Рецензия на книгу

• 

  Аноним22 ноября 2023 г.

  Атмосферное произведение, в котором сплелись прогулки по Москве, Италии, Франции — по творческой памяти, в которой рассуждения как про вечность в разных ипостасях, так и про родное и бытовое для писателя. Трогательно с прозвищами: есть объяснение, что это забота о читателе, а может также лишний раз показывает, как можно видеть иначе знаменитых поэтов, какой конкретно образ возникает в голове автора.

  Интересно и трагично о прототипе Остапа Бендера, и вообще любопытна была сюжетная линия с произведением "12 стульев", об утраченной любви Ю. К. Олеши, о чтении С. А. Есениным "Чёрного человека"

  
  

  Слёзы текли по щекам королевича, когда он произносил слово «чёрный» не через «ё», а через «о» — чорный, чорный, чорный, хотя это «о» было как бы разбавлено мучительно тягучим «ё».

  Чорный, чорный, чорный.

  Что делало это слово еще более ужасным. Это был какой-то страшный, адский вариант пушкинского.
  "...воспоминания безмолвно предо мной свой длинный развивают свиток; и с отвращением читая жизнь мою, я трепещу и проклинаю и горько жалуюсь и горько слезы лью, но строк печальных не смываю"

  о сближении с М. А. Булгаковым благодаря Н. В. Гоголю и Э. Гофману.

  Любопытны были примечания о писательской практике того времени:

  
  

  Перечитываю написанное. Мало у меня глаголов. Вот в чем беда. Существительное — это изображение. Глагол — действие. По соотношению количества существительных с количеством глаголов можно судить о качестве прозы. В хорошей прозе изобразительное и повествовательное уравновешено. Боюсь, что я злоупотребляю существительными и прилагательными.

  Существительное, впрочем, включает в себя часто и эпитет. К слову «бриллиант», например, не надо придавать слово «сверкающий». Оно уже заключено в самом существительном.

  Излишества изображений — болезнь века, мовизм. Почти всегда в хорошей современной прозе изобразительное превышает повествовательное. Нас окружает больше предметов, чем это необходимо для существования.

  Писатели восемнадцатого века — да и семнадцатого — были в основном повествователи. Девятнадцатый век украсил голые ветки повествования цветными изображениями.

  Наш век — победа изображения над повествованием. Изображение присвоили себе таланты и гении, оставив повествование остальным.

  Метафора стала богом, которому мы поклоняемся. В этом есть что-то языческое. Мы стали язычниками. Наш бог — материя... Вещество...

  Но не пора ли вернуться к повествованию, сделав его носителем великих идей? Несколько раз я пытался это сделать. Увы! Я слишком заражен прекрасным недугом мною же выдуманного мовизма.

  Ведь даже Библия сплошь повествовательна. Она ничего не изображает. Библейские изображения появляются в воображении читателя из голых ветвей повествования. Повествование каким-то необъяснимым образом вызывает картину, портрет. В Библии
  не описана внешность Каина. Но я его вижу как живого.

  Единственно, что меня утешает — это Гомер, который был великим изобразителем, изображение у него несет службу повествования. Он даже эмпиричен, как и подобает подлинному мовисту: что увидел, то и нарисовал, но стараясь вылизать свою картину.

  и что такое флоберизм

  
  Некогда и я страдал этой детской болезнью флоберизма: страхом повторить на одной странице два раза одно и то же слово, ужасом перед недостаточно искусно поставленным прилагательным или даже знаком препинания, нарушением хронологического течения повествования — словом, перед всем тем, что считалось да и до сих пор считается мастерством, большим стилем. А по-моему, только добросовестным ремесленничеством, что, конечно, не является недостатком, но уж во всяком случае и не признаком большого стиля.

  Понравилась выписка, в которой упомянуты И. П. Павлов и З. Фрейд

  
  когда я думаю о Фрейде и о себе, мне представляются две партии горнорабочих, которые начали копать железнодорожный туннель в подошве большой горы — человеческой психики. Разница состоит, однако, в том, что Фрейд взял немного вниз и зарылся в дебрях бессознательного, а мы добрались уже до света... Изучая явления иррадиации и концентрации торможения в мозгу, мы по часам можем ныне проследить, где начался интересующий нас нервный процесс, куда он перешел, сколько времени там оставался и в какой срок вернулся к исходному пункту. А Фрейд может гадать о внутренних состояниях человека. Он может, пожалуй, стать основателем новой религии

  Красив финал, хоть немного и страшен)

  8

  950