
Моя библиотека
zhem4uzhinka
- 1 749 книг

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Быть девочкой-подростком — значит всегда быть начеку. Быть девочкой-подростком — значит чувствовать себя Красной Шапочкой в мире, полном волков. Быть девочкой-подростком в Находке начала нулевых — задача со звездочкой.
Именно о таких девочках и пойдет речь в этой истории. Юля, Катя и Даша — три подруги, которых объединяет… а что, в общем-то, их объединяет? Полное или частичное отсутствие отцов? Холодные матери? Отчаянная жажда жрать эту жизнь ложками? Увидеть мир? Полюбить, в конце концов?
Девочки мечтают о принце-на-коне, который увезет их из этой дыры, но принцев здесь нет. Есть только Жэка или Серый с их мутными делами и глазами, а вместо секса на пляже, как в кино по рен тв, — вонючий матрас в местном «штабе».
Девочки отчаянно нуждаются друг в друге, потому что внутри у них — нежность. Внутри они жаждут тепла, безопасности и любви. Но снаружи они грубы. Кидаются друг в друга взрослыми словами и средними пальцами, потому что нельзя показывать, что ты уязвима, — сожрут.
Быть девочкой-подростком — значит ожидать предательства даже от собственного тела. Первые месячные, формы, которые так быстро меняются, и взгляды, эти сальные взгляды, которыми тебя начинают провожать от мала до велика. Они зубоскалят, сигналят из машин, хотят выпить досуха твою юность, перемолоть очередную девочку в труху.
Быть девочкой-подростком — значит быть частью двух миров. В книге есть сцена, где одна из девочек шарится по чужим карманам в поисках мелочи и думает, как купит на них прокладки и мармеладки. И это столкновение двух миров кажется чем-то неправильным.
Мир девочек, предоставленных самим себе, жесток и суров, и ошибок он не прощает. С «домашними» девочками плохое случается, конечно, реже. Точнее, они реже слышат фразу «сама виновата». А те, которые сами ныряют на дно, ходят по лезвию, заигрывают с тьмой, — обречены быть виноватыми во всём, что с ними случается.
И даже если ты прошла по самому краю, вышла сухой из воды, уехала, вырвалась, не оставив за собой даже хлебных крошек, — всё равно где-то глубоко в душе ты остаешься сломанной девочкой.
Я сама выросла в нулевых, я помню этих девочек. Это всегда были дети из неполных, неблагополучных семей. Одна забеременела, когда ей не было даже шестнадцати, другая зарезала своего сожителя и села в тюрьму, третья спилась, четвертая сторчалась. Случилось бы с ними подобное, если бы их просто любили собственные родители? Этого мы уже не узнаем.
Быть девочкой-подростком — значит всегда быть в зоне риска. Даже дома. Куда бежать, где искать помощи, если тот, кто должен был защищать, сам становится монстром?
Это очень смелая книга. Очень дерзкая, откровенная, неприятная, пронзительная, печальная, злая. Автор очень интересно играет с текстом, выкручивая громкость на полную, вызывая отторжение, которое тут же сменяется жалостью. Честно, я в восторге. Но я не знаю, кому её посоветовать.
Разве что тем, кому и адресовано посвящение этой книги — всем девочкам из провинции, чьё детство прошло на улице.

Если честно, ничего против беспросветного здеца я не имею. Порой мне даже нравятся такие книги. Но вся эта мрачная их фишка вроде как подразумевается, что будет тянуться до кульминации (по крайней мере, так ожидается), после которой случится что-то (хоть что-то!) светлое, и читатель выдохнет, расправит натянутую пружину внутри и отпустит историю, которая его настолько поразила и напрягла. Здесь же...
Прекрасно понимаю, что время и место, обстановка вокруг и история сильно влияют на людей. Если рядом с городом существует посёлок, где держали заключённых, то ничего хорошего в городе явно не будет происходить — это аксиома. Нулевые в России в принципе не блистали адекватностью и логичностью, а в удалённых уголках нашей огромной страны и подавно долго и бережно до последнего оглаживали установки девяностых. Но... знаете, что самое страшное? Что даже спустя двадцать лет в том месте, которое описывается в этой книге, ничего не изменилось. Именно это выглядит одновременно и страшно, и неправдопободно, и нелогично, и... неужели это и правда так?.. Ответить на этот вопрос я, к сожалению, не могу. Однако, судя по написанному, так и есть.
"Раз, два, три — замри" Ольги Аристовой — это концентрация страха, риска, жизни на грани, профуканных возможностей и травм, которые никогда, никак и никуда не исчезнут и будут влиять на человека даже спустя казалось бы далёкие двадцать лет. Но беда в том, что происходящее в детстве и подростковости, очень сильно цепляет, запоминается, делает нас теми самыми взрослыми, которые или удаливаются от горя, ломаются, не выдерживая, или перерабатывают испытанное в опыт и ковыляют вперёд, к новым свершениям и возможностям. Осталось только выбрать, на какой стороне ты...

Произведение дальневосточного автора начинает за здравие, погружая в атмосферу нулевых, однако уже со второй-третьей главы становится понятно: под ностальгией скрывается совсем другая история — пронизанная болью и травмой.
Роман, хотя скорее все же повесть, потому что здесь события влияют на персонажей, а не наоборот, привлекает красочным и погружающим языком повествования. С первых же страниц окунает миллениалов во времена, куда они никогда не вернутся. И это заслуга не только описательной части, сколько грамотного и уместного сленга, а также, назовём это современным словом, качественным вплетением трендов кино и музыки тех времен.
Персонажи и автор «общаются с читателем» на языке, соответствующим эпохе, характеру и возрасту героев произведения, что качественно способствует эмоциональному погружению. Погружению в собственные воспоминания, но не в историю, которую преподносит автор.
Отдельного упоминания заслуживает описательный талант автора. Очень яркие, детализированные образы — пейзажные и эмоциональные одновременно. Однако следует отметить, что такой подход, определенно, на любителя.
Также стоит упомянуть короткие прологи перед каждой главой — поначалу будет совершенно непонятно для чего они там, однако потом придет осознание, насколько грамотно и уместно они вписаны — всё для максимального погружения.
Непонятным осталось решение автора/издательства писать названия не просто в кириллической транскрибации, а полностью игнорировать устоявшееся написание. Например “эм-ти-ви” вместо MTV или “си-ди диск” вместо CD-диск. Это мешает “бесшовному чтению”, заставляя возвращаться и перечитывать, чтобы понять смысл написанного.
Что же касается сюжета — здесь нет традиционной завязки-развязки. В качестве рассказчиков у нас три персонажа-подростка, три девчонки от лица которых мы попеременно движемся к последней странице. На выходе — исповедальные монологи, как вероятно задумывал автор, в которых каждый узнает если не себя, то друга/соседа/знакомого.
Однако за ностальгической поверхностью скрывается главный подвох. Эта повесть лишь маскируется под развлекательное чтиво, на деле же не просто рассказывает об ужасах захолустного городка в нулевых, но и преподносит историю "сексуализированного" (как изволили выразиться на последней странице книги) насилия над персонажами произведения.
И это не только утяжеляет саму историю, но и сам процесс чтения. Ответ на вопрос, что же хотел сказать автор мы оставим филологам, но не отметить того, что в ходе чтения создаётся впечатление, будто каждую девочку в нулевые окружали исключительно сплошные [персонажи мужского пола с девиантным поведением] и педофилы просто невозможно.
Допускаю, что именно так чувствовала мир в свое время автор, а краски писатель сгустил намеренно для полноты эффекта погружения. Но уже после середины произведения постепенно начинает казаться, что посыл не только о том, что никто не должен терпеть насилие. К сожалению мне не удалось уловить этот скрытый посыл, если он там есть. Возможно потому, что я мужчина? А может быть потому, что я вырос не в Находке.
Могу рекомендовать произведение к прочтению миллениалам из-за таланта автора к качественному погружению. Для девушек такое чтение может стать чем-то вроде акта самопознания и не факт, что приятной ностальгии. Для парней книга скорее будет вызовом для понимания женского опыта своего поколения.
Но парни должны быть готовы к тому, что в книге мужские персонажи выступают исключительно как источник угрозы. Ни единого положительного мужского образа я не обнаружил.













