Птицы

Особняк «Уэллесби» состоял из двух неравных частей. Одна была явлена взору любого, кто переступал его порог, поднимался по лестницам, сновал по коридорам, посещал гостиные и залы, а другая, скрытая ото всякого чужака, представляла собой будто тень, отброшенную настоящим домом.
Это были тайные переходы, узенькие коридоры, тихие лифты и погребенные в глубинах особняка лестницы. Мир слуг, лабиринт путей, проложенных за стенами, комнаты, о которых никто из гостей даже не догадывается. Такое себе потайное застенье. Тесное, темное, с непривычки неудобное и совершенно запутанное.
Если вы оказались здесь вдруг и почти что случайно, как, к примеру, двое детей, которых в дом не приглашали, то выход из застенья найти будет трудно. И запоминать дорогу совершенно бессмысленно. Поскольку уже после третьего антресольного этажа и то ли коридора, то ли лестницы, что вела на еще один под-этаж, который, в свою очередь, являлся продолжением кулис одной из гостиных, определить собственное местоположение было исключительно невозможно. И проводник в данном случае не слишком-то помогал, поскольку не отличался многословностью. Сказать по правде, он и малословностью не отличался, поскольку всю дорогу молчал.

— Мы идем уже целый секстиллион проклятых миль! — проныла Арабелла. Даже она не знала, сколько это — просто запомнила термин из конца учебника «Странные числа», и в ее личной метрической системе это приравнивалось к «ну очень много!»
Финч продолжал упорно идти вперед. Силы его и так были на исходе, и их совсем не оставалось ни для споров, ни для утешений. Но Арабелла, по-видимому, как-то умудрялась разграничить источники сил — для ходьбы и для упреков:
— Это ты виноват! Ты сказал: «Если хочешь, можешь оставаться!» Это было подло и низко такое говорить! Ты знал, что я не захочу оставаться!
Финч лишь вздохнул. Он почувствовал, что если хоть слово скажет сейчас в ответ, то справедливость, вероятно, и восторжествует, но тогда они оба умрут, сгинут в буре, которая их догонит, потому что у него не останется сил волочить эту важную птицу за собой.

Было трудно дышать. Как будто горло покрылось изнутри наростами из сосулек. Мальчик знал, что скоро воздух застрянет где-то там, внутри, или же, наоборот, не сможет больше проникнуть через обледенелое горло, и он просто прекратит… Все прекратит.
Кровь будто остыла. Финчу казалось, что его сердце покрылось снегом, как волосы и лицо, повисло на тонкой замерзшей ниточке, и вот-вот эта ниточка оборвется.
Он тащил Арабеллу, увязая в снегу по колено. Часто снег сравнивают с пухом и перьями из подушки, но мало кто оказывался внутри этой самой подушки, которую к тому же как раз кто-то взбивает. Куда ни глянь — всюду белое марево. Ни неба, ни даже земли под ногами не разглядеть: вытянешь руку, и метель будто сглодала ее. Финч не видел, куда идет, — казалось, даже глаза покрылись ледяной коркой. Он просто брел, не разбирая направления.
Его бок неожиданно обожгло. Бедро и вовсе будто горело. Сперва Финч решил, что совершенно его отморозил, и потер пылающее место, но дело было вовсе не в холоде. Наоборот. Финч засунул руку в карман пальто и что-то оттуда достал. Поначалу он даже не понял, на что смотрит… Небольшое черное перо, откуда-то у него взявшееся. Снег будто опасался его, не смел коснуться ни одной его волосинки. Даже сквозь перчатку и обледенелую кожу руки мальчик ощущал исходящий от пера жар.
Решение возникло сразу же. Он его не обдумывал — просто взял и сделал: засунул перо Арабелле за шиворот.

— Но если вы всю жизнь живете на восьмом этаже… — сказал он, запнулся и спросил иначе: — А как же ваша… мама?
— Какая еще мама? — удивился мистер Риввин и еще раз зевнул — шире прежнего: — Уаэээа… Как же хочется спа-а-ать… Пойду прилягу, — сообщил он сонно. — Рад был поо… — на этот раз он зевнул так широко, что казалось, вот-вот верхняя половина его лица откинется назад, как крышка у шкатулки, — …бщаться, маленькие нетолстые люди.
После чего, под изумленными взглядами детей, мистер Риввин подошел к деревянной колонне и как ни в чем не бывало пошагал по ней вверх. Добравшись до поперечной балки, на которой, каким-то чудом удерживая равновесие, стояла кровать, он отбросил в сторону серое одеяло с узором в виде синих цветов и несколько раз с шумом встряхнул подушку. После этого не-птица забрался в кровать, укрылся так, что наружу остался торчать только его длинный белый нос, и всего две секунды спустя захрапел.
— Что будем делать? — прошептал Финч, повернувшись к Арабелле.
Но девочка глядела вовсе не на мистера Риввина. Расширенными от страха глазами она уставилась на дрожащее под напором непогоды окно.
— Буря… — сказала она. — Мы не успели.

— А где именно в Горри? — продолжал допытываться Финч.
— В одном старом доме, — сказал мистер Риввин, широко зевнув. — Моя квартирка на восьмом этаже совсем крошечная — как табакерка. Еще и с соседями не повезло: рядом живут зануда Траум и еще больший зануда Кэрри.
— На восьмом этаже? — спросил Финч. Он вспомнил слова мистера Хэмма: «Никто не пропал! Они все здесь…» — А там много квартир?
— Думаю, около дюжины. Я никогда не считал. Считать скучно…
— Мы живем в том же доме, что и вы, — сообщил Финч. — Только ниже.
— Какое занимательное совпадение! — обрадовался мистер Риввин. — А я вас никогда не видел.
— Вы по лестнице ходите или ездите на лифте? — уточнил мальчик.
— У нас нет лестниц, да и лифта тоже. Мы просто выходим через синюю дверь на восьмом этаже. Но мы редко покидаем дом. Тристан не любит, когда мы это делаем. Потому что он тиран и зануда…
— А давно вы там живете? — спросила Арабелла. — На восьмом этаже?
— Всю жизнь, — последовал ответ.
Мистер Риввин залез на чердак, повесил удочку на гвоздик и зашвырнул в окно сперва один свой башмак, затем другой. После чего закрыл его.
— Обожаю их искать, — пояснил он, но странные привычки не-птицы Финча сейчас не заботили.

— Значит, решено! — восторженно воскликнул не-птица. — Я отправляюсь на бал!
Мистер Риввин даже затряс удочкой от предвкушения.
— Но там будут одни люди! — вырвалось у Финча, и Арабелла осуждающе округлила глаза.
— И что с того? — с широкой улыбкой спросил мистер Риввин.
— Ну, вы ведь не хотите, — неуверенно продолжил Финч, — чтобы потом появились заголовки, вроде… эм-м-м… «Монстр посетил бал и вскружил головы всем дамам».
От прямолинейности Финча Арабелла возмущенно поджала губы. Кто знает, как этот тип может отреагировать на его слова…
Но мистер Риввин был доволен:
— Прекрасный заголовок, — сказал он. — Но ты прав. Я понимаю, что ты имеешь в виду. И все же я предпочту, чтобы головы дам были вскружены моими манерами и танцами, а не моим видом… Так лучше?
Пока он говорил, его лицо изменилось. Нос укоротился, глаза приобрели человеческие разрез и форму, четко очертились губы, кожа потемнела и стала прекрасно сочетаться с насыщенными каштановыми волосами. Метаморфоза завершилась за какой-то миг. Да, он и правда был красавчиком. Даже Финч понял это. А что касается Арабеллы… на ее лице огромными буквами кто-то будто бы написал: «Ух ты!»
Но мальчика не волновало то, что этот мистер Риввин весь из себя хоть куда — он кое-что заметил. Мистер Риввин как две капли воды походил на Жужанну Чаттни, только был намного моложе. Ну, и являлся мужчиной, само собой. Все постепенно стало обретать смысл. Мальчик вдруг понял, зачем они сюда пришли.
— Мистер Риввин, — начал Финч, — а где вы жили до того, как вас заперли здесь?
Мистер Риввин прищурился.
— Я жил в Горри, — сказал он. — Угрюмое местечко.

— Но это еще не все! — возмущенно добавил не-птица. — Ведь есть еще эта подлая и коварная женщина! Эта Мадлен Рокрот! Она говорила всем, что к ней по ночам заявляется монстр и заставляет ее танцевать на дымоходах. Несправедливо! Мы танцевали только на заснеженной черепице и никогда не поднимались на дымоходы. Так что она все врет. Но мне никто не поверит. Все сваливают вину на носатого монстра! А я… Мне здесь так уныло… На днях неподалеку проходила ярмарка, но я ее проспал. Хотя там должны были продавать рыбные конфеты! Моя жизнь — скука смертная! Порой мне кажется, что в этом проклятом городе вообще ничего не происходит.
— А как же праздник не-птиц во время Снежной бури? — спросил Финч.
— Мы его не отмечаем, — грустно сказал мистер Риввин. — Тристан — тот еще зануда. Если у него извечный траур, значит, у всех извечный траур.

— А почему вы никуда не пойдете? — спросила Арабелла, кивнув на окно. — У вас что, нет друзей?
Мистер Риввин поглядел на нее сперва горделиво, а затем понуро:
— О, девочка, я нахожу и завожу друзей быстрее, чем завсегдатай паба расправляется с пинтой. Но тут никого не бывает… А я не могу выходить. Он меня наказал. Вроде как, отселил. Видите ли, я веду себя неподобающе! И могу всех выдать! Зануда!
— Кто «он», мистер Риввин? Кто вас наказал?
— Тристан, — угрюмо сказал не-птица. — Разве не ясно? И вообще, я всего лишь хотел немного повеселиться. А тот жалкий человечишка, мой приятель Джеймс Морби, наврал всем, что я якобы его похитил и заставлял кутить! Вот подлец! — Он скривился и стал по памяти зачитывать, видимо, газетную статью: — «Да будет известно широкой общественности, что это носатый монстр меня похитил, таскал по пабам, притонам и кабаре и заставлял пить эль, джин и горящую настойку. Это он велел мне волочиться за двусмысленными женщинами, грубо и неподобающе себя вести, орать песни и драться с какими-то незнакомцами. Ему было невдомек, что я — почтенный член общества, благовоспитанный джентльмен и скромный во всем человек! Так что я ни в чем не виноват и не понимаю, почему меня обвиняют в недостойном поведении. Это все носатый монстр!» — Мистер Риввин поморщился. — Лжец и мерзавец! На меня свалил всю вину. А вы бы видели, что он вытворял! Как будто свинья оделась в костюм и уселась за штурвал этого как его… «троффа». Я уж и не знал, как от него отделаться. Благовоспитанный джентльмен, как же! Так ко всему прочему этот предатель и подлый трус протрезвел в застенке у полиции и давай на меня жаловаться! Представляете? Придумал целую историю и газетчикам сообщил! Только этот хлыщ забыл упомянуть о том, как сам пытался угнать воздушный шар, или о том, как он в непристойном виде гонялся за гувернантками из Шелли и едва ли не сотню раз спрашивал у меня: «Ну что, друг мой Риввин, куда теперь?» Эх, это был мой единственный приятель…