Рабыня

Теперь эти празднества казались ей именно такими: творческая энергия, безграничный энтузиазм, вера в то, что талант, воля и труд в конечном счете восторжествуют, фаталистический скептицизм по поводу всего этого цирка - да, конечно, мы все творческие и интересные, конечно, все будут знать наши имена, но завтра, послезавтра и на следующий день мы пойдем на свою низкооплачиваемую работу, будем сидеть на табуретках, принимать заказы на еду или убирать беспорядок, который никто больше не хочет убирать. Зато сегодня, по крайней мере, мы можем сказать, что мы художники.

Я думала о том, что время вовсе не лечит все раны, что я и сегодня чувствую боль от смерти Перси так же, как в тот день на берегу реки, когда папа услышал мои крики и наконец вытащил его из воды. Время не лечит, Кейт, но облегчает боль. Моя боль уменьшилась. Теперь меня ранит память о том дне у реки, а не сама скорбь. Это звучит глупо, да? И, может быть, через год это будет память о памяти, и с каждым днем я все дальше от истинного источника моей скорби. Не знаю, хорошо это или плохо. Но думаю, я должна жить. Я бы не выжила, если бы это горе так и осталось новым и свежим.