Ф. М. Достоевский. Собрание сочинений. В 10 томах. Том 2. Село Степанчиково и его обитатели. Записки из Мертвого дома. Скверный анекдот

Ух, ДОстоевский жжёт. Каждого первого из героев хочется встряхнуть, а некоторым дать в лоб. Сперва слушала старый театральный аудиоспектакль и чуть ли не зубами скрежетала от визгливых женских голосов в компании Опискина. По-моему, актёры перестарались раздражить слушателя, чересчур гиперболизировали, текст и так выразительный.
Затем решила не рисковать с начиткой Ивана Литвинова, он прекрасный чтец, но тоже бы тиятр устроил. Александр Андриенко, конечно, присоединился к эмоциональному чтению, но всё же он больше в расставление язвительных акцентов и так его голос поспокойней.
Обитатели господского дома села Степанчиково - бедлам или сумасшедший дом, как выражается приехавший рассказчик, племянник Сергей. Все пляшут под дудку Фомы Фомича, а тот дудит три песни: "Обидели, унизили меня!", "Меня не уважают и не почитают должным образом" и самая долгоиграющая - "Уйду я от вас, и восплачете!". Цитаты не дословные, а итог его кривлячьих излияний. Честно говоря, к концу их хотелось проматывать.
Часто употребляемые в повести слова - идиот, эгоист - и прочие оскорбления обращены не только к дворне. Ото всех приживальщиков огребает хозяин дома, безвольный Егор Ильич. Заодно огребают дворецкий (или камердинер) старик Гаврила и простодушный дурачок шестнадцати лет Фалалей. Дурачок дурачком, а в финальной главе выяснилось, что без издёвок, господских ужимок и переодеваний Фалалей стал неплохим кучером, на это тоже мозги соображающие нужны и руки из правильного места. Степанчиково - это не Петербург с оживлённым движением, но почему тогда Достоевский наградил Фалалея кучерством, не ради же пустого слова?
Из странненьких обитателей дома ещё выделяются Видоплясов (вот в кого группа названа) и богачка Татьяна Ивановна. В финале у Фомы Фомича проявляются периоды ступора, но я не знаю, было ли целью ФМ описывать реально виденные психические отклонения.
Рассказчик самокритичен к себе. Кроме его едких самонаблюдений, охотно следила за Бахчеевым, но к концу автор сдул ворчливого помещика, что очень жаль. В повести много разговоров, насмешек над реальным учением и псевдоучёностью, суеты, воплей и взаимных унижений. Смеялась я только от замечаний Бахчеева, остальное же мне не смешно, как не смешны были рассказчику ссоры и падения на ровном месте.
Также в повести проглядывают замыслы будущих больших романов: раскидывание денег и отказ от них, принуждение к женитьбе ради сохранения чужой чести, многодетное бедное семейство с унижающимся отцом. Коробили постоянные целования рук, величания и падания на колени, дико так...
Нырком в провинциальную господскую жизнь середины 19 века отдохнула от действительности, за что спасибо Фёдору Михайловичу.

Мёртвый дом – так назвал Федор Михайлович омский острог, где он пробыл 4 года после обвинения по делу петрашевцев.

Суровый климат, долгая морозная мрачная зима, физические страдания и лишения, боль и болезни, антисанитария и теснота, звериная жестокость и тупость, тяжёлый каторжный труд и неснимаемые кандалы на ногах, невозможность ни на минуту побыть одному, унижение и неволя, запрет читать и писать – неудивительно, что Достоевский говорил, что в омском остроге он «был похоронен заживо и закрыт в гробу».

Для писателя, для человека мыслящего невыносимой мукой была невозможность читать (в остроге разрешалась только одна книга - Евангелие) и писать; при отсутствии адекватного общения Достоевский испытывал бесконечное одиночество и чувствовал себя отверженным всем миром. Позднее, в дни, проводимые им в госпитале, он завёл Сибирскую тетрадь, где записывал свои мысли и наблюдения. Сибирская тетрадь и послужила позже основой для написания романа «Записки из Мёртвого дома».

В «Записках…» Достоевский описал свои впечатления и размышления о пережитом и увиденном в омском остроге, быт, нравы, судьбы и характеры людей, события (то, что считалось событиями в таком месте). Интересно, что такая тяжёлая тема описана спокойным медленным слогом, никакого надрыва, как в его знаменитых романах, 4 года глубоких размышлений поданы философично отстранённо, поэтому и читается с интересом.

Главное, чем наполнена книга – это стремлением понять каждую душу, которая попала в поле зрения писателя, в каждой пропащей душе разглядеть искру божью.

Известно, что Достоевский отзывался об Омске весьма неприглядно: «Омск - гадкий городишка. Деревьев почти нет. Летом зной и ветер с песком, зимой буран. Природы я не видал. Городишка грязный, военный и развратный в высшей степени. Я говорю про чёрный народ». А далее он пишет брату Михаилу: «Если б не нашёл здесь людей, я бы погиб совершенно… Брат, на свете очень много благородных людей».

Омск. Тобольские ворота Омской крепости (1794), через которые каторжане выходили на берег Иртыша для разгрузки прибывших судов

Прочитано в рамках совместных чтений клуба "Читаем классику вместе".

Удивительно все-таки, как с возрастом меняются наши представления о знакомых с детства русских классиках. Какая ассоциация возникала у меня практически всегда при упоминании Федора нашего Михайловича? Конечно же, трагизм, заламывание рук, слезы, лихорадочные исповеди, глубокое погружение в метания души... А за сатиру в моем понимании отвечал в российской классике XIX века, прежде всего, Михаил Евграфович.
Словом, если следовать детским стереотипам, то про село Степанчиково должен был писать Салтыков-Щедрин, а никак не Достоевский...
Правда, после "Господ Головлевых" и "Пошехонской старины" я прекрасно понимаю, что трагичности Михаилу Евграфовичу не занимать, а читать его, пожалуй, даже более страшно, чем Достоевского, потому что за уменьшительно-ласкательными суффиксами и благостной обстановкой бесы скрываются едва ли не более жуткие чем те, которые у Федора Михайловича в романе прямо представлены.
Но вернемся в село Степанчиково. Вполне благополучно на первый взгляд завершившаяся женитьбой история Сережиного дяди при внимательном прочтении пугает немало. Просто потому, что и сам дядя, и его молодая жена остались в Степанчикове рядом с манипулятором Фомой Фомичем, и истеричной генеральшей, со всем этим сонмом многочисленных чад и домочадцев, каждый из которых способен любой день превратить в шум, скандал и "вопли видоплясова"...
Понятно, что сюжет этой истории был мне хорошо знаком. Не только по юношескому прочтению, не просто по пересказам и отсылкам, но и по достаточно буквально иллюстрирующему текст фильму с Александром Лазаревым и блистательным Львом Дуровым. Повесть, к сожалению, практически ничем уже создавшееся общее впечатление не дополнила, и не изменила. Разве что еще раз напомнила, как здорово удался Дурову этот манипулятор-правдолюбец Фома, на фоне которого остальные герои почти пропали. У Достоевского никто не пропадает, каждый чем-то запоминается, что еще раз напоминает существенную разницу между подлинным литературным текстом и любыми его интерпретациями.

Поскольку повесть я слушала, добавлю пару слов об озвучании. Книгу начитал любимый многими актер Иван Литвинов, продолжатель известной династии чтецов. Прочитал достойно. С точки зрения техники речи - никаких к нему претензий. В отличии от многих собратьев по цеху, все ударения на местах, никаких спотыкливых пауз. Но вот актерствование было чрезмерным. Все взахлеб, всё чересчур. Местами я ловила себя на том, что хотелось сделать потише, притормозить его. Потому что за подобной экспрессией отчасти теряется глубина. Потому что вместо повести Достоевского слышишь вопли Видоплясова. Начинаешь невольно за событиями следить, а не за внутренним миром персонажей. :( А в итоге - не страдающий Достоевский, и не трагичный Салтыков-Щедрин, а говорливый Вудхауз, только гораздо менее забавный. Так что любителям классической отстраненно-размеренной манеры чтения рекомендовать могу с большой осторожностью. Наверное, кто-то более спокойный справился бы с этой повестью не хуже, да и слушателя не так напрягал собственной интерпретацией событий.

Самое странное во всей книге то, что главное действующее лицо — Александр Петрович Горянчиков, — в конце концов — точнее, на первых страницах книги — умирает. Мысль об смерти, с которой начинается повесть, непрестанно держишь в голове на протяжении чтения. Да, «Мёртвый дом» воссоздан на основе реальных мест, лиц, событий, но что же тогда в нём есть от вымысла? Насколько творческим получилось осмысление пережитого Фёдором Михайловичем, что главный герой после всего ему выпавшего умирает? И в какой момент зародилось в Ф.М. желание умертвить главного героя?

С одной стороны, писатель мог обдумывать детали текста ещё в остроге, пытаясь таким способом примириться с реальностью, чтобы уменьшить страдания или, насколько возможно, отрешиться от них. Фантазия человеку, в общем-то, и дана ради психологического эскапизма, единым которым, порой, и живы до сих пор некоторые люди. Так насколько же было Ф.М. тяжело в заключении? (Разумеется, ответ можно найти в книге, но читать об этом — не то же самое, что пытаться вообразить). Достаточно ли, чтобы пытаться каждое ничтожное событие мысленно переформулировать в абзац будущей повести? Я вообще пишу об этом лишь потому, что сама иногда поступаю так же: когда очень тяжело, начинаю представлять, какими бы словами в романе описала происходящее. Может, и здесь что-то подобное? Но в таком случае автор наверняка не задумывался о смерти действующего в его фантазии героя, иначе сразу же по освобождении наложил бы на себя руки.
С другой стороны, желание описать свой опыт могло прийти к Достоевскому под конец заключения. Не ради славы грядущей, а вящего спокойствия для. Давно замечено, что дневники и мемуары обладают исцеляющим эффектом для души, чем-то измученной. Думаю, подобный опыт есть у многих (если не большинства) читателей. Но даже если и так, наверняка и тогда писатель не собирался убивать своего литературного протеже (если Горянчиков на тот момент вообще существовал). Это было бы слишком драматично, неправдоподобно для финала книги.
А вот в качестве завязки смерть героя — отличная идея. Потому что Ф.М. не только переосмыслил свой опыт в виде цельного произведения с автороподобным главным героем, но и с первых же страниц ясно выразил желание избавиться от этого опыта. Мне кажется, это желание пришло к писателю уже во время работы над текстом. В любом случае, получается, что спустя 5–6 лет после освобождения физического он освободил себя и душевно. Это дорогóго стóит, поэтому мне и не даёт покоя смерть Горянчикова.
Другое дело, что и дважды освободившись, Ф.М. не лишился полученных в заточении знаний о человеческой натуре, а также об устройстве современного ему общества.

А вот ещё одна интересная сторона повести заключается в том, что она — эта самая сторона — является изнаночной по отношению к самым резонансным событиям тех времён, к зарождению революционных движений и необратимых перемен, после которых мир стал именно таким, каким мы его знаем. Главный герой ещё только размышляет о том, как бы сделать жизнь в России лучше, как облегчить долю русского человека: дворянина ли, крестьянина или даже преступника; главный герой ещё только пытается предугадать, каким станет мир, — а мы уже знаем, как будут развиваться события и каким путём пойдёт русский народ. Причём, читатель, хорошо разбирающийся в истории, будет также знать и то, почему был выбран именно этот путь, и найдёт в книге прелюбопытнейшую картину мира.

Есть что-то удивительное в осознании того, когда и в каких условиях была написана повесть. Это влияет на восприятие (признаю и покоряюсь), делая его глубже и богаче. Даже язык в таких ситуациях воспринимается иначе, хотя в «Записках из Мёртвого дома» он поразил меня по другой причине. Язык повести открыл для меня новую грань Достоевского — человека образованного и начитанного (в чём, естественно, сомнений не было), умеющего подобрать именно те слова, которые точнее всего опишут ситуацию или чувства, причём, человек этот хорошо понимает значение каждого из слов.
Конечно, дело могло заключаться лишь в том, что во времена Достоевского сам язык был иным, слова ещё не упростились и не утратили связи с первоисточниками. Например, «должность» тогда была отглагольным существительным, то есть включала в себя лишь то, что человек должен делать; «риск» был чувством наподобие храброй решимости и использовался соответственно; напивались раньше не «в стельку», а «как стельки» — то есть те, кто стелятся; «корпорацией» обыкновенно именовались объединённые чем-то люди или сотоварищи; а «фальшивомонетчиков» и вовсе не было — одни только «фальшивые монетчики». Вещи в подобном роде — на первый взгляд очевидные, однако же с какой-то стати обычно остаются не понятыми во всей своей глубине. И только у Достоевского они для меня вдруг заиграли всеми доступными (этой самой глубине) бликами. После ранних работ Ф.М. этот текст кажется почти совершенным (кажется). Нельзя сказать, что автор в совершенстве владеет языком; но что любит и понимает — в этом сомневаться не приходится. Пафосно выражаясь (хм… тут я задумалась, а говорю ли я иначе?), во время чтения «Записок» меня постигло этимологическое просветление, которым я наслаждалась во всю любознательную ширь своей души.

Другое дело, что даже хорошо написанный текст не сможет привлечь к книге множество читательских сердец, если тема книги — каторга XIX века, пережитая лично автором. «Пережитая» — уже неплохо, это слово внушает хоть какой-то оптимизм. Но тема всё-таки мрачная. Наверное, поэтому я медлила и читала по развороту в день, будто бы предчувствуя, что вот уже на следующего начнутся какие-нибудь ужасы.
Ужасы всё не начинались. Да, книга оказалась не лёгкой и не светлой. Но и не мрачной, не болезненной, не выворачивающей душу наизнанку. (Хм, как много «не»). Если попробовать всё же подобрать для книги эпитеты, то я бы сказала, что она «давящая, но важная». «Увлекательная» в самом нейтральном значении слова «увлекать». Только с пониманием этого и можно приступать к чтению «Записок из Мёртвого дома».

"Накушавшись" в школе произведений Ф.М.Достоевского, я начала заново знакомиться с этим писателем только в прошлом году. Меня просто не тянуло читать про "жёлтый Петербург", набивший оскомину больше 20 лет назад.

Благодаря друзьям я уже открыла для себя совершенно другого Достоевского в повести "Дядюшкин сон". И это произведение - "Записки из Мёртвого дома" - меня опять приятно поразило, если можно так выразиться о сюжете данного произведения, Во-первых, каким-то необъяснимо вкусным языком. В последнее время я стала очень чувствительна к таким вещам. Во-вторых, сюжетом. До сей поры мне доводилось читать про тюрьму/острог только у Прилепина в его романе "Обитель". Но там много надуманного, а здесь впечатления человека, пережившего всё это. Признаюсь честно, до этой книги я не знала, что Фёдор Михайлович провёл 4 года своей жизни на каторге в Омске, будучи сосланным туда по делу петрашевцев (вольнодумцев), и свои впечатления описал в этой повести. Фактически это документальное произведение, оформленное очень художественно.

Надо сказать, что первая четверть книги мне показалась овеянной некоторым ореолом романтизма, не так всё страшно - заключённого доставили в острог, перековали, дали человеку отдохнуть с дороги несколько дней перед выходом на работу. Не так всё плохо и с едой - хлеба вдосталь, можно завести свой стол, самовар, пить сколько хочешь чаю, да ещё с калачами, или вино. Завести человека, который будет тебе прислуживать. Ходить в хороших сапогах. Коллектив неплохой - драк не любит, за дисциплиной сам следит, спектакли на праздники ставит. Да и работать посылают не в рудники. Не то, чтобы курорт, но нет ничего такого страшного, как нам рассказывали на уроках истории.

И только потом начинаешь понимать, что за обманчивой лёгкостью слога скрывается намного бо́льшее. Это и вычеркнутые из жизни годы, и покрытые рубцами от палок и розог спины, и загубленные судебной ошибкой жизни. Но больше всего меня поразила история Сушилова - арестанта, поменявшегося именем на этапе с другим заключённым и сменившего поселение на вечную каторгу!

Что мне не понравилось в повести, это то что я не увидела раскаяния у главного героя. А ведь он сел на 10(!) лет за убийство своей жены. Вообще раскаянию заключённых в повествовании отведено ничтожно мало места. Либо это очень личное, о чём заключённые не говорили между собой, либо автор не ставил перед собой задачу показать острожную жизнь с этой стороны. Зато Александр Петрович Горянчиков (от его лица ведётся повествование) много пишет о том, что дворянину, оторванному от привычного круга, стола и барских привычек, труднее даётся акклиматизация на каторге, чем простому мужику.

Зато мне понравились размышления автора на разные темы. Например, про физические наказания:

Хочу ещё заметить, что Достоевский, описывая заключённых, частенько говорит про них - "как дети". И именно как к неразумным детям (убийцам(!), растратчикам, фальшивомонетчикам) он испытывает какую-то нежность, что ли. Пишет обо всех с большой добротой, независимо от их национальности или вероисповедания. Очень интересное и светлое чтение, несмотря на всю тяжесть темы. Я под большим впечатлением.

Все мы очень часто слышим слова "каторга","каторжник","каторжные работы". И знаем,что все эти слова,конечно же,относятся к реалиям XIX века. Какое нам дело до устаревших понятий? Ответ на этот вопрос дают "Записки из Мёртвого дома" Достоевского,в которых он сам рассказывает нам,своим читателям,людям XXI века, о том,что страдания человеческие неизменны в любом столетии и в любой стране. О том,что они одинаково гложут и дворянина,и простолюдина...

Когда я читала книгу,то напрочь забыла об Александре Петровиче Горянчикове - авторе записок. Я как бы видела между строк Достоевского,слышала его голос,повествующий о своей каторжной жизни,которая и сделала его тем,кем он был,которая развила в нем чуткость к чужому горю и лишениям. Есть в романе страницы,которые тронули меня едва ли не до слёз. К таким относится описание ночи после рождественского представления. Я остро почувствовала тоску,которую описывал Достоевский. Страшно представить,что она приходила к нему каждую ночь! Там ведь всего только несколько абзацев,но зато каких...
А читая сцену представления,я искренне смеялась. Смех сквозь слёзы...

Сцена в бане - это Дантов ад. Я сейчас повторяю банальную вещь из критики,но именно такое впечатление у меня сложилось. Даже стало как-то жутко!
Кстати,еще одно подтверждение того,что Горянчиков - это сам Достоевский:в главе "Претензия" один из поляков,политический преступник,говорит ему:"Вспомните за что мы сюда пришли. Их (остальных каторжников) просто высекут. А нас под суд." Нас - политических преступников. Правда,в "Дневнике писателя" Фёдор Михайлович пишет,что некоторые до сих пор уверены в том,что он был сослан за убийство жены.

Эта книга научила меня ценить каждый прожитый день. Ведь каждый этот день - свободный,он проходит в полной гармонии с миром. И у меня есть вольное небо. Это - величайшее счастье!

Что сказать, книга со своей задачей справлялась - вызывала сильные эмоции. Жаль, что эмоции эти частенько были отрицательные. Невероятное бешенство вызывала мягкотелость полковника и наглость Фомы Фомича с маман (хотя у нее хоть какое-то моральное право есть делать мозги сыну, в отличии от её нового супруга).

Я не выношу людей вроде Опискина, у меня от них нервный тик начинается. Поэтому читать о том, как он выделывается, как муха на стекле, снова и снова - это была пытка, хотелось его придушить. Поведение тюфяка Егора Ильича  вызывало сильное раздражение, хотелось его встряхнуть, чтобы он очнулся уже от своего меланхоличного подчинения манипуляторам. С другой стороны, это какое же большое сердце нужно иметь, чтобы подобное прощать?!

Глоток свежего воздуха - его дочь Сашенька, когда она взорвалась и попыталась достучаться до папы, я уж обрадовалась, что хоть один адекватный человек в семье и ей удастся переломить ситуацию. Да куда уж там..

А дальше обычный для этой семьи "цирк с конями".  Жаль, что этим, собственно, "бунт" и закончился.

В общем можно примерно представить в каком эмоциональном состоянии я читала это произведение))) Да, временами некоторые ситуации заставляли смеятся, я оценила чувство юмора Фёдора Михайловича (вот уж откуда не ждали...), но в основном было "невыносимо".

И тем не менее, в финале, когда рассказывается о том, как у кого сложилась жизнь, и о смерти старшего поколения этого чудаковатого семейства, было ощущение, что, не смотря на всю неприязнь ко многим героям, расставаться с ними грустно.

Уффф! До чего же меня бомбит с этой книги.
Но давайте по порядку.

Действие этой книги начинается, когда главному герою Сергею приходит странное письмо от его дядюшки. И вот наш герой скоренько собирается и отправляется в путь, к своему дядюшке, отставному полковнику, владельцу села Степанчиково.
В пути, пока его карету чинят, он узнает от знакомого, уехавшего из Степанчиково в спешке, что жильцы всего дома находятся под влиянием приживальщика Фомы Фомича Опискина.

Приехав, он обнаруживает, что все намного хуже.
Ну и плутом же оказывается этот самый Фома Фомич - хитрый и коварный, умело манипулирующий окружающими его людьми и получающий благодаря этому всевозможные выгоды.
Собственно, меня и бомбило именно из-за этого персонажа. Я даже несколько раз книгу хотела отложить, не хотела дочитывать ее, так сильно бесил и раздражал меня этот Фома Фомич. Боже! Иногда мне хотелось в голос кричать: Люди! Очнитесь! ВЫ что не видите, какой он на самом деле.

Что касается остальных персонажей, то всех их можно встретить оглянувшись вокруг. Это и властная матушка-генеральша, которая своим указующим перстом указывает как должно поступать по ее мнению (не оспариваемому как правило), это и глуповатый полковник в отставке, немного глуповатый и безумно наивный; женщина, немного за 30, которая безумно хочет выйти замуж, это и молодая гувернантка, которая запуталась в своих чувствах, это и обычный русский мужик, которого Фома Фомич пытается выучить французскому языку и ругает его, из-за того, что он ничего не может запомнить и выучить, и мальчишка, который просто любит танцевать под популярную песню, который попадает под гнет Фомы Фомича.
Все герои, как на подбор.
Но всеми ими, как опытный кукловод, активно манипулирует хитрец Фома Фомич.

Эх! До чего же сильно вывела меня на эмоции эта книга, уже прошло достаточно много времени после прочтения этой книги, а начав писать отзыв на эту книгу, меня вновь переполняют самые разные эмоции от этой книги.

В общем, книга вызвала у меня двоякое впечатление. Она мне скорее не понравилась, чем понравилась. И советовать я ее не хочу. Я бы сказала, что это книга на любителя, не смотря на то, что это классика.

Я во многих отзывах читала, что это очень забавное и юморное произведение, мне оно таким не показалось, скорее наоборот, печальным, то, как Фома Фомич издевается над дядюшкой выводит на совершенно негативные эмоции, нежели на смех.

Книга достаточно размеренно и довольно увлекательно повествует о каторжной жизни. Чувствуется, что большую часть из описанного Федор Михайлович пережил сам.
Сейчас нетрудно найти книги и местах лишения свободы, более того, выбор достаточно велик и разномастный. Ни для кого не секрет, что на любой зоне есть свои порядки и законы. Но чем любопытно это произведение - оно дает возможность сравнить разницу в укладе, что претерпел изменения благодаря времени. Что понравилось - не смотря на множество различий, всё равно люди остаются людьми, где бы они не находились и сколько бы грехов за их плечами не было.

«Записки из мёртвого дома» обеспечили Достоевскому триумфальное возвращение в литературу. Почему это произошло – подробно объяснит любой литературовед. А лично я скажу, что видно на поверхности.
Тема преступления и наказания.
Достоевский подходит к ней как гуманист, и его каторжники в большинстве своём – сбившиеся с пути большие дети с хорошими лицами. Явные отморозки составляют лишь ничтожную их часть, но даже они не особо осложняют жизнь другим. Вообще то ли из уступок цензуре, то ли из иных соображений, но каторга у Достоевского достаточно толерантна. Помяловский в «Очерках бурсы» пострашней картины даёт. А тут с главным героем Горянчиковым (осужденным, кстати, за убийство жены на 12 лет, а не за чтение не тех книжек на 4) носится чуть ли не вся каторга, и никто за весь его срок ни разу не скажет: «Горянчиков, да отстань ты уже со своими дурацкими вопросами!». На каторге не голодают, а те, кто не может есть казённую пищу, могут питаться на свои. При желании и умении можно подзаработать кое-какие деньги, нелегально или полулегально. И потратить их как угодно, в том числе на вино и женщин.
Но даже такая каторга страшна. Принудительной тяжёлой работой. Телесными наказаниями, от которых не были застрахованы даже дворяне: сто розог или тысяча палок – вероятно, это больно. Кандалами, которые приходилось носить постоянно, в том числе ходить в них в баню, участвовать в самодеятельности и даже лежать в больнице. Тараканами в пустых щах, наконец. Однако страшнее всего психологический фактор. Вынужденное сожительство, от которого не уйти, пусть даже ненадолго. Изъятие из привычной среды. Вынужденное безделье, поскольку принудительный труд – суть не труд. Потеря связи с нормальной жизнью и отсутствие нормальной собственности. А от этого – развращённость и в некотором смысле расчеловечивание. К тому же уголовный кодекс не учитывает всех жизненных тонкостей. Вот и оказываются на одной и той же каторге: Сироткин, переменивший свою участь в обмен на рубль и красную рубашку – и Газин, который, вполне вероятно, резал маленьких детей; старичок-старообрядец, сжёгший церковь из идейных соображений, но продолжающий оставаться кротким, добрым и кристально честным – и атаман разбойников Коренев, все действия которого сводятся к удовлетворению животных инстинктов. Да даже разбойник разбойнику рознь – стоит сравнить Алея, Орлова и того же Коренева. Сами лишения, вроде бы одни для всех, на разных арестантах сказываются по-разному: крестьянам, ко многому привычным, проще, дворянам, наоборот, намного тяжелей. Ну и психологический фактор играет свою роль. Если, к примеру, «тупой и ограниченный» (хотя это как посмотреть) Аким Акимыч мог устроиться и на каторге и, вероятно, устроился бы, выйдя на свободу, то чувствительного и впечатлительного Горянчикова каторга сломала навсегда.
Из всего этого, впрочем, не следует, что автор призывает к полной безнаказанности. Наоборот: преступника надо останавливать. Но то, как их останавливают, не выдерживает никакой критики. Философский вопрос, однако. Квадратура круга.
Христианская тема.
Православные не зря поднимают Достоевского на щит. В «Записках» эта тема проходит буквально красной нитью – как средство духовного очищения (пусть даже временного) и утешения (бог – он никем не брезгует), позволяющее сохранить человеческий облик в не самых человеческих условиях (по крайней мере, некоторым). Знаменитая байка про каторжника и маленькую девочку, кстати, взята именно отсюда.
Социальная тема.
Темой пенитенциарных учреждений в то время не баловали. Но для читающей публики главное было даже не это. А то, что человек бок о бок жил с простым народом в естественной для него среде (вообще-то неестественной, что для крестьянина, что для рабочего, что для жителя аула, но не суть) и досконально его изучил. Но вот вопрос: все ли обращали внимание на то, что для представителя простого народа образованный дворянин никогда не будет полностью своим? Или о том, что народ по большей части своей неграмотен, а многие его представители нормальный без примесей хлеб попробовали… именно на каторге?
Создаётся впечатление, что социальная тема заслонилась христианской и заставила нарисовать слишком благостный образ, за что потом пришлось расплатиться. Но это уже совсем другая история