Time Regained

​ Как всё хорошее когда-нибудь заканчивается, так и моё знакомство с творчеством Марселя Пруста, а точнее с его единственным детищем В поисках утраченного времени, подошло к концу. Это знакомство заняло у меня почти один год и порой казалось, что конца ему не будет, но нет, дочитав около часа назад до слова "конец" в седьмом томе я облегчённо вздохнул, испытал прилив гордости за себя и... едва уловимую, но всё-таки грусть.

Седьмой том цикла под названием Обретённое время это своеобразный эпилог, где Пруст с присущей ему детализацией подводит итог не только всем Поискам, но и своей жизни. Это не роман, а скорее философский труд, где автор рассуждает о предназначении искусства (в особенности литературы), человеческих взаимоотношениях и, конечно, о жизни (только не жизни как таковой, а больше о ВРЕМЕНИ, так как наша жизнь - это всего лишь "момент во времени").

В общем, мне настолько понравилось Обретённое время, которое я читал очень внимательно, что я испытываю некоторое чувство стыда за то, что предыдущие шесть томов читал несколько (а порой и очень) небрежно. Вполне возможно, что В поисках утраченного времени надо начинать читать не с первого, а заключительного тома.

Читать Пруста – все равно, что погружаться в необъятное море: то наблюдая его из окна гостиницы и ресторана, то прогуливаясь по набережной в компании «девушек в цвету», то слушая необыкновенные сонаты любимого композитора, то проникая в его удивительность на полотнах знакомого и почитаемого всеми фибрами души художника.

Читать Пруста – все равно, что всматриваться в художественное полотно с изображением баталии, которая демонстрирует не столько эпическое, сколько личное, не войну и мир, Париж и Бальбек, соборы и театральные подмостки, аристократов и буржуа, Содом и Гоморру, хотя и это тоже, а все, что возникает внутри чувствующего и глубоко переживающего время человека во все поры его жизни: от мальчика через подростка к молодому человеку в период расцвета личности и его заката из-за болезни с пронизывающим все повествование предчувствием смерти рассказчика.

Читать Пруста – все равно, что внимать музыкальной сонате, которая состоит из семи частей, и хотя подчиняется законам сонатной формы, то есть имеет экспозицию, разработку и репризу, однако не в первой части, а только в финале… Хотя пироженое «мадлен», заявленное, как специфический триггер в первой, появляется в седьмой, чтобы главная тема, пройдя сквозь континуум - бытие музыки, как нить сквозь игольное ушко, вышло в завершении к радости и бесстрашию перед всеобщим человеческим финалом – смерти, ибо все мы смертны.

Читать Пруста – все равно, что потеряв время и пространство мира вокруг, и даже мир внутри, приняв все потери и драмы истории, обрести нечто устойчиво неизменное.

Читать Пруста – все равно, что лежать на кушетке самого заинтересованного психотерапевта, исповедуясь каждый вдох и выдох, за каждый шаг снаружи тела и внутри души, каждое еле уловимое предощущение, миг-ощущение и последствие-ощущение, каждую мысль, сотканную из прочитанных книг и увиденных картин, соборов, природы и людей, каждое чувство, настоянное на собственных грёзах, ожиданиях, желаниях, убеждениях, очарованиях и разочарованиях, восторге и скуке, на всём, что является для желающего обогатить литературу собственными шедеврами, почвой для роста и питательной средой для развития.

(Более полная рецензия на переосмысление Пруста в моей рецензии к полному циклу)
Также записала видео-размышление о самом длинном в литературе романе.

В последней части события развиваются гораздо быстрее, чем в любой из других. Марсель упоминает о годах войны. Но главное здесь - перейти к старости. Так как это книга о времени и о восприятии времени, то, как в старости всё вокруг меняется (и как кажется к худшему) - важная часть этой исследовательской работы. При этом, на неё осталось не так много времени, видимо, из-за болезни писателя.
Марсель долго болел и не появлялся в парижских гостиных. И после длительного перерыва он появляется на мероприятии у его любимых Германтов. Но всё так сильно поменялось. Салоны сильно одемократились - в них были допущены те, у кого нет родословной до стопятого колена, о чём Марсель явно сожалеет. Его восхищение родовитостью, которая, как он настаивает, автоматически делает её обладателей интереснейшими и умнейшими людьми, ещё в первых книгах сильно надоедает. Все знают неродовитых, общаются с ними в салонах попроще, но ни в коем случае нельзя приглашать таких людей в салон герцогинь и принцесс. И вот к старости Марселя эти дурацкие стереотипы ломаются, и кажется, что родовитость никогда не была так важна ни для кого. Чем-то такое двуличие похоже на двойную и порицаемую жизнь гомосексуалов.
Забавно, как Марсель погружается в тему гомосексуализма. То, что он уделяет ему так много времени, выдаёт его с головой. "Я," - говорит, - "в подобных домах не бывал, но через окошечко подглядел, как де Шарлю предаётся ну таким извращениям..." В какой-то из частей ему уже доводилось подглядывать в окошечко за этим персонажем. Ну надо же, эти окошечки постоянно выдают де Шарлю.
Перевод этой книги отличается от предыдущих, а кроме того, она снабжена пространными комментариями, в которых критики запанибратствуют с Прустом, уличают Марселя в недосказаниях и приукрашиваниях, развивают его философские теории и т.д. Поскольку я слушала аудиокнигу, часто непонятно, где кончаются слова автора и начинаются дописки критиков. Я считаю такую компоновку текста неудачной. Я бы хотела услышать голос автора, а к критике я обращусь если почувствую в этом необходимость. И плевать, если повествование неточно: подводит ли Марселя память, привирает ли он, или Пруст не успел отредактировать текст - это не научное произведение, а в художественном подобные неточности только добавляют живости.
Фух, ну закончилось это мучение. Как художественное произведение, серия затянутая и довольно скучная. Я не литературовед чтобы оценить по достоинству новаторство приёма и философские рассуждения. Но могу сказать, что я не бросила всё посередине - так что вполне читаемо.

Как-то прочитала, что по статистике, Пруста "В поисках утраченного времени" прочитал только каждый десятый человек. Причем не уточнялось, все семь ли томов этот десятый человек прочитал или не все. В любом случае, я в эту десятку попадаю.
Что еще добавить к тем отзывам, которые я писала о других томах? Еще раз, наверное, скажу, что сюжет о пустой болтовне и любовных похождениях великосветской толпы - это лишь самый верхний тонкий слой, через который нужно просто занырнуть вглубь размышлений о времени, о восприятии, о впечатлениях, о течении жизни,  старении, смерти и, конечно же, об искусстве. И как бы мне не были неприятны персонажи "Поисков", я постоянно находилась что-то общее с собой, с моим восприятием, с моим окружением. В последнем томе мысль о том, что в произведении искусства ты видишь, прежде всего, себя (я перефразирую высказывание Оскара Уайльда, если ничего не путаю) -  постоянно повторяется и, судя по положительным отзывам читателей, укрепляется.
А еще я неожиданно вспомнила "Аду" Владимира Набокова. Мне кажется, что он вдохновлялся именно "Поисками". И интересно, что, по большому счету, персонажи двух произведений не особо отличаются друг от друга. Но вместе с Прустом ты относишься к ним снисходительно, особенно к седьмому тому, а персонажи Набокова вызывают мерзотные ощущения, возможно, потому, что описаны они не по-прустовски, а по-джойсовски. И пробиться через этот верхний мерзотный слой вглубь для погружения в размышления автора о том же течении времени и в литературную игру, которая там присутствует, гораздо сложнее.
В общем, подводя итог: это был самый необычный читательский эксперимент, после которого ты, действительно, не останешься прежним:). И, наверное, как у каждого прочитавшего, у меня теперь есть свои мадленки, Комбре, Бальбек, Эльстир, соната Вентейля...

Три года и семь томов “В поисках утраченного времени” прочитаны. С каждым последующим томом эта история нравилась мне все больше и больше, и седьмой том ожидаемо стал одной из лучших книг, прочитанных в этом году.

В последнем томе охватывается большой временной отрезок: мы видим Париж и французов в годы Первой мировой, а затем побываем на приеме у Германтов примерно 15 лет спустя, а главное - “Марсель” наконец принимается за труд своей жизни, которым он пренебрегал предыдущие шесть томов.

В размышлениях о том, что именно должно быть написано, автор и главный герой сближаются как никогда: то, что задумал герой уже прочитано нами ранее, и этот парадокс на мгновение рушит зыбкую грань между реальностью писателя и вымыслом его персонажа. Замысел гг состоит в том, чтобы описать истину не так, как он ее увидел, а так, чтобы читатель словно в зеркале увидел себя, свои чувства и мысли, и как раз в универсальной правдивости ощущений и есть истинность по мнению автора. Прусту это удалось блестяще, несмотря на раздражение, которое часто вызывали персонажи своими словами и поступками, не что иное как это узнавание себя снова и снова возвращало меня к чтению.

Часто видела, что после завершения “Поисков” люди говорят, что хочется начать эту эпопею заново, и вот я оказалась среди них - как только Баевская полностью переведет роман, я вновь погружусь в этот невыносимо прекрасный, и местами утомительный текст.

Я одолела цикл "В поисках утраченного времени". Начинала я бодро. Первые две лились как песня. Я слушала аудиокниги, кроме "Беглянки"( очень плохое качество было, пришлось читать). Третья книга мне понравилась меньше из-за обилия имён и количества сносок, которые чтец обязательно зачитывал. Я запуталась в прицах/принцессах, графах/графинях, баронах/баронессах, маркизах. Потом поняла, что можно не напрягаться, почти все не несут никакой смысловой нагрузки, это только фон. Четвертая книга повергла меня в недоумение и отчасти в неприятие ( этот год у меня проходит под "радужным" флагом, а я это очень не люблю). Вся книга о Содоме и Гоморре. Мне уже к середине книги надоели описания голубков и лесбиянок, но осилила. В пятой и шестой книге Пруст все так же мусолил эту тему и под конец цикла у меня сложилось впечатление, что Французы сплошь извращенцы. Мне уже поднадоело словоблудие автора, постоянные повторы и бесконечные самокопания. Это какой-то моральный мазохизм. Вишенка на торте 7 и последняя книга. Хочется сказать словами Лермонтова:"Смешались в кучу кони, люди". Тут не понятно хронологически что за чем следует, тут и война (I мировая), и жизнь света, и воспоминания, и снова куча имён, ну и извращенцы ( куда же без них?). Я выдохнула когда дослушала. На протяжении книги я все время думала, что видимо от праздности и безделья можно породить такие объемы словоблудия. Первые две книги я возможно перечитаю когда-нибудь. Но остальные точно нет. Общество снобов, извращенцев, лицемеров, ханжей, беспринципных и аморальных людей мне точно не близко. Интересно Пруст описал реальное положение вещей или это всё-таки гипербола? Даже страдания Марселя у меня не вызвали сочувствия. Он эгоистичный, праздный, ленивый, ипохондричный. Ещё о любви какой-то мечтает, хотя порой ботинки самостоятельно снять не может. Мне так и хотелось дать ему в руки веник и тряпку, пусть хоть чем-то полезным займётся. Если первые две книги нам рассказывают о мальчике и о юноше, которым простителен эгоизм, восторженность, легкомыслие, то в последующих книгах он уже мужчина, а в мозгах всё та же каша, от которой меня затошнило к концу цикла. Последние три книги издавались после смерти Пруста, по его черновикам, но я не думаю, что их как-то улучшила бы корректура.

Вот Оно, обретенное время Марселя Пруста – осмысленная вневременная реальность в произведениях искусства.

Вот Оно – нечто большее, принадлежащее и настоящему и прошлому.

Благодаря Ему достигнуто ощущение и закрепление реальности, когда память, вводя прошлое в настоящее, упраздняет разрыв во времени.

Творчество дает способность вернуться назад, соединить всплывающие воспоминания и сегодняшнее состояние, испытать их разом, прошедшим переполнить настоящее и, не понимая, в каком из миров живешь, насладиться этим впечатлением.

Творчество дает ощущение причастности и прикосновения к главному, возможность окунуться и почувствовать невидимое для глаз, но явное излучение таланта Марселя Пруста.

Пруста нелегко воспринимать (хотя нельзя сказать, что у него очень уж тяжеловесный стиль, видали и тяжеловеснее) потому, что к нему - ну не к нему, наверное, а к его литературному пространству - применима английская идиома "can't see the forest for the trees". То есть, обычно когда хотят художественно донести какую-то концепцию-лес, наблюдателя подводят к деревьям и схематично показывают ему их извне, сугубо как часть целого (даже "Фальшивомонетчики" Жида, которых ты собираешь как мозаику - там просто "деревья" трудно сразу и последовательно охватить интеллектуальным взором). А Пруст заставляет этого наблюдателя блуждать где-то внутри в самой чаще, среди "из какого сора..." (очень индивидуального материала познания обобщённого философского дзэна, значит) - ты натыкаешься лбом на каждое отдельно взятое дерево, и факт того, что ты в едином комплексе под названием "лес", конечно, тебе известен, но он замыливается и отходит на второй план - он не ясно ощущается умом, а где-то там на задворках формально осознаётся. Точно так же, как трудно представить, что ты вот прям сейчас находишься на земном шаре, но легко "осмыслить" его из космоса. Ну вы поняли.