Ölü Canlar

перечитала с огромным удовольствием))) даже большим, чем при первом прочтении, тогда казались ненужными и несколько занудными длинные философские отступления и "про птицу-тройку", и "про русскую природу", и "про особенности русского характера", а теперь прочла с удовольствием)))
великолепный язык, образный, певучий, метафоричный, и множество крылатых фраз, которые не сразу и вспомнишь, что они взяты отсюда, например, "давно я не брал в руки шашек"))) уже давно нарицательные образы: незабываемый Плюшкин, Манилов, Собакевич, Ноздрев - целостные емкие образы))) отдельное спасибо автору за хлесткие и до сих пор узнаваемые женские образы просто приятной дамы и дамы приятной во всех отношениях))))
прослеживается связь с "Ревизором", особенно в сценах когда чиновники города пытаются разобрать кто же такой Чичиков: фальшивомонетчик, которого надо схватить и передать "куда следует", или он ревизор-инкогнито и сам может их всех передать "куда следует".
авантюрист Чичиков невольно вызывает если не уважение, то нечто сродни этому за свое жизнелюбие, увертливость, живучесть, много раз ему удается восставать как феникс из пепла, снова и снова делать себя на новом поприще.

Гоголя перечитывать полезно. Еще полезнее отряхнуть с себя шелуху советского литературоведения. Только сейчас доходит степень лицемерия того, советского или называйте как хотите, уклада сознания. В стране победившего колхозного крестьянства, когда миллионы людей живут колхозниками без паспортов, не имея права никуда выехать, не имея своей земли – все колхозное, работая за трудодни, даром, - при всем этом вдалбливать людям про кровавый царизм, про декабристов, которые борцы с крепостничеством, и к такому еще приплетать Пушкина и Гоголя. Вот думаю сейчас, что это было в школе? Как можно было видеть в Мертвых Душах призыв к свержению чего бы то ни было? Наваждение какое-то.

МД – это книга, которую нужно читать с конца. Перед первым томом лучше прочитать первые главы второго, а чтение первого начинать с лирического отступления в финале про Россию. Тогда формируется контекст, тогда становится понятным, что книга глубже примитивного социального обличения прежних, да и теперешних нравов в стране.

Гоголь был метафизиком, не способным передать развитие идеи в динамике, он обходился доступными ему художественными методами. Упадок и тлен в душах он показал в первом томе как серию картинок распада, которые, следуя друг за другом, создают подобие движения. Разумеется, говоря о мертвых душах следует понимать, что живых душ в первом томе нет, они были задуманы для второго и третьего, и говоря о мертвых душах, Гоголь имеет в виду не помещиков-чиновников уездного города N, и, конечно же, не умерших крестьян.

«Мертвые души» - это метафора прихода Дьявола в Россию. Чичиков ездит в неприметном обличии и соблазняет помещиков и чиновников продавать ему души умерших крестьян, которые были вверены им. Он, говоря теперешним языком, приобретает электорат, пользуясь которым, рассчитывает потом поиметь профит. Абсолютно неважно, умерший это электорат или живой, для государства те умершие крестьяне были живыми, за них полагалось платить налог. Те из нас, кто интересовался философией, без труда поймут, что Чичиков нарушал моральный императив Канта – люди и их души для него были средством, а не целью.

А как же помещики и чиновники, эти кровопийцы и эксплуататоры, спросят ревнители традиционной трактовки «Мертвых душ»?

Крепостные для России тогда были тем же, чем нефть и газ для нее являются сейчас – источником легких денег. Помещики платили налог на количество работников мужского пола, из этих денег формировался бюджет государства, из тех же мужиков формировалась армия. Количество крепостных было мерилом достатка и положения в обществе. Если в хозяйстве вводился оброк, то выплаты помещику составляли от 18 до 24 рублей в год с одного мужика. Если его отправляли в город на заработки извозчиком или на работу по найму, то помещик получал до 60 рублей с души в год. Крепостное право позволяло достаточно рационально организовать налоговую службу и обеспечивало нужды страны без лишних хлопот. Доход Акакия Акакиевича в 400 рублей в год был эквивалентен владению 20 мужиками. У многих количество душ исчислялось сотнями и тысячами, пропорционально выше были и доходы. Отмена крепостного права всегда была в повестке дня, об этом думала еще Екатерина, поскольку оно представляло собой очевидный тормоз в развитии страны. Европа существовала и быстро развивалась без узаконенного рабства, Россия была обречена в среднесрочной тогда перспективе в 100 лет, и не беспокоить такое положение вещей не могло. По одному из проектов Екатерины, все крестьяне, приписанные к хозяйствам, освобождались при наследовании имения. В течении одного поколения можно было бы ликвидировать крепостное право без больших социальных потрясений, но она на это не пошла. Вопрос был не в том, каким механизмом освободить крестьян (кому нужны революции, кроме бездарей и жуликов?), а в том, что с ними, освобожденными крестьянами, делать дальше, чем их занять? И уж тем более, одномоментное освобождение всех мужиков стало бы катастрофой для России и уклада жизни в ней. Пришлось бы воевать с соседями, а потом, независимо от исхода войны, пришел бы упадок – кто бы захотел работать на земле, когда вокруг стало столько соблазнов? И нужна ли была самим крестьянам эта свобода, кто мечтал о ней, кроме либералов – Маниловых? Радикальных перемен боятся все, слезать с иглы тяжело. Отчасти проблему решили только в 1863 году быстрым выкупом земли у помещиков под гарантии государства – крепостные превратились в арендаторов земли у государства, это был пример разумного проведения радикальных реформ, когда никто не ограблен.

Владение крестьянами накладывало моральные и материальные обязательства на помещиков. Барщина не могла превышать трех дней в неделю, по закону запрещалось унизительное обращение со своими крестьянами, их сексуальная эксплуатация считалась не только преступлением, но и позором в обществе, использованием служебного положения в личных целях. В идеале, владение крестьянами и управление имением было профессией, требовавшей определенной и достаточно высокой квалификации. На помещике лежала ответственность за людей, в обществе действовал социальный контракт: помещик регулировал хозяйственную деятельность на месте, он был гарантом справедливого решения местных конфликтов, на его помощь можно было рассчитывать в тяжелых и непредвиденных ситуациях, а труд крестьян был источником достатка для помещика и его семьи. Хозяйство действовало на прогрессивных для всех времен принципах хозрасчета – хорошие хозяева могли развивать хозяйство, приобретать новых работников нужной квалификации, получать выгоду. Плохие теряли все и сами превращались в нищих и никому не нужных людей. Конечно, положение помещика было более выгодно и стабильно, чем должность председателя колхоза или даже секретаря райкома, контролировавшего ситуацию в районе при советской России, и до полного разорения помещика дело доходило редко, но и такие случаи были, хотя в отношениях с работниками разница тогда и при СССР не была принципиальной.

Так что же с теми помещиками в «Мертвых душах»? Разумеется, карикатурное изображение людей в поэме не может считаться достаточно достоверным для оценок реального положения дел. Не следует забывать, что речь идет о художественной поэме, произведении, заведомо допускающем отклонения от реализма в пользу художественности. В поэме представлены художественные образы людей, наделенных, в силу своего положения на властной вертикали, полномочиями принимать решения и ответственностью за них. Все они страдают серьезными отклонениями в эмоциональной или психических сферах, они малопригодны для управления и к ответственности за своих работников. История деградации показана Гоголем только на примере Плюшкина – крайнего случая распада личности и упадка хозяйства. Проблемы этого, прежде успешного и эффективного управленца сельхозпроизводством начались со смертью жены. Потом одна из его дочерей убегает из дома с офицером, другая дочь умирает, а сын рвет отношения с отцом и строит самостоятельную военную карьеру. Наступил крах его семьи, базовые ценности оказались уничтоженными неизвестно за что, и вряд ли он как-то заслужил тогда такое. Несчастливое стечение обстоятельств, от которого не застрахован никто, сказываются на личности Плюшкина самым пагубным образом – он теряет навыки управления хозяйством, он не способен более адекватно оценить соотношение прибыли и издержек от своих решений, его хозяйство быстро приходит в упадок. Плюшкин – глубоко больной человек, потерявший рассудок и связь с реальностью, но можно ли его винить в том, что случилось? Кто из нас застрахован от болезней и жизненных неурядиц? Проблема не в Плюшкине и не в остальных помещиках, в разной степени не соответствующих своему положению управленцев и степени ответственности за работников.

Чичиков - эмиссар Дьявола, делает именно то, что всегда делает его посланец – не без успеха пытается соблазнить нужных ему людей, и Чичикова невозможно упрекать за это, как нельзя пенять волкам в лесу, что они волки. Основная проблема «Мертвых Душ» не в нем и не в Дьяволе, а в том, с какой легкостью помещики и чиновники идут на сделку с Ним по купле-продаже душ умерших. Вседозволенность и отсутствие тормозов в реальной жизни – религиозных, моральных, этических, любых, - это основная проблема поэмы. Много позже та же проблема сформулирована М.Булгаковым – дело не в том, существует Бог или нет, а в том, что люди, потерявшие основу, исходят из того, что раз Бога нет, то все дозволено. Гоголь и Булгаков исследовали механизм разврата и то, как происходит распад душ. Наших с вами, здесь и сейчас, господа.

Писать рецензии на классику - что может быть банальнее и скучнее? Весь смысл произведения уже наглядно вычерпан. Но всё-таки какому-нибудь человеку хочется написать эту рецензию, дабы выразить свою мысль оригинальную! Таков и я. Хочется поделиться впечатлениями от прочитанного.

СМЕХ.
Вопреки ожиданиям, я смеялся в некоторых эпизодах. Да, да, именно смеялся, это был искренний смех, вызванный комическими моментами. А ещё, вы не поверите, но можно и начать сопереживать автору в некоторых эпизодах, принимать его точку зрения, и таким образом укладывать в своих мыслях его идеи, которые кроются под долгими, порой, скучными описаниями. Произведение имеет своеобразную "Онегинскую строфу", и автор иногда пускается в рассуждения о жизни, как о личной, так и общественной. Ладно, перейдём к автору этой книги, ибо я "червь мира сего" и не имею в своих суждениях ничего интересного!

АВТОР И ПРОИЗВЕДЕНИЕ..
Написание этой книги Гоголь считал своей миссией, предначертанной ему Богом. Эта миссия не давала ему покоя, и в конце концов он умер, считая, что оклеветал Россию, ведь отрицательные характеры получились куда лучше положительных. Сама идея была подсказана ему Пушкиным, а после его смерти огонь в сердце Николая Васильевича только усилился. Поэму он писал во время путешествий по другим странам. Ему было сладостно представлять Русь, когда он был так далёк от неё. Из письма
В.А. Жуковскому. Париж.

Яркие образы помещиков в первом томе удались на славу, их интересно наблюдать.

СЛОГ И ТЕКСТ..
Сколько мне говорили, что "Мёртвые души" читаются нудно и скучно, "Я бросил читать на 2 главе" - делился опытом мой знакомый. Да, порой бывают абзацы, когда Гоголь чересчур вливается в описания(да, в них есть что-то очень важное, но читатель не должен путаться и зацикливаться на этом), но можно и потерпеть, и вникнуть в суть, а там, глядишь, и диалог забавный будет, или эпизод. Структура текста иногда кажется сложной, а по сему не очень внимательный читатель может не понять, что говорит автор, и даже уйти невольно в свои мысли из-за непростого слога.

ВЫВОД.
Таким образом, "Мёртвые души" - произведение, может быть, не для всех. Да, это считается классикой, но,порой, и классикой далеко не все любят зачитываться. Но всё же, для познания творчества этого писателя и просто знания этого широко известного произведения нужно уделить внимание этой поэме. Если вы - человек, знакомый с классикой первой половины XIX века не понаслышке, то найдёте в "Мёртвых душах" иронию, аллюзии и, конечно, искусный юмор.

Комментаторы гоголевских «Мёртвых душ» часто задаются вопросом, что собою представляет эта поэма. Может, это метафорическое описание ада, чистилища и рая, как у Данте? Или это одиссея главного героя по безграничному океану русской жизни, как у Гомера? Все подобные версии остроумны и интересны, однако меня волнует другой вопрос: чему учит нас Гоголь своей поэмой? Какие выводы мы можем сделать о человеке?

Считается, что персонажи первого тома «Мёртвых душ» – помещики, городские чиновники и даже сам Чичиков – имеют не меньше оснований носить вынесенную в заглавие характеристику, нежели умершие крестьяне, ставшие предметом торга. Во втором томе Гоголь якобы собирался вывести «живые» образы, а в первом – мертвечина. Но каково в реальности различие между персонажами первого и второго тома? И так ли уж мертвы Манилов, Собакевич и другие, а Тентетников и Костанжогло – живы?

Советское литературоведение имело один существенный недостаток: в духе господствующей мыслительной матрицы оно абсолютизировало объективные условия существования личности. Есть способ материального воспроизводства цивилизации, базис, определяющий систему социальных отношений. И если хозяйственный базис общества деформирован, то и люди, живущие в нём и вступающие в многообразные социально-экономические отношения, тоже становятся душевно деформированными. Очевидно, что крепостническая Россия просто не могла казаться советским литературоведам правильным обществом, да и писателям-классикам XIX века она таковой не казалась. Использование рабского труда делало помещиков социальными тунеядцами, бездельниками, паразитами, у которых нет внутренних стимулов для общественно-полезной созидательной деятельности. От этого душа умирает, и личность деформируется.

Очень трудно отказаться от подобного упрощённого взгляда на вещи, годящегося для вульгарно-экономической интерпретации гоголевских характеров. Однако условия у всех помещиков примерно одинаковые, а итог, к которому они пришли, разный. Как можно уравнивать игрока и кутилу Ноздрёва и скрягу Плюшкина? Тонкого и мечтательного Манилова и грубого, земного Собакевича? Эти типы находятся на противоположных личностных флангах, хотя хозяйственная основа жизни у них одинаковая – крепостное хозяйство. Уже одного этого достаточно, чтобы отвергнуть применение к «Мёртвым душам» упрощённого социологического подхода, так популярного в последние века.

Человек при таком подходе превращается в функцию социальных процессов. Если мы знаем законы общества, мы тогда можем предсказать поведение людей-функций. Со временем этот подход модифицируется: сейчас уже не столько ищут причинно-следственные связи, сколько опираются на «большие числа». Скажем, некоторое количество людей станут преступниками, кто-то обязательно будет мотом, а кто-то сквалыгой. В обществе всегда будут существовать примерно одни и те же характеры и типы, только если раньше их схватывали писатели вроде Гоголя, теперь это стало предметом компьютерного вычисления на основе больших данных.

Но никуда не делся вопрос: пусть определённая часть населения станет преступниками, но почему тот или иной человек стал преступником? Ведь наше попадание в ту или иную социальную группу, выделенную по какому угодно признаку, ничем не предопределено, и у нас всегда остаётся свобода для принятия личностного решения. И вот такое решение, определяющее наш тип личности, характера и действия и невыводимое напрямую ни из каких внешних условий, можно назвать актом индивидуации. Конечно, какого бы себя я ни выбрал, я едва ли стану полностью уникальным: по тому или иному моему признаку найдётся достаточное количество людей, которых можно будет объединить в группу. Однако сам мой выбор в любом случае останется свободным и ни к чему не сводимым актом. Актом, механика которого остаётся скрытой от любых регистрирующих ваше поведение и зачисляющих вас в ту или иную группу устройств.

Все ли люди совершают акты индивидуации? Я думаю, что в той или иной степени все. Что значит «в меньшей степени»? Индивидуация тем меньше, чем больше мы соглашаемся на влияние на нас внешних условий. Причём под внешними условиями я имею в виду и черты нашего характера, которые по отношению к личностному ядру, оказавшемуся в ситуации индивидуации, тоже являются внешними. Персонажи первого тома «Мёртвых душ» – это люди, которые позволили своим внутренним чертам развиться из предпосылок в устойчивые черты личности. То есть сначала они согласились с тем местом в социальной пирамиде, которое им отвёл крепостнический строй, а затем – и это решение стало для них поистине роковым – приняли свои изначальные задатки без попытки преодоления их путём индивидуации, и те превратили людей в собственные игрушки. Индивидуальность начала стираться, и персонажи стали типическими, где типы – это устойчивые личностные характеристики, встречающиеся в любые времена. Карикатуры, мало похожие на живых людей, но удобные для художественной типизации в психологической литературе.

У Гоголя был, несомненно, талант к типизации. А вот с изображением индивидуаций не всё благополучно. Именно поэтому второй том, на взгляд самого же писателя, не вполне удался. Оставшиеся его главы дают достаточно пищи для подобных выводов. Или, точнее, не дают пищи для выводов противоположных. Многие персонажи второго тома заметно похожи на персонажей первого. Скажем, Андрей Тентетников имел все шансы превратиться в Манилова: отказавшись от гражданской службы в Петербурге, он проводил дни в праздности и мечтаниях у себя в имении. Собирался написать книгу о России, но не продвинулся дальше фразы «Милостивый государь»: энергию съедали диван и халат, а особенно отсутствие нужды в активности. И всё-таки Тентетников, вроде бы, избежал судьбы Манилова и как-то вернулся к трезвой и активной социальной деятельности.

Но есть нюансы. Во-первых, это возвращение нам не показано; вероятно, оно описывалось как раз в уничтоженных Гоголем главах. А во-вторых, толчком к «возвращению» стало участие Чичикова, примирившего помещика с потенциальным зятем и поспособствовавшего женитьбе на хорошей девушке. Однако акт индивидуации, благодаря которому Тентетников сам себя вытащил бы за волосы из трясины, перетянув из категории пустых байбаков в категорию активных деятелей, в книге не показан. Нет его, не изображены внутренние ресурсы личности, за счёт которых мог бы осуществиться подобный индивидуализирующий, экзистенциальный по своей сути выбор.

Есть во втором томе тип, похожий на молодого Плюшкина, – Костанжогло. Их роднит крепкая хозяйственность, знание всех дел поместья, личное участие, прочность и основательность стояния на ногах. Но почему Плюшкин переродился в сухого скрягу, а Костанжогло остался самим собою? Как последнему удалось удержаться в рамках своих изначальных психологических черт и не скатиться до их карикатуры? А может, ему это вовсе и не удалось, ведь в образе Костанжогло мы не видим развития: он ещё довольно молод, и Плюшкин в его годы тоже не был ходячей человеческой руиной.

Ещё два образа – Собакевич и Пётр Петрович Петух. Здоровяки, любящие поесть, и через еду крепко связанные с миром материального. Если душа первого – мёртвая, то чем же жива душа второго? Если первый том описывает ад, а второй – чистилище, то в чём заключается индивидуальный экзистенциальный выбор, способствующий очищению, этому первому шагу на пути из рая в ад через чистилище? На мой взгляд, этот аспект Гоголю раскрыть не удалось.

Но главное, что ему не удалось, это раскрытие идеи нравственного перерождения Чичикова. Кем он был в первом томе? Вроде, подлец, а вроде и нет. Скорее, жертва обстоятельств: он подмазывался к учителю, но ведь это единственный способ быть успешным в учёбе, он берёт взятки, но ведь на Руси все берут, это естественно, это система, как тут устоять? Он придумал аферу с мёртвыми душами, но ведь он была вполне законна, и разве его вина, что законы в нашей стране пишутся так, что человек похитрее всегда сможет найти в них лазейки? Он подстраивался под обстоятельства, под людей, под нормы и законы, а своё личное, своё естество прятал до поры до времени: тогда, когда разбогатеет, тогда и проявит сибаритские наклонности.

И вот во втором томе он должен был переродиться. Но что мы видим на самом деле? Странствие от одного помещика к другому как будто превратилось в самоцель: он не столько скупает души мёртвых, сколько коллекционирует души живых. Он ездит по привлекательным землям и, кажется, ищет уголок для пристанища, чтобы хозяйство, жена, маленькие Чичиковы... Но вдруг представляется возможность поучаствовать в разделе трёхмиллионного состояния, и Чичиков подделывает завещание, становясь обладателем приличной суммы. Сибаритские наклонности не замедлили проявиться. Никакие странствия, никакой жизненный опыт к перерождению не привели: случилось стечение обстоятельств, и он снова подстроился под них. Все накинулись на состояние – и он накинулся. Оказался потом в остроге – стал каяться и заверять о перерождении, но вот его освободили – и эти заверения ему самому показались малодушной слабостью. Всё отодвинутое полезло на исходные позиции. Никакого акта индивидуации, никакого экзистенциального выбора Чичиков не сделал. Или писатель просто не смог это изобразить.

Так что Гоголь для нас не может выступать мастером индивидуаций. Но он, безусловно, мастер типизации, которая показывает, что такое человек без индивидуации. Или с индивидуацией непроявленной, неубедительной, нечёткой, непоследовательной. Типический человек – продукт социальной массовизации, результат извечной формовки человеческой заготовки налично данными условиями и сознательными усилиями идеологов-формовщиков. Любому конструктивисту и социальному архитектору удобно работать именно с типическим человеком, и это до сих пор так: компьютер, работающий с массивами больших данных, может потерять вас из виду только тогда, когда вы сделаете индивидуацию регулярным актом воспроизводства собственной личности. Без таких усилий вас не будет: человек без индивидуации – не мёртвый, он неродившийся.

В узких рамках школьной программы очень тяжело ясно представлять себе, почему произведение, имеющее все жанровые признаки романа-путешествия, вдруг оказывается поэмой. В узких школьных рамках в принципе сложно что-либо понять, как, в общем-то, и в любых других рамках, поскольку «Мертвые души» нужно читать вне контекста (при этом включая их в контекст как интертекстуальный, так и исторический, как философский, так и личный гоголевский). И при этом контекст знать необходимо.

С поэмы начинается эпос, а с эпоса - литература. Но Гоголь не застал Бронзовый Век, о котором напишет в «Тарасе Бульбе», и потому его поэма уже не является чистым эпосом, а скорее принадлежит к одному из смешанных родов, которые были представлены Белинским. И потому в «Душах» нужно искать лирику. И только тогда игра ассоциаций сможет дать точное представление о том, чем является эта книга на самом деле.

Благодаря Хармсу мы знаем, что Пушкин был не прочь иногда покидаться камнями. В той же степени, в которой Александр Сергеевич любил уподобляться библейскому пастуху-пращнику, Гоголь любил Италию. И из этой любви - почти все его тексты. На развалинах мертвого Рима строится мертворожденный Петербург с гуляющими усами и носами. Через античных поэтов в цикл «Миргород» проникают мифологемы о металлических веках, а на фундаменте дантовской «Комедии» строится первый - и единственный - этаж «Мертвых Душ».

Путь Чичикова - это путь по Аду. И на данный момент уже не важно, откуда он начинал свой путь: с ледяного озера, в котором скован навеки Враг Человеческий, с Преддверия, где томятся сомневавшиеся - мы вряд ли когда-либо узнаем, что бы не твердили нам литературоведы о способности к возрождению. Не всегда прошлое способно спасти будущее. Спасти что-либо в этом мире может только Совесть. Есть ли совесть у груды тряпья, сваленной в углу? Мучает ли она шкатулку, пусть даже с образцовым порядком внутри? Даже если все в этом Мире есть проявление Бога, Творец-Перводвигатель и у шкатулки, и у текстильных изделий - человек. И Творцом гоголевских героев является вся совокупность того исторического, общественного и культурного контекста, окружающего их.

Почему невозможны Рай и Чистилище? И на этот вопрос мы не знаем ответов. Невозможны ли? Быть может, их воплощения показались автору недостаточно близкими к оригиналу? Автор веровал, а Вера - хотим мы того или нет - помогает видеть то, во что веришь. Это значит, что автор знал, о чем писать. Знал - и либо отказался от идеи объять необъятное (что может быть шире Сфер Элизия?), либо предвидел, что на русской (европейской? мировой?) почве Идеи Рая и Чистилища никогда не воплотятся.

Идея русскости для Гоголя столь же важна, сколь и идея Спасения (к ней мы вернемся в конце). Он не нашел ее в мертвом Петербурге, он не искал и не старался найти ее в своих раблеанских «Вечерах», ее нет в космическом по масштабу «Миргороде». Самое масштабное произведение классика оказалось и самым камерным - Ад «Мертвых душ» сосредоточен на России, но нельзя сказать, что вся Россия есть Ад. Весь остаток пути, пройденного когда-то Данте, Гоголь также решил пройти именно по русским дорогам. Но Метель, настолько часто врывающаяся в планы наших литературных (и не только) героев, что превратившаяся в итоге в предмет для пародии (читать «Метель» Сорокина»), видимо, остановила Гоголя на половине пути. Метель явилась вихрем раздумий, которые, возможно, в итоге привели к гибели не только продолжения Русской Комедии, но и к безвременной кончине автора.

Отречение от своего труда, равно как и отречение от Жизни, не отвергает возможности Спасения. Русская литература, наверно, и не нравится хулителям своими предметами изображения, которыми оказываются наиболее абстрактные идеи. Идеей величайшего русского романа о Мастере и несгорающих рукописях стала идея сострадания. Идеей величайшей русской поэмы, сгоревшей на две трети, но при этом сохранившейся на века, - идея возможности Спасения. Никто не говорит о том, что Спасение наступит. Оно возможно. Как возможен и Рай. Только узнать об этом наверняка не получится - это уже вопрос Веры.

О произведении написаны целые горы критических статей, рецензий, сочинений школьных, наконец. Поэтому ограничусь кратким мнением.

В чём силён Гоголь? В психологии, конечно же. Таких персонажей и характеров надо поискать. Никакого "картона", так сказать - даже о самом незначительном герое в двух-трёх ёмких предложениях читатель составляет своё мнение. Для меня вся сила романа (или поэмы, как называл её автор) состоит именно в этом, именно с этой точки зрения "Мёртвые души" были мне интересны. А вот лирические отступления о роли России, о пресловутой птице-тройке не произвели впечатления, хотя они важны, нужны, но для меня так и остались на втором плане.

Вторая сильная сторона Гоголя - это язык. Высочайший уровень, огромное богатство. Для меня классика - это прежде всего великолепнейший язык, синтаксис. Здесь Николай Васильевич - мастер, без сомнений.

Понравился второй том, вернее то немногое, что от него осталось. Эти несколько глав показались мне интереснее многих глав из первой части.

Что не понравилось? Во-первых, конечно же, незаконченность. Кто виноват, что случилось с оригинальными рукописями второго тома? Что должно было быть в третьем? Возможно, мы так и не узнаем. Жаль, что так произошло. И всё же не люблю я недописанные произведения.

Во-вторых, мне не понравилась 11-я глава, в которой предыстория Чичикова раскрывает читателю его образ, поясняет мотивы его поступков. Не понравилась не потому, что плохо написана, а лишь по той причине, что я представлял главного героя другим.

В-третьих, книга шла тяжеловато. Временами чтение ускорялось, но в целом чтение напоминало дороги России, по которым путешествует протагонист. Книга воспринималась туговато. Возможно, причина в моём состоянии, или книга оказалась прочитанной не в то время. Но целостной картины получить не удалось.

При всём вышесказанном, "Мёртвые души" - настоящая классика, которую не стоит бояться или ненавидеть по причине "школьной" болезни, а следует читать и перечитывать.

В губернию N с шиком и блеском прибывает некий Чичиков, умеющий себя подать и сразу влившийся в размеренный уклад провинциальной жизни. Кто этот господин, так скупо о себе говорящий витиеватыми фразами, не сразу ясно. "Чичиков с своими обворожительными качествами и приемами, знавший в самом деле великую тайну нравиться." Дело у него преинтересное и необычное: скупка мертвых душ, уж что, а торговаться этот господин умеет! Где надо польстит, где на жалость надавит, кто посерьезнее - деловую хватку показывает, и обещает, обещает, обещает... "Логики нет никакой в мертвых душах; как же покупать мертвые души? где ж дурак такой возьмется?" Покупатель к делу подходит основательно, с расчетом и так увлекается будущими мечтами, что не замечает той минуты, когда тончайшая грань между порядочным человеком и мерзавцем стирается. Возможность легкой наживы пленит будущим богатством, а совесть испаряется с каждым обманом, с каждым льстивым словом. Эх, русский народ доверчивый, обманываясь прощает, пытается оправдать последнего подлеца и махинатора. Но больше поражает не дело о скупке мертвых душ, на Руси такие парадоксы вполне возможны, неудивительно. А то как сам себя обеляет во внутреннем монологе Чичиков, не усвоив урока даже во время краткой передышке в тюрьме. Мол, да подлец, не отрицаю, но подлец поневоле, скорее по принуждению и в следствии стесненных обстоятельств. Мерзавцем себя не считаю; каюсь. "Почему ж подлец, зачем же быть так строгу к другим? Теперь у нас подлецов не бывает, есть люди благонамеренные, приятные, а таких, которые бы на всеобщий позор выставили свою физиогномию под публичную оплеуху, отыщется разве каких-нибудь два, три человека, да и те уже говорят теперь о добродетели." В сущности Чичиков ничем не отличается от Плюшкина, только страсти их одолевают разные: Плюшкина - скупость, Чичикова - жажда наживы, но оба погрязли в своих пороках основательно и бесповоротно, превратив их в черту характера и кичась ею при случае. Классика напоминает читателю, что прогресс и технологии не важны, человеческие страсти и поступки не меняются, а иногда даже выступают мотивирующим фактором.

– Сам погубил себя, сам знаю – не умел вовремя остановиться. Но за что же такая страшная <кара>, Афанасий Васильевич? Я разве разбойник? От меня разве пострадал кто-нибудь? Разве я сделал кого несчастным? Трудом и потом, кровавым потом добывал копейку. Зачем добывал копейку? Затем, чтобы в довольстве прожить остаток дней, оставить что-нибудь детям, которых намеревался приобресть для блага, для службы отечеству. Покривил, не спорю, покривил… что ж делать? Но ведь покривил, увидя, что прямой дорогой не возьмешь и что косой дорогой больше напрямик. Но ведь я трудился, я изощрялся. А эти мерзавцы, которые по судам берут тысячи с казны, иль небогатых людей грабят, последнюю копейку сдирают с того, у кого нет ничего!.. Афанасий Васильевич! Я не блудничал, я не пьянствовал. Да ведь сколько трудов, сколько железного терпенья!

Быстро все превращается в человеке; не успеешь оглянуться, как уже вырос внутри страшный червь, самовластно обративший к себе все жизненные соки. И не раз не только широкая страсть, но ничтожная страстишка к чему-нибудь мелкому разрасталась в рожденном на лучшие подвиги, заставляла его позабывать великие и святые обязанности и в ничтожных побрякушках видеть великое и святое.

Единственная книга Гоголя , которая мне пришлась по душе. До этого я читала " Вечера на хуторе близ Диканьки " и знаете, не понравилось мне. А вот " Мертвые души" приглянулись мне по двум причинам. Первая: весьма интересный главный герой Чичиков. Вторая: хорошее описание помещиков, которых посещал сам главный герой дабы скупить у них мертвые души.
Вот многие говорят : " Чичиков - отрицательный персонаж, ведь поступал он плохо."
С одной стороны я согласна с этим мнением, а с другой... мы на протяжении всей книги видим, что не только Чичиков в этом городе был мошенником, мошенниками было 99,9% всего города.

Кроме того в этой книге присутствуют " живые фамилии". Поэтому после ее прочтения я стала наблюдательнее по отношению к людям, и заметила некоторые сходства моих знакомых и героев Гоголевского произведения.
Чичиковы-жадные и недалекие
Маниловы- люди живущие лишь мечтами, но не желающие ничего предпринимать в реальности
Собакевичи-критикующие весь мир
Коробочки-погрязжие в жадности и обывательстве
Плюшкины-думающие лишь о том на чем бы нажиться
Гоголь описал все это великолепно. И если уж вы начали читать " мертвые души", то читайте в оригинале, а не краткие содержания, ведь это произведение стоит прочитать хотя бы из-за красочного и богатого языка , которым оно написано.

В рамках игры "Книжное путешествие" я решила рискнуть и выбрать то, что читаю крайне редко - русскую классику. И совершенно не ожидала, что автор "Ревизора" и "Вечеров на хуторе близ Диканьки" настолько сильно "не пойдет". Каждый раз книгу приходилось открывать с усилием, потому что прорываться сквозь морализаторство, непонятную детальность в незначительных местах и некоторое занудство очень не хотелось. Я все ждала - ну вот, вот же уже сто страниц, двести, половина книги - вот-вот должен случится переломный момент и должно стать интересно! Ведь это же классика! Это Гоголь! Но нет, не стало. Совершенно. Меня не держит интрига - зачем же Чичикову нужны его мертвые души, мне просто не интересно. Все герои немного однобоки, и вызывали у меня только скуку или раздражение. Собакевич, Манилов, Плюшкин - да, это собирательные образы и сатира, но ведь автор видит в них только негативное. Герои такие разные и интересные, пока автор упоминает их вскользь, но как только он принимается за близкое знакомство - все, в кого не ткни, получаются плохими, отрицательными, жутко меркантильными. Возможно, именно из-за этого мне было так трудно читать книгу - хотелось бы верить, что есть и кто-то хороший в нашем мире, знаете ли. Особенное возмущение во мне вызвал Собакевич, который был эдаким простофилей-мужиком, а как только дело дошло до покупки мертвого, ненужного товара - сразу же бросился торговаться, да так задорно описывал качества людей, его людей, к которым он судя по всему хорошо относился при жизни. Но как только поступило выгодное предложение - он души (бессмертное!) счел хорошим товаром. Грустно.
Еще хотелось бы отметить тяжелый язык книги. Да, здесь немного описаний природы, но очень много авторских отступлений и размышлений. Еще меня очень раздражают заигрывания автора по типу "а теперь, дорогой читатель, разрешите пояснить...", "дорогой читатель, наверное, задается вопросом...".
Хотелось бы верить, что эта книга просто попалась мне не в том месте и не в то время, и я когда-нибудь надеюсь ее дочитать.