Воспоминания Адриана

Сначала были духи. Eau d'Hadrien Annick Goutal. Парфюмерное посвящение роману Маргерит Юрсенар. Разумеется, стало интересно, каков роман, который так вдохновил Анник. К слову, Goutal - один из моих любимых парфюмерных домов, но вот Eau d'Hadrien  - в моем понимании исключительно мужской аромат, интересный мне как произведение парфискусства, а не как один из моих ароматов. Похожа ли эта водица на аромат сада эпохи Адриана? Да, возможно. Воздушный цитрусовый взрыв с капелькой кипариса. Интересная задумка.

Итак, "Воспоминания Адриана" - неспешное художественное повествование от имени римского императора Адриана, философа, романтика, утонченного ценителя искусств, любившего окружать себя изысканной красотой. Довольно интересно и познавательно, хотя местами слишком уж растянуто и неспешно. На мемуары эпохи самого Адриана, конечно не похоже, разумеется эти "воспоминания" написаны так, как их написал бы Адриан, если бы пожил в XX веке. Не совсем моя тема, но это конечно прекрасный образец классики второй половины XX века.

Роман «Воспоминания Адриана» можно назвать главным делом жизни французской писательницы Маргерит Юрсенар, её Magnum Opus. Замысел книги родился ещё в молодости, затем следовали попытки облечения идей в текст, а финальная версия вышла только в 1951 году, после нескольких десятилетий труда. Значимость романа в контексте биографии Юрсенар определяется и успехом, что принёс ей «Адриан» – всемирную известность и избрание в «бессмертные» члены Французской Академии. Признание заслуженно: произведение отличает широта охвата исторического материала, глубина разработки образа главного героя и, конечно, блестящий стиль.

Адриан – третий из пяти так называемых «хороших императоров», правителей из рода Антонинов, передававших власть путём усыновления достойнейших. Возможно, именно эта технология наследования обеспечила Риму наивысший расцвет и благополучие, продолжавшиеся 84 года, большую часть второго века. Рефлексия над природой императорской власти и задачами добродетельного правителя занимает одно из центральных мест в романе, и редкие личные воспоминания Адриана о своей жизни соотносятся им как с идеалом властителя Рима, так и с местом и функцией императора в общей системе мира.

А то, что функция эта выходит за границы чисто человеческого, для героя Юрсенар несомненно. Правда, молодому Адриану писательница вкладывает в уста анахронически современные представления, вроде того, что «мы не цезари, мы всего лишь должностные лица государства». Возможно, Юрсенар намеревалась создать образ правителя, актуальный и чаемый и в современную ей эпоху после мировых войн, поэтому формулирует главную задачу власти как «способствование гуманности нашего века».
И Адриан действительно делает много такого, что имело смысл и в XX веке: улучшает положение рабов, уравнивает в правах женщин, сглаживает социальное неравенство, реформирует законодательство. Причём последнее он делает исходя из заботы об эффективности правовой системы как таковой: «Всякий закон, который слишком часто преступают, – плохой закон; законодателю надлежит упразднить или изменить его, дабы презрение, с которым люди начинают относиться к этому нелепому установлению, не распространилось на другие, более справедливые законы». Ещё одну свою задачу император видит в создании «системы профессиональной бюрократии, ибо при разрастании империи всё больше рычагов власти сосредоточивается в руках одного человека».

Но уже молодому Адриану, мыслящему технологию власти в механистических понятиях, была очевидной «посредническая» роль императора между высшим, божественным порядком и порядком сугубо земным. Про смягчение нравов отдельных людей он говорит, что «как мог боролся за то, чтобы поддержать в человеке божественное начало, не жертвуя началом человеческим», постулируя тем самым некую гармонию двух ипостасей. И точно также «способствование гуманности века» подразумевает поиск подобной гармонии, конструирование человеческого универсума в соответствии со сверхчеловеческим, божественным началом. На этом строится представление об отношении императора к богу: «Я полагал себя его соратником, содействующим ему в усилиях упорядочить мир, придать ему завершённость… Я был одним из сегментов колеса, одною из ипостасей этой единой силы, растворённой во всём многообразии вещей».

Здесь, кстати, мы видим теологические представления, которыми Адриана наделила Маргерит Юрсенар: «Боги всё больше рисовались мне таинственно слившимися в единое Божество, представлялись бесконечно многообразными эманациями и равноправными проявлениями одной и той же силы». Именно такое понимание божественного открывало возможность создания единого государства, в котором сосуществует огромное множество народов, имеющих разные верования и находящихся на разных ступенях культурного и цивилизационного развития. Если всё бесчисленное разнообразие божеств не свести к «единому знаменателю» в виде скрытого божественного единства, никакое сожительство не станет возможным, и империю разорвут на части религиозные и культурные распри. Создание континуума на основе «единства в многообразии» требовало новых теологических представлений, в которые гармонично вписывается фигура императора как «соратника бога», его представителя на земле и воплотителя его воли.

Сконструированный таким образом «Pax Romana», «римский мир» как «отсутствие войны в границах империи», действительно показал удивительный потенциал согласования и стабилизации огромного многообразного пространства. Ещё будучи молодым военачальником и кандидатом в приёмные сыновья императора Траяна, Адриан участвовал в триумфальной войне предшественника против даков и в усмирении прочих варваров. А затем и в замирении с коварными восточными правителями. Правда, «не прошло ещё и трёх лет после заключения мира с парфянами, а на Евфрате уже опять начались серьёзные стычки». Но эти «стычки на Евфрате», кажется, вообще одна из констант мировой истории, и главная угроза римскому миру пришла не от них.

Уже к концу властвования Адриана взбунтовалась самая непокорная часть империи – Израиль, где случилось восстание во главе с Симоном Бар Кохбой. Эта долгая изнурительная война кончилась разрушением Иерусалима и прочими бедствиями для еврейского народа, а Адриану она стоила подрыва здоровья, после которого его жизнь начала неуклонно двигаться к естественному завершению. Ему было трудно понять этих вечных бунтовщиков, упрямо не желавших встраиваться в созданный им порядок мира. Но Адриан чувствовал, что причина тому – особенная религия, делающая невозможным для евреев чувствовать себя всего лишь одним из видимых проявлений невидимой божественной субстанции. У этой субстанции могут быть тысячи лиц, и каждый народ открывает обращённое к нему лицо, но чувствует себя зримой частью общего сокрытого. «Никакой другой народ, за исключением евреев, не замыкает с таким высокомерием истину в тесные рамки одной-единственной концепции божественного, что оскорбительно для множественной сущности бога, который объемлет собою всё». Возможно, такое понимание Адрианом особости евреев, не лишённое отчётливого негативизма, помешало ему прийти к идее монотеизма, робкие интуиции которого в мировоззрении императора вполне отчётливы. Время единобожия не пришло, и неприязнь Адриана к христианской секте вполне характерна.

Но интуиции были, и они создавали предпосылки будущего торжества христианства уже в то, по существу, переходное время. Интересно, например, представление Адриана о последующих «Римах» и о том, что они принесут миру. В каком бы виде ни существовали Римы будущего, они должны стать оплотом законности и человеческого достоинства. В этом, кстати, императору виделась преемственная обязанность его государства по отношению к любимой и хорошо знакомой ему Греции. Рим Адриана – последователь Афин. «Всё, что в нас есть человечного, гармоничного, ясного, идёт от них. Но иногда я говорил себе, что несколько тяжеловатая серьёзность Рима, его чувство преемственности, его склонность к категориям конкретным были необходимы, чтобы претворить в реальность то, что в Греции было замечательным свойством рассудка, прекрасным порывом души. Платон написал «Государство» и прославил идею Справедливости, но ведь это мы, наученные своими собственными ошибками, прилагаем усилия для того, чтобы превратить государство в машину, способную служить людям без риска их перемолоть».

Греция дала семена, но чтобы оплодотворить ими весь мир, эти семена нужно посеять. Этим резоном Адриан руководствовался, в частности, при выборе преемника. Да, непосредственным последователем стал Антонин Пий, но усыновлён он был только чтобы дать время вырасти и возмужать мальчику, которого история знает как Марк Аврелий, последний из «хороших императоров». «Я видел, с каким увлечением читаешь ты сочинения философов, как ты одеваешься в грубошерстную ткань, спишь на жёсткой постели, подвергаешь своё ещё не окрепшее тело тяжким испытаниям стоиков… Я надеюсь подарить людям единственную возможность осуществить мечту Платона – дать им увидеть, что над ними властвует философ с непорочным сердцем».

Таким должен быть фундамент власти: мудрый правитель, способный умалить себя до положения всего лишь «должностного лица государства», бюрократ в ряду других бюрократов, хотя и связанный с богом, но лишь как соратник и сотрудник, воплотитель высшей воли, человек, содержащий божественнее начало, но так же, как и все другие люди. Однако к чему пришёл сам Адриан к концу жизни? Примерно после 44 лет маховик обожествления императора стал раскручиваться всё интенсивнее, и это было не его собственной прихотью, а сокровенной потребностью плебса. «Как и во времена моего счастья, люди считают меня богом». Характерный эпизод: слепая старуха, пришедшая в Рим из Паннонии, под прикосновением пальцев Адриана вновь обрела зрение; «это чудо объясняется её верой в императора-бога», считает он.

Возможно, идея божества как трансцендентного единства, сокрытой основы видимого многообразия, хотя и была удобной в идеологическом смысле, всё же не вполне удовлетворяла религиозным потребностям эпохи. Людям хотелось бога зримого и присутствующего, изрекающего мудрость и исцеляющего прикосновением. До поры до времени эту роль могли играть императоры, вскоре переставшие смущаться тем, что «всё больше рычагов власти сосредоточивается в руках одного человека». Но новая религия, и удовлетворяющая народным чаяниям, и пригодная для идеологического обоснования единства вновь рушащегося мира, просто не могла не отпраздновать своего триумфа. В итоге Рим стал иным, но по-адриановски объединяющим народы, утверждающим высший порядок и «божественное начало, не жертвуя началом человеческим». И владыка римский стал называться иначе, но разве нет в идее земного наместничества папы адриановской идеи «божественного соратничества»? Так что император Адриан, каким его, может, не без идеализации описала Маргерит Юрсенар, должен по праву считаться успешным сеятелем гуманистических «семян» и важным «сегментом колеса» истории.

Я не нашла причин читать дальше половины.
К книге как-то нет претензий. Это прекрасные размышление, погружение в рискую эпоху, видна лёгкая и богатая подача материала. Но какого-то интереса всё это у меня не вызвало. Может, для действительного удовольствия от книги надо больше интересоваться античностью, древней историей. Или что-нибудь ещё. В общем, я вижу качественную наполненную вещь, которую мне лично читать скучно.

Начитывает Герасимов. Мне не очень он нравится обычно, но тут был очень к месту - мне кажется, хорошо подходит персонажу главного героя. Не говоря о несомненном профессионализме, который нельзя отрицать.

Философский роман, роман-размышление, но без противной назидательности мудреца-всезнайки; Адриан, как любой разумный и наблюдательный человек, приходит к выводам о жизни и об обществе, но знает, что выводы эти не могут быть окончательными; вслед за автором, главный герой, скорее, видит и взвешивает возможности, больше склоняется к одним идеям, не отвергая полностью другие.

В книге нет ни одного прямого диалога. Все есть память -- пропущенная через призму критического ума реальность.

"Воспоминания Адриана" -- фиктивное письмо императора Адриана, правившего в начале II века н.э., своему названному внуку -- будущему Марку Аврелию. Письмо длиною в жизнь.
М. Юрсенар взялась за скрупулезное восстановление духа той эпохи. "Богов уже не было, Христа еще не было -- настало исключительное время, от Цицерона до Марка Аврелия, когда только человек и существовал." -- фраза из переписки Флобера, которая, по словам Юрсенар, вертелась у нее в голове при написании "Воспоминаний" . Подняв все доступные в начале XX века источники, автор попыталась "сделать изнутри то, что археологи XIX века сделали извне". Внутреннюю, сокровенную жизнь и рациональный расчет в устройстве государства. Показать такого же человека, как мы, смотрящего на те же звезды, но отделенного от нас пропастью в два тысячелетия. Пропастью ли? Цивилизация -- вещь очень хрупкая. Ее взлеты и падения случаются на промежутке порядка сотни лет. Лишь нескольких месяцев достаточно, чтобы ввергнуть процветающее государство в кровавый хаос. С биологической, эволюционной точки зрения сотня или тысяча лет -- ничто. С точки зрения цивилизации -- пропасть.

Текст медлителен и тягуч, навевает мысли о размеренном изяществе образованного класса поздней Римской империи; философские трактаты, написанные в стихах; стихи, воспевающие смерть льва средь летних цветов и полуденного зноя. Утонченный гедонизм и строгие размышления. Некогда грозные боги стали тенью самих себя, выродились в абстрактную идею, свободную от догм. Кровавые жертвоприношения соседствуют с математически изощренной философией.

Отдельного внимания заслуживает то, что автор не поддалась соблазну закрутить все действо вокруг трагической истории любви Адриана и молодого грека Антиноя. Человек есть большее чем его страсть, как бы усердно наша культура не утверждала обратное. Самопожертвование Антиноя в день смерти египетского бога Осириса и безумная боль того, ради которого свершилась эта странная и страшная жертва, мрачный египетский обряд погребения и "вышедшая из берегов скорбь", породившая сотни изображений утраченного существа -- одни из самых сильных сцен в романе, оглушающие своей правдоподобностью -- но они не являются его единственным смысловым центром. Адриан в романе Юрсенар был прежде всего государем, потом человеком, и лишь затем -- любовником. Только в преддверии смерти, отходя на заслуженный покой, он позволяет двум последним сущностям затмить первую.

Ни одного диалога, длинные обстоятельные размышления... В то же время горячечная интенсивность образов, правдоподобность событий и чувств, приглушенность авторского голоса по сравнению с голосом самого Адриана -- это и есть вершина литературного мастерства, по крайней мере на мой взгляд.

"Душа, скиталица нежная, Телу гостья и спутница,
Уходишь ты ныне в края Блеклые, мрачные, голые,
Где радость дарить будет некому..." (П.Элий Адриан, император)

Роман посвящен эпохе римского императора Адриана, который на склоне лет пишет юному Марку Аврелию, рассказывая о своей жизни, правлении, любви. Испанец по рождению и грек по духу, его девизом стали Гуманность, Счастье, Свобода, Красота, и император искренне хотел, чтобы Рим впитал эти принципы. От своих предшественников-цезарей Адриан стремился взять только лучшее: ясный ум, эрудицию, склонность к искусствам, доброту, бережливость. Он принадлежал к "хорошим императорам", но все же не являлся таким распрекрасным, каким его описывает Юрсенар. В комментариях отмечают, что Адриан отличался импульсивностью, некоторой неуравновешенностью, а порой и жесткостью. Автору не могла не импонировать его миротворческая, не завоевательная политика, что в 1951 г. (год написания романа) было актуально как никогда. События исторически выверены, но характер императора сглажен, чтобы на его примере показать идеального правителя. Даже приход к власти Адриана далек от образца: говорили, что он подделал завещание Траяна и без суда и следствия казнил политических противников.
Для меня произведение оказалось сухим, скупым, не эмоциональным; чересчур много философских размышлений и слишком мало действия. Лишь когда Адриан вспоминает страшную личную трагедию и предшествующий этому свой эгоизм, когда не станет "единственного в мире", "счастья" и, кажется, от боли разорвется сердце, я смогла почувствовать главного героя. Версия гибели Антиноя преподнесена добровольной жертвой юного создания, боящегося стать нелюбимым, своему божеству-императору... "Принц из золота и слоновой кости" Луций Цейоний, которого Адриан прочил в наследники, умер, но он сумел найти достойных преемников и оставил Рим в надежных руках.

Очень жаль, но мне пришлось бросить эту книгу на середине. Многословный, витиеватый стиль, подробное изложение неинтересных событий - мне было жаль того преемника императора Адриана, которому по задумке писательницы придется читать эти воспоминания. Я бросаю книги в очень редких случаях, но у меня прямо портилось настроение при мысли, что вот опять мне надо возвращаться к "Воспоминаниям Адриана". Я признаю достоинства книги, стилизацию под манеру древнеримских текстов, но та же "Жизнь двенадцати цезарей" читается гораздо легче и интересней. Очередная неудача этого флэшмоба, пора мне делать выводы.

Стилем ли, голосом героя, чем-то еще, но книга напомнила о Мэри Рено и ее историях. Возможно, эта та же плавность, показное отсутствие активных действий — не знаю, что именно.
На самом деле перед нами своего рода эпистолярный роман. Римский император Адриан не просто вспоминает свою жизнь, но пишет письмо Марку, своему юному другу, возможно, ученику, возможно, преемнику. И если поначалу он лишь рассказывает о болезни, что поразила его и теперь отнимает слишком много сил, то дальнейшее — это и почти исповедь, попытка рассказать кому-то о том, кем он был на самом деле, каким человеком он был. О годах его власти напишут историки, но о людях, как правило помнят меньше.
Конечно, это не просто история жизни, это философия Адриана, это призыв к гуманизму, призыв к миру. Учитывая, что Маргерит писала книгу вскоре после войны, это очень мощный призыв, пожалуй, ко всему миру: нет в войне чести и света, в войне завоевательной, подчиняющей. Она голосом Адриана выдвигает философию мира, философию принятия других людей и при необходимости войны, но войны оборонительной, чтобы защитить себя и тех, кто был доверен тебе и нуждается в защите.
Потрясающая книга, при том, что в ней есть сюжет. Да, пусть это лишь воспоминания, пусть Адриан рассказывает о том, что уже произошло, однако следить за тем, как он учился, как воевал, как стал императором не менее интересно, чем читать размышления о мире, любви, сне, людях и соглашаться с Адрианом или спорить с ним. Эти две части уравновешивают друг друга. Убери историю его жизни и становления, и перед нами появится просто философский трактат. Размышления, по счастью, убрать невозможно в принципе. Старому умирающему человеку, пишущему историю своей жизни, просто необходимо передать свое мировоззрение — или хотя бы поделиться с ним.
Еще не могу не отметить приятный слог. Читается очень легко, и подозреваю, тут сказалась и заслуга переводчика, и авторский стиль, который очень похож на реку, неспешную, но все время текущую вперед.

Повествование идет от лица умирающего императора, который вспоминает свое восхождение и правление.

Понравилось: Неспешное повествование с неимоверный количеством деталей эпохи. Не уверен, что детали точны (например, римляне не называли свою страну Италией...), но в любом случае автор проработала эпоху (заслуженные оценки критиков).

Не понравилось: Преувеличенно идеализированный образ Адриана (что, не удивительно, так как человек в памяти сохраняет только хорошее и бессознательно пытается забыть плохие поступки).

В целом, идеальный правитель получился (с очевидным желанием показать после второй мировой войны гуманистического мудрого правителя).

Все-таки, более поздний роман Юрсенар "Философский камень" показался более эмоциональным и ярким.