Воспоминания

В Википедии указано, что Тэффи в настоящий момент 142 года. Говорят, что некоторые старые марафетчицы доживают и до трехсот. Что-то мне подсказывает, что Тэффи простила бы мне эту невинную шутку. А может эти 142 года указывают на то, что Надежда Лохвицкая жива и по сей день. И с этим я тоже согласен. Еще не прочитав ничего из ее произведений, уже вовсю восторгался ее фамилией и ошибочно не мог ничего найти в инете, вбивая туда то "Лоховская", то "Лоховицкая".

Личность автора чувствуется органически и, несмотря на кажущийся отстраненный пересказ послереволюционных российских событий в "Воспоминаниях", в глаза бьет, а вернее, не в глаза, а куда-то в нижнюю часть груди, вся та боль, что вынашивалась в эмиграции десятилетиями, вся недосказанность, что стала таковой исключительно благодаря душевной чистоте. Существует множество вещей - неприглядных, грязных, слишком личных, которые Тэффи видит и понимает, но о которых вынуждена молчать. Возраст сказался на ней негативно, а отнюдь не эмиграция. "Старый тролль б̶е̶р̶е̶г̶о̶в борозды не видит", так бы наверняка она сказала сама или ассоциативно всплывающий ее творческий аналог - Фаина Раневская.

Стоит ли что-то писать о самих "Воспоминаниях"? Кому нужно - тот прочтет. Они сами по себе ничто на бренном теле Тэффи. Ну, разброд и шатания российские во времена гражданской войны. Красные, белые, голубые, зеленые - кто об этом не читал в настоящий момент. И кто еще более достоверно, чем Лохвицкая, мог бы об этом написать? Достаточно описания вокзалов и упоминания, что там закрыты уборные и буфеты. Это и есть самое "будничное, земное, человеческое". Свидетельства очевидца без розовых очков, чего не найти, например, у Бунина с его "Окаянными днями", который в "Воспоминаниях" упоминается. Тэффи смогла передать физическое состояние России того времени.

Цитат набралось столько, несмотря на жанр произведения, что проще выложить все целиком. Рассказы - не та форма, что лично меня интересует, ибо короткая проза дает наибольшую возможность автору вводить в заблуждение читателя по поводу собственной личности. Что делает невозможным общение именно с тем человеком, который стал классиком. Для госпожи Тэффи придется сделать исключение в надежде нарыть хоть немного Надежды. Ибо, небывалый случай, ее "Воспоминания" дают довольно расплывчатое представление об их авторе. Начинать знакомство с писателем посредством автобиографического произведения - это заведомая капитуляция перед его талантом.

Лохвицкая не хотела уезжать из России? Нет, она сама не знала - чего хочет. Природная тяга к экстремальному, но уже немалый возраст причудливо сочетались в эти сложные годы с ее не менее сложным внутренним миром.

И да, спасибо Morra , благодаря которой знакомство с Тэффи произошло лет на 5 раньше, чем имело бы место быть.

Как следует из названия, вся книга представляет собой сборник воспоминаний автора и главной героини Надежды Александровны Лохвицкой, известной более как Тэффи, русской писательницы и поэтессы, родившейся в Санкт-Петербурге и до определённого времени проживавшей в России, но с началом революции и последующих событий вынужденной уехать из страны.

Эта книга как раз посвящена той главе жизни писательницы, рассказывающей о предпринятом Тэффи с помощью предприимчивого антрепренера гастрольного тура в Киев, куда они выдвигаются вместе с Аркадием Аверченко (как я поняла, так как он постоянно звучит здесь только по фамилии) и ещё несколькими актрисами.

В итоге гастрольный тур волею судьбы превратился в своего рода прощание с Россией и отъезд за границу.
На протяжении всех воспоминаний сквозь строки прорывается грусть в связи с расставанием, оттого и книга в другом издании названа "ностальгией".

Через призму писательских воспоминаний, наполненных юмором, комизмом и трагизмом одновременно перед читателем предстаёт впечатляющая картина как последнего времени пребывания Тэффи в России, так и в целом жизни в переломное время в нашей стране (1918-1919 гг.)

из центра России в сторону Киева Тем ценнее взглянуть на мир людей через призму ее трагикомичных воспоминаний о последних годах пребывания в России (1918-1919 гг). Конечно, порой чувствуется определённое отношение автора и к происходящему, и к некоторым слоям общества, но в целом, книга читается легко и свободно, с интересом.
Поэтому рекомендую всем любителям жанра и интересующимся тем временем.

«Москва, милая, прощай. Через месяц увидимся». С тех пор прошло десять лет…

"Моё петербургское житье-бытье ликвидировано. «Русское слово» закрыто. Перспектив никаких" - такими словами начинает Надежда Александровна рассказ о своём непростом путешествии вниз по карте. Хлопоты о выезде, сборы, проверки и, наконец-то, дорога... очередные проверки, карантины и снова дорога... гостиницы, чужие углы, слухи и сплетни и дорога дальше... болезни, смерти, встречи и дорога в никуда...
Когда вокруг непонятная власть, всё реквизируют на нужды пролетариата, расстреливают на ходу без суда и следствия, а впереди новые тяготы и испытания, то пережить это, не свихнувшись, сложно, а для пересказа не хватит слов. Тэффи не просто вспоминает жуткие времена, она пытается это делать с юмором. Такое сочетание горечи, безысходной улыбки, нервного смеха глубоко ранит, но при этом вызывает уважение.
Воспоминания народной "королевы смеха" подтверждают мнение, что за её юмором скрывается серьёзное и трагическое. За личной трагедией - трагедия всего народа, страны. Гражданская война - это не только смерти, эпидемии, голод и лишения, это неразбериха и хаос. Белые, красные, зелёные - какой цвет выбрать, к кому примкнуть, кому поверить? Чаще выбор не за нами, а за течением - и несёт поток вниз по карте, закручивая омутами и утягивая на дно.
Горький юмор Тэффи звучит в рассказах о знакомых, известных или случайных личностях, в рассуждениях о творчестве, в воспоминаниях о прошлом или коротких зарисовках с натуры...

Аудиокнига в исполнении Юлии Яблонской напоминает спектакль одного актёра. Она тоскует вместе с Тэффи, вздыхая со словами "скука, скука...", напевает вклинившиеся в текст и память мотивчики, восклицает и возмущается согласно характеру Гуськина или хлюпает носом вместе с Олёнушкой... Наблюдая за чтением актрисы (фрагмент записи предоставлен на ЛитРесе), можно оценить её игру за кадром по взмахам рук или выражению лица.

Как начнётся конец света? Думаете, с голливудским размахом, с лиловыми грозами, во всё небо разорванное, с падающими звёздами и.. со слегка смущённым Христом (ангелы перестарались) на земле?
Нет, просто где-то в осеннем парке, смуглая и прекрасная девушка будет сидеть на лавочке, с томиком «Воспоминаний» Тэффи, и возле неё зацветёт веточка сирени, всего одна веточка, как робкая улыбка вечернего воздуха.
Всё. Больше ничего не изменится в мире.
Разве что сердце припомнит голубоглазого паренька и сердце дрогнет во тьме, совсем как веточка сирени.
Ничего больше не произойдёт, просто с этого момента, сердце по иному взглянет на безумие, полыхающее в мире, уже века, и губы прошепчут: ах.. вот он какой, конец света. Так просто? Как строчка Пушкина..

А ещё.. ещё.. на могилки известных писателей и поэтов, этих тайных ангелов среди людей, придут их милые животные, которых они воспевали, кто был рядом с ними в самые тяжёлые моменты жизни, как бы напоминая человеку, кто на самом деле, ангелы хранители.
На могилку Эдгара По, прилетит чёрный ворон.
Над могилкой Набокова, словно над одиноким фонарём (она засветится в конце света), замерцают лиловые, огромные бабочки.
К могилке Платонова, прилетит озябший воробушек.
К могилке Тэффи.. вальяжно подойдёт чёрный кот, потянется (со стороны покажется, что он галантно поклонился своей госпоже), и ляжет как домашний Сфинкс, уютно подложив правую лапку под грудь.
А вон там что за могилка? — отсюда не видно. Над ней летают огромные сиреневые ангелы, как перепуганные мотыльки на вечерней улице Калькутты перед бурей.

Я не знаю, как начнётся конец света.
Не знаю, захочет ли кто-то из ангелов написать воспоминания о том, как жили однажды на земле..
Мне бы очень хотелось, чтобы такие воспоминания поручили не апостолу Иоанну (чудесный стилист, кстати), не Бунину, с его едкими «Окаянными днями», не Шмелёву, с его апокалиптическим «Солнцем мёртвых», и упаси боже, не диссидентам  с Того света.
Однажды, на небесах родятся новые, крылатые, сияющие люди, не жившие на земле. Они могут ужаснутся воспоминаниям о милой Земле.
Хватит этого мрачняка. Хочется, чтобы дети на небесах, улыбнулись, читая о жизни, а их родители.. грустно улыбнувшись и прижавшись друг к другу, завернулись бы в сияние крыла, как в тёплый плед, словно бы что-то припоминая.
Да, было бы чудесно, чтобы летопись жизни и даже Апокалипсис, написала бы.. Тэффи.

Все мы знаем, как написали бы свои воспоминания о послереволюционном лихолетье и крестном пути изгнанничества с Родины: там была бы сплошная боль, праведный гнев, мудрые сентенции, и желчь, желчь, желчь.
В этом смысле, воспоминания Тэффи — единственные и уникальные в своём роде (они светят, как звезда Венера в вечере мира).
Тэффи гениально начинает свои воспоминания в духе строчки стихотворения Блока: Ночь, улица, фонарь, аптека..

- Москва, осень, холод..

Всё уже было. Мир умирал уже тысячу раз. Почти столько же воскресал и бог.
Чему удивляться?
Наступил апокалипсис (пятое время года?), русская революция. Люди, как лёгкие и бесприютные тени листвы в бурю, носятся куда-то, дрожат в синеве.
Мрачные слухи, похожи на зрачки перепуганных ангелов.. которых впервые пустили на «фронт», и они впервые увидели крики и кровь: многие «ангелы» сошли с ума.
Может в этом и тайна необычной красочности апокалипсиса..

В лучших традициях какой-нибудь древнегреческой поэмы, написанной.. Гоголем, Тэффи встречает ангела на улице: некоего Гуськина.
Он устраивает концерты и искушает её отправиться с ним и ещё несколькими людьми, в солнечную Украину.
Не смейтесь, что у «ангела» такая водевильная фамилия: у ангелов есть свои рабочие робы, сменки.
Главное, что это крылатое существо: гусь! Есть даже в этом что-то сказочное..
Интересно, знал ли Гуськин, что он крылатое существо?
Не думаю. Хотя, мы не видели его чудесных снов, не знаем, почему он быть может улыбался во сне: может ему снился смуглый ангел?

Ясно одно: он спас Тэффи, увезя её из Ада, где вскоре Цветаева потеряет ребёнка, и свою поэму — Ангел на площади.
Ясно и то, что этот таинственный Гуськин — изумительный художественный персонаж, в лучших традициях милых и побитых жизнью, Арлекинов Достоевского и Гоголя.
Эдакая гремучая смесь (смешать, но не взбалтывать), из Горация, который встретил Данте в Аду, из Санчо Панса, до неприличия исхудавшего в России и ставшего наконец-то похожего на Дон Кихота, и, наконец, пьяненький юрод-генерал Иволгин из «Идиота» Достоевского. А ещё.. Чичиков.
По сути, мы видим не простые путёвые заметки эмиграции (таких сотни, и эстетическое преступление, видеть в Воспоминаниях Тэффи, именно это: а судя по отзывам на лл, так делают многие).
Что же мы видим? Экзистенциальный путь души на Земле.
Дорогой читатель, когда будешь читать Воспоминания, налей себе бокальчик вина, а лучше два. И ты тоже это увидишь.
Лучше, конечно, три. Я это увидел только после третьего..

Тэффи не думала, что покинет Москву и Россию навсегда: она ехала на гастроли.
Что наша жизнь? Гастроли..
Так ведь и человек искренне думает, что, умирая (что есть наши болезни, вихри жизни или затянувшаяся ссора с любимым человеком, как не хаос революции, чуточку — апокалипсис, с оглушающей и космической тишиной взошедшей над миром, как вторая и мрачная луна?), он вернётся на землю, или счастливо и навсегда поселится в раю.

Ещё Достоевский заметил, что юмор — иногда может быть не менее пронзительным, чем самый острый ум.
Я бы даже сказал, на ощупь вспоминая забытые слова Чёрта, из Братьев Карамазовых, что смех — это трагическая основа мира, некий бред жизни, к которому грешно подходить слишком серьёзно.
Чёрт вроде бы говорил, что он — вполне добрый, но почему то ему положено играть роль подлого разбойника, и люди почему-то находят это смешным..
Знаете, — продолжаю уже я, а не Чёрт, — так порой люди, пережившие чудовищные трагедии, потом вспоминают о чём-то, или описывают что-то недавнее, к трагедии не имеющее отношение, со странной и кроткой улыбкой, которая даст фору улыбке Джоконды, и кажется, что вот-вот человек сорвётся в истерический смех… и потом закроет лицо дрожащими ладонями, и тихо заплачет: вот какую нотку я уловил в воспоминаниях Тэффи.
А ведь люди, слушающие такого человека, думают: улыбается.. значит трагедия на нём не глубоко отразилась. Легко отделался. Или ещё хуже: улыбается.. после такой трагедии. Подлец..

Я бы даже сказал, что Тэффи написала свои Воспоминания, своё Евангелие эмигрантского крестного пути, от имени грустного Арлекина, в духе карнавалицазии романов Достоевского (по Бахтину), где самая улыбка, словно тишина в рассказах Чехова или половодье теней на полотнах Рембрандта, оттеняет трагедию и боль людей и жизни, свет жизни, больше, чем прямое их изображение.
Я не сразу понял, кто такая Тэффи, хотя давно уже нежно люблю её.
В Воспоминаниях, раз за разом повторяется как тайный музыкальный мотив, мелодия грустного и чуточку неприкаянного отчуждения Тэффи от людей, которое многие почему-то путают со снобизмом (какой-то нравственный дальтонизм), как и в случае с Набоковым: Тэффи — сестрёнка Набокова по музе улыбки и нежности.

На самом деле, Тэффи равно чужда и времени и земному и.. даже небесному.
Она до ужаса боялась выступать на публике. Могла даже убежать домой и спрятаться под одеялом.
Вот бы от жизни так можно было убежать.. под одеяло. В идеале, к любимому человеку. И совсем уж в идеале, чтобы этот любимый человек был в это время там — один.
Тэффи — ангел в очаровательной шляпке, перепуганный земной жизнью и очарованный ею, как ребёнок.

Нужно иметь особую роскошь души, памяти, и безупречное чувство музыкальности воспоминания, чтобы удержаться и не рассказать изумительной нежности и образности, подробности, сохранив их для писем к друзьям и для снов.
В Воспоминаниях Тэффи нет дивного, ангелического образа, как она осталась совершенно одна в революционной Одессе.
Стрельба, тени людей на улицах перепуганных, словно листва в ноябре, несутся куда-то, весь мир словно бы заосенился и вот-вот сорвётся вместе с листвой в небеса..
Коридоры гостиницы опустели: все давно сбежали, даже служащие.
Как перекати-поле, по полу коридора, катится скомканное письмо.
Тэффи одна в гостинице. С ней лишь.. приблудный чёрный кот-непоседа, которого не бросить, который напуган.
Женщина и кот, на маленьком, богом забытом островке, посреди моря человеческого безумия.
Это же гениальный образ! Но его не упомянула Тэффи. И я бы не упомянул.. если бы не 4-й бокал вина.

У каждого воспоминания есть своя грация. У Тэффи вышла гармоничная, чуточку потусторонняя музыка памяти сердца: интересно, когда мы проснёмся в конце света в гробу — если верить Достоевскому, — то что мы первым делом сделаем?
Кто-то рехнётся, разумеется. Кто-то сладостно потянется, всем своим бессмертным сиянием, не поняв даже, что он мёртв. А кто-то.. мило улыбнётся, словно во сне ему приснилось что-то чудесное. Чей то смуглый носик..

С грацией кошки — лунатика на карнизе повседневности, Тэффи крадётся по высотам жизни, смотря на счастье, трагедии людей и свои трагедии, так, словно она изобрела машину времени и вернулась в прошлое, на 500 лет назад, или в будущее — на 1000, и равно зачарованно и печально касается не какой-то чудесной для этого времени — чепухи, а.. потёртого корешка книги на полочке, словно клавиши рояля.
Мэрилин Монро, подпиливала вкось, каблучок на левой ножке, чтобы её походка была неподражаемой и женственной.
Тэффи… у неё словно «подпилено» крыло.
Я это понял, когда в одном эпизоде мемуаров (на корабле все люди напуганы, что он снова причалит к берегу, где их ждёт смерть: важнейшая тональность воспоминаний: жизнь — как лодка Харона, которую отнесло в открытое море. И спутались берега: где жизнь, а где смерть?
Равно ужасает и то и другое, и там и там — родные голоса и лица), Тэффи была напугана не близостью смерти, как другие, а хтонической подробностью жизни: злобой людской, страшными харями, звуком приклада об пол, светом фонаря в лицо..

Так кошка ночью, крадясь мимо чудовищ, порой испытывает больший ужас и омерзение, перекрывающее даже возможность гибели (у неё 9 жизней!), если её лапка оступится в грязную лужицу.
А ещё я подумал.. что такое отношение к жизни, как у Тэффи, складывается у тех грустных лунатиков жизни.. кто словно бы не единожды умирал.
Жизнь ведь прекрасна и ужасна тем, что в ней можно и не умирая телом, умереть несколько раз, и несколько раз, воскреснуть, особенно в любви, и блажен тот.. у кого совпадает количество смертей и воскрешений.
У Тэффи — не совпадает.
Она словно бы смотрит на жизнь, чуточку со стороны (Как там у Тютчева? — так души смотрят с высоты, на брошенное ими тело..).
Она живёт — шёпотом (жить в полный рост, порой больно, правда?), но в полный рост души, она — вспоминает.
И в этом главная прелесть её мемуаров.

Тэффи тяжело умирала (ах, она могла бы с улыбкой описать это. С грустной.. а люди бы подумали, как обычно: улыбается.. значит, не так ей и больно), но даже в такой момент она нашла место для улыбки.
На её столике потом нашли листик со строчкой: нет выше той любви, как если кто-то морфий свой отдаст брату своему. Вот!! Н. Т.
Это она о Тамаре, подруге своей, тоже страдавшей, но принесшей милой Тэффи — быть может, последнее.
И в любви ведь так бывает, правда?

Тэффи очень точно, как влюблённый суфлёр в театре, из своей грустной «пещерки», подсказывает читателю нужную тональность прочтения (услышит только влюблённый!) Воспоминаний: когда спишь, такой кошмар порой снится — жуть, а проснёшься в ночи, и глупо улыбаешься..
Тэффи, словно Будда, чуточку «проснулась» от морока жизни.
Когда Мопассан умирал, он в мрачном бреду шептал: жизнь.. её нет. Всё распадается на звёзды, шутовство.
Тэффи гениально уловила этот радиоактивный распад атомов жизни, в момент мировых потрясений. Более того, что это является основой жизни: чеширская улыбка истины.

Я не знаю, как это удаётся Тэффи: в одной строчке у неё, как у Достоевского или Андрея Платонова, может уместиться ад и рай, т.е. в её случае — улыбка и настоящий андрее-платоновский ужас, когда краешком сердца, взгляда, как в Аиде, смотришь на что-то в стороне.. и не хочешь верить глазам: ты так забавно и мило идёшь с друзьями по вечернему переулочку, с заикающимся дождиком, словно и он тоже что-то увидел.. увидел — первый: собака что-то ест. Тащит что-то: руку? Но это же безумие! Этого не может быть в 20 веке, в век Гамсуна, Моруа, Рильке..

Поймал себя на мысли (почему так редко ловят себя на сердце?), что Тэффи порой описывает людей, как ангел-живописец, описывал бы осень, перелётных птиц, траву на вечернем ветру.
Вот Тэффи мило говорит о какой-то милой женщине, или милом мальчишке-непоседе..
И через пару строчек мы узнаём, что они.. умерли, расстреляны.
Словно это происходит не на земле, а на далёкой и мрачной планете, где жизнь человека равна мотыльку, дрожанию травки, качнувшейся тени от веточки у окна.
Какое-то квантовое измерение жизни..

И словно сон, тень сна, тени в Аиде, перед читателем проходят дивные образы улыбок, трагедий: паренёк, умирающий вдали от любимой, с именем её на устах, в бреду, сжимая подаренного ею на удачу — плюшевого медвежонка (умереть с именем любимой на устах.. это же чуточку — рай любви? Этим можно искупить многое).
А вот пролетает ангел безумия, простёрший над Тэффи свои широкие, карие крылья, спасая её: он явился к ней в образе невзрачного человека с психозом в острой форме, уведя её на корабль, из ада.

А вот на корабле, худенькая девушка в синем платочке на плечах, облокотившись на поручни, грустно поёт: гори, гори, моя звезда, звезда любви, рассветная..
И иностранный корабль, словно бы замер в синеве: заслушался, прижав к своей груди — паруса, словно письма (что за наваждение? Тэффи вроде описывала пароход с трубой..), и на этом корабле, чумазый матросик, трепетно слушал на мачте (?? не было мачты, там же труба..) песнь русской Лорелеи, а потом вдруг крикнул: Машенька!
Это был барин этой девушки. Она — горничная, была в платке его жены.
Где его жена? Мы не знаем. Что стало с имуществом? Неизвестно.
Быть может один этот синий платочек и остался. И эта грустная девушка..
Этот эпизод — маленький шедевр по инфернальной живописности, он словно бы намекает нам на Дантову логику ада: в аду — всё зеркально: барин стал чумазым матросиком, как чёртик, а девушка, горничная, быть может, кого он тайно любил.. кем она стала? Лишь синий платочек жены вздрагивает на её худеньких плечах.

Нет, не то произведение назвали «Божественной комедией» (я про Воспоминания Тэффи).
Революция — как комедия Дель Арте в аду.
А чего только стоит образ комиссарши!
Достоевский бы грустно улыбнулся тому, во что «эволюционировали» инфернальницы на Руси в 20 веке.
Знаете, такой странный тип людей: либералочка, курсисточка неприметная, бойкая, но в то же время — кроткая, кричит о правах людей и европейских ценностях.. вдруг, случается революция, и расправляются её тёмные крылья.
Тэффи любопытно описывает, как эта бывшая курсисточка в тёмном кожаном плаще, сама любила убивать людей, да не просто, а играючи, с наслаждением, сидя на скамейке возле дома, поигрывая наганом в руке, как веерком.
И тут же, возле скамейки, не стыдясь мужчин, ходит в туалет.
Неужели эта серенькая мышка, Так мстит жизни, мужчинам, сексуальности, уродуя их?
Она же.. сама находится в аду. Сама страдает и не понимает этого. Её душа и сексуальность — озябли, как на планете Плутон.

Тэффи точно очертила таких людей: в мирное время, были девушки в деревнях, которые сами просились «помочь», когда рубили голову курочкам.
Недалеко от меня, есть чудесное кафе. Там официант — ну чистый маньяк, по внешности. Ясное дело, скрывается, таит от людей свои мрачные желания. Но наступит момент..
Но вскоре мне стало стыдно за эти мысли: очень милый человек. Хотя когда он подходит, мне хочется отдать ему все свои деньги и прижаться к стене.
Но ведь если бы мы встретили в тёмном переулке — Сократа в плаще, мы бы тоже перепугались до смерти, если бы.. он попросил у нас сигаретку, не так ли?

Интересно, неужели во всех революциях, из своих вековых пещер, на поверхность вылезает вот такая кошмарная хтонь, как эта курсисточка-комиссарша, прорываясь во власть?
Словно бы смутно ощущая, что они и власть — это нечто сродное.
Я про идею власти вообще: в ней изначально дремлет ад.
А если бы.. эту жуткую комиссаршу, когда она была мышкой-курсисточкой, полюбили? Пролили в её озябшее сердечко, капельку тепла?
Нет злых людей и нет никакой хтони. Есть чудовищный недостаток любви в этом озябшем, как планета Плутон — мире.

А вот другой эпизод: Тэффи описывает Олюшку, милую девушку с ранимой душой, которая по доброте душевной, уступила своё спальное место в поезде, грубоватому матросику (быть может не спал несколько дней).
Поезд врезался во что-то и матросика.. разорвало.
На девушке — ни царапины, но душа — в клочья, от мук совести.
Это же типичное мытарство в аду, где даже добрый поступок ведёт к гибели и боли.
Но тут любопытно и ещё кое-что.
Из писем удивительной, и ныне почти забытой поэтессы Серебряного века  — Аделаида Герцык (Цветаева её просто обожала, как ангелическую душу, прежде всего), я не так давно узнал, что в это же самое время, в Крыму, София Парнок точно так же уступила своё место грубоватому мужчине в поезде.
Поезд потерпел крушение. Мужчину разорвало, София осталась жива, но мучилась душой ужасно, что виновна в его смерти.
Эта тема "рокировки", крушения и Орфеева огляда в пути, я бы не назвал символом, хотя он сквозной в Воспоминаниях, тут более тонкое что-то, некий спиритуализм ностальгии, внахлёст, мучительная рефлексия души: а может мне остаться? Разделить крестный путь с народом? Страной?

Вообще, Воспоминания Тэффи, похожи на те дивные, легендарные вечера у графинь в 18 и 19 веке, где Бальзак, Вольтер, Тургенев, черпали своё вдохновение.
Вот кому нужно поставить памятник: эти неприметные и гениальные графини — подлинные музы прошлых веков, это к ним ходили, как на исповедь, поверяя им своё счастье и горе, грехи..
И потом, с милой улыбочкой, они рассказывали об этом — писателям, обмахиваясь сизым веерком, словно огромная, бенгальская бабочка залетела в окно и порхает как муза, возле сердца поэта.

Ах, читая Тэффи, словно оказываешься на таком вечере, словно.. ты у себя дома.
Хочется закрыть глаза, и слушать, слушать, нежно улыбаясь и вытянув ноги к камину, сжимая в руке бокальчик вина.
Да, твоя кошка-непоседа, не видит этот камин, и начинает играть с твоей ногой, отвлекая от уюта, но это уже не важно, в этом тоже есть что-то от Тэффи.

В конце рецензии, не могу не привести пример юмора Тэффи.
Собственно, это не совсем юмор, это сама жизнь и её Джокондовская улыбка.
Гений Тэффи в том, что она подметила это.
Так порой наш милый кот, радостно запрыгивает к нам в постель.. в 3 часа ночи, бьёт нас лапкой по носу и словно бы говорит: поиграй со мной! Самое время! Посмотри какая чудесная луна за окном!
А ты смотришь на него из под одеяла, словно перепуганный Вий или вампир в жестоком похмелье, и не понимаешь в чём дело.
Так Тэффи приняла игру жизни, её грустную улыбку.

Было забавно читать, как в лихолетье революции, дом её знакомого — разграбили (нет, тут ещё не забавно, не хмурься на меня, читатель), и картина с изображением Тэффи, оказалась у одной старушки.
Она подумала.. что это редкая икона русской святой, с грустной улыбкой (святые редко улыбаются, как мы на фото на паспорт), и, повесив её рядом с иконой Николая чудотворца, молилась им и зажигала свечи возле них.
Согласитесь, есть писатели, которые сами пишут свои творения, а есть отмеченные богом, в чернильницу которых макает своё перо — сама жизнь.

Но вслух я улыбнулся, когда Тэффи описывала одного забавного и напуганного еврея (эдакий полненький Санчо Панса с худенькими ножками, как у Дон Кихота).
На корабль нужно было срочно перенеси уголь, чтобы он отплыл в безопасность.
Рабочих не было.
Пришлось интеллигенции, боярам, перевоплотиться в «чернорабочих», что напомнило мне забавный ад из фильма Пираты Карибского моря, там где Джек Воробей, один, во множественном числе, батрачил на корабле: сам командовал и сам же получал тумаков от себя..

Так вот, этот милый и забавный еврей так вошёл в роль, что, таща на спине мешок с углём, по мужицки пел: э-эх, юхнем!!
Эта «ю», вместо «у».. боже.
Понимаете в чём ещё забавность ситуации?
У меня уже давно период любовной тоски. Я уже не помню, когда я улыбался, а тут, читая Тэффи, и особенно это — «юхнем», я улыбался как ребёнок, и.. стыдился улыбки, касаясь её пальцами, и снова улыбался (вместе с пальцами : они были заодно со мной).
Я ощущал себя тем ребёнком-непоседой,который спрятался ночью под одеялом, с головой, и лопает что-то хрустящее, и тайно что-то читает, и свет фонарика, ласково пробивается, то там, тот тут, сквозь синие сумерки одеяла, словно пьяный и счастливый лесник, заблудился в лесу, а мама видит всё это, тихо приоткрыв дверь, и улыбается странному «леснику» с детским одеялом на плечах.

Закрыв Воспоминания Тэффи, я не выдержал, и мои губы сами собой произнесли: я люблю тебя, Тэффи..
Если однажды, мой смуглый ангел спросит меня: Саша.. после того как мы расстались, ты какой-нибудь женщине признавался в любви?
Был с кем-то близок?
И что мне ответить на это? Правду? Но она не нужна в нашем мире.

- Да, был близок.. да, говорил — люблю.
Только…

И любимая, грустно улыбнувшись глазами, прошепчет:

- Не надо, только. Я всё поняла. Спасибо за честность, непо.. Я рада за тебя, родной.
Рада, что ты счастлив. Ей с тобой повезло.
Кто она? Я её знаю? Сколько ей лет? Она.. моложе меня?

- Да нет.. постарше тебя. Ей… 152 года. Но она в чудесной форме! Такое вытворяет!
Это Тэффи. Она такая же милая и странная, как и ты. Чуточку не от мира сего. И того..

Первые дни становления Советской власти- сумбурные дни. В начале 1918 года была закрыта газета "Русское слово" и Надежда Лохвицкая (Тэффи) оказалась не у дел, перешла в категорию "бывших". Бывший профессор, бывший следователь, бывший адвокат, бывший журналист, бывший артист, многие остались без работы, наступали тяжелые времена. Тем, кто когда-то был всем, а стал ничем, надо было учиться выживать. Надежда Александрова при помощи антрепренера, вместе с Аверченко и несколькими актрисами, выдвигаются в сторону Киева с гастрольным туром. Если не все, то добрая доля "бывших" обитала тогда там, в городе было неспокойно, но сытнее и еще можно было найти работу.

Уезжая из Москвы Тэффи была уверена, что путешествие ненадолго и носит временный характер. Она не планировала покидать страну, но течением, в которое попала, которое выбрала сама, гнало все дальше на юг, из Киева в Одессу, а затем через Новороссийск в Константинополь. Книга воспоминаний, об этом самом периоде, написана уже позже в Париже. Не зря ее второе название "Ностальгия", прошло время, а боль по той стране, которую знала и любила, не проходит.

Среди всего того хаоса и неразберихи, что царили тогда в стране, когда повсюду проходили обыски и расстрелы, когда из-за пустяка можно было схлопотать пулю в лоб, у Тэффи остается способность шутить. Если не относиться к себе и окружающим с юмором, можно было свихнуться. Вот только через смех, весьма остро чувствуются слезы и страх за себя, а еще обида, злоба, ненависть к тем другим, которые стали всем. То, что автор не стонет и не плачет, а лишившись привычного комфорта, работы и каких- либо перспектив, воспринимает трудности с юмором, это располагает. Высокомерие, которое постоянно прорывается, ненависть к другому классу, не приятны. Прошло время, но Тэффи так и не удалось среди "жутких, разъяренных харь" рассмотреть хоть сколько "светлых личностей, сбросивших цепи".

Надежда Александровна Тэффи прославилась благодаря своим юмористическим рассказам и фельетонам. Тем ценнее взглянуть на мир людей через призму ее трагикомичных воспоминаний о последних годах пребывания в России (1918-1919 гг).
Я, конечно, не Тэффи, но попробую поведать вам суть "Ностальгии" в стиле самой книги. Не бойтесь спойлеров, я буду бережным, как ясновидящий Арман Дюкло, персонаж сей истории. Что-то предскажу, но смутно, впопыхах и все не о том, о чем надо бы в первую очередь.
Итак...

Не думала и не гадала Тэффи о поездке на юга. Сидела себе в Москве, голодала по пище духовной, но и от хлеба, да чтоб не из глины и опилок, тоже бы не отказалась. И последнее было предпочтительнее.
Тут, как чертик из табакерки, появляется антрепренер Гуськин и обещает гастроли в Киеве и Одессе. Говорит, что надо похлопотать о выезде, а дальше все будет, как хлеб с маслом.
Звучало дико, но масло звало отправиться в путешествие. Аверченко тоже собрался в Одессу, его другой антрепренер везет. Сошелся пасьянс...

Череда московских лиц и встреч заставила бы кого иного взвизгнуть и тихо спрятаться за шторой, но не такая особа наша Тэффи. Тонко подмечая все стороны человеческого естества, где-то иронизируя, где-то едко жаля в само сердце общества, а где-то просто оплакивая его, отважная писательница завершает один этап своей жизни, чтобы начать другой. Она отдается в руки судьбы, течением понесшей ее вниз по карте.

Страшной черно-серой кляксой расползается пребывание в приграничном городке, где всем правит комиссарша Х, о которой Гуськин сказал, что это не человек, а сущий Зверъ с твердым знаком на конце. И тот конец угрожающе навис над Тэффи, Аверченко, актрисами и Гуськиным, если бы не счастливое стечение обстоятельств. Герои спаслись. А как именно, кто им помог, кто выручил и кого они встретили - милости просим в "Ностальгию".

А дальше, претерпев изрядную долю лихих, а порой и комичных приключений, Тэффи с компанией попадает в Киев времен Гетьманата Скоропадского и немецкого протектората.
Но жернова истории неумолимы, и взрывы пушек гонят Тэффи дальше на юг.

И вот уже перед нами раскрываются изящные, как ручки барышень на Дерибасовской, страницы истории Одессы. И губернатор Гришин-Алмазов, о котором Тэффи сообщает следующее (начинающие блогеры, берите на заметку для уникальности слога):

Но и Одесса не смогла остановить бурного течения судьбы, и вот уже Надежда Александровна с чемоданами поспешно взбирается по трапу парохода "Шилка". Красные наступают и вот-вот прорвутся, кругом паника, а пароход поломан. "Жизнь бьет ключом по голове", - сказал бы Гуськин, но его там не было. Зато кого там только было! Чего только стоил колоритный персонаж "Извините, Беркин".

О морском пути на "Шилке" хотелось бы столько всего рассказать, но не буду лишать вас удовольствия. Намекну лишь, что Тэффи там предстояло мокрое дело.
И вот финальные главы - пребывание в тифозном Новороссийске, поездка в Екатеринодар.
Финита ля и комедия, и трагедия.
Глава о поезде с солдатами, идущим в Екатеринодар - одна из самых пронзительных и по-своему страшных страниц в воспоминаниях. И в ней вся суть Гражданской войны.
Да, финита ля. Имперская Россия уплыла на многочисленных пароходах в Константинополь и дальше по всему свету, растворилась в прошлом. На одном из таких пароходов стояла и Надежда Александровна Тэффи. Она ушла.
Но остались ее рассказы, ее юморески и веселые наблюдения. Благодаря которым мы узнаем о комичном увлечении вегетарианством юной актрисы Оленушки и смешных высказывания верткого антрепренера Гуськина: "Что?!"

Читатель и слушатель "Нотальгии", не бойся ступать по сходням воспоминаний Тэффи. Не бойся запрыгивать на подножки холодных и выстуженных поездов тех слов. Тебе понравится, обязательно. Сквозь смех и слезы ты узнаешь то, что навсегда поселится в душе. В путь!

На фото ниже афиша выступления Надежды Александровны в Кисловодске. Прочитав/ прослушав книгу, вы узнаете важную деталь обо всех публичных выступлениях героини.

И раз мы заговорили о выступлениях...
"Ностальгия" была прослушана в исполнении очаровательной Юлии Яблонской.
Ее голос - самое то для этой книги. Будь Тэффи жива, она наверняка бы сделала Юлии комплимент. Я же не буду ждать отхода в мир иной и выскажу свой комплимент здесь и сейчас, как из ведра, как сказал бы Гуськин.
Это чудесно! Юлия умело передает эмоции героев, а речь того же Гуськина и его коронное риторическое вскрикивание "что?!" покорит ваши сердечки.
Но более того, Юлия еще и поет фрагменты песен, приведенные в книге. Это ж не просто скучное чтение предложений, а пение! Такого я еще не встречал при прослушивании аудиокниг. Обычно чтецы просто пробегают сухо по строчкам, пусть там даже целая опера в тексте. Здесь же не тот случай.
Герои Тэффи обретают свой особый объем, они смеются, кричат, шепчут, лебезят, грозят - и все это с помощью интонаций великолепной Юлии Яблонской.
Обязательно познакомьтесь с "Ностальгией" Тэффи именно в исполнении Юлии. Как сказал бы губернатор Одессы Гришин Алмазов, подчеркиваю: "обязательно" и "в исполнении Юлии". Двойное подчеркивание. Ага, а как вы хотели?
Теперь меня будет мучить ностальгия по этому волшебному голосу.

О грустном с юмором

Если вы с недоверием относитесь к женской прозе, если позволяете себе пренебрежительно говорить о дамском стиле изложения, прошу вас немного остановиться, выдохнуть и послушать меня пару минут.

Итак, знакомьтесь! Тэффи! Она же Надежда Александровна Лохвицкая. Она же писательница, поэтесса, мемуаристка, переводчица. Она же первая русская юмористка начала 20 века. Как оно?

Я продолжаю. Тэффи вошла в мир литературы миниатюрными сатирическими рассказами, обосновалась в нем злободневными фельетонами, запомнилась потомкам мемуарными очерками.

Тэффи прожила на белом свете полных 80 лет. За это время судьба свела ее с множеством людей (знаменитыми и совсем неизвестными), она пережила революцию, эмиграцию, войну, почувствовала на себе объятия голода и тепло сытости… Но что бы не происходило в жизни Тэффи, повсюду ее сопровождала армия поклонников и группка близких друзей.

Нам всем очень повезло. Мы родились в век доступности практически любых книг для потенциальных читателей и отсутствия на них запретов. Сегодня познавать историю можно не только по учебникам. «Воспоминания» Тэффи как раз являются таким окном в двадцатые годы 20 века. Здесь все: и смерть, и страх, и безумие наравне с непрекращающимся человеческим жизнелюбием и преданностью к творчеству.

Да, произведение написано на безукоризненном русском языке.

Очень странная трагикомедия. Ее можно легко экранизировать и получилось бы подобие "Зелёного фургона" с Харатьяном.
Присутствуют немногочисленные сильные эмоциональные личные истории случайно встреченных людей. Но про саму Тэффи ничего непонятно, кроме того, что она до зубовного скрежета презирает вернувшихся жить к большевикам. Такое впечатление, что она им счет ведет: от/выслеживает - и на карандаш. Неприятное подозрение.
Итак, она ненавидит выступать перед зрителями, но едет со странным антрепренером "поесть пирожных" (отсылка к Марии-Антуанетте?). Затем она решает не выступать и остается в Киеве. Одна. На одном развороте: "Петлюра ужас какой - Петлюра хороший, порядок навел". Смешно и гротесково про парикмахеров последнего дня, платья из больничной марли, чудная ода котиковым шубкам (непонятно, откуда взявшиеся в таких количествах и на какие деньги купленные).
В общем "ох, яблочко, куда ты катишься..."

ПС Рекомендую сравнить с описанием того же Новороссийска в "Побежденных" ее коллеги Виллиама.