Книги, которые очень понравились
milenat
- 364 книги

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Признаться, я с некой настороженностью принялась за эту повесть, потому что современная литература о Второй Мировой войне у меня вызывает вопросы: что нового может рассказать наш современник о прошлом (если это не историк, пишущий нон-фикшн книги) и сможет ли он сделать это лучше, чем писатели ХХ столетия, которые зачастую писали о том, что пережили сами лично. Возможно, актуальная трактовка событий нужна для переоценки прошлого, да и читатели изменились, поэтому им требуются совсем иные рассказы, с другими акцентами.
Так в данном произведении писатель решил рассмотреть события, происходящие в Сталинграде 1942 года, с неожиданного угла, для чего выбрал своим героем солдата румынской армии, который вроде бы «ни при чём». Молодому человеку совсем не нужна эта война, он не понимает, за что дерется, ради чьих интересов рискует своей жизнью. И судьба, а вернее писатель, предоставляет ему шанс разобраться в себе, ведь так удачно сложилось, что он оказался на некоторое время отрезан от военных действий, в достаточно благоприятных условиях, обеспечен всем необходимым.
В целом, сюжет этой повести можно уместить в пару предложений, но надо отдать должное Вячеславу Ставецкому - пишет он красиво, рисует весьма уютные сценки из жизни данного молодого персонажа, так что хочется вместе с ним забыть обо всем плохом, сосредоточившись на починке сломанных вещей, уборке квартиры и приведению мыслей в равновесие. Словно укрывшись в раковине, спрятавшись «в домике», юноша предается воспоминаниям о добрых солнечных денечках прошлого, о первой влюбленности и готов бесконечно грезить о незнакомке со случайно найденной фотографии. Но все хорошее когда-то оканчивается и ему нужно сделать выбор, который решит его дальнейшую судьбу.
Подводя итог, это хорошее антимилитаристическое произведение, но оно ничего бы не потеряло, помести автор героя в любую другую войну человеческой истории или лучше бы вообще, опиши он фантастический мир. Декорации же 1942 года, на мой взгляд, насколько портят его, потому что русский автор, играющий в эскапизм на фоне одной их самых страшных войн прошлого, словно упрощает и смягчает острые грани тех страданий, разрушений и усилий на пределе человеческих возможностей, которые вынес народ. История не знает повторения, но думаю, нужно знать прошлое, пытаться понять людей, которые жили в первой половине ХХ века, а не подгонять те события под современные трактовки.

Вячеслав Ставецкий родился в 1986 году. Окончил Южный федеральный университет по специальности «журналист». Участник XIII, XIV и XV Форумов молодых писателей. Живет в Ростове-на-Дону. Повесть «Квартира» в 2015 году стала финалистом премии «Дебют» в номинации «крупная проза». Эта повесть, как и рассказы, напечатанные в «Знамени» № 3 за 2016 год, входит в книгу «Необъявленные хроники Запада».
Довольно добротно написанная антивоенная повесть моего земляка чем-то напомнила понравившийся роман «Где ты был, Адам?» Генриха Бёлля…
Немецкие орудия обстреливают Сталинград, методично уничтожая квартал за кварталом. В квартире одного из домов, который должен попасть под обстрел, оказывается случайно замурованным молодой румынский солдат. Иосиф понимает, что он уже вне войны, вне жизни всего остального человечества и, возможно, вообще вне жизни. Воспользовавшись неожиданным и таким долгожданным периодом душевного и физического покоя, он предаётся воспоминаниям о родных местах, о детстве и юности, мечтает о незнакомой девушке, фотографию которой находит в квартире. Он удивляется своему счастливому открытию того, что в детстве, фактически, жил в раю:
и совсем не понимает, что он, румын, делает на этой чужой для него войне…
Чем станет для забытого судьбой солдата вынужденное заточение: подарком судьбы или очередной её насмешкой, читатель узнает, прочитав повесть. Честно говоря, я бы оспорила конец истории, не согласившись с автором, но тогда, наверное, не было бы и самой истории…

Взялась из-за восторженных рецензий, не зная о повести вообще ничего, кроме названия.
Повесть о молодом человеке (румыне), оказавшемся в Сталинграде во время Второй Мировой войны на стороне фашистов. Повесть, как будто о том, что чуждого всему этому вихрю кошмара человека затянуло в эту воронку, и его, как пушистый одуванчик, донесло этим вихрем аж до Сталинграда. Допустим.
Тут трудно выделить стройный рядок замечаний и недоумений к повести от их обилия. Во-первых, война и опасность не чувствуются вообще и совсем. С самого начала ясно и четко автор дает понять, что герой оказался заблокирован в квартире, из которой он не может выйти. При этом в этой квартире ему абсолютно ничего не угрожает, так как попасть в нее также никто не может, ну или по крайней мере за всю повесть даже не пытается. Снаряды, которые как будто слышит герой, также никакой опасности ему не несут. Прелестно. А в чем тогда заключается особенность условий ВОВ, т.е. а почему не перестрелка мафии с полицией в Нью-Йорке, например? Или землян на орбите Сатурна с криптониацами? Дочитав до конца, считаю, что никакой.
Дальше. Во-вторых, не очень понимаю, что хотел сказать автор и насколько серьезно он продумывал идею. Потому что честно не понимаю, как можно говорить от лица, например, румына, и серьезно рассуждать о том, что он оказался на чужой войне. Т.е. для кого серьезно ВОВ была чужой? Не знаю, может быть, для австралийцев, их она очень слабо касалась. Даже для Японии эта Война не была чужой. Такое рассуждение объяснимо для ребенка лет 17. Но как серьезно можно в таком случае рассуждать? Совершенно не прониклась мыслями и воспоминаниями персонажа. Практически любые воспоминания покажутся на войне, тем более на такой войне, райским временем. Даже, как бабушка в страшных бигудях с недовольным лицом заставляла героя есть овсянку или манную кашу (кому что больше не нравится), будет вспоминаться с почти умилением.
К чему тут воспоминания о детской окололюбви к кузине. Что это и зачем? У любого человека есть такая детская история более или менее романтичная/трагично светлая.
до самого конца была уверена, что герой просто умер и квартира - аллегория смерти, рая. Ведь он не может ее покинуть, волшебным образом в квартире все время есть вода, чудесным образом находится еда, можно растопить печь, да и вообще очень неплохо так обитать посреди войны и хаоса. Райское блаженство.
Коротко, впечатление никакое, какого-то особенно красивого и очаровывающего слога не обнаружено, сопереживания тоже нет, как и сочувствия. Антивоенные произведения - это прекрасно и нужно, но такие произведения должны нести некую идею, желательно, видимо, антивоенную. Ее тут нет.

Каждое утро в одиннадцать тридцать генерал вермахта от артиллерии Вальтер фон Зейдлиц приступал к обстрелу русских позиций в районе Мамаева кургана и «Баррикад», педантично обрабатывая их девяностопятифунтовыми снарядами, и каждое утро ему отвечали орудийные расчеты с противоположного берега Волги. Иосиф же дирижировал этими враждующими оркестрами, воображая себя капельмейстером в огромном концертном зале под открытым небом. Каждое утро он представлял, как где-то там бравые, сияющие улыбками артиллеристы в касках отдают честь ему, своему незримому дирижеру, как приступают к сверкающим на солнце орудиям (детища музыкального концерна «Рейнметалл», Дюссельдорф) и как, посвистывая, настраивают их, подкручивая нужные регистры, проверяя легким ударом камертона каждую гаубицу, каждую мортиру. Когда они фальшивили, Иосиф грозил им пальцем, когда играли чисто — одобрительно кивал головой. Мелким, рубленым движением левой руки он задавал такт умницам-артиллеристам из третьей и четвертой батарей фон Зейдлица, нетерпеливым движением правой указывал нерасторопным расчетам за Волгой, чтобы подтянули, не сбивались с темпа. И они послушно отзывались на его команды, исполняя для него сложную, грохочущую симфонию, грозным эхом разносившуюся над городом.
Нахраписто ухали за горизонтом двухсотмиллиметровые басы, внушительно рокотали вдали стопятидесятимиллиметровые тенора, тонко подпевали им альты, дивизионные «сотки» и «восьмидесятки». Иосиф давно уже знал наперечет все эти голоса войны — гаубиц, мортир, зенитных и пехотных орудий. Наслушавшись их за полтора года, он легко мог отличить звук 37-миллиметровой «Шкоды» от грохота 50-миллиметрового противотанкового орудия «Pak», стон шестидюймовой гаубицы «Kanone 16» от гвалта аналогичной ей по калибру пушки «Sig-33», залп немецкого «Небельверфера» от залпа советской «Катюши». Война давно обновила звуки этого мира, исказила и извратила их. Вместо пения птиц — совиное уханье сверхтяжелой крупповской гаубицы «Мёрзер», вместо дуновения ветра — басовитый гул штурмового орудия «Stug III», вместо шума дождя — шакалий вой «Небельверфера». Иосиф давно убедился в том, что люди безумны, и нисколько не сомневался в том, что их безумие будет только прогрессировать. Он был уверен, что война будет продолжаться бесконечно, до тех пор, пока воюющие не доберутся до Арктики, и эти самые «Мёрзеры» и «Stug'и», едва ворочая дулами в многометровом снегу, не начнут рокотать где-нибудь посреди обледенелых скал Северного полюса и Гренландии. Все, чего он хотел для себя, — вовремя соскочить с этого тонущего корабля, отвоевать себе маленькую безопасную нишу в этом насквозь враждебном мироздании, а там пусть воюют хоть на Луне, отбивая друг у друга кратеры и штурмуя покрытые серебряным прахом холмы — он, Иосиф, будет только махать им издали рукой, желая обеим сторонам приятного взаимоуничтожения.

Время, прожитое им в усадьбе, было каким-то особенно счастливым, безмятежным, и здесь, на войне, Иосиф вспоминал о нем как о неком потерянном рае, в который ему иногда страстно хотелось возвратиться.

С первого дня Иосиф задавался вопросом, что он, румын, делает на этой войне между немцами и русскими, почему месит грязь и кормит вшей в чужой ему стране вместо того, чтобы учиться музыке и ухаживать за девушками у себя в Добрудже.