Наш девятнадцатый век. В двух томах. Том 2

Благодаря совместным чтениям на моем любимом книжном канале спонтанно взялась за перечитывание любимейшей книги. Как же это было прекрасно, эмоционально, проникновенно и самое-самое во всех смыслах.

Не буду разбирать сюжет, кто читал и так его знает, а кто не читал - у вас впереди лучшее чтение на свете и вообще сюжет тут совсем не главное. Хотя он головокружительно захватывающий. Здесь же просто оставлю пару мыслей по главным персонажам.

Федор Карамазов ужасает своим жестокосердием и бездуховностью. Он все кичился, какой он большой сладострастник и гедонист. Но ведь такие радости жизни, как любовь к ближнему, к детям, к природе и духовному миру - самые лучшие. А он ими совсем не умел наслаждаться. Жалко таких ограниченных людей.

Митя раскрывается больше во второй половине романа и этот персонаж крайне интересный. Инстинкты, порывы, животные страсти, избалованность - все это про него. При этом классный мужик, самое главное искренний, тонко чувствующий, добрый.

Ваня, конечно, тот еще краш. Пожалуй, главный мученик романа. Он же главный злодей. Он же самый думающий и глубоко-глубоко копающий. При этом и у него постоянно случаются душевные порывы, губительная любовь и искренняя жажда Правды и Веры.

Алешу я обожала, когда читала книгу в первый раз в 18 лет. Он лично для меня всегда был идеалом мужского чистого и светлого образа. Сейчас же при перечитывании я поняла, что он далеко не полносью раскрыт, как персонаж. Всю книгу он ходит, со всеми разговаривает, выслушивает, переживает за всех и при этом сам-то не особо раскрывает душу перед другими. Удивительно. Возможно, автор планировал больше сосредоточится на его внутреннем мире, сомнениях и эмоциях во второй книге. Кто знает. Все-таки главный герой.

Про Смердякова не хочу говорить, мерзкий и гадкий. Пусть обиженный с детства, пусть умный, все равно противный. В трех законных братьях самое привлекательное - это их искренность, отсутствие лицемерия и двойного дна. А вот в Смердякове этого "добра" полно.

Сложно составить однозначное мнение о женских персонажах. Что Катерина, что Грушенька у ФМ традиционные роковухи, красавицы и умницы, при этом стервы и с надрывом. Лиза необычный и интересный персонаж, но ее жалко из-за внутренних демонов, что ее так точат.

Очень понравилось описание Коли Красоткина, 13-летнего мальчика, начинающего свой поиск правды и смысла жизни. Как же потрясающе автор передал мысли, эмоции и неуверенность в себе мальчика этого возраста.

Главы про Илюшу, его отца, Жучку и последняя глава - это, конечно, боль больнющая. Хотя что уж там, почти весь роман тебя качает на эмоциональных качелях, читать его спокойно нереально. Тут столько рассуждений о вере, смысле бытия, любви, нелюбви, ревности, одиночестве, унижении, бездуховности, отчаянии, смерти, дружбе, деньгах, и пр.пр. Здесь есть все. Вся жизнь.

Любить, вспоминать и перечитывать. А еще верить.

Впервые вся семья Карамазовых собирается вместе и, чтобы решить назревшую проблему между отцом семейства и старшим братом, назначают встречу со старцем: поможет ли это избежать будущих неприятностей? Если посмотреть на оглавление, удобное, чтобы вспомнить что происходит в повествовании,  то ближе к финалу можно и найти ответ на вопрос. Если история не стала, конечно, настолько известна, что и без этого её основной посыл известен заранее, особенно когда его подают основной "фишкой" всего, а случится она не так уж и скоро.

У среднего и младшего братьев свои проблемы. Если мне сперва казалось, что на младшего слишком много исповедей, под которыми он, как Мышкин, сломается, то потом это ощущение прошло. Возможно, кроме того, что в эпилоге ему навязывают дополнительную ответственность, которую он довольно быстро разрешает. Любопытно, как справился бы с ней его старший брат Иван. Немного нагнетающая (кликушечная) мысль: насколько это решение схоже с принятым Иваном до этого о выезде из города.

О судебных прениях: в обеих речах финалы неприятие вызывают, что "демонизация" гоголевской Птицы-тройки, что вопрос "насколько отец  – отец", как будто дополнительную тень последнее на всю адвокатскую речь бросает, хотя мысль любопытная в начале была: если никто не видел деньги, о которых говорят, то насколько правда, что они действительно были (есть).

Показалось, что присутствовал немного черноватый авторский юмор как минимум в двух местах: каламбур (или может, это надо как-то по-другому назвать) с лебединой песнью прокурора; эпизод с золотыми приисками у Хохлаковой (тут, может, больше трагикомедия). А ещё врачебные экспертизы: безумен – не смотрит на женщин; безумен – не смотрит на адвоката; разумен – смотрит на судью и присяжных.

Перед чтением к Ивану было предвзятое отношение. Из поверхностных знаний о нём думалось что-то схожее с цитатой "но как хам он распространяет о чём бы надо молчать", да и продолжение подойдёт о льющемся яде (пусть не осуждения) и "однажды к тебе вернётся": "вернулось" в Смердякове с его "испытаниями", а позже тремя разговорами. Но вот как-то он сам себя "съел" и как-то можно помолчать.

Понравился разговор между Колей и Алёшей, когда раскрывалось чужое влияние без собственного ознакомления с первоисточником. Ещё предполагал, что Коля с Алёшей врагами будут, из-за Колиного самоопределения, однако как мой взгляд на это заштампован, так и... пожалуй, на этом остановлюсь.

Жестковато было о Жучке со стороны Коли.

Наверное, неправильная ассоциация, что Грушенька и Катерина Ивановна напомнили Аглаю и Настасью Филипповну, но не для местного "Льва Мышкина" (Алёши), а для по-прокуроровски "России" (Дмитрия Карамазова). Сравнения у прокурора своеобразные)

Мысли в сторону "психологии" повернули, от которой пытался уберегать адвокат, что Катерина Ивановна привязалась к двум братьям, когда они в чём-то вышли из собственных образов о них и смогли нетипично себя показать ("слабый" Митя при ней проявил "силу", но которую можно трактовать попыткой возвыситься, а казавшийся сильным Иван  — слабость и хоть симпатия проявила себя до этого, но особенное раскрытие произошло при таких обстоятельствах). В итоге героиня как будто всегда мучиться будет, но, возможно, её саморефлексия будет"спасать". Грушенька тоже "саморефлексией" запомнилась и её любимой притчей о луковке. А ещё как помогала Мите волей-неволей воссоздавать сцену их знакомства с роковыми деньгами.

То ли невнимательно читал, то ли не до конца верится, что Ракитин смог написать о житие Зосимы, то ли не слишком внимательно это произведение читал и там внутри какие-то дополнительные "язвительности" были. В общем, неприятный персонаж, занявший место, которое раньше занимал Иван.

Как же меня выбесила эта книга!
К счастью, рассуждения здесь все довольно короткие, хотя и речистые - ясно, что болтают, просто чтобы поболтать, хотя, пожалуй, и чтобы как-то разделиться на своих-чужих.

И эта чудовищная любовь к поклонению, какая-то паучиная жажда обладать и всех держать запутанными и подчиненными. Вообще, интересно, что еще рисуя первый портрет персонажа, Тургенев ясно намекнул, во что она превратится. Потугина очень жаль, хотя роль он сыграл по-своему более мерзкую, чем "почитатели" Губарева. Очень классный пассаж про то, что Литвинов даже предположить не мог, что к нему подошлют соглядатая. И как тот намеками пытался что-то Литвинову объяснить.

Если бы книга была просто про жестокую любовь, про обратную сторону романтического поклонения перед волей прекрасной дамы - получилось бы что-то близкое к "Венере в мехах", а так личная драма оттеняется философией и историческим контекстом. От этого хочется уже, чтобы произошло что-то роковое, лишь бы перестали болтать. Если вы не проходили в школе "западников и славянофилов", в этой книге вам подробно расскажут.

Наверное, единственный луч надежды здесь - это честность, которую удалось сохранить главному герою. Я считаю, что Литвинов поступил правильно, и прекрасно, если он все-таки обретет счастье и покой в компании двух других положительных (и поэтому крайне второстепенных в этой книге) персонажей..

Роман Тургенева очень психологичен. Автор выводит на сцену двух героинь, Ирину и Татьяну, между которыми мечется сердце главного героя Литвинова. Нет, он их не противопоставляет. Но они сами расходятся в произведении по шкале «фальшивое» и «истинное», или «казаться» и «быть».

Причем ключик к истинному восприятию Ирины автор дает в самом начале произведения, когда пишет о ее мечтах привлекать к себе всеобщее внимание, о ее гордыне, о том, как важен и значим для нее выбор не в ее пользу.

Про Татьяну автор пишет гораздо меньше, она даже в виде литературного образа не стремится занимать слишком много места на сцене. Чтобы быть – не обязательно блистать и побеждать, привлекать к себе внимание. Чтобы быть, можно просто служить людям так, как можешь.

Почему же главный герой так слеп и делает неверный выбор? Почему Потугин становится рабом Ирины? Как ей удается так быстро покорять?

Ирина – мастер психологической игры. И в этом как залог ее побед, так и личная трагедия. Беда, так как сам игрок своей игры не осознает. Он просто не умеет по другому. Он не умеет быть и создавать отношения подлинной близости. А какой-то суррогат вместо близости необходим, чтобы чувствовать свою ценность и значимость, создавая зависимость для Потугиных и Ратмировых.

Интересно, что Литвинов в первый раз переболел Ириной достаточно легко. В юности она еще не полностью освоила искусство казаться? Да и ресурсов у нее было меньше, чтобы блистать в полную силу. А, может быть, его ангел отвел.

Когда читала про Ирину, вспоминала другую мастерицу игры. Элен Безухову. Они – разные, но обе великолепно фальшивые. Пьер встретился со своей Тенью, благодаря Элен. И смог понять и оценить Наташу, так как стал более зрелым психологически. И Литвинов встречается со своей Тенью. Нелегко восстанавливается после этого, но именно после этого периода восстановления, когда душа исцеляется от ран, а зрение сердце становится более острым, он падает на колени перед Татьяной. Сразу вспоминаются строки Байрона о цене света.

А Татьяна, недаром Татьяна. Проходит свой урок «верности, гордости и одиночества». Как проходила его другая цельная душа, пушкинская Татьяна Ларина.
И если образ Ирины так внутренне близок образу Элен, то как диаметрально противоположен он образу Лариной. Несмотря на некоторое похожее внешнее обстоятельство. И Ирина, и Татьяна Ларина занимают высокое положение в свете, обе – жены генералов.

Но если первая отказывается бежать с Литвиновым, потому что она не может без этой светской жизни. Эта жизнь и возможность блистать для нее гораздо ценнее души Литвинова, его любви.
То Татьяна Ларина не из-за этого отказывает во взаимности Онегину. Она выбирает верность мужу. Она не может не быть верна. При этом Онегина любит, и светская жизнь для нее особой значимости не представляет.

Про верность мужу Ирины говорить не приходится вообще. Он для нее просто удобен, но хранить верность ему не обязательно. Более того, она его мучает. Потому что даже негативные эмоции – это что-то настоящее, что-то, что может заполнить пустоту души, если нет способности и умения быть с кем-то близким. Как удобен для нее Потугин, которого она использует, а потом за ненужностью практически забывает.

И Литвинов то ее привлекает главным образом потому, что:

Она сама его бросила в юности ради возможности блистать. Но как же он может выбрать не ее! Опять ее комплекс, так ярко заявивший о себе уходом из института, когда выбрали не ее читать стихи, вновь заставляет вступить в игру и подтвердить самоценность Ирины, склоняет Литвинова погубить планы на свадьбу. Вынудив Литвинова из двух женщин выбрать ее, Ирину, и оставив его с носом. Главное уже произошло! Выбрали из двух ее! А сам Литвинов и отказ от светской жизни – это уже лишнее.

И образ Потугина психологически достаточно достоверен. Потугин – это частично Ирина, если говорить про чувство самоценности. Но если она извращенным способом пытается ощутить свою ценность через «казаться», то Потугин прочно в позиции «Я – не ОК, а они – ОК». И так как Россия, его Родина, это тоже – частично Я, то как же она может быть ОК? Нет, это Они, то есть Европа – ОК.

• Да-с, да-с, я западник, я предан Европе; то есть, говоря точнее, я предан образованности, той самой образованности, над которою так мило у нас теперь потешаются,- цивилизации,- да, да, это слово еще лучше,- и люблю ее всем сердцем, и верю в нее, и другой веры у меня нет и не будет.

  И именно людьми, которые чувствуют свою не ценность, очень легко манипулировать. Их легко вовлечь в свою игру. Их легко использовать.

  И если только предположить, что какая-то часть Тургенева проникла в образ Потугина, учитывая факты биографии писателя, то на очень многое могла бы пролить свет фигура матери Тургенева, которую он прозывал «салтычихой». Какое чувство самоценности может быть у человека, который вырос под давлением «салтычихи»?

  Зацепил меня роман, надо лучше познакомиться с Тургеневым. Всем рекомендую роман.

«Передовыми людьми можно назвать только тех, которые именно видят всё то, что видят другие (все другие, а не некоторые), и, опершись на сумму всего, видят всё то, чего не видят другие...»

Николай Гоголь

«Я полностью погрузился в «Войну и мир», которая по праву является величайшей книгой, невероятной — другого слова не подобрать».

Олдос Хаксли

Об этом романе исписаны тонны бумаги. Не буду даже называть тех, кто поучаствовал в этом полезном деле, этих людей сотни. Казалось бы, что ещё можно тут выдавить из себя. Но я не выдавливаю, наоборот, мне кажется, что мои заметки многим покажутся неожиданными и уж точно заслуживающими внимания, и пришли мне в голову эти мысли далеко не сразу, для этого кроме «Войны и мира», прочитанной не один раз, нужны были ещё многие источники. Итак, приступим с Божьей помощью, и, как говаривали древние римляне, да погибнут те, кто раньше нас сказал то, что говорим мы.

В очень неплохом эссе С. Г. Бочарова, которое чуть ли не всё посвящено Наташе и её ближайшему окружению и которое легко найти в интернете, есть замечательная фраза: «...«Война и мир» такова, что она нам может предстать «целиком» из отдельных своих эпизодов и сцен, если мы всмотримся в них внимательно.» («Роман Л. Толстого «Война и мир», М.: ХЛ, 1987.). Соглашаясь (не полностью, конечно) с этим подходом к анализу романа, я начну с войны. В. Шкловский в своей толстой книге (ЖЗЛ, 1963) пишет: «Толстой о 1812 годе знал чрезвычайно много. Прошло только пятьдесят лет от великих сражений; Толстому пришлось ... встречаться с непосредственными участниками боёв... , он знал всю официальную и мемуарную литературу — русскую, французскую и много мелких книг, в которых сохранились точные, ... по следам событий записанные детали, поразившие современников. [...] Толстой действовал методом метонимии, то есть он брал часть для того, чтобы читатель, поверив части, увидал целое как реальное. Своей манерой писания он повторял метод человеческого видения, которое видит сперва частное.» А вот что мы узнаём из воспоминаний Е. Скайлера, американского дипломата и переводчика: «Война и мир», которая тогда печаталась, сделалась предметом долгой беседы. [...] Граф Л. Толстой настаивал на точности и особенно на добросовестности в деле истории и говорил: «Везде, где в моём романе говорят и действуют исторические лица, я не выдумывал, а пользовался материалами.»

Картина Бородинского сражения предстаёт на страницах романа необыкновенно зримой и достоверной. Толстой описывает переживания Наполеона, его нерешительность иногда как будто переходящую в растерянность. Таков эпизод с отменой приказа о вводе в бой дивизии Клапареда (т. н. Висленский легион, входивший на этот момент в состав Молодой Гвардии) и посылкой нового распоряжения о замене его дивизии дивизией Фриана из корпуса Даву. Саму же битву с французской стороны Толстой показывает как картину поразительно беспорядочного движения, прямо-таки броуновского, не иначе. Это одно из лучших в мировой литературе описаний большого сражения, возможно, самое лучшее. Рядом я бы поставил только пушкинское описание Полтавского сражения, но прозу некорректно сравнивать со стихами. Тот, кто хочет получить адекватное представление о сражении, не должен ограничиваться художественной литературой. Профессиональные исследования помогают, например, ответить на простой, казалось бы, вопрос — почему, несмотря на кажущийся хаос, победу одерживает одна из сторон, причём не всегда сильнейшая. Примерно так же, как Бородино, в описании Толстого или равного ему по таланту писателя выглядело бы сражение при Геттисберге или на Курской дуге. Но описания художественные очень индивидуальны, поэтому и вызывают сомнения. Вот и описание, гениально сделанное Толстым, заметно хромает на одну ногу. И «нога» эта русская.

Прекрасное изображение боя за батарею Раевского, который читатель видит глазами Пьера, не мешает Толстому почти ничего не говорить о значительных небоевых потерях, которые имели место в нашей армии из-за ошибок в расположении резервов. Толстой умалчивает и о том, что боевые потери русской армии оказались гораздо большими, чем у французов из-за плохой организации действий нашей артиллерии. Французы израсходовали 60000 зарядов, а русские только 20000. Во всём перечисленном несомненна вина командования, т. е. лично Кутузова и начальника его штаба генерала Толя. Ничего нет у Толстого и о самом, пожалуй, неприятном эпизоде сражения — рейде кавалерии Платова и Уварова в тыл французов. Ничего кроме брошенного мимоходом краткого сообщения: «С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.» ( Одно из самых удивительных мест романа, т. к. фраза эта является чистейшей дезинформацией. В действительности значительно меньшая по численности кавалерия генерала Орнано отступила в полном порядке.) Согласно тому же Клаузевицу, этот рейд вообще почти ничего не дал, хотя при нормальном руководстве мог бы сыграть весьма значительную роль. Войска Эжена де Богарне быстро отбили эту атаку, после чего казаки обоих генералов позорно отступили, ничего не добившись. Гора родила мышь. «В результате, кто бы что ни говорил, Ф. П. Уваров и М. И. Платов оказались единственными русскими генералами, не получившими за Бородинское сражение вообще никакой награды. Это, как говорится, факт исторический, и в свете вышесказанного подобное решение выглядит объективным и справедливым.» (С. Нечаев)

Итак, картина сражения, данная Толстым, очевидно страдает неполнотой. Хаоса и бестолковщины с русской стороны было уж точно побольше, чем с французской, и только невероятная стойкость русских солдат (при том, что в русской армии было огромное количество новобранцев) и храбрость офицеров спасли положение. Может быть такой несколько односторонний подход Толстого к теме позволил ему легче прийти к выводу о нравственной победе русских (и это безусловно верная оценка), несмотря на безнравственное донесение Кутузова Императору Александру, о котором знали все. По-моему, полуправда — это всегда плохо, и её ничем нельзя извинить. Но что мешало Толстому, знавшему о 1812-м годе всё, через полвека после события сказать о нём всю правду? Я пока не знаю ответа, только догадываюсь, а ответил ли на этот вопрос хоть кто-нибудь из профессиональных историков и литературоведов... Мне такое не попадалось.

Вторая часть моей заметки будет посвящена некоторым стилистическим особенностям романа.  Начну с игры в карты, перейдя, так сказать, от большой войны к войне маленькой — к сцене, в которой Долохов выигрывает в «Фараон» у Николая Ростова 43 тысячи. Удивляет то, сколько раз Толстой назвал в этом коротком (6 страниц) эпизоде своих героев по фамилиям. Долохов назван 37 раз, Ростов — 35. Мне кажется — перебор. Как вода на череп со сталактита. Подобное у Толстого встречается и в другом месте, но об этом ниже. А здесь не то, чтобы совсем нечитабельно, но впечатление стилистической неряшливости остаётся. У Пушкина в «Пиковой даме» играют в тот же «Фараон». На неполных трёх страницах уменьшенного формата (ПСС в 10-и томах, 1964 г.) Германн упомянут 24 (!) раза. Тем не менее выглядит эта сцена довольно органично, вероятно, из-за очень высокой концентрации драматизма в тексте Пушкина между фамилиями героев (там ещё и Чекалинский упомянут 15 раз). Мне не по душе такие приёмы в литературе, даже если это написано Пушкиным. Эпизод игры в «Войне и мире», очевидно, сознательная калька с Пушкина, поскольку Толстой не мог не держать в голове, работая над ним, описание такой же точно игры в «Пиковой даме». Но зачем же второй раз, зачем повторяться? Вышло слабее. Есть ли что-то подобное у величайших мастеров русской прозы Гоголя и Набокова, стилистов Божьей милостью? Думаю, что нет. Посмотрите диалоги господ Перерепенко и Довгочхуна, ничего общего. О Набокове и говорить не стоит, не мог он так написать. Нет ничего похожего и у Достоевского. Да и в романе диалогов, написанных в таком стиле, больше нет, и это естественно, т. к. наличие ещё хотя бы одной подобной сцены поставило бы автора в неловкое положение.

Вышеупомянутое другое место находится в той же части романа. Толстой называет жену князя Андрея Лизу «маленькая княгиня» 24 раза на 17-и страницах, правда 6 раз здесь же Лизой. Третьего не дано. И это тоже бросается в глаза, ведь здесь это не литературный приём, как с картами, а вполне естественный текст романа, такой, какой он во всех 4-х томах, т. е. прекрасный русский язык (с иногда встречающимися небольшими отклонениями от литературной нормы, о чём писал некогда Юрий Олеша), глубокий психологизм переживаний героев и т. п. Поэтому здесь у меня к автору ещё больше вопросов, т. к. выглядят эти «маленькие княгини» достаточно убого. У Достоевского таких казусов не наблюдал. Но наибольшее изумление вызывает сравнение Лизы со старой полковой лошадью (!). Это уж слишком. Бедная Лиза!

К сожалению, не только Лиза оказалась в романе в числе «пострадавших». Наташа Ростова, всеми любимая, воплощение прелести и свободы, иногда ведёт себя более чем странно — она пронзительно визжит от восторга. Впервые это происходит при встрече с братом Николаем, вернувшимся с войны в начале 1806 года. Даже для десятилетней девочки пронзительный визг — это нечто из далёкого прошлого, а Наташе уже скоро тринадцать**, и она не может так себя вести. Проявления восторга у довольно большой уже девочки не могут носить такого ярко выраженного поросячьего характера, и надо учесть ещё и соответствующее воспитание, дававшееся барышням в дворянских семьях. Современные девочки этого возраста от восторга, бывает, визжат, ведь нет правил без исключений. Но у Толстого это выглядит ужасно фальшиво. В другой раз Наташа визжала «радостно и восторженно» и «так пронзительно, что в ушах звенело», на охоте, когда затравили волка и зайца. Тут и сам автор, похоже, почувствовал, что хватил через край: «визг этот был так странен, что она сама должна была стыдиться этого дикого визга и все должны были бы удивиться ему, ежели бы это было в другое время.» * В моём окружении есть девочки разного возраста. Шестилетние ещё, бывает, визжат, а уже девяти или тем более десятилетние — никогда. Что уж говорить о двенадцатилетних — это солидные дамы, с которыми есть о чём побеседовать, это интересные почти взрослые люди. (Исключением могут быть ещё азартные, подвижные игры, купанье). Я не говорю здесь о визге от страха, этому выражению эмоций подвержены и взрослые женщины. Так что граф Толстой обошёлся в смысле визга с графиней Ростовой, как минимум, не учтиво. Визг Наташи на охоте представляется мне чем-то вроде ляпа. Причина очевидна — дело происходит в сентябре 1810 года, Наташе либо уже есть 17 лет, либо скоро исполнится, она уже невеста князя Андрея. Кроме того на охоте рядом с ней находится сосед Ростовых помещик Илагин, которого она впервые видит. Описанное Толстым её поведение в этой сцене неправдоподобно категорически.**

Для меня Наташа всё равно остаётся лучшим женским образом в русской литературе, а визжит она не сама — это её автор заставил насильно. Кстати, после просмотра английского фильма «Война и мир» я теперь вижу Наташу только в образе Лили Джеймс.***** Это было сделано почти идеально, ведь очень трудно в двадцать пять лет сыграть тринадцатилетнюю. Кто-нибудь может представить Лили в этой роли пронзительно визжащей? Нет, уважаемые читатели, ангелы не визжат так, что у Бога в ушах звенит.

В заключение, несколько слов о прототипах. Толстой не любил говорить на эту тему, да и вообще отрицал их наличие в романе. По поводу Болконских (среди персонажей романа есть и князь Пётр Волконский, причём здесь ситуация даже слегка юмористическая, т.к. на одном из трёх изображённых в романе военных советов присутствуют оба князя одновременно — Болконский и Волконский ) и Курагиных вопросов нет, но как быть с Василием Денисовым, о котором мне со школы известно, что прототипом ему послужил известнейший поэт, гусар и герой войны, партизан Денис Давыдов? Это с одной стороны, и это нормально. С другой же стороны капитан Фёдор Долохов, фамилия которого сразу заставляет вспомнить Ивана Дорохова, тоже популярного партизанского командира, тяжело раненого под Малоярославцем и умершего от раны в 1815 году. Долохов тоже партизан, но на этом их сходство и кончается, не успев начаться. Дорохов был очень достойным человеком, генерал-лейтенантом (1812), и никогда — карточным шулером. А что Долохов нечист на руку, это очевидно из описания его игры с Ростовым. Он выигрывает несколько десятков раз подряд, и проигрывает один раз (21 рубль), только для того, чтобы величина проигранного Николаем состояния составила ровно 43000 рублей. Это возможно в «Фараоне» только теоретически, на практике нереально. И он же ещё и подлый лицемер, недавно уверявший Николая в своём к нему расположении, а теперь бессовестно его разоривший. А история дуэли с Пьером, которую списывает только война? Так почему Толстой дал такому крайне противоречивому персонажу столь много говорящую современникам фамилию (ну, т.е. практически такую же)? Фамилию генерала, портрет которого находился в Военной галерее Зимнего Дворца (он и сейчас там). Ответ на этот вопрос я нашёл у Б.М. Эйхенбаума. В его огромном сборнике «Работы о Льве Толстом» (СПбГУ, 2009 г.) мне встретилось интереснейшее примечание. Вот оно.  "Весной 1857 г. Толстой жил в Швейцарии вместе с декабристом М.И. Пущиным (братом И.И. Пущина, лицейского товарища Пушкина), автором записки о встрече с Пушкиным. [...] В записке Пущина много места отведено Руфину Ивановичу Дорохову, сыну партизана 1812 года, «известному своим неукротимым и буйным нравом, из-за которого имел несколько дуэлей, несколько столкновений со своими начальниками и несколько раз подвергался разжалованию в рядовые». (Майков Л. Пушкин. СПб, 1899). Этим материалом Толстой воспользовался для изображения партизана Долохова." Так что прототипом Фёдора Долохова был не генерал, а его сын.  Таким образом, в вопросе о прототипах кое-что прояснилось.  Между прочим, Толстой упоминает мельком в романе и Дорохова и Давыдова, подчёркивая таким образом, по моему безуспешно, своё отрицание прототипов.

) «Роль Кутузова в отдельных моментах этого великого сражения равняется почти нулю. Казалось, что он лишён внутреннего оживления, ясного взгляда на обстановку, способности энергично вмешаться в дело и оказывать самостоятельное воздействие. Он предоставлял полную свободу частным начальникам и отдельным боевым действиям. Кутузов, по-видимому, представлял лишь абстрактный авторитет. Автор признаёт, что в данном случае он может ошибаться, и что его суждение не является результатом непосредственного внимательного наблюдения, однако в последующие годы он никогда не находил повода изменить мнение, составленное им о генерале Кутузове [...] Таким образом, если говорить о непосредственно персональной деятельности, Кутузов представлял меньшую величину, чем Барклай, что главным образом приходится приписать преклонному возрасту.»

Карл фон Клаузевиц, офицер штаба 1-го кавалерийского корпуса.

«Кутузову как-то и не пришло в голову, что, коль скоро Кутайсова [генерал-майор, командующий всей русской артиллерией — А.З.] убили, кого-то надо назначить начальствовать над артиллерией, и, в итоге резервный парк [примерно треть от общего количества стволов — А.З.] простоял без дела весь день, а превосходство в данном роде войск русскими оказалось неиспользованным.»

Адам Замойский «1812. Фатальный марш на Москву».

Неплохое дополнение к описанию сражения, данному Толстым.

) "Нападение кавалерии генерала Уварова на левый фланг противника, произведённое на сильно пересечённой местности и без поддержки пехоты, не могло иметь важных последствий. Однако оно принесло русским определённую выгоду, заставив Наполеона приостановить наступление и потерять около двух часов, в течение которых Барклай успел усилить особо угрожаемые пункты войсками с правого фланга и из резерва."

Сергей Нечаев «Бородинское сражение»

"...если что-нибудь и могло получиться из подобного предприятия, то для этого во главе его должен был бы стоять какой-нибудь молодой сорвиголова, которому ещё надо завоёвывать себе репутацию, а отнюдь не генерал Уваров."

К. фон Клаузевиц.

) Раз уж упомянут Достоевский, отмечу существенное отличие между его творчеством и творчеством Толстого. Толстой очень русский писатель, Достоевский же наоборот, наднационален, близок и понятен всему христианскому миру. Читая Достоевского, довольно быстро начинаешь понимать, почему его популярность на Западе значительно выше популярности Толстого.

**) Из текста романа возраст Наташи точно определить невозможно. В конце 1809 года ей 16 лет (есть дважды повторённое точное указание). Из этого следует, что в конце 1805 года ей должно быть 12 лет. Но, описывая именины двух Наталий (матери и младшей дочери, т.е. Наташи), Толстой опять таки дважды сообщает, что ей 13 лет. День именин Натальи в то время приходился на 26 августа (ст. стиль). Вообще с датами и сроками Толстой обращается удивительно небрежно. Но можно попытаться всё-таки узнать точный возраст Наташи Ростовой.

В конце 18-го — начале 19-го века существовал обычай (исчезнувший, возможно, после революции) давать новорождённым имена по святцам на десятый день их жизни. С этого начинается рассказ Тургенева «Часы». Такая патриархальная семья, как Ростовы, вполне могла этого обычая придерживаться. В таком случае день рождения Наташи можно назвать точно — это 17 августа 1793 года. Предположение, конечно, но весьма правдоподобное.

Разумеется, этого обычая придерживались далеко не все. Например, Наталья Николаевна Гончарова родилась 27 августа 1812 (на следующий день после Бородинского сражения), а назвали её всё-таки Натальей, видимо сочтя расхождение с Натальиным днём не заслуживающим внимания.

*) Эту цитату приводит и Бочаров. И вот его комментарий: «на время охоты устанавливается стихийно иной жизненный строй...сдвинута привычная мера во всём — в эмоциях, поведении, даже разговорном языке.»  Разумеется, сдвинута. Но не до такой степени. Все участники охоты испытывают этот сдвиг, но ведут себя естественно. За исключением Наташи.

**) Может быть, это связано с каким-то особым отношением Толстого к понятию «визг». У него даже собаки визжат на подвешенного к лошади волка. Визжат и полозья саней на снегу. Я бы не возражал, если бы собаки тявкали, а полозья скрипели.

*****) Почему не Людмила Савельева и не Одри Хепберн? Элементарно — первая недостаточно красива для этой роли, вторая для неё слишком красива. Но я знаю ещё одну актрису, из которой получилась бы бесподобная Наташа. Это Галина Беляева, такая, какой она была в фильме «Мой ласковый и нежный зверь».

PS.1 Всё-таки, попробую предположить, почему Толстой не мог даже через 50 лет после Отечественной войны написать о ней всё, что знал. Это становится понятным, стоит только попытаться ответить на аналогичный вопрос, касающийся Великой Отечественной. Почему даже через 70 лет после этой войны продолжаются публикации полуправды и откровенного вранья о ней? Почему до сих пор историкам недоступно огромное количество архивных материалов? Не в том ли дело, что в полной правде содержится такое количество позора, что никто из управляющей страной Большой Тройки не хочет брать на себя ответственность? Видимо не пришло ещё время для второго ХХ съезда, много ещё живых участников войны, да и международная обстановка не позволяет.

PS.2 К кампании 1805 года, к Аустерлицу, я не обращался совершенно. Замечу только, что описание этого сражения в романе мне кажется ещё лучшим, чем сражения при Бородине. Как будто Толстой чувствует себя здесь более раскованно. И в самом деле, не Москва же за нами. А может быть дело в том, что я прочитал в своё время отличнейшую монографию Олега Соколова «Аустерлиц. Наполеон, Россия и Европа, 1799-1805 гг.» и поэтому вопросов к Толстому у меня не возникало.

Ещё одно, последнее сказанье...

Выше я написал, что у Толстого почти ничего нет о небоевых потерях. Это замечание, очевидно, нуждается в некоторых пояснениях.

О небоевых потерях в русской армии Толстой пишет, конечно, но дело в том, как. Он замечательно описывает поведение под артобстрелом солдат и офицеров полка, которым командует князь Андрей. Полк теряет более двухсот человек на одной позиции, а после перевода на другую ещё треть личного состава. Толстой здесь делает одно очень тонкое и меткое замечание: «Все силы его [Андрея] души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были.» Честь и хвала Льву Николаевичу за эти строки и за всю эту картину. Плохо одно — читатель, не знакомый с другими источниками, может подумать, что только одному князю Андрею с его полком так фатально не повезло. Кстати, непонятно (или я что-то упустил), почему Андрей, будучи кавалерийским полковником, командует пехотой. Всего в пехотном полку около 2200 человек, стало быть, полк его потерял около 800 человек. А вообще потери среди таких же стоявших в бездействии частей были громадны. В частности о потерях гвардии в книге Уртулля «1812. Бородино. Битва за Москву.» (Эксмо, 2014) говорится о 500-х только убитыми в двух полках — Преображенском и Семёновском (по воспоминаниям одного русского офицера). А в этих полках служил цвет русского дворянства и лучшие из лучших солдаты. Справедливости ради надо сказать, что оба этих гвардейских полка приняли участие в сражении на его заключительном этапе, потеряв при этом значительно меньше людей, чем при нахождении в резерве.

Можно ли себе представить подобное в армии Наполеона? Да, можно. Его гвардия весь бой простояла в резерве и не потеряла ни единого человека. Но это гвардия. К армии Наполеон в этот последний период своего правления относился уже в значительной степени как к пушечному мясу. Вот что пишет американский военный историк Адам Замойский в книге «1812. Фатальный марш на Москву.» «Без таких же веских причин [т.е. как в русской армии] Наполеон тоже дислоцировал многие резервы и почти всю кавалерию в зоне действительного огня неприятельской артиллерии. Капитан Юбер Био, состоявший адъютантом при генерале Клоде-Пьере Пажоле,... вспоминал, что в день битвы 11-му конно-егерскому полку довелось часами стоять под обстрелом, и он потерял треть людей и лошадей без участия в каких-нибудь активных действиях. Один полк вюртембергской кавалерии недосчитался двадцати восьми офицеров и 290 чел. других званий из 762, то есть свыше 40 процентов своей численности.» У Суворова подобное было абсолютно исключено при его-то отношении к солдатам. Кутузов считался в армии учеником и наследником великого Генералиссимуса. И этот ученик допустил под Бородино то, что иначе как преступной халатностью назвать трудно. А надо бы не забывать и о том, что почти все тяжело раненые русские были оставлены на поле боя и по дороге на Москву и умерли, причём многие от жажды (!) (французам было не до них, они и своих-то мало кого спасли). На чьей совести эти тысячи трупов? Так что Толстой написал об ошибках командования конечно не ничего, но что-то очень к этому ничего близкое. Но едва ли он мог сказать больше.  Некий итог содержится в словах Жозефа де Местра о Кутузове из его письма королю Сардинии: «Ему будет поставлен памятник. Но если предположить, что человек этот предстал бы перед одним из наших военных советов или английским трибуналом, кто мог бы поручиться за его голову?»

Тем, кто хочет получить более точное и глубокое представление о событиях и людях, описываемых Толстым, рекомендую ознакомиться с фундаментальным трудом Ал. Ник. Попова «Отечественная война 1812 года». Лев Николаевич мог (возможно, историки знают точно) прочитать этот труд примерно лет через десять после выхода из печати своего романа.

Для меня, как наверное и для большинства людей, школьная литература отбивает всякое желание читать. В школе я спокойно пропустила этот роман и читала, то что нравится. И вот спустя несколько лет я пришла к пониманию, что готова прочитать эту книгу. Для меня это единственный фактор при котором я читаю книги: я должна сама к ним прийти, и поэтому в большинстве случаев они мне нравятся.
И сказать сразу, я совершенно не пожалела о потраченном времени. Этот роман мне очень понравился. Понравились герои, хотя ко многим я испытывала больше отрицательных эмоций. Понравилось то как Толстой аккуратно подвёл повествование к войне с французами 1812 года. Но думаю, что несколько лет назад я бы точно оценила бы его по-другому.
Но обо всем по порядку.
Яркие герои появляются с первых страниц. Не со всеми у меня совпадало мнение, но дочитав можно только удивиться насколько точно и плавно автор менял внутренний мир героев. Все мы знаем о великих полководцах, но здесь Толстой показал их не монументальными статуями, а людьми. А людям свойственно совершать ошибки. Поэтому читая о Кутузове, даже если он делал какие-то промахи, я была восхищена его чутьем, знаниями и опытом.
Знаю, что многие без ума от Пьера Безухова, но если говорить честно, мне он показался ужасно бесхарактерным. Наташа Ростова, которая в начале умиляла своей живостью и резвостью, позврослев стала ужасно эгоистичной и капризной девушкой. Андрея Болконского я полюбила с первых страниц, хоть его взгляды были мне не близки, но он один из немногих героев, кого я любила с первой и до последней строчки.
Огромное количество персонажей дают полную картину мира с разных сторон. На страницах книги я побывала и в военном лагере, и на балах, и в доме разорившегося графа. Каждая ниточка сюжета переплеталась с главными героями и показывала мир во всем своем многообразии и красоте, а также об ужасах войны.
Больше всего мне понравились первые два тома. Их прочитала залпом и не хотела останавливаться, а вот на третьем пошло очень трудно. Скорее всего потому что началась война и было сложно упомнить всех генералов, военных и все поля сражений. Однако после прочтения я долго возвращалась к героям этого великолепного романа. Считаю, что читать его должны те, кто пришел к этому по зову сердца, а не по чужой указке.