Сергей Довлатов. Избранное

"Заповедник" - небольшая ироничная повесть С. Довлатова, в которой "вся наша любовь к Пушкину". Интеллигент Борис устраивается на летнюю подработку в Пушкинский заповедник, чтобы заработать денег не особо "напрягаясь", в котором и встречает очень колоритные типы любителей "нашего всего". Методист Марианна Петровна с одним вопросом: "За что Вы любите Пушкина?", свободолюбивая Натэлла, претенциозная Виктория Альбертовна и другие "служители пушкинского культа". Описаний заповедника немного, в основном автор рисует несчастных деревенских жителей, пьющих, уставших от работы и от ее отсутствия. Позабавил эпизод с туристом в тирольской шляпе, который интересовался "псковскими далями".
Остроумно, весело и одновременно грустно от прочтения.

В повести - 14 эпизодов, описывающих жизнь в лагере с точки зрения надзирателя. Автор, после того, как бросил университет, три года служил в одном из таких лагерей, и хотел показать нам, читателям, что происходит на зоне не со стороны заключённых, как это делали другие писатели, а с точки зрения того, кто их охраняет... ⠀
⠀
Не знаю, чего я ожидала от книги. Наверное, ужасов лагерной жизни, подробностей работы надзирателем, а, по сути, получила отрывки, которые меня не особо впечатлили... Да, за ужасами - это к Солженицыну или Шаламову. Да к кому угодно, только не к Довлатову. Признаю, слог у него очень лёгкий, читать было безумно просто, но не зацепило... Возможно,я начала знакомство с писателем просто не с той книги, но вряд ли теперь заставлю себя прочесть другую...⠀

Повесть, раскрывающая один из самых важных этапов становления Довлатовым - и писателем, и самим собой. Довлатов проходил срочную военную службу в охране исправительных колоний в Республике Коми, и замысел повести начал оформляться во время службы на зоне. Напечатать в СССР еë было невозможно, слишком уж правдиво и непочтительно, цензура, тут всë понятно; а когда уже в эмиграции с большим трудом (нелегально несколько знакомых француженок перевозили фотографии машинописных листов на микропленке) всë-таки удалось перевезти в Америку первоначальные записи, их ещё нужно было обработать, собрать воедино и найти для повести издателя.

"Зона" состоит из нескольких эпизодов из жизни лагеря, записи о которых были сделаны ещё во время службы или почти сразу после. Рассказы предваряются письмами Довлатова к издателю: комментариями и самостоятельными размышлениями, написанными уже "извне" этого опыта - значительно позже и вообще в другой стране. Но "извне", конечно, вовсе не означает, что опыт надзирателя остался в стороне, что был просто выдвинут на задворки памяти как ничем не выделяющиеся 3 года жизни (вряд ли вообще такой опыт возможно забыть, только если это не защитная реакция); он переработался, приобрёл форму, у увиденного и пережитого появились названия и объяснения. Какие-никакие, но объяснения.

Несмотря на то, что "Зона" восходит к уже устоявшейся традиции русской "лагерной" прозы (Солженицын, Шаламов и тот же Достоевский), у "записок лагерной жизни" есть существенное отличие: если раньше тема чаще всего развивалась с позиции несправедливо осуждённого, глубоко несчастного каторжника, который бесповоротно вызывал сочувствие, - то при чтении Довлатова с сочувствием сложнее. Во-первых, рассказ о зоне ведётся со стороны надзирателя; во-вторых, здесь преступники не политические, а уголовные. И в-третьих, сами по себе непростые условия жизни на зоне во многом уравнивают и заключённых, и надзирателей: все одинаково привязаны к этому месту, заперты в нём, видят, слышат одно и то же, сопротивляются одному и тому же. Равно пытаются найти в происходящем надежду или хотя бы какой-то смысл.

Замкнутая система, созданная на зоне, представляет, по мнению Довлатова, настоящее государство в миниатюре - свой язык, свои иерархия и законы, свой вариант идеологии, своя культура. Это настоящая модель целого мира, включающая в себя разносторонние человеческие взаимоотношения. Да, здесь вряд ли есть место патетическим страданиям узника, но, кроме зачастую пугающих и отталкивающих проявлений жизни, могут встретиться и приятные моменты, позволяющие вполне довольствоваться жизнью (например, "сеанс" - момент высшего гедонистического/эстетического наслаждения). "Ты же в рай собирался? — Мне и в аду не худо"

Как и в любом человеческом сообществе, есть дружеские отношения, неформальные центры власти, любовь в разных вариациях, и, в конце концов, юмор. И во всех встречающихся на зоне ситуациях, как и "на воле" (где воля, впрочем, тоже весьма условная) человек может делать выбор, действовать по-разному: избегать, закрывать на происходящее глаза или мерить всë одним излюбленным шаблоном; насиловать, подавлять, действовать авторитарно; или, хоть иногда, живо и непосредственно реагировать на ситуацию, оценивать насколько возможно непредвзято, пытаться по-настоящему увидеть и услышать другого; по-новому посмотреть на себя.

Книги ничему, конечно, не учат; с их помощью можно лишь попробовать хоть немного расширить свой опыт. В "Зоне" (как и в других произведениях Довлатова) можно найти множество примеров, насколько по-разному могут проявлять себя очень похожие по существу люди: один и тот же человек способен на всë, что угодно, дурное и хорошее, и выбор этот часто находится в очень большой зависимости от внешних условий, случайностей. Кто на каком месте оказался - зависит лишь от стечения обстоятельств: "Какого-нибудь рецидивиста я легко мог представить себе героем войны, диссидентом, защитником угнетённых. И наоборот, герой войны с удивительной лёгкостью растворялись в лагерной массе". И "Зона" - сборник таких обстоятельств; обстоятельств, в которые волей случая может занести любого.

Пронизанная тоской и тревогой повесть "Заповедник" - о питерском интеллигенте-алкоголике, который приехал на летнюю работу в музей-заповедник Пушкина. Прототип, конечно же, сам Довлатов.

Из произведения в произведение идёт у него эта тема про решение жены взять ребёнка и эмигрировать. А Довлатов (и лирический герой Довлатова) переживают по этому поводу целый калейдоскоп чувств. Всё остальное - декорации.

В случае "Заповедника" - это музей, его обитатели и его посетители. Мне эта повесть особенно близка, потому что я работала в музее, а наш зав.отделом цитировал персонажа Довлатова и то, как он строил логические переходы между частями экспозиции. "Что-то тут душновато стало, пойдёмте в следующую комнату" - классика просто.

Герою я не сочувствую в полной мере, потому что мне его чувства не близки, а ещё у меня отторжение вызывает алкоголизм. Но повесть очень занимательная, здесь есть юмор и умные мысли, а ещё есть музейная атмосфера. Прослушала (прочла) одним заходом.

Книга состоящая из историй про охранников и их подопечных - зеков. Автор говорит что он сам был надзирателем, я в это верю. Книга состоит из десятка историй из тюремной жизни. Основная мысль книги: Ад это не тюрьма. Ад - это мы сами. Книга читается легко, но моментами у тебя словно мир вверх - тормашками переворачивается, становится печально на душе. Печально от того что люди сами себе не дают спокойно жить. Да и все эти жаргонизмы тюремные также присутствуют, одним словом мрак. Советую к прочтению, если есть желание просмотреть что творится внутри зоны и кто же такие эти "зеки".