Щепка

Владимир Зазубрин
«Щепка»

Ночь. Коридор. Лампочка.
Луна. Двор. Губчека.
Выстрел. Кровь. Романтика.
Она. О Ней. Тот путь среди огней.
Комната. Диван. Стол начальника.
Стул. Досье. Очередная папочка.
Доклад. Облава. Сход общака.
Мысли прочь. Давай быстрей.
Врата. Колёса. Дыхание солдатика.
Подвал. Каблук. Затылок — яблочко.
Отдых. Снег. Похвала заказчика.
Её прикосновение, дыхание. Смелей.
Молвил сын: «Не будь убийцей, папочка».
Отец шептал: «Холодна-то ямочка».
Мать пугалась. Не дамочка — гражданочка.
Жена ушла. Общество стаканчика.
Она. Твой образ мне милей.
Честь? Совесть? Фантастика!?
Приказ. Бумага. Тактика.
Подушка. Зеркало. Мозаика.
То отражение всё страшней.
Обязанность. Речь докладчика.
Усталость. Друг. Прозаика.
Скука. Сон. Плечо соратника.
Её люблю. Она всего главней.

А мне бы жить, любить…
И жить давать другим…
Но мой удел — клеймить…
О Ней, о Ней, о Ней. Я одержим…
И тихо говорит, шепчет: «Убей».
Стук сердца. Взгляд человека.
Дышать, дышать, дышать…
Мольба. Слеза. Истерика.
Глаза закрыть и не моргать…
Внушение: Я — винтик, не Андрей!
Крест. Судьба. Батюшка.
Наслаждение. Удел фанатика.
Страдание. Открылась лавочка.
Себя и их не считаю за людей.
Забытьё. Улетела ласточка…
Сломался я, но не система.
О эти звуки, как поэма:
Да здравствует Чека!
Она, Она, Она, Она, Она, Она…
День. Ночь. Улицы. Цепочка.
Шум. Резь. Тяжесть. Не одна.

P.S. Когда я начинал читать эту повесть, у меня возник разговор с одним человеком на тему Февральской революции, Октябрьского переворота и последовавших после событиях. На мои реплики о Красном — в большей степени — и Белом — в меньшей — террорах, этот человек сказал: «Разве только у нас были революции? Во Франции, например, тоже была революция». Я не стал ничего отвечать, так как какое отношение события во Франции имели к событиям в России? В чём смысл? Типа, согласиться, что не мы одни такие? И каково же было моё удивление, когда я в повести встретил строки, в которых автор словами своего героя сравнивает и показывает, в чём принципиальное различие между французскими и российскими известными событиями. Как вы думаете, Владимир Зазубрин прав?

Приятно все-таки обнаружить маленький шедевр, тем более что ничего не предвещало. О писателе Зазубрине я узнала совершенно случайно… так же случайно посмотрев фильм «Чекист», который был поставлен по его повести. Фильм, помнится, мне понравился, несмотря на чернушность творившегося на экране (момент с вытаскиваемыми из подвала за ноги трупами забыть непросто). До повести же я дошла спустя два с половиной года.

Тут, пожалуй, стоит остановиться и сказать: «Книга лучше!» И это здорово. Зазубрин удивил меня. Он прекрасный писатель, оказывается (жаль, малоизвестный), он умеет так ставить сцены, что те получаются яркими, запоминаются; и, конечно, нельзя не сказать о его языке – изломанном, но сочном, оригинальном в своей жесткости. Честно – хотя бы из-за языка стоило прочитать «Щепку».

Рассказывает же повесть о человеке по имени Лимон… в смысле, Андрюша Срубов (как иронично). Он потомственный интеллигент, отец его – человек известный, уважаемый, был расстрелян из-за контрреволюционных мыслей.

Андрюша же – полная противоположность своего батюшки. Очаровавшись Революцией (далее – Ею) в самом начале, он прошел с Нею путь через безумие Гражданской и вот занял место председателя Губчека (т.е. Губернской Чрезвычайной Комиссии).

Только-только закончилась война в стране, но враги еще не уничтожены. Во врагах – бывшие соратники Колчака, буржуи, тайно настроенная против Советов местная интеллигенция. Всех их нужно поскорее расстрелять, поскольку есть риск новых восстаний против советской власти.

Андрюша Срубов лишен маньяческих черт. Да, он постоянно допрашивает врагов (очень деликатно, к слову), подписывает смертные приговоры, наблюдает за работой своих палачей. Безусловно, эта работа наделяет его определенными чертами, как и любая другая деятельность, на благо или во зло. Но личной ненависти у него нет. Нет у него личных причин, комплексов, которые могли бы заставить его убивать всех этих милых и немилых «белых» и их пособников. Даже женщин. Он просто служит Ей, этому светлому образу. Он искренен в своей любви к Революции, он понимает Ее неизбежность, жестокость – и ужасается Ей.

Оставаясь человеком умным и чувствующим, он переживает по двум причинам. Во-первых, его беспокоит отношение к нему посторонних. Любимая жена бросила его с сыном, аргументировав это тем, что ей «стыдно быть женой палача». В общественных местах на него все косятся, узнавая его, страшного главаря Чека. Может быть, они сами – ярые коммунисты. Но палачей боятся и презирают. А Андрюше хочется понимания.

И, во-вторых, мучает Срубова тайная, глубоко запрятанная совесть. Он не может не размышлять: а зачем они убивают, зачем умножают уже совершившееся горе? Он пытается оправдать себя, но чувствует себя временами отвратительно из-за этого. Своего друга Каца, который и расстрелял его «белого» отца, Срубов любит и одновременно ненавидит. Он еще способен сожалеть; он, как ребенок, радуется, пощадив каких-то крестьян, затеявших бунт. И снова, и снова, и снова – он все пытается убедить себя, что Ей нужны жертвы, и сам готов полностью принести себя Ей, хоть бы это и стоило ему собственной жизни.

«Щепку» можно цитировать бесконечно, столько в ней точных и верных замечаний, разумных и страшных размышлений. Поразительно, как в 1923 г. Зазубрин умудрился честно и безжалостно изобразить самое страшное. События повести можно перенести из России в Италию, Германию, Китай, на Кубу, в любое место земного шара, что застало террор. Эта история универсальна. Ею был болен весь 20 век.

И Зазубрин как никто сумел показать, что насилие, каким бы справедливым оно ни казалось, питается в т.ч. кровью своих палачей. И это лучшее предостережение для тех, кто снова готов схватиться за оружие во имя идеи, ибо:

И опять страшно было читать. И опять страшно было. И опять страшные риторические вопросы - ну как могло такое произойти в человеческом обществе, если описание казней уже вышло в литературу? Если из темы красного террора ДЕЛАЛИ книги со всем соответствующим цинизмом?

Это повесть о щепках. В качестве щепок в данном случаи - палачи. Более распространено, конечно, другое сравнение - винтики. Ну а тут палачи. Которые вроде бы обычные люди, если бы не бездонная пустота в их глазах. Которые стреляют в затылки с такой же лёгкостью, как курильщик глубоко затягивается. Работа у них такая - людей убивать во имя революции, несущей людям светлое будущее, свободу, равенство и братство.

В повести два типа людей. Палачи и расстреливаемые. С палачами всё понятно.

Непонятно с жертвами. Мы видим их в последние минуты жизни. Видим, как они от страха ходят под себя, призывают к жалости, доказывают свою невиновность. Практически все до единого. Я увидел в книге только двух, умерших достойно, с поднятой головой. Спрашивается - и всё? И только? Неужели все умирали именно так, в том числе и хвалёные белые офицеры?

Страшна не только повесть сама. Страшно и предисловие. Приведу в пример только последние два абзаца.

Радостного переустройства, вы понимаете?

Всё, не могу больше. Простите...

Эта небольшая повесть, написанная в 1923 году, впервые увидела свет лишь в 1989-ом — на страницах литературного журнала «Сибирские огни», где я с ней и ознакомился.
А надо сказать, что в то время общество захлестнула тотальная идеологическая кампания, направленная почти исключительно против одного человека — Сталина, которого обвиняли буквально во всех бедах, пережитых страной за предшествующие десятилетия. При этом фактически вопрос ставился так: первое время после революции 1917 года дела у нас обстояли настолько хорошо, что лучше и вообразить невозможно, а потом пришёл этот проклятый тип и всё испортил. (Правда, было непонятно, с какой именно даты всё пошло не так — вначале называли 1937 год, потом — 1934-й, потом — 1929-й...) Я при этом ощущал себя буквально как герой известного анекдота: «чувствую, что меня "кидают", а где, в чём — понять не могу»...
И тут в отдельных изданиях (кстати говоря, считавшихся «антиперестроечными») стали выходить публикации («Щепка» среди них была не на последнем месте), после ознакомления с которыми для меня буквально наступил «момент истины», и в голове всё сразу прояснилось. Оказалось, что массовый террор отнюдь не являлся нововведением Сталина, поскольку и до его прихода к власти всё то же самое у нас уже было...
Сюжет повести весьма прост. Её главным героем является председатель ГубЧК — умный и весьма просвещённый человек, абсолютно преданный идеалам революции и порученному от её имени делу — истреблению всевозможной «контры». Этим он и занимается со всем пылом своей души — до тех пор, пока не сходит с ума...
Между прочим, сам автор был большевистским фанатиком (таким же, как и его ГГ), по идее, ставившим своей целью абсолютное оправдание и революции в целом, и деятельности сотрудников ВЧК в частности (правда, у коллег его литературных персонажей в 1937 году оказалось иное мнение на его собственный счёт, но...). Тем не менее, фактом является то, что по своему художественному воздействию «Щепка» стала едва ли не самым сильным обличительным документом против «красного террора» (во всяком случае, значительно превосходящим известные мне работы авторов из белой эмиграции)...
Как итог — конечно, эта вещь является крайне тяжёлой, но вместе с тем, яркой и очень правдивой, замечательно передающей сам дух эпохи, о которой автор свидетельствовал не понаслышке...

На мой взгляд, книга очень неприятна. У меня при чтении сердце замирало и билось не из-за творящегося беспредела, а из-за отвращения. Наш герой

"ассенизатор революции".

Много крови, человеческих реакций (кто-то смело и свободно смотрит в дуло карающего, кто-то ползает, обделывается, стремится доносами отсрочить то, что обязательно случится), доносов ни за что ни про что. Кого-то отпускают, кого-то за то же судят и расстреливают. Расстреливают в подвалах сотнями. Все пособники чувствуют себя нормально, без "работы" хиреют, хотят напиться, а наш герой сходит с ума. Ну что же с такой тонкой организацией назначили его на такую должность... А есть ли у него совесть, человеколюбие, чувство справедливости? Жена ушла, не вынесла творящегося, отца прекрасный соратник приговорил...

Отдельно отметила язык писателя, такой странный, рубленый что ли...

В целом в книге описан по большей части процесс расстрела врагов Ее, Революции. Герой, Срубов, Ей предан, ничего и никого для него не существует. Ну и опять же, если он так ей предан, почему вдруг сошел с ума...

Наверное, многим кажется, что нас, пресыщенных жестокостью и вседозволенностью современной литературы, уже ничем по-настоящему нельзя удивить. В наше бесцензурное время, когда ни одна грань жестокости, будь то изнасилования, убийства, истязания, психопатия или самоубийства, не остается табуированной для искусства, особенно тяжело пробить броню адаптации и затронуть в читателе что-то человеческое глубоко внутри. И если кто еще и может это сделать, то это такой автор, как Владимир Зазубрин и такое произведение, как повесть «Щепка».

В ней нет как такового сюжета, в ней невероятно сложный для восприятия язык, наполненный отвратительно-сочными метафорами, рубленый слог. В стилистическом отношении — это типичный образчик прозы того времени. А по своему смыслу — это совершенно откровенное, пронзительное, неприподъемно-тяжелое произведение.

«Щепка» — это повесть о гранях античеловечности. О времени, которое требует от людей становиться античеловечными. О той силе, которая способна увлечь, захватить, переломать и высушить каждого до пустой мертвой оболочки. Это повесть о Революции и о ее детище — терроре. Тема, конечно, в искусстве вечная, как война или любовь, многократно многими авторами раскрытая и интерпретированная, обросшая множеством эпических образов и фантастических черт. Но в чем ценнейшая особенность всех произведений Зазубрина, в том числе и «Щепки»: это не просто авторская интерпретация-пересказ всем известных событий нашей истории, это художественное свидетельство очевидца.

И здесь следует сказать несколько слов о самом авторе и его удивительной и вместе с тем совершенно типичной судьбе. Владимир Яковлевич родился в 1895 году в Пензе, в простой рабочей семье и получил при рождении фамилию Зубцов. Как и многие молодые люди, Владимир рано увлекся революционным движением. Еще будучи учеником реального училища организовал издание нелегального журнала, а вскоре примкнул к большевистскому подполью. В возрасте до двадцати двух лет (когда его застала Февральская революция) он успел — что совершенно обыкновенно и закономерно — и подвергнуться аресту, и поработать тайным сотрудником охранного отделения. Тогда удивляться было нечему — чуть не каждый второй революционер числился в провокаторах. В гражданской войне Зубцов несколько месяцев служил в армии Колчака, однако осенью 1919 года перешел к большевикам. После войны сменил фамилию на «Зазубрин» и занялся литературной деятельностью. Как вы понимаете, ни охранка, ни Колчак, ни литература безнаказанными для Владимира Яковлевича не остались. Первое серьезное произведение молодого писателя появилось в 1921 году: роман «Два мира» — полная ужасов хроника колчаковского террора в Сибири и борьбы с ним — стал вступительным взносом Зазубрина для вхождения в новую жизнь и обеспечил ему благословение советской власти.

Но вот закончилась гражданская война, а красный террор все продолжался. И в 1923 году Зазубрин пишет свою «Щепку». Пишет о чекистах, которые в высоких сапогах и кожанках ходят по тем же улицам, по которым ходит он; пишет о заполненных трупами грузовиках, которые грохочут ночью и мимо его дома тоже. «Щепка» достоверна, на сколько вообще может быть достоверным взгляд непосредственного свидетеля — созданная во время террора специально с целью осветить его изнутри, обнажить его здесь и сейчас. Но вместе с тем, эта повесть — не мемуары и не дневник. В ней, как и во всех остальных произведениях Зазубрина, почти нет самого автора. Как нет и причитаний о жертвах и даже — на первый взгляд — нет и никакой морали, кроме морали палача. Потому что в центре этой беспримерной для русской литературы повести находится именно образ палача. И название — это про него, про главного героя, про чекиста.

Его зовут Андрей Срубов, он начальник губернской чрезвычайной комиссии. У него есть жена и маленький сын, есть пожилая мать и даже есть друг, еще со времен гимназии — тоже чекист по имени Исаак Кац, к которому с детства пристала кличка Ика. Был еще у Срубова отец, но отца по приговору ЧК расстреляли. Приговор подписывал Исаак Кац. Потом он сидел на кухне у Срубова, пил кофе, приготовленный его матерью, и виновато объяснял, что не расстреливать было никак нельзя: отец Срубова был идейным борцом с большевиками. Но Андрей прервал друга:

Вся внутренняя жизнь Срубова — это мысли о чем-то более серьезном. Это мысли о Ней, о Революции. Она представляется ему в образе беременной бабы, в грязной красно-серой рубахе, где красный — кровь и огонь, а серый — голод и труд. Она снится Срубову по ночам и мерещится наяву, когда он в подвале стреляет людям в головы:

От постоянных саморазъедающих мыслей о Революции у Срубова не остается никаких человеческих отношений. От него уходит жена, забрав ребенка. Он воспринимает это как нечто естественное. О сыне, впрочем, иногда вспоминает. Мать остается, и Срубов живет с ней. Куда денется мать? Как-то раз он даже обнимает ее и кружит в танце по комнате: «Все хорошо, мамочка. Да здравствует Революция, мамочка!»

В характере и мотивации Срубова также не остается ничего человеческого. Даже немногие хорошие поступки его происходят не из гуманности и внутренней потребности в доброте. Он спасает от изнасилования подследственную, потому что насиловать не положено, а положено только стрелять. Он спокойно отпускает белого офицера, от которого в гражданскую войну получил ранение, потому что имени офицера нет в расстрельном списке. И он же на робкое замечание коллеги о том, что в списках, по всей видимости, оказался невиновный, решительно и зло отрезает: «Чека есть орудие классовой расправы. Поняли? Если расправы, так, значит, — не суд».

Кажется, что единственное живое чувство в нем — страх. Все остальные выпила женщина в красно-серой рубахе. Срубов боится слышать команду «раздеться, встать к стене» — ему кажется, что приказ приговоренным относится и к нему. Он боится смотреть в зеркало, потому что он видит в нем не себя, ему слышится чужой голос в собственной голове. Он больше всего боится не выдержать служения Ей и сойти с ума.

«Щепка» — это и трагедия, и деформация, и разрушение, и одновременно подвиг самопожертвования личности. В центре повествования герой, отказавший от всего человеческого, от всех слабостей и наслаждений, ради служения великой цели и в итоге потерявший все.

И если о романе «Два мира» Ленин сказал: «Страшная книга, нужная книга», то «Щепка» оказалась страшной и ненужной. Не хотелось еще смотреть на такие картины террора, не нужны были такие чекисты.

Друг Зазубрина, Валериан Правдухин, написал предисловие к повести, в равных пропорциях состоящее из похвалы автору и из попыток оправдать «смелую попытку молодого художника», сгладить слишком явное противоречие. Усилия оказались напрасными: повесть не была издана ни в 1923 году, как планировалось, ни вообще при жизни автора.

Владимира Яковлевича Зазубрина расстреляли во время большого террора в 1937 году. И тогда, пятнадцать лет спустя, спросили, в том числе, и за «Щепку». И эта небольшая страшная повесть сыграла большую и страшную роль в судьбе тех, кто был с ней связан. Ведь почти наверняка и Валериану Правдухину, расстрелянному годом позже, также напомнили его хвалебное предисловие.

На самом деле я не могу сказать точно, как бы я оценила эту повесть... Она страшная и жестокая, в ней море крови и расстрелов. Главный герой служит делу Революции, Она для него самое важное: и людей за людей он не считает, так... мясо... И отец его тоже мясом оказался...
в целом, плюс этого текста - его не то, чтобы объективность, но попытка рассказать все без украшательства.
Не понравилось предисловие: отвратительная идея, что постулат ценности каждого отдельного человека - ничто... Да и вообще его, я бы сказала, еще более гадко читать, чем повесть.

Есть такой режиссер по фамилии Рогожкин. Он монархист по убеждениям, и этим уже все сказано. Люто ностальгирует по Россию, "которую мы потеряли". То есть по России баринов и господ, барышень в платьицах, батюшках, гимназистах в фуражках, "ваш-бла-ародий" и т.д. Ну, и конечно же, по царю-батюшке, звезде на верхушке этой новогодней елки слащавой ностальгии.
Рогожкин известен своими фильмами про "национальные особенности" - охоты, рыбалки и т.д. Еще он причастен к "Убойной силе", "Кукушке" и др., где задействовал одних и тех же осточертевших до посинения актеров вроде Стругачева, Булдакова, Вилле Хаапасало и т.д. Ну, понятно, что у режиссера, который использует такое количество одних и тех же актеров, без дружбы, землячества и бутылки ничего никогда не решается. Такой закрытый клуб неанонимных алкоголиков. В этих фильмах отчасти тоже есть вот эта ностальгия по дореволюционной России. Она чувствуется в этих постоянных барских посиделках генералов и дачников, в этих постоянных попойках, банях... Вот она, та самая Россия! Чтоб на охоту, потом в баньку, баб бы еще!
Почему я вспомнил о Рогожкине? Да потому что благодаря его экранизации под названием "Чекист" и стала известна эта книжечка, эта повесть Зазубрина.
Фильм Рогожкина бережно относится к первоисточнике. Однако отличия есть. Одни отличия портит фильм, другие - книгу. Не могу сказать, что из них лучше. Как говорится:

В центре повести чекист Андрей Срубов. Его должностные обязанности - вести следственные дела, допрашивать и следить за тем, как проводятся расстрелы.
Расстрелы проводятся ежедневно, ещенощно и ежечасно. Нон-стоп практически, что в фильме, что в книге. Картина довольно мерзкая. Подводят к стенке нескольких человек без одежды и... ба-бах! И падают тела с дырками в башке. Чекисты делают свою работу даже с некоторым удовольствием.
Никак не мог понять, что там делает Срубов, который вроде занят больше бумажной работой. Он просто слоняется там, смотрит с каменной мордой, размышляет. Может, ему нравится.
Безусловно, все расстреливаемые исключительно невиновны. Все невинные овечки, те самые юные барышни, попы, интеллигенты - все лучшие люди. Так Зазубрин предпочел нам это показать.
Количество расстреливаемых поражает воображение. Я так примерно прикинул, что если к стенке подходят человек 5, то в день могут расстрелять и человек 100. Откуда их столько берут-то? Просто хочется спросить и у автора книги, и создателей фильма - ГДЕ НАБРАЛИ СТОЛЬКО НАРОДУ?! Где его размещали до расстрела?
Человек 100 в день - это 36500 за год. Боюсь, пропажа такого большого количества народу не может остаться незамеченной. Но для нашей либеральной интеллигенции цифры и числа не имеют большого значения.

Мне могут сказать, что это я преувеличиваю, что расстреливаемых было не так много. Да ладно?

Очень много "пятерок" там было. Наверно, сто человек - это преуменьшение с моей стороны. 20 партий по 5 человек - это разве много? Пф... Да тыщу там расстреляли в подвалах Лубянки, чего уж там! А за год 300 тысяч - так и решили квартирный вопрос.

То есть, автор хочет сказать, что после расстрелов чекисты забирали у осужденных их имущество себе домой, для личного пользования? Да ладно. И за меньшее могли шлепнуть. И Срубов такой смотрит - а, нормально. Советской власти драгоценности не нужны.
Пока Срубов занимается кабинетной работой, а не любуется расстрелами, с ним рядом находится его соратник Ян Пепел. Судя по всему, поляк. Ну, здесь явный намек, что вот большевики протащили во власть каких-то пшеков, интервентов.

Даже и по-русски изъясниться не может. Понятненько.
Дома Андрея ждет жена. И в этом есть ключевое отличие от фильма. В фильме есть сцена, где во время расстрела к нему подходит какой-то врач и спрашивает: "Позвольте полюбопытствовать, вы меня за жену вашу?.. За Валентину Николаевну? За то. что открылось мне, что после замужества так и осталась девственницей?".
Ну, понятно, на что намек. Намек на то, что главный герой чекист, потому что у него проблемы с сексом. Все проблемы же только из-за этого. Даже автор первоисточника не опустился до такого убожества, и у Срубова не только жена, но и сын.
Жене не нравится работа Срубова, однако находит в себе силы объявить о разрыве. Забирает вещи, сына и уезжает.

Здесь вообще все прекрасно. То есть Срубов настолько одержим идеей революции, что позволяет расстрелять своего отца. Но при этом сам Срубов не попадает под неблагонадежные, хотя казалось бы, сын врага народа. Или тогда еще сын за отца не отвечал? Окей. Но и не это главное.
А главное здесь то, что здесь злодей носит имя ИСААК, а фамилию КАЦ! Вот где по Зазубрину и его последователю Рогожкина корень зла! ЖИДЫ! Масоны! Вот они и устроили революцию. Троцкий еврей! Свердлов еврей! Ленин, как они утверждают, тоже еврей (по матери), и еще немецкий шпион. И, конечно же, Исаак Кац, один из этих вот... которые жиды распяли! Ух, загубили Русь-матушку евррррреи!!!
Это не просто антисемитизм, это уже такой колчаковский антисемитизм. Белогвардейский.

Здесь русская интеллигенция, которую безжалостно уничтожают "жиды", преисполнена еще и христианского всепрощения. Я прям вижу, как вспыхнул нимб над головой этой жертвы режима, которая... никогда не существовала...

Чувствуется мне, когда Зазубрин сочинял эту семейную драму, он испытал возбуждение, близкое к сексуальному. Потому что ему явно доставляет удовольствие обсасывать такую мерзость, которая в реальности просто невозможна. Неужели человек, который прошел войну, занимает такую должность, будет позволять себя вот так унижать?! Только в фантазии монархистов-белогвардейцев! Но здесь в лице семьи Срубовых автор пытается показать запутавшуюся Русь-матушку, которую насилуют "жиды". Ради такой аллегории он готов на любой самый идиотский поворот сюжета!

О, а вот и статистика пожаловала!
Абсолютнейший идиотизм возникает при сцене допроса одного белого командира. Тот фактически признается, что воевал на стороне белых, что вызывает симпатию у Срубова. Он ностальгирует и вспоминает, как его ранили в одном месте в бою с батареей, которую возглавлял этот беляк. И арестованного отпускают, потому что...

Что за срань господня?!
А остальные попы да барышни из хороших домов находятся в каких-то списках?
ГДЕ ЛОГИКА?! Что тут происходит вообще?!
Потом в этот же день Срубов застает одного сотрудника, насилующего арестованную. Это нехорошо, не по заветам Дзержинского. Решает его расстрелять.

Подождите, то есть он тут же вынес приговор? Так можно? А почему нельзя было расстрелять того белого офицера, которого зачем-то выпустил?
Потом Срубову предлагают взятку. Это вызывает у несгибаемого чекиста возмущение.

Вот это странно. Да, взятка - это нарушение. Насилование осужденных - это тоже нехорошо. Но почему Срубов позволил раньше коллегам присваивать себе вещи расстрелянных?
То есть, когда надо показать, что принципиальность чекистов - вещь идиотская и чрезмерная, автор ее показывает? А когда надо показать, что чекисты мародеры и бандиты - автор тут же отменяет эту самую принципиальность и показывает, как они с трупов крестики снимают? Те же самые люди?

ТОГДА КАКОГО ЧЕРТА ТЫ ОТПУСТИЛ ТОГО САМОГО БЕЛОГВАРДЕЙЦА?!
У меня такое ощущение, что автор писал эту ахинею в подпитии. Что в голову взбредет - то и писал. Есть настроение всех расстрелять - значит, расстреляем по сотне в день. А выдали автору в тот день зарплату - напишет, какие чекисты справедливые и принципиальные.
В конце концов, Срубов не выдерживает напряжения и сходит с ума. И на это все и в фильме, и в книге заканчивается.
Но самое интересное то, что эту книжечку чуть было не издали в 1923 году! Для нее даже было написано хвалебное предисловие.

То есть, просто вот для сравнения. Автор пишет открыто книгу о том, как советская власть расстреливает всех подряд, просто трупы девать некуда. Книгу чуть было не издают, однако в последний момент не допускают этого. Но при этом и редактор, и писатель остаются на свободе. Почему-то они не оказываются в подвале.
Еще раз - они открыто кричат, что живут в тоталитарной стране, где убивают всех кого попало, но сами не становятся жертвой режима за это.

К слову, в конец концов и автора предисловия к повести, и автора самой повести все-таки настигла пуля, но спустя 14 лет. Разумеется, совершенно ни за что.

Эта повесть о работе ВЧК о физическом истреблении «врагов революции» в годы гражданской войны и сразу после неё. Написана в 1923 году молодым писателем, революционером практически с детства, но несколько месяцев прослужившим в армии Колчака, затем перебежавшего к красным и занявшимся журналистикой и писательским делом.
Повесть составлена с использованием рассказов о своей работе знакомых автора, работавших в ВЧК, объединённых в художественное произведение, поэтому она достаточно реалистично отражает реальность тех дней.

Главным героем повести является председатель губернского ЧК (предгубчека) Срубов, убеждённый революционер, коммунист, считающий, что расстреливая сотнями «врагов революции» он делает грязное, но нужное дело, так как физически уничтожая всё по его мнению мелкое, частное, мещанское вместе с их носителями он освобождает место для нового мира всеобщего равенства и братства.
Повесть насыщена душевными переживаниями, мыслями Срубова и описанием подробностей массовых расстрелов без суда и следствия «врагов революции» в подвалах ВЧК с кровью, мозгами на стенах, трупами, недавно бывшими живыми людьми. Практически все за редкими исключениями подлежащие расстрелу показаны мелкими, гнусными ничтожествами, трусливыми, пресмыкающимися перед палачами и от страха испражняющимися перед расстрелом.

Срубов верный слуга ЕЁ (Революции), настолько верный, что пьёт кофе и с пониманием относится к своему другу детства, члену коллегии губчека, лично расстрелявшего отца Срубова за «участие в контрреволюционном заговоре». Ещё один персонаж из расстрельной команды расстрелял лично своего родного брата. Это типа характеристика идейности персонажей и цене человеческой жизни.
В повести много описаний размышлений и моральных терзаний Срубова, что более всего напоминает бред шизофреника и садиста. И это не моя метафора – в книгах других авторов, например в «России умытой кровью» Буровского А.М.) есть описания «облико морале» известных руководителей ВЧК – сплошь психопаты, извращенцы и садисты обоих полов.

Примечательно, что автор явно на стороне своего главного героя, описывает его именно как героя Революции, выполняющего свою изуверскую работу честно и беззаветно, безжалостно приказывающего расстрелять и чекистов за какие-либо провинности. Просто ориентир беззаветной преданности идеалам революции, требующей жертв. Правда этот герой в конце книги сошёл с ума, ну дак это мелочи.
Неизвестно, считал ли автор повести работников ВЧК по-прежнему героями когда они уже его самого мутузили в казематах ВЧК и расстреляли в 1937г за якобы причастность к диверсионно-террористической организации правых (был реабилитирован в 1957г).

Повесть снабжена предисловием некоего Валериана Правдухина, современника Зазубрина, называющего Зазубрина не иначе как «художник» и восторгающегося этим произведением, его героями чекистами, о том какая это правильная и нужная книга о «героях революции» и их доблестных делах с указанием нужных морально-этических норм для строителей «нового мира» (тоже, видимо упырь порядочный).

В повести устами Срубова, обращённым к подчинённым, заявляется о сути красного террора: «Чека есть орудие классовой расправы. Поняли? Если расправы, так, значит-не суд. Персональная ответственность для нас имеет значение безусловное, но не такое, как для обычного суда или Ревтрибунала. Для нас важнее всего социальное положение, классовая принадлежность. И только.», что является смыслом цитаты одного из руководителей ВЧК Мартина Лациса, правда от которой он потом открещивался, типа неправильно сформулировал, но идея, как видим, пошла в массы и стала целеуказанием для «истинных большевиков».

Не смотря на то, что повесть была написана в 1923году, впервые её напечатали только в 1989г. Повесть даёт понимание общего фона жизни в начале установления советской власти в России. Уже в процессе чтения создаётся гадкое впечатление об этих «героях» повести. Это при том, что не описывается процесс пыток в ВЧК (это есть в других книгах разных авторов).

Есть такой род безумия, пограничное состояние, предсмертная вспышка, когда люди сказываются не больными, но здоровыми. Ходит такой здоровый человек по улицам, носит сапоги, сидит за столом, и не чувствует в себе разложения. Он бодр и деятелен, даже очень деятелен, потому что сам не знает и никто не знает, что он - сумасшедший. И вот, случается, это явление приобретает характер эпидемии и психопатическая лихорадка накрывает слишком большое количество отдельно взятых человек, безумие обретает синергетический эффект и неизбежно выходит наружу. Тогда больным необходимо кровопускание, старый-добрый метод лечения. Чья кровь польется, в процессе становится совсем не важно, главное, чтоб ее было много, чтоб ею воспалялись и горели глаза, чтоб она выкипала внутри - своя или чужая. И когда сама земля уже больше не способна будет принимать человеческую кровь, тогда все эти сошедшие с ума зараженные люди глянут друг на друга влажным взглядом, их беззубые мягкие рыхлые рты откроются и надуют кровяной слюнявый пузырь, который они, возможно, в итоге назовут Революцией. Или как-то еще.