ в книге делать нсчастными. После такого так и кажется , что в этой стране нет радости и надежды.
Я не знала как относится к этим персонажам - они каждый в себе.
Не понимаю, как можно было просто так закрыть глаза на изнасилование дочери и внучки, не понимаю, как можно было не обратит внимание на то , что подросток их сын, внук не говорит уже 3 месяца и 16 вроде дней? Чем они все заняты таким, что на это им наплевать? В аннотации сказано- сильные женщины, но чем они сильны? Тем , что закрывают глаза на происходящее, что живут прошлым, воспоминаниями? А будущее их детей внуков- кто как не они должны были думать о этом. Я их не поняла. Конечно можно списать все на предрассудки, на мораль, на время. Сейчас я правда не могу судить , как оно было тогда в то послевоенное время.
Конечно в центре книги стоит Барнум, он ли полубрат? Может автор хотела сказать , что без Фреда он просто такой полу... Что только старший брат и делает его жизнь полной и он становится братом, человеком? Что они друг без друга не могут? Не знаю, очень сложно было разобраться в таком произведении.
Тяжелая, давящая своим всем повествованием книга. Но я проглотила ее просто , это надо было читать, хоть как то разбираться в хитросплетении их судеб . И просто невозможно оторваться от нее. Перечитывать никогда не стану- тяжело и муторно на душе от всех поступков, от всех персонажей, от всех событий.
Многое осталось скрытым от меня, недосказанным, и конечно хочется разобраться , понять, но не буду второй раз погружаться в историю и выискивать - может я что пропустила. И да, видимо в то время и правосудие было другим, сейчас эпизод с Фредом и Арнольдом на стадионе так просто бы не закончился.
И удивительно, что подросток , ищущий себя, ершистый , сложный идет в бокс- это вторая книга такая , что мне встречается- почему так было в те годы ?
Но все ж Фред понравился мне больше, своим таким странным отношением, опекой брата. Барнума я не понимала во многом, хотя конечно описание тех всех издевательств над маленьким человечком не могли не оставить равнодушной.
Сложная книга, располагающая к раздумьям.

Я думала, что буду читать уютную семейную сагу. Пусть по-норвежски холодную, но с семейными скелетиками в шкафах, с постепенными разгадками, встречами и расставаниями, с тоннами кофе и ароматом дешёвых сигарет.
Ошиблась, потому что меня ждало термоядерное чтение. Какое там кофе, "Малага" в лучшем случае. А скелетики не только не рассыпались на тайны, наоборот, их стало ещё больше.
За то время, что читала, пережила немало эмоций: от негодования, презрения, отвращения и до просто таки умиления и любви.
Не скажу, что было полное погружение, с этой книгой, кажется, это невозможно. Да просто даже потому, что постоянно отвлекаешься на размышления, потому что свои, собственные страхи вытекают из тебя мутной рекой, и не дают сосредоточиться.
И всё-таки, вот они, герои, приходят, глядят печальными глазами. В душу глядят. "Важно не то, что ты видишь, а то, что ты думаешь, что ты видишь."
Коротышка Барнум (полубрат, это он?). Всегда в тени старшего, рождённого от насилия, брата. Комплексы, сомнения, тяжёлое чувство эдакаго получеловека. Его участь - постоянно жить в детстве, которое он так ненавидит и постоянно доказывать, что он взрослый. Нескладный, уродливый, несуразный боягуз и пьяница в дальнейшем. И всё же, мне кажется, в нём нет полумер, просто не научился управлять своими чувствами. Или его не научили...
"Нет в мире ничего идеального, всё всегда с изъяном, в счастье, радости, красоте непременно или таится подвох, или чего-то для безупречной полноты не хватает, а всеобъемлюща одна лишь бесполезная мысль о невозможности совершенства."
Или полубрат всё-таки Фред, вот кому пойдёт приставка "недо". Человек-ошибка в буквальном смысле слова. От зачатия, до рождения, и на всю жизнь. Угрюмый, странный, как бы не от мира сего, он постоянно где-то исчезал, что-то искал... Нашёл ли?
Да в этом романе почти все со своими тараканами, если разобраться и покопаться. Впрочем, особо и копаться не надо, стоит только прочитать его. Кажется, все жизненные невзгоды, пороки, несуразицы и нелепицы случаются именно с ними. И совпадения тоже. Всё так запутано, закручено, переплетено. Как и сам текст. Успевай только ловить поток мыслей, диалоги, события.
Пра с её письмами, живущая воспоминаниями и надеждой, которым не сбыться никогда; Болетта, страдающая непонятной внутренней непримиримостью; Вера с грузом болезненных воспоминаний и постоянной грустью в глазах, даже в минуты счастья; Вивиан, родившаяся от аварии, - вот они, главные женщины романа.
Вот вроде бы и семья, но как-то все порознь, вот вроде бы дружны, но часто каждый сам по себе.
Что с ними не так? И где выход? Живут надеждами без надежд, плачут беззвучными слезами, обманываются осознанно и любят, но как-то отстранённо, как бы про между прочим.

"Всё-таки загадочно устроен мир. Одно тянет за собой другое, но ничто ни с чем не состыкуется,"- да, это о них, точь-в-точь о них, о всех.
И о нас, кстати, тоже...