Der Einzige und sein Eigentum

Кто не замечал – сознательно или бессознательно – того, что все наше воспитание сводится к стремлению родить в нас чувства, то есть внушить их нам, вместо того чтобы предоставить нам самим породить их в себе, какими бы они ни вышли! Если мы слышим имя Бога, то должны испытывать страх Божий, если мы слышим имя Его Величества, то должны воспринять его с благоговением и верноподданническими чувствами, если слышим о морали, то должны внимать ей как чему-то неприкосновенному, если слышим о зле – должны ужасаться, и т. д. Вот чувства, которые от нас ожидают, и кто, например, воспринял бы с чувством удовольствия поступки «злых», того следует наказать розгой, «наказать и воспитать». Напичканные таким образом внушенными чувствами, мы достигаем совершеннолетия. Наше снаряжение состоит из «возвышающих чувств, благородных мыслей, воодушевляющих убеждений, вечных принципов» и т. д. Юноши совершеннолетни тогда, когда лопочут, как старцы. Их заставляют пройти школу, чтобы они поучились старой погудке{31} , и когда они усвоили ее, то их объявляют совершеннолетними.

Если нужно общаться с кем-нибудь, то, конечно, я могу пользоваться лишь человеческими средствами, которые находятся в моем распоряжении, ибо я - человек. И действительно, только как человек - имею мысли, как "я" - я вне мыслей. Кто не может освободиться от мыслей, тот - только человек, раб языка, этого продукта людей, этого склада человеческих мыслей.
Речь, или "слово", более всего угнетает нас, ибо она идёт на нас с целым войском навязчивых идей. Наблюдай-ка за собой во время процесса мышления, и ты заметишь, что подвигаешься вперёд только благодаря тому, что в каждое мгновение прекращаешь мыслить и говорить. Не только во сне, но и во время самого глубого размышления ты таишь молчание и становишься без-мысленным - и именно тогда-то более всего. И только благодаря этому отсутствию мыслей, этой "свободе мысли", так плохо понятой, или свободе от мыслей, ты обретаешь своё "я". Только благодаря ей ты возвращаешься к употреблению речи как твоей собственности.

Каков человек, таково и его отношение ко всему. "Как ты глядишь на мир, так он глядит и на тебя". Сейчас же слышится мудрый совет: ты должен смотреть на мир "правильно и беспристрастно". Как будто дитя не смотрит на Библию "правильно и беспристрастно", когда превращает ее в игрушку... На вещи глядят именно тогда правильно, когда из них делают, что хотят (под вещами здесь разумеются всякие объекты, как, например, Бог, наши ближние, любовница, книга, животное и т.д.) Поэтому на первом плане стоят не вещи и их вид, а я, моя воля. Хотят найти мысль в вещах, хотят открыть разум в мир, хотят найти в нем святость, а поэтому все это и найдут. "Ищите да обрящете". Что я хочу искать, это определяю я: я хочу, например, найти в Библии материал для поучения - его можно найти; я хочу основательно изучить и исследовать Библию - я получу серьёзное знание и создам серьёзную критику, - насколько я в силах это сделать. Я выбираю себе то, к чему я склонен, и, выбирая, я утверждаю свой произвол.
Сюда примыкает мнение, что всякое суждение, которое я произношу о том или ином объекте, - создание моей воли, и опять-таки это мнение приводит к тому, что я не теряюсь в создании, суждении, а остаюсь творцом, произносящим суждение, творящим беспрерывно новое. Все предикаты, относящиеся к предметам, - мои взгляды, мои суждения, мои создания. Если они хотят освободиться от меня и быть чем-нибудь для себя или даже внушать мне почтение, то я должен как можно скорее обратить их в их ничто, то есть возвратить их в себя, в творца... Как я пожелал и повелел. чтобы они существовали, так же я смею желать, чтобы они превратились в ничто. Нельзя допускать, чтобы они переросли меня, нельзя по слабости позволить им сать чем-то "абсолютным"и этим увековечить их и дать им уйти из-под моей власти и силы...
Объект превращает нас в одержимых; это действие он производит как в своем священном образе, то есть будучи сверхчувственным объектом, так и в несвященном, то есть чувственном. В обоих случаях возникает вожделение или страсть, и жадность к деньгам и тоска по небу стоят на одной ступени.

В государстве важны партии. "Партия, партия! Как можно не примыкать к партии!" Но единичная личность единственна, а не член партии. Единичный свободно соединяется с другим и также свободно отделяется. Партия не что иное, как государство в государстве, и в этом меньшем пчелином царстве должен также царить мир, как и в большом государстве. как раз те, которые больше всех кричат о необходимости оппозиции в государстве, первые возмущаются раздорами в партии. Это доказывает, что и они желают лишь государства. Не о государство, а об единственного разбиваются все партии.

Как прославляют Сократа за его честность, за то, что он не последовал совету бежать из темницы. Но он поступил, как глупец, признав за афинянами право приговорить его к смерти. Поэтому он, во всяком случае, заслужил и свою участь: зачем он считался с афинянами, как с равными!...То, что он не бежал, было именно его слабостью, было безумием с его стороны думать, что он имеет что-то общее с афинянами, что он член, и только член этого народа. Напротив, скорее он был олицетворением народа и только сам мог быть своим судьей... Смирившись перед насилием, как перед "правом", он совершил предательство, измену относительно себя: это было - добродетелью.

В своей хитрости они отлично знают, что дарованная свобода все же не есть свобода, ибо только та свобода настоящая, действительная, плывущая на всех парусах, которую сами себе берут, - следовательно свобода эгоиста. "Дарованная" свобода тотчас спускает паруса при всяком шторме и при безветрии, ее нужно постоянно слегка - не слишком сильно - раздувать. В этом и заключается разница между самоосвобождением и эмансипацией (освобождением, отпущением на свободу)...Требуют чтобы государи признали своих подданных совершеннолетними, то есть дали им самостоятельность. Ведите себя как совершеннолетние, и вы будете таковы без всякого признания, если же вы не ведете себя так, то не достойны этого, и никакое признание не сделает вас совершеннолетними.

Из главы "Гуманитарный либерализм"
Итак, ты не хочешь ни в чём искать личного интереса, ничем вдохновляться, ни свободой, ни человечеством? "Конечно, хочу, но это не эгоистический интерес, не корыстный, а чисто человеческий, то есть - теоретический; это не интерес к кому-либо единичному или к единичным, а к идее, к человеку!" Не замечаешь ли ты, что твое бескорыстие опять-таки, как и религиозное, - заинтересованность небесного порядка? Ты не заботишься о завтрашнем дне и вообще не заботишься о потребностях единичного лица, так же как и своем собственном благополучии, но все это не имеет для тебя значения только потому, что ты - мечтатель... Неужели ты думаешь, что когда-либо сумеешь стать "человеком как таковым"? Неужели ты думаешь, что у наших потомков не останется предрассудков и преград, для уничтожения которых не хватило наших сил? Если бы ты не желал уважать себя за что бы то ни было, пока ты не станешь человеком, то должен был бы ждать до второго пришествия, до того дня, пока человек или человечество не достигнут совершенства. Но так как ты умрешь раньше, то где твоя награда за победу?...Требовать от человека, чтобы он сделался вполне человеком, значит, требовать от него разрушения всех человеческих преград. Это невозможно, ибо "человек" как таковой не имеет никаких преград. Для меня есть преграды, но они - мои собственные, касаются меня, и только их я могу низвергнуть. Я не могу сделаться человеческим "я", ибо я есмь Я, а не только человек... Словом, у меня нет никакого призвания и я не следую никакому призванию - даже призванию быть человеком.

Из главы "Социальный либерализм"
Рабочий проникается сознанием, что самое существенное в нем - "рабочий", он отдаляется от эгоизма и подчиняется ассоциации рабочих, как буржуа преданный государству, основанному на конкуренции. Продолжается прекрасная греза о "социальном долге". Опять воображают, что общество дает нам то, в чем мы нуждаемся, а потому мы связаны долгом относительно него, всем ему обязаны...Что общество вовсе не Я, которое могло бы давать, распределять или выполнять, а что оно - инструмент или средство, из которого мы могли бы извлекать пользу; что мы не имеем общественных обязанностей, а что у нас есть только интересы и общество должно было бы помогать нам в достижении их, что мы не обязаны приносить обществу никаких жертв, а если чем-нибудь жертвуем, то делаем это для себя, - обо всем этом социалисты не думают, ибо они - как либералы - находятся во власти религиозного принципа и ревностно стремятся ... к святому обществу, каковым до сих пор было государство!

Из главы "Политический либерализм"
В нашем соединении как нация или государства мы только люди. Как мы поступаем каждый в отдельности и каким своекорыстным влечениям следуем, касается исключительно нашей частной жизни; наша публичная или государственная жизнь - чисто человеческая. То, что в нас есть не-человеческого или "эгоистического", низводится к "частному делу", и мы точно отделяем государство от "буржуазного общества", в котором и царит "эгоизм"...Гражданственность и буржуазия развились в борьбе против привилегированных сословий, которые обходились с ней, как с "третьим сословием", очень свысока и ставили на одну доску с чернью...Против этого возмутилось гражданское чувство...Государство должно стать обществом свободных и равных людей, каждый должен посвятить себя "благу общего", раствориться в государстве, сделать государство своей целью и идеалом... Что значит, что мы все пользуемся "равенством политических прав"? Только то, что государство не считается с моей личностью, что я для него, как и всякий другой, только человек и не имею другого важного в его глазах значения...Сословная монархия держала единичную личность в зависимости от массы маленьких монархий. Это были товарищества: цехи, дворянство, городское сословие, города, общины и т.д. Этому положило конец третье сословие..."Политическая свобода". Что нужно под этим подразумевать? Свободу единичной личности от государства и его законов? Нет, наоборот связанность с государством и государственными законами. В том что от государства не отделяют более посредники, а установлено прямое и непосредственное отношение к нему...Она не означает моей свободы, а свободы управляющей мною и покоряющей меня власти, она означает, что один из моих тиранов - каковы государство, религия, совесть - свободен. Государство, религия, совесть - эти тираны делают меня рабом, и их свобода - мое рабство. Что они при этом необходимо должны следовать положению "цель оправдывает средства" - понятно само собой...Свобода человека по принципам политического либерализма - свобода от личностей, от личного господства, от господина. Это охрана каждой отдельной личности от других личностей, личная свобода. Никто не может ничего приказать: один только закон повелевает.