Рецензия на книгу

• 

  ShiDa29 февраля 2020 г.

  «Москва слезам не верит».

  Приятно все-таки обнаружить маленький шедевр, тем более что ничего не предвещало. О писателе Зазубрине я узнала совершенно случайно… так же случайно посмотрев фильм «Чекист», который был поставлен по его повести. Фильм, помнится, мне понравился, несмотря на чернушность творившегося на экране (момент с вытаскиваемыми из подвала за ноги трупами забыть непросто). До повести же я дошла спустя два с половиной года.

  Тут, пожалуй, стоит остановиться и сказать: «Книга лучше!» И это здорово. Зазубрин удивил меня. Он прекрасный писатель, оказывается (жаль, малоизвестный), он умеет так ставить сцены, что те получаются яркими, запоминаются; и, конечно, нельзя не сказать о его языке – изломанном, но сочном, оригинальном в своей жесткости. Честно – хотя бы из-за языка стоило прочитать «Щепку».
  
  Рассказывает же повесть о человеке по имени Лимон… в смысле, Андрюша Срубов (как иронично). Он потомственный интеллигент, отец его – человек известный, уважаемый, был расстрелян из-за контрреволюционных мыслей.
  

  
  «И это письмо отца. Два дня как получил, а все в голове. Не свои, конечно, мысли у отца…
  Ты думаешь на миллионах замученных, расстрелянных, уничтоженных воздвигнуть здание человеческого счастья… Ошибаешься… Откажется будущее человечество от «счастья», на крови людской созданного…»

  Андрюша же – полная противоположность своего батюшки. Очаровавшись Революцией (далее – Ею) в самом начале, он прошел с Нею путь через безумие Гражданской и вот занял место председателя Губчека (т.е. Губернской Чрезвычайной Комиссии).

  Только-только закончилась война в стране, но враги еще не уничтожены. Во врагах – бывшие соратники Колчака, буржуи, тайно настроенная против Советов местная интеллигенция. Всех их нужно поскорее расстрелять, поскольку есть риск новых восстаний против советской власти.
  

  
  «В будущем «просвещенное» человеческое общество будет освобождаться от лишних или преступных членов с помощью газов, кислот, электричества, смертоносных бактерий. Тогда не будет подвалов и «кровожадных» чекистов. Господа ученые, с ученым видом, совершенно бесстрашно будут погружать живых людей в огромные колбы, реторты и с помощью всевозможных соединений, реакций, перегонок начнут обращать их в ваксу и вазелин, в смазочное масло».

  Андрюша Срубов лишен маньяческих черт. Да, он постоянно допрашивает врагов (очень деликатно, к слову), подписывает смертные приговоры, наблюдает за работой своих палачей. Безусловно, эта работа наделяет его определенными чертами, как и любая другая деятельность, на благо или во зло. Но личной ненависти у него нет. Нет у него личных причин, комплексов, которые могли бы заставить его убивать всех этих милых и немилых «белых» и их пособников. Даже женщин. Он просто служит Ей, этому светлому образу. Он искренен в своей любви к Революции, он понимает Ее неизбежность, жестокость – и ужасается Ей.
  

  
  «У Срубова каждый день – красное, серое, серое, красное, красно-серое. Разве не серое и красное – обыски – разрытый нафталинный уют сундуков, спугнутая тишина чужих квартир, реквизиции, конфискации, аресты и испуганные перекошенные лица, грязные вереницы арестованных, слезы, просьбы, расстрелы – расколотые черепа, дымящиеся кучки мозгов, кровь. Оттого и ходил в кино, любил балет. Потому через день после ухода жены и сидел на гастролях новой балерины».

  Оставаясь человеком умным и чувствующим, он переживает по двум причинам. Во-первых, его беспокоит отношение к нему посторонних. Любимая жена бросила его с сыном, аргументировав это тем, что ей «стыдно быть женой палача». В общественных местах на него все косятся, узнавая его, страшного главаря Чека. Может быть, они сами – ярые коммунисты. Но палачей боятся и презирают. А Андрюше хочется понимания.
  

  
  «О палаче вы всегда говорите с отвращением. Но я говорю вам, сволочи, что мы, палачи, имеем право на уважение…»

  И, во-вторых, мучает Срубова тайная, глубоко запрятанная совесть. Он не может не размышлять: а зачем они убивают, зачем умножают уже совершившееся горе? Он пытается оправдать себя, но чувствует себя временами отвратительно из-за этого. Своего друга Каца, который и расстрелял его «белого» отца, Срубов любит и одновременно ненавидит. Он еще способен сожалеть; он, как ребенок, радуется, пощадив каких-то крестьян, затеявших бунт. И снова, и снова, и снова – он все пытается убедить себя, что Ей нужны жертвы, и сам готов полностью принести себя Ей, хоть бы это и стоило ему собственной жизни.
  

  
  «Казнь негласная, в подвале, без всяких внешних эффектов, без объявления приговора, внезапная, действует на врагов подавляюще. Огромная, беспощадная, всевидящая машина неожиданно хватает свои жертвы и перемалывает, как в мясорубке. После казни нет точного дня смерти, нет последних слов, нет трупа, нет даже могилы. Пустота. Враг уничтожен совершенно».

  
  «Щепку» можно цитировать бесконечно, столько в ней точных и верных замечаний, разумных и страшных размышлений. Поразительно, как в 1923 г. Зазубрин умудрился честно и безжалостно изобразить самое страшное. События повести можно перенести из России в Италию, Германию, Китай, на Кубу, в любое место земного шара, что застало террор. Эта история универсальна. Ею был болен весь 20 век.

  И Зазубрин как никто сумел показать, что насилие, каким бы справедливым оно ни казалось, питается в т.ч. кровью своих палачей. И это лучшее предостережение для тех, кто снова готов схватиться за оружие во имя идеи, ибо:
  

  
  «Чекист, расстрелявший пятьдесят контрреволюционеров, достоин быть расстрелянным пятьдесят первым».

  48

  2,4K