Путеводитель по Берлину

Я не набоковед, и какое же это счастье. Ну правда. Имею полное моральное право делать самые немыслимые, с точки зрения знатоков вопроса, предположения и не мучиться при этом бессонницей.

Набоков не любил Берлина - такая частая фраза у набоковедов. А ещё я встречала мнения, что Набоков не любил Россию, не любил русскую литературу, ну по крайней мере имел к этим двум последним обиды и претензии, и много ещё чего не любил.

Однако, читая Набокова, не вижу я этой нелюбви, вот хоть убейте, не вижу. А вместо этого вижу я такое частое, такое обычное обиженное брюзжание на как раз горячо любимых, да простит мне Владимир Владимирович использование слова "брюзжать" к нему.

Любил Набоков Берлин. Нельзя написать так просто и с такой теплотой о городе, который не любишь.

И пусть

Неправда, это очень хороший путеводитель. И на вопрос

отвечу - интересно всем, интересно всем тем, кому интересен не прибранный и отутюженный фасадный вид Берлина, а вид живого Берлина, настоящего, с его внутренней части, с точки зрения жителя города, иммигранта, живущего в нём.

Потому как, в рецензии на "Одноэтажную Америку" я уже писала об этом, помнится, понять и прочувствовать место можно только пообщавшись с его коренными жителями. Увидеть не открыточные виды, а как работают рабочие, как почтальон забирает письма, услышать, что напевает цветочник, составляя букеты, подслушать разговор жителей, едущих по своим Берлинским делам в трамвае, подсмотреть надпись, оставленную на снеге, лёгшем на трубы, поспорить в непримечательной пивнушке с её завсегдатаем о жизни, политике и ценах на мясо. И главное

• Не понимаю, что вы там увидели, - говорит мой приятель, снова поворачиваясь ко мне.

поймать это чужое будущее воспоминание и бережно отложить его в своё.

Наблюдая за временем через трамвайное окно, Набоков отрешенно отмечает его мельчайшие приметы, разбросанные по городу. Говоря о заключении природы в зоологический сад посреди стремительно меняющегося шумного города, Набоков с иронией отмечает соседство с ней отеля, ловко названного «Эдем» - кажется в конце времен человеку все же удалось построить земной рай. За окном трамвая происходит жизнь большого улья, где каждый звук удара молотка рабочего тут же отзывается эхом из-под молотка другого, где выстроенные в ряд бутылки звенят, создавая музыкальную гармонию, где письма как по волшебству исчезают в ящике, из которого позже будут доставлены точно по адресу и точно в срок, где даже случайная надпись на снегу является ничем иным, как идеальным палиндромом. В своем эссе Набокову удается сохранить, как в стеклянном шаре, этот идеальный Берлин, потому что, в отличие от библейского, земной рай не может просуществовать вечно.