Алмазный мой венец

С одной стороны - очень оригинальное и самобытное произведение, автор намеренно, дабы сохранить художественную ценность и отдалиться от мемуаров, замаскировал имена героев, увековечив тем не менее современников, которых считал достойными тому.
Я не знаю, достоверно ли все упомянутое в тексте, насколько субъективно и искажено, ведь, помнится, в тексте можно найти ничем не подтвержденные эпизоды.

С другой стороны, должна признаться, я пока не созрела к настолько глубокому анализу литературы, чтоб изучать личности писателей (слишком уж сильны мои опасения того, что те или иные факты жизни автора омрачат или вовсе перечеркнут дары его таланта), поэтому книга мне далась скрипя. Хоть я и с восторгом отношусь к некоторым упомянутым в книге писателям - однако нельзя сказать, что я с упоением не могла оторваться от текста.

Тем не менее, книга достойна внимания. Где же еще можно найти призму восприятия одних великих творческих деятелей - другим?). Безупречный слог, языковая краткость, живая образность, и (для меня главное)- ценность воспоминаний и литературы - все, что так ищешь от времени с книгой.

В мир поэтов XX века я ушла с головой во время пандемии. Но воспоминания Одоевцевой, Гумилева, Ахматовой, любимого Чуковского…все они вращались вокруг Петрограда/Ленинграда. Москвичи залетали в холодный, голодный круг поэтов-интеллигентов как вспышка. Немного Маяковского, немного Мандельштама, Есенин не мелькал и вовсе. Поэтому книга Катаева открыла мне дверь в совершенно новый мир. И он отличен от петербургского, но в то же время схож. Схож болью, которая выпала на долю каждого.

Роман-загадка Катаева не привязан к датам, поэтому сложно ориентироваться, когда тебя настигнет боль. Случайные временные зарубки слишком болезненные, чтобы заострять на них внимание. Разбитое сердце Олеши, бегство Хлебникова, самоубийство Есенина, последняя точка Маяковского. Воспоминания автора разрознены. Мгновение и они бегут вперед слишком быстро. Секунда и вас отбрасывает назад. Во время когда все еще живы, горят и несут свет.

Я проходила мимо дачи Катаева в Переделкино. Тогда он был для меня просто автором детских сказок. Я не знала о его жизни, карьере, друзьях. Не знала, что любимый Мандельштам пытался работать с ним в тандеме, не знала, что Олеша был его другом, не знала, что он был вдохновителем Ильфа и Петрова. Это была просто дача, которую, в отличии от дач Пастернака и Чуковского, не смогли превратить в музей. Она была, но никак мне не откликалась. И от этого нестерпимо захотелось снова туда вернуться. Частично роман был написан именно там. А я слишком привязываюсь к таким вещам.

Я всегда все знала о ключике. В детстве его Тибул был моим идеалом мужчины. Я искренне любила щелкунчика, потому что щелкунчик это про “век-волкодав” и этим сказано все. Я смотрела на Командора глазами Чуковского и Репина (я все еще пропускаю дневниковые записи К.И. за 30-ый год, потому что уход Командора его раздавил и почти уничтожил, совпал со смертью младшей дочери и конфликтом с Крупской). Я не понимала огромной любви учителя литературы к трагической жизни королевича. Но я ничего не знала о сестре синеглазого, о птицелове, о колченогом, о прототипе Остапа Бендера, о конфликте королевича и мулата.

Я знала только то, что все они уже мертвы. И это самое грустное в таких историях. Но Катаев своим способом увековечил их. И заставил меня плакать. Почти сразу. Просто назвав Мандельштама полусумасшедшим щелкунчиком.

Все стихи, которые были процитированы в книге автор писал по памяти. Поэтому очень часто извиняется за неточность. Я каждый раз прощала, потому что восхищалась этим. Я не умею запоминать стихи. Но после прочтения, взяв в руки томик стихов Багрицкого, я попыталась оставить в своей памяти:

В последние дни горячо обсуждаем здесь вопросы цензуры, пропаганды, свободы слова в художественной литературе советского периода. А тут вот как раз попалась эта книга. Вообще Катаева я всегда считал одним из образцов советской пропаганды. Сам не знаю почему. Читал вошедшие в школьную программу "Белеет парус одинокий" и "Сын полка", которые , к слову сказать, мне понравились. Вот, пожалуй и все. Но все равно с некоторой опаской относился к писателю, заслужившему за свой труд звезду героя соцтруда и целый иконостас орденов. ( кстати я тут глянул перечень Героев соцтруда среди писателей и был в общем то приятно удивлен. Но это отдельная тема).

Я бы уже, наверное, и не открыл бы его книги, но вот эта мне периодически попадалась здесь на глаза с хорошими отзывами. И вот звезды сошлись, и я начал слушать аудиоверсию этой книги. Аудио очень старое и плохого качества, но книга захватила и не отпускала. Не дослушав даже до конца, я заказал бумажный вариант. В этой книге много стихов, которые автор смакует, а это надо видеть и перечитывать. Подбешивало еще то, что все герои идут под кличками и приходилось постоянно обращаться к интернету( на бумажном варианте соответственно будет лежать и расшифровка персонажей) А среди персонажей - едва ли не все известные писатели и поэты начала века -Есенин, Маяковский, Олеша , Пастернак, Бабель, Мандельштам  и многие другие. Но это вовсе не мемуары и не нонфикшн. Этой книгой Катаев открыл новое литературное направление - "Мовизм". Что это такое? Я тут тоже погуглил и нашел публикацию в "Новом мире". О Катаеве и "мовизме". Не удержусь и вставлю сюда два абзаца:

Полвека назад Валентин Катаев (1897 — 1986) отказался он принципов соцреализма в пользу изобретенной им на старости лет эстетической доктрины, став родоначальником и единственным представителем литературного направления «мовизм» (от французского mauvais — «дурно, плохо»). Эта шутка одного из зубров советской литературы только с виду была незатейлива, однако по существу означала «смену вех» и являлась актом художественного неповиновения. Дескать, когда все пишут хорошо и правильно, знаменатель увеличивается и дробь мельчает, поэтому писать еще лучше бесперспективно — это массовое производство, а не творчество. Шанс обрести читателя получит тот, кто отважится писать не лучше, а иначе — отсюда катаевский «мовизм». Ничего особо революционного в нем не было, лишь возвращение к истокам — к смыслу и свободе творчества.

После десятилетий принуждения писателей к соцреализму, за чем зорко следили фанатики и церберы режима, иных не стало, а остальные разучились писать «плохо» — то есть иначе. Беда эта прошлась и по таким прирожденным художникам слова, как Платонов, Зощенко и Заболоцкий, например. Но были и другие, которые попытались «перевоевать войну» (по выражению Симонова, как-никак издавшего «Мастера и Маргариту»). Пастернак написал «плохой» роман и поплатился за это; Эренбург сочинил крамольные мемуары, одобренные Хрущевым и подзабытые ныне; Катаев возглавил «оттепельный» журнал «Юность», провозгласил мовизм в литературе и пользовался в коридорах власти негласной поддержкой Суслова (этого советского Победоносцева). Даже признание в белогвардейском прошлом в конце жизни Катаеву сошло с рук и возмутило разве что не ставшего еще генсеком Андропова, накатавшего «телегу» в ЦК.

стиль действительно интересный: тут и живописное описание природы, городов; тут и люди на фоне исторических событий; тут и поэзия с философией.

А еще он вместе с Зощенко воевал на фронте Первой мировой на моей родине и оставил об этих местах свои путевые заметки, кои я с большим удовольствием прочитаю, вместе с набравшимися уже в хотелки другими его книгами. Такие дела

Ну, очень необычная книга и хотя сам автор просит не считать ее мемуарами, а имена и фамилии современников, о ком будет вспоминать, не называет, дав каждому прозвище и таким образом зашифровав героя, но все же, произведение считается автобиографическим, все персонажи реальны. О себе рассказчик напишет немного, все больше о друзьях-соратниках. Читала и заметила, что пытаюсь разгадать кроссворд, загаданный Катаевым, параллельно делала пометки и хочу предоставить вашему вниманию.

Это в 1978-м году, когда была написана книга, если плохо знаком с творчеством русских советских классиков можно было ломать голову, кто скрывается под Ключиком или кто такой Синеглазый, в наш информационный век все решается намного проще. Одни персонажи расшифровывались очень легко, достаточно упоминание героя Тибула или же название романа "Белая гвардия", а порой само прозвище выдавало того, о ком идет речь, указывало на известное произведение, положение в среде писателей, привычки, пристрастия. Например, Конармеец или же Командор. Над некоторыми загадками пришлось потрудиться, не столь хорошо я знаю поэзию в целом и советскую в частности.

Фамилий много, есть известные и совсем забытые. К моменту написания повести, по признанию самого автора, все они уже покинули этот бренный мир, ушли туда, откуда не возвращаются. Валентин Катаев пережил многих, был обласкан властью и в отличии от целого ряда своих соратников избежал репрессий, а ведь, учитывая его биографию, привлечь было за что. Но разве подобное может умалять талант писателя? До чего же легкий и красивый язык у писателя, читать - одно удовольствие.

Ну, и обещанный кроссворд. Для него я выбрала далеко не все фамилии, только те, что чаще встречаются и удалось разгадать, некоторые только после того, как нашла стихи в интернете. Расшифровка не только этих, но и остальных прозвищ, есть в интернете, если возникнет желание разгадать кроссворд, не стоит сразу заглядывать в Википедию, лучше загляните в текст)

Много слышала восторженных отзывов и вот прослушала сама, и честно говоря, очень противоречивое впечатление.

Задумалась: как назвать это произведение? Это ведь не полноценные мемуары, это просто зарисовки, про которые и сам автор говорит: может, было, а, может, и не было. Для себя я решила, что это похоже на памфлет. Автор, достигнув определенного возраста, решил рассказать о своей молодости, когда во времена НЭПа и и не только расцвела литературная жизнь Москвы. И своих коллег-писателей Катаев зашифровал, дав им прозвища, и прозвища с маленькой буквы, кроме одного. Командор - Маяковский, видимо, кумир. Все остальные - вряд ли... Узнала не всех, но многих - Маяковский, Булгаков, Олеша, Бабель, Зощенко, Есенин, Пастернак, Ильф и Петров - это те, кого узнала. Но вот ведь как - сложилось впечатление, что автор ждал, когда все его друзья-товарищи уйдут в мир иной, потому что ни о ком (пожалуй, кроме Маяковского, Багрицкого и Олеши) он не сказал ничего хорошего. Чувствуется неприязнь к Булгакову (понятно, что что-то там не сложилось в отношениях с сестрой автора "Мастера и Маргариты", может, поэтому?). А вот о трагедиях того же Олеши, Мандельштама или Бабеля просто промолчал.

Мне понравился язык и понравились детали, например "птицелов" Багрицкий - действительно увлекался пернатыми, а после переезда в Москву - рыбами. Или "штабс-капитан" Зощенко - помогал своему отцу -художнику делать мозаику, которая украшает музей Суворова в Санкт-Петербурге, или что "ключик"-Олеша придумывал интересные метафоры ("колебать мировые струны").

А вот фрагментарность не понравилась вовсе, это мешало восприятию.

Да и аудиовариант оставлял желать лучшего. Исполнение Андрея Леонова медленное, что заставило ускорить прослушивание, а ещё эти постоянно вопросительные интонации в конце каждой фразы просто раздражали. Время 8 час. 52 мин.

Книга замечательная! Для тех, кому нравятся такие книги. Это не полноценные мемуары, скорее обрывки воспоминаний, зарисовки. Сам автор пишет, что...

Это сочинение, по словам самого автора, "не имеет ни определённой формы, ни хронологической структуры". Рассказчик перескакивает с одного на другое, и поначалу меня это немного сбивало, как и отсутствие подлинных имён. Но это только поначалу. Кроме того, я сделала себе шпаргалку, в которую время от времени подглядывала. Но интереснее читать без шпаргалки, потому что многих "зашифрованных" действующих лиц можно угадать самим, если не лениться. Это я, лентяйка, решила облегчить себе задачу, хотя, к примеру, если знаешь,  кто написал поэму "Анна Снегина", то становится понятно, что за "королевичем" скрывается Есенин. И так далее. Не все имена были мне знакомы, вернее, я слышала об этих людях (большей частью писателях и поэтах) и даже кое-что читала, но явно маловато. Так что параллельно заполняла пробелы, обращаясь к другим источникам за дополнительной информацией.

А уж сколько стихов я перечитала одновременно с чтением книги... Ну просто невозможно не отвлекаться! Попадётся в тексте чья-то стихотворная строка и тут же начинаешь искать, кто автор (если не знаешь). А там и другие его стихи, и пошло-поехало.

Больше всего меня покорил язык повествования. Услада для глаз и для души. Вот это я понимаю — писательское мастерство!

Ну и конечно, рассказанные истории и случаи из жизни — как весёлые, так и грустные. Мы уже далеко ушли от того времени, о котором идёт речь в книге. Для нас это — история, странички в учебнике. А ведь какое интересное и одновременно страшное было время. А какие имена! Мы привыкли воспринимать их как признанных творцов, столпов литературы и поэзии, как классиков или даже как памятники, а тогда... Тогда это были совсем молодые люди, в большинстве своём почти мальчишки — талантливые, дерзкие, весёлые, бесшабашные, почти нищие.  Они влюблялись и расставались с любимыми, ссорились друг с другом, спорили, читали друг другу свои сочинения. Они перебивались случайными заработками, часто голодали, пили водку, играли в казино... Всё как у всех в молодости. Они в этой книге — живые! Не памятники, но люди. Со своими достоинствами и недостатками, слабостями и странностями.

Очень явственно чувствуется, что автор грустит об ушедшей молодости, о своих друзьях (большинства из которых на момент написания книги уже не было на свете), о тех удивительных временах, когда для них всё  только начиналось. Прекрасная книга, я очень рада нашей с ней встрече.

А что касается заголовка рецензии, то это тоже отсюда:

Вообще, цитировать тут можно бесконечно. Готовых афоризмов и просто словесных красивостей здесь хоть отбавляй.

Прекрасная книга, читайте и наслаждайтесь. Хотя бы самим текстом и рассказанными историями, можно даже без привязки к реальным людям, если не хочется заморачиваться со всеми этими именами и персоналиями. Но лучше, конечно, с ними, так гораздо интереснее.

Чем больше я читаю произведения Валентина Катаева, написанные в изобретенном им самим стиле «мовизма», тем больше они мне нравятся.
Вероятно, в силу того, что мемуары не входят в число моих любимых жанров и редко доставляют мне удовольствие, – мовизм Катаева, в его соединении истинных происшествий со свободным полетом фантазии, в его замене хронологической связи связью ассоциативной, пришелся как нельзя кстати.

Потому у меня и не возникло недоумения, почему Катаев в своей книге избегает подлинных имен, наводит, что называется тень на то, где ее быть не должно и где все и так ясно.
Конечно, не узнать Маяковского, Есенина, Булгакова просто невозможно. Тем не менее, есть образы, не поддавшиеся лично мне для опознания. Все зависит от того, насколько были известны ранее биография и творчество того или иного персонажа этой книги.
Кроме того, такое раскрытие сюжета, такая подача материала, когда приходится через обилие подробностей и мелочей искать разгадки и постепенно узнавать человека, мне интересна.

Книга прекрасна в своей атмосфере, в воссоздании ушедшего прошлого, когда все плохое или забывается, или не стоит внимания, или уже и не кажется таким плохим. Когда мы были молодые и чушь прекрасную несли…(с)

Атмосферное произведение, в котором сплелись прогулки по Москве, Италии, Франции — по творческой памяти, в которой рассуждения как про вечность в разных ипостасях, так и про родное и бытовое для писателя. Трогательно с прозвищами: есть объяснение, что это забота о читателе, а может также лишний раз показывает, как можно видеть иначе знаменитых поэтов, какой конкретно образ возникает в голове автора.

Интересно и трагично о прототипе Остапа Бендера, и вообще любопытна была сюжетная линия с произведением "12 стульев", об утраченной любви Ю. К. Олеши, о чтении С. А. Есениным "Чёрного человека"

Слёзы текли по щекам королевича, когда он произносил слово «чёрный» не через «ё», а через «о» — чорный, чорный, чорный, хотя это «о» было как бы разбавлено мучительно тягучим «ё».

Чорный, чорный, чорный.

Что делало это слово еще более ужасным. Это был какой-то страшный, адский вариант пушкинского.
"...воспоминания безмолвно предо мной свой длинный развивают свиток; и с отвращением читая жизнь мою, я трепещу и проклинаю и горько жалуюсь и горько слезы лью, но строк печальных не смываю"

о сближении с М. А. Булгаковым благодаря Н. В. Гоголю и Э. Гофману.

Любопытны были примечания о писательской практике того времени:

Перечитываю написанное. Мало у меня глаголов. Вот в чем беда. Существительное — это изображение. Глагол — действие. По соотношению количества существительных с количеством глаголов можно судить о качестве прозы. В хорошей прозе изобразительное и повествовательное уравновешено. Боюсь, что я злоупотребляю существительными и прилагательными.

Существительное, впрочем, включает в себя часто и эпитет. К слову «бриллиант», например, не надо придавать слово «сверкающий». Оно уже заключено в самом существительном.

Излишества изображений — болезнь века, мовизм. Почти всегда в хорошей современной прозе изобразительное превышает повествовательное. Нас окружает больше предметов, чем это необходимо для существования.

Писатели восемнадцатого века — да и семнадцатого — были в основном повествователи. Девятнадцатый век украсил голые ветки повествования цветными изображениями.

Наш век — победа изображения над повествованием. Изображение присвоили себе таланты и гении, оставив повествование остальным.

Метафора стала богом, которому мы поклоняемся. В этом есть что-то языческое. Мы стали язычниками. Наш бог — материя... Вещество...

Но не пора ли вернуться к повествованию, сделав его носителем великих идей? Несколько раз я пытался это сделать. Увы! Я слишком заражен прекрасным недугом мною же выдуманного мовизма.

Ведь даже Библия сплошь повествовательна. Она ничего не изображает. Библейские изображения появляются в воображении читателя из голых ветвей повествования. Повествование каким-то необъяснимым образом вызывает картину, портрет. В Библии
не описана внешность Каина. Но я его вижу как живого.

Единственно, что меня утешает — это Гомер, который был великим изобразителем, изображение у него несет службу повествования. Он даже эмпиричен, как и подобает подлинному мовисту: что увидел, то и нарисовал, но стараясь вылизать свою картину.

и что такое флоберизм

Понравилась выписка, в которой упомянуты И. П. Павлов и З. Фрейд

Красив финал, хоть немного и страшен)

Валентин Катаев «Алмазный мой венец»

Тут самое главное – определиться с жанром. То есть четко понимать, что ты читаешь. В зависимости от этого кардинально меняется восприятие. Если ты считаешь, что это мемуары, то идеально подойдет милейшая цитата Довлатова

«Пережив знаменитых сверстников, Боголюбов автоматически возвысился. Около четырехсот некрологов было подписано его фамилией. Он стал чуть ли не единственным живым бытописателем довоенной эпохи. В его мемуарах снисходительно упоминались - Набоков. Бунин, Рахманинов, Шагал. Они представали заурядными, симпатичными, чуточку назойливыми людьми.

Например, Боголюбов писал;

"... Глубокой ночью мне позвонил Иван Бунин..."

Или:

"... На перроне меня остановил изрядно запыхавшийся Шагал..."

Или:

"... В эту бильярдную меня затащил Набоков..."

Или:

"... Боясь обидеть Рахманинова, я все-таки зашел на его концерт... "

Выходило, что знаменитости настойчиво преследовали Боголюбова. Хотя почему-то в своих мемуарах его не упомянули». Тут есть, конечно, натяжки, Катаева часто упоминается в различных мемуарах того времени, однако суть понятна.

Однако это не мемуары. Возможно, воспоминания? Для меня разница между мемуарами и воспоминаниями в точности изложения, мемуарист не имеет права на ошибки, воспоминателю они простительны. Однако и это не совсем верно. Проблема в том, что многие эпизоды из романа (давайте я все-таки буду называть «Алмазный мой венец» романом) не подтверждены иными людьми кроме Катаева, а многие эпизоды происходили, но иначе, а то и вообще с другими людьми.

Возможно, это художественная проза? Сам Катаев настаивает на этом, однако это все-таки игра конечно. В том числе и для того, чтобы откинуть претензии здравствующих участников событий (их мало, но они есть, один из них обещал даже набить Катаеву морду).

Я бы сказал, что это воспоминания по мотивам. Помните фильм «Лето»? Чудесное кино про Майка и Цоя. Гребенщиков сказал, что это дрянь и фуфло. Да и другие живые свидетели той эпохи были крайне недовольны фривольной интерпретацией фактуры. Однако. Фильм получился. Я объясню как смогу. Цой и Майк – это не просто люди. Это некая часть мировой культуры, которая живет в наших душах. На эти частички наших душ нет ни у кого монополии. Это наш внутренний Цой и Майк, которых любим мы. Кирилл Серебренников снял фильм о своем Майке и Цое. Это что-то типа «по мотивам моего восприятия».

С этой книгой ровно такая история. Это роман о восприятии и осмыслении Катаевым таких грандиозных личностей как Есенин, Маяковский, Бабель, Зощенко, Булгаков, Олеша, Пастернак и прочие. Это его личные гении, гении, живущие в его душе и рвущиеся наружу. Это роман по мотивам их жизни вокруг Катаева (люди вообще эгоцентричны), роман не о том, как было, а роман о том, как могло бы быть. Или как Катаев хотел бы чтобы было. Только так это надо воспринимать. Тогда большинство претензий исчезнет сами собой.

Отставим пока в сторону мемуарную часть. Поговорим о пейзажах. В этом романе они также важны. Тут есть Париж, Рим, Сицилия, Одесса, немного Питера. И, конечно, Москва. Все что там о старой Москве заинтересовало меня неимоверно. Это уже не Москва Гиляровского, но еще и не «Дети Арбата» (тоже, кстати, хочу перечитать). Катаев очень бережно водит нас по той, старой Москве. И очень переживает о том, как от нее мало осталось, как время и государство стирает ту самую память. Как Москву обезглавливают. Как ее делают «городом для жизни». Это очень созвучно тому, что происходит прямо сейчас. Меня прям проняло.

Сам Катаев – человек очень непростой. Надо сказать, что в мемуарах различных людей он предстает довольно несимпатичной фигурой. Циником, приспособленцем, каким-то периодически прям негодяем. Не будем судить его. Время сложное. И поступки, оставшиеся в истории, тоже были разные. И в конце жизни, когда он стал уже советским классиком, неприкосновенным, он смог написать несколько неподконтрольных взору цензора вещей, включая эту книгу.

Безусловно, Валентин Петрович рисуется. Эта книга не о других, это книга о нем самом и тех самых других, которые вращаются вокруг него. Поэтому она такая получилась, очень эгоцентричная. Я не думаю, что это так уж плохо, это роман, тут автор важнее своих героев. Поэтому надо четко понимать, что мы узнаем не то, каким в быту был Олеша и как напивался и бузил Есенин, а о том, как автор вписывался в быт Олеши и как он успокаивал пьяного Есенина.

Любопытны приемы, которыми пользуется Катаев для достижения немемуарности. Во-первых, его герои не носят имен, только клички, которые он им придумал. Ключик Олеша, мулат Пастернак, королевич Есенин и так далее. Знаете, это очень мило получилось. Мне эта идея очень понравилась, когда я запомнил кто Командор, а кто колченогий, я иначе их уже не воспринимал, будто это не прошедшая эпоха, а какая-то альтернативная вселенная. Во-вторых, он цитирует стихи по памяти. Там вообще много стихов. Многие цитаты точны, а многие достаточно приблизительные, да еще и с пропусками. Это тоже добавляет стиля, безусловно.

Написано все очень живо, хорошим русским языком, метафорично. Ту вообще вопросов нет, перед нами большой мастер. Композиция романа чудесная, переплетение его путешествий в 70-х и воспоминаний из 20-х крайне удачны и придуманы явно не для удлинения текста. Все это отлично работает на главную цель – сделать роман-ощущение.

Ну и отдельно отмечу огромный труд составителей комментариев. С романом этим получается так – чтобы почитать художественную прозу – читай 220 страниц романа. Чтобы окунуться в реальность эпохи – читай 600 страниц комментариев. Авторы перепроверили за Валентином Петровичем почти все, опровергли или подвергли сомнению почти все высказывания Катаева. Надо сказать ,что это было отдельно захватывающе. Хотя на мой взгляд, иногда чрезмерно дотошно. Похоже на моего сына, которому что ни скажи все в гугл проверять лезет (иногда так и хочется дать по шее).

И в конце еще раз о главном. У меня создалось такое впечатление, что многие истории из этой книги придуманы, а многие просто вычитаны из других мемуаров и переделаны под себя. Поэтому не воспринимайте эту книгу как мемуары! В общем, это главная проблема, главный спор о подобной литературе. Большинство людей воспринимают такие книги как исторические факты. Вот цитата из Википедии, например: «Катаев дружил с Есениным. «Однажды они подрались, в драке Катаев победил», — с юмором напоминает Захар Прилепин». На самом деле единственный источник информации о том, что с Есениным дрался именно Катаев – эта книга. А книга эта – роман. И это главная беда – мифотворчество. Не уподобляйтесь.

В общем. Я настоятельно рекомендую. Хотите разлечься – почитайте эту книгу. А хотите еще и обогатиться фактурой об эпохе – обязательно с комментариями. PS Пока читал этот роман и комментарии к нему, очень заинтересовала еще одна катаевская книга, из последних. «Уже написан Вертер». К ней я, пожалуй, и приступлю.