Vardo

— Я помню то время, когда руны давали тебе утешение. Когда моряки приходили к моему отцу, чтобы он бросил кости и прозрел их судьбу. Это тоже язык, Марен, и если ты его не понимаешь, это не значит, что в нем есть что-то злое.
Марен пристыженно кивает. Ей хочется извиниться, но она понимает, что извинения прозвучат глупо и жалко. Она лишь повторяет:
— Ты не ведьма.
— Неважно, кто я. Важно, кем меня считают они.
— Урса уверена, что все будет хорошо. Ее муж…
— Да что она знает? – У Дийны срывается голос. – Что знаешь ты? Я осталась в Вардё только ради тебя, и чтобы Эрик рос в семье. Но здесь уже небезопасно.
— Ты забираешь его с собой?
— Он мой сын, – говорит Дийна. – Ты же не думаешь, что я его брошу?
— Как же он будет жить на мелкогорье?
— Мы уйдем еще дальше, – говорит Дийна. – Куда бы мы ни ушли, там ему все равно будет лучше, чем здесь. – Дийна обводит взглядом запущенную убогую комнатушку. – Какая тут жизнь у ребенка? Ему нужен воздух, нужны деревья, ему нужны люди, которые не будут смотреть на него как на выродка или на дурачка. – Она бросает ядовитый взгляд на дощатую стену, из-за которой доносится стук маслобойки. Мама по-прежнему взбивает масло, хотя оно давно готово. – Надо было уйти сразу, когда не стало его отца.
Марен хватает Дийну за руку.
— Пожалуйста, не уходи.
— Здесь небезопасно.
— Я сумею тебя защитить.
Дийна качает головой, гладит Марен по щеке.
— Для них мы ничто. Как люди для моря, которому нет до нас дела.

— Вам надо посещать церковь, – говорит Урса. – Я думаю, все еще можно поправить.
— Да неужели? – говорит Дийна, и Урса смущается под ее пристальным взглядом. – Когда двое, как вы говорите, лапландцев сидят в тюрьме, и их, без сомнения, скоро сожгут на костре?
Марен ждет, что Урса начнет возражать, но та молчит, и Марен чувствует нарастающее давление где-то в районе горла.
— Я уверена, что мой муж не чужд милосердия, – наконец произносит Урса, но как-то неубедительно.
— Я слышала, что происходит с моими людьми, когда они отдаются на милость таких людей, как ваш муж, госпожа Корнет, – говорит Дийна, подхватив Эрика на руки. – Вот почему я никак не могу разделить вашу уверенность.

Знает ли комиссар Корнет о рунных камнях, оставленных на скалах? Об освежеванных тушах лисиц, о разговорах про кита с пятью плавниками? Теперь, когда уже ясно, что Торил наушничает вовсю, можно не сомневаться, что комиссар в курсе. Марен почти уверена, что Дийна тут ни при чем, но так легко можно свалить всю вину на нее. Конечно, все можно списать на обычное суеверие, но теперь Марен понимает, что это делалось по недомыслию, как и их ходки в море за рыбой. С прибытием комиссара Корнета – пусть даже с его приездом в жизни Марен появилась Урса – невидимый защитный барьер, ограждавший деревню от мира, был разрушен.

Мама глядит на тряпичный крест от Торил, висящий на гвоздике на стене. Точно такой же крест она положила на крыльцо перед дверью Дийны, и через два дня Марен нашла его распущенным, мокнущим в ведре с водой. Похоже, Дийна использовала его вместо половой тряпки.
Марен не знает, когда именно в Дийне поселилась такая чудовищная неприязнь к маме. Да и ее собственная неприязнь к родной матери немногим меньше. Марен честно пытается перебороть отвращение, но смотрит на маму и видит только гноящиеся болячки в уголках ее губ, которые та постоянно трогает языком. Видит лишь узкое злое лицо, в котором так явственно проступают ее собственные черты, слышит только густой запах пота. Неужели эта та самая женщина, которая утешала маленькую Марен, когда ей было больно; которая звонко смеялась и кружила Марен по комнате, когда та сообщила, что Даг сделал ей предложение; которая так нежно и бережно приняла роды у Дийны?! Теперь даже ее дыхание – натужное, хриплое, громкое – режет Марен слух.

Хотя Урсы нет только два дня, в среду и четверг, все равно это мучительно долго, и каждое мгновение ощущается Марен так остро, словно ей в сердце вонзается нож. На собрании в среду женщины строят догадки о губернаторе, ждут возвращения Урсы с последними сплетнями, и каждый раз, когда в разговоре упоминается ее имя, у Марен звенит в ушах.
Она не представляет, как жила раньше, до появления Урсы. Теперь даже два дня без нее кажутся бесконечными. Она стала дерганой, нервной. Капризной, как мама. Раздраженной, как Дийна. Молчаливой, как Эрик. Она выполняет свои обязанности по дому со сдержанной яростью, старается побыстрее закончить с делами и сбежать из дома на мыс, откуда просматривается вся крепость и видны освещенные окна надворных построек. Весь Вардё лежит перед ней, словно раскрытая книга. Оба вечера Марен допоздна расхаживает по утесу, вытаптывая траву на вершине.