Немцы

Эбергард не спустился в метро, смотрел, паря над сочившейся раной жизни, метрополитеновским устьем, на течение нижней, обыкновенной жизни, на возникшие (казалось ему – раньше не было) сословия людей, согласившихся с пожизненной и наследственной низостью, – не горы и языки разделяли теперь русскоязычных, не полосатые столбики и мускулистые имена вождей, а – восходящий поток воздуха поднимал одних, земля же притягивала других, многих. Люди разделялись по участи. Миллионы согласились стать мусорщиками, проводниками поездов, расклейщиками объявлений, вахтерами, водителями, продавцами, массажистами, нянями грудных детей, дворниками, кассирами платных туалетов, переносчиками тяжестей, дежурят у компьютерных бойниц, смотрятся в мониторное небо, садятся за почтовые решетки и на цепь в стеклянные банковские конуры, – некрасивые люди из съемных комнат-квартир разбирают сотни низких уделов для некрасивых людей-пчел в дешевой одежде с жидкими волосами и рябым лицом, учатся опускать глаза, знать место – место угадывается по выражению глаз, по – «как человек идет», а уже потом – «одет»; им отвели место, где им можно громко смеяться, с такими же – образовывать семьи, таких же – рожать, и по телевизору в утешение покажут множество мест, где им не побывать, покажут жизнь настоящих: вот это – жизнь, а вы – тени ее, сопутствующий мощному движению крупного млекопитающего однонаправленный мусор; делайте всё, что скажут, питайтесь по расписанию – у них, вот у этих, жалких, расписанных, свои школы, особые дворы, магазины, свой язык и телепрограмма… Эбергард давно не спускался в метро, к этим, в плацкартные вагоны, очереди сбербанка, подсобное хозяйство участковых и уличного быдла – но понимал: родом отсюда, но теперь он и друзья, и соседние «правящие круги» живут на летающем острове – их поднимает теплый воздух и несет; оседлали, удержались, угадали, повезло, и он не вернется – сюда. Только гостем. Дело не в деньгах, казалось ему, и не в надеждах – в выражении глаз.