Крепостные королевны. Трилогия

Сложно собрать в кучку мысли, сложно выразить то, что на душе творится после этой повести. Четыре раза я переписывала начало своего отзыва. И только теперь могу сказать что-то толковое.

Давайте начнем издалека. Стиль. Эта сказочность, эта простота... Как будто сидишь в девичьей или в людской и слушаешь, как сама Настя рассказывает свою историю на разные голоса. Сложно оторваться, не замечаешь, как страница сменяет страницу.

Повесть чистая, светлая, но без прикрас. Не выхолощенная сказка, где все у всех хорошо, а зло всегда терпит поражение. Не калька с бесконечными happy end'ами, не слезовыжимательная плохонькая драма. В развязку не веришь до самого конца, надеешься на иной исход, но когда прочитываешь последнюю строчку, понимаешь, что по-другому было бы нереалистично. И понимаешь, что не всегда хорошие люди получают то, чего заслуживают.

Прочитать - и не забывать.

«Крепостные королевны» — вторая часть трилогии о русском театре Софьи Могилевской. На этот раз автор переносит нас в екатерининскую эпоху — время расцвета наук, искусств и... крепостного театра.
Каждый уважающий себя аристократ стремится создать собственную театральную труппу, но настоящий масштаб задаёт, конечно же, граф Шереметев. Его театр — уже не просто камерное дворцовое развлечение. Для него строится отдельное здание, проектированное известными архитекторами. У Шереметева есть штат художников, костюмеров, сценических рабочих. Из-за границы выписываются дирижёры, хореографы, музыкальные инструменты. Актёров обучают грамоте, чтобы они могли учить роли с листа, а не только по слуху. Женщины на сцене уже не вызывают осуждения — напротив, появляются актрисы, чьи имена войдут в историю русского театра.
Но даже самый талантливый крепостной остаётся собственностью хозяина. Его судьба зависит от воли, настроения или финансового положения барина.
Такова и история главной героини повести — Дуни. Лишь один год она провела в волшебном мире искусства, познала любовь и сценический успех — и всё это рухнуло в одночасье. Супруга владельца театра решает, что театр — излишество. Костюмы продаются, актёры рассылаются обратно в деревни или оказываются проданными. И словно не было ни музыки, ни любви, ни сцены…
Дуня исчезает со сцены так же внезапно, как и появилась. Но её голос — и голоса других крепостных актёров — звучат в этой книге до сих пор. И от этого особенно щемит сердце.

«Театр на Арбатской площади» завершает театральную трилогию Софьи Могилевской. На дворе — 1812 год. Театр уже прочно вошёл в жизнь русского общества. В каждом уважающем себя городе есть сцена, где играют русские актёры — по пьесам отечественных драматургов или в переводах с европейских языков. Театр стал необходимостью, частью повседневности.
Мы часто восхищаемся тем, как стремительно развивается современный мир. Но и три столетия назад за одну человеческую жизнь театр прошёл путь от осуждаемого церковью зрелища до общепризнанного культурного института.
Суфлёр арбатского театра, дедушка Акимыч, когда-то участвовал в создании Волковского театра в Ярославле. Теперь он с гордостью наблюдает, как их дело выросло: появились настоящие актёры, драматурги, переводчики. Это уже не просто увеселение — это целый мир. И, попав однажды в этот мир, вырваться из него уже невозможно. Да и не хочется.
Вот и Санька, шальная девчонка, волей случая прибившаяся к театру, долго сопротивлялась его притяжению. Но, поддавшись однажды, уже не смогла свернуть с этого пути.
Да, и эта повесть заканчивается грустно. Любовь проходит мимо. Но всё же Сане повезло больше, чем её крепостным предшественницам: театр остался с ней. А значит — хотя бы одна мечта сбылась.

Я убеждена: один из признаков настоящего таланта детского писателя — это когда его книги одинаково интересно читать и детям, и взрослым. Когда не возникает ощущения, что вот в детстве мне бы, может, понравилось, а теперь — скучновато. Софья Могилевская точно относится к числу таких авторов.

«Повесть о кружевнице Насте» — первая книга из её трилогии о русском театре — переносит нас в Ярославль XVIII века, в эпоху зарождения первого настоящего русского театра. Да, театры в России были и до Волкова, но это были либо дворцовые постановки для знати, либо гастролирующие труппы, игравшие на иностранных языках. Волков же стал первым, кто создал театр для народа — с пьесами русских авторов (особенно он любил Сумарокова) и переводными произведениями, поставленными на русском языке.

Второе важное отличие его театра — доступность. Билеты были недорогими, и практически любой желающий мог попасть на спектакль. Ярославцы этой возможностью активно пользовались.

Что же касается самой Насти — главной героини повести, — то, скорее всего, она персонаж вымышленный. Я не поленилась и поискала информацию о труппе Фёдора Волкова: женщин в первых составах не было. Да и представить, что купеческий сын, пусть и без ума от театра, стал бы тогда всерьёз замечать крепостную девушку — сложно.

Тем не менее, образ Насти получился живой, убедительный и очень трогательный. Она органично вплетается в ткань повествования, придавая ему особый свет и человеческое тепло. Через её судьбу мы не только наблюдаем рождение русского театра, но и вспоминаем о тёмной и тяжёлой части нашей истории — крепостном праве, которое так долго было нормой.

"Повесть о кружевнице Насте" - это не просто история о театре. Это история о свободе, мечте и силе таланта, который может пробиться даже сквозь границы сословий и условностей. Книга оставляет после себя ощущение света, тихой грусти, уважения и благодарности к тем, кто веками создавал русскую культуру.

Будь Могилевская романтиком – свела бы рассказ о крепостных театрах к истории Прасковьи Ковалёвой (Жемчуговой). Но автор – реалист. И добрые крепостники отсутствуют у неё как класс. Во-первых, из-за того, что живут за счёт труда принадлежащих им крепостных крестьян. В лучшем случае крестьяне от этого не беднеют, в худшем – как получится. Во-вторых, из-за того, что вторгаются в их личную жизнь. В лучшем случае это ограничивается отправкой в солдаты на 25 лет для мужчин и отправкой в девичью женщин – на безвылазно, в худшем – как барину в голову взбредёт. Присутствует в повести и непосредственно Жемчугова. Но хотя она имеет – в дополнении к красоте и таланту – любимую работу, богатую одежду, доступ к достижениям культуры и даже любовь графа, жалкий её статус всем ясен. Не особо счастлив и влюблённый граф.
А что такое крепостной театр без романтического ореола? Это:
• принудительный труд, пусть даже не такой тяжёлый, как в поле или на скотном дворе, но труд, не говоря уже о том, что на репетиции за неугодную игру актёра могли просто избить;
• строгий режим, практически тюремный;
• неудобная, а по крестьянским понятиям ещё и непристойная, одежда;
• и полная зависимость от барина, который сегодня увлечён театром, а завтра распродаёт актёров поштучно.
Был ещё один нюанс, которого Могилевская не коснулась – как крепостных актрис могли превратить в секс-кукол. Не будем забывать, что повесть всё же детская. Но это присказка.
Сказка в том, что 13-летнюю Дуню Чекунову оторвали от мамы с бабушкой, от младших братьев, от родного дома, привезли в какое-то непонятное Пухово заниматься непонятно чем, да ещё и жить с четырьмя незнакомыми девчонками-ровесницами, у каждой из которых свой непростой характер:
• Василиса. Наиболее стервозная девица с завышенной самооценкой и замашками неформального лидера. Будучи потомственно успешной дочкой любимого псаря барина причисляет себя к элите. И в театре находится абсолютно добровольно – ведь это занятие вполне достойно её. Есть у неё и объективные основания для этого – редкая красота, на которую Василиса чересчур надеется. Зато уж если возникнет на её пути соперница – пусть не в красоте, в чём другом, этого она не потерпит.
• Верка. Человек, как сейчас бы сказали, коммуникабельный. Ко всем найдёт подход, в каждом коллективе закрепится, в каждую дыру пролезет. А ещё обладает потрясающим чувством юмора, чем здорово скрашивает жизнь себе и окружающим. Правда, порой допускает бестактность, но быстро останавливается, когда видит, что что-то идёт не так.
• Ульяша. Эта звёзд с неба не хватает. И даже редкой красоты голос для неё – не дар, а проклятие. Именно из-за него она была вырвана из привычной среды, отдана в науку, которая ей не даётся, и даже не может как следует пожрать. Несмотря на прозаичность, нарисован персонаж вполне симпатично.
• Фрося. Очень светлый человек. Каждому стремится помочь. Объяснить непонятное. Сгладить любой конфликт. В театре Фрося нашла своё призвание. Она прекрасно танцует. Вот только все эти замечательные её качества могут оценить только братец Петруша да подруги по театру (по несчастью?). Остальные же по большей части к ней равнодушны. Танцует? Прекрасно! Тяжело больна? Что ж, незаменимых нет…
Что касается Дуни Чекуновой, то это самый настоящий самородок. Врождённый музыкальный слух, голос – совершеннейшее бельканто, талант к танцам, прекрасная память и работоспособность и, главное, огромная тяга к искусству. Уже в родной деревне прославилась своим пением. А попадание в театр открыло ей дверь буквально в новый мир. Ведь слушая музыку, Дуня иной раз забывает всё на свете. Приходит к ней и любовь. А потом РАЗ – и всё рушится… И вынуждена Дуня возвратиться домой. В курную избу, в неприглядную бедность, где 13-летний брат вкалывает за взрослого мужика, а масло в каше видят по большим праздникам. Бог с ней с бедностью, но как расстаться со ставшей уже частью её жизни музыкой? Вот и бежит она на зов барыни, надеясь, что та, тронувшись её песней, даст ей вольную и отправит учиться в Неаполь.
Наивная. Говорил ей пуховский дьячок: «Не суйся, хвост, прежде головы». Собственно, большинство проблем героини проистекает именно оттуда. Но главная беда случилась с Дуней в семь лет, когда та схлестнулась с барышней Евдокией Степановной. Обычная такая детская ссора. Вот только Евдокия Степановна (пусть не смущает читателя слишком взрослое имя – лет ей столько же, сколько и Дуне) – это, в сущности, та же Василиса по типу характера, только без красоты и харизматичности. Но если Василиса воспринимает неприятных себе людей всё же как людей и далее определённого предела не идёт, то от барышни пощады не жди. Подумать только: обидевшая её шесть лет назад девчонка выросла красавицей. Оказывается в центре внимания. И даже ловит изысканные французские комплименты. Так пусть же убирается отсюда! И вдруг оказалось, что барышня просчиталась. Дуня, которой теперь пошёл 15-й год, за время пребывания своего в театре здорово расцвела и развилась. И даже – слыханное или дело – посмела указать на ошибку. Говорящее орудие труда раскрыло свой хавальник! Гарнир взбунтовался! Изгнать её с глаз долой! Растоптать! Выдать за вдовца с кучей детей!
В финале Могилевская, впрочем, оставляет надежду. Но чувствуется, что делает это, снисходя к чувствам читателей. Дескать, хрен с вами, ребятки, додумывайте сами, какая судьба ждёт крепостную, если она уходит, сама не представляя, куда, захватив из дома только три лепёшки пополам с лебедой. Сама же автор в счастливый конец не верит, методично отсекая от героини все возможные пути к счастью и открытым текстом сообщая: Дуня уже спела свою последнюю песню. Да и ту не пришлось допеть до конца.
Именно последней песней Дуни и хочется закончить рецензию.

Жизнь 15-летней Саньки, по тем временам практически взрослой барышни Александры Лукинишны, напоминает сказку о Золушке: стерва-мачеха, подмявшая под себя весь дом, безвольный отец, ленивые, глупые и хамоватые сёстры. А тут ещё нашлась «доброжелательница», рассказавшая героине, что та в родной семье не родная. В общем, разбередила старые раны и щедро посыпала их солью…
Санька не Золушка. Её гордый и независимый нрав не позволил смириться с таким положением дел. И уходит она из дома, обувшись в новые козловые полусапожки да повязав на голову атласный платок, последний подарок покойной матери, в самостоятельную жизнь. А такая жизнь нелегка: надо и о еде подумать, и о ночлеге, и о работе, чтобы элементарно обеспечить себя. А куда могла податься девушка неграмотная, без востребованной специальности и в 1811 году? Например, в служанки или девочки на побегушках. Или заниматься одновременно тем и другим. А это настолько тяжело, что здоровая и, в общем-то, привычная к тяжёлой работе героиня постепенно превращается в доходягу.
Саньке везёт:
• она НЕ крепостная, посему может распорядиться своей судьбой;
• живёт неподалёку от Москвы, а это даёт больше возможностей;
• в первый же день заработала целую полтину, сама не понимая, как;
• очень быстро встретила добрых людей – суфлёра Степана Акимыча и его внучку Анюту, которые приютили её и помогли с работой;
• нашла своего «прекрасного принца», то есть сбитенщика Федю (ну не на великих же князей Романовых ей рассчитывать), который открыл ей двери в новый, удивительный мир – театр;
• и даже выжила в разорённой французами Москве.
Но сказки НЕ будет. Горько, но логично. Жизнь не сказка, дорогие детишечки. Достаточно неверного шага, неудачного стечения обстоятельств – и прощайте, иллюзии. И готовых решений здесь нет. И однозначных характеров по большей части тоже.
Главная героиня меньше всего напоминает тех идеализированных дочерей простого народа, которым достаточно показать высокое искусство на пару минут, и они сразу решат посвятить ему всю жизнь. Хотя Санька открыта прекрасному и, как впоследствии выясняется, ещё талантлива, хотя, увидев трагедию «Эдип в Афинах», испытала свой первый катарсис, до нужного уровня ей расти и расти. Первоначально театр её скорее обескуражил, чем обрадовал, а в период, когда все её мысли были заняты вопросом «на что жить?», ей было вообще не до театра. Вдобавок ум, доброта и работоспособность соединяются у Саньки с махровым подростковым негативизмом – главным источником её проблем. Но это даже интересней – следить за тем, как эта девочка постепенно набирается культуры, набирается опыта (ох уж это опыт, действительно) и перерождается.
Перерождается и другой главный герой – Федя. В Фёдора Ивановича. Спускается с небес на землю – впрочем, он и раньше был скорее практиком. Погрязает в рутине и быте. Обрастает связями. Это, конечно, не то, чем автор хочет заинтересовать читателей. Но и осуждать его она не стремится. И вообще неизвестно, был бы Федя счастлив вот с такой Саней. Но спокойно бы не жил, это точно…
Степан Акимыч вообще переживает личностный кризис. Бывший актёр, которому не хватило таланта, вот и пошёл в суфлёры, чтобы служить Мельпомене хотя бы так. Стоял у истоков российского театра и лично знал Фёдора Волкова, но прекрасно видит, что в этом театре предпочтение отдаётся французским пьесам и французским актёрам. Бог с ними, с актёрами, они действительно талантливы, но ведь и на бытовом уровне процветает галломания, а между тем отношения с наполеоновской Францией здорово обострились. Фанатик своего дела, но продолжателей дела нет. И тут сама судьба посылает ему беспризорную девчонку. Вот и хочется Акимычу её развить, заинтересовать и, как знать, отыскать в ней божью искру.
Внучка Степана Акимыча Анюта вызывает явно смешанные чувства. С одной стороны, ей невольно любуешься. С другой – её жалко: героиню ждёт ужасный конец. А с третьей – она поражает своей незамутнённостью. Вот откуда у неё такое преклонение перед французами? Она не Луиза Мюзиль, которая приехала в Россию чисто ради заработка, но в душе осталась француженкой. Не дама из высшего общества, где подобное поведение – хороший тон. Ей даже не светит шанс попасть в гувернантки, потому что особого образования у неё нет, карамзинскую «Бедную Лизу» аж целый месяц мучила. Спрашивается, зачем было имитировать французский акцент и коверкать собственное имя? И почему эту девицу не отрезвила… Отечественная война?
Есть здесь ещё один интересный персонаж – беспризорник Алексашка. Который вроде как задумывался как эпизодический, но получился настолько ярким, что под конец, когда он исчезает из поля зрения, хочется спросить: где он? И вообще он жив? К сожалению, на эти вопросы нет чёткого ответа…

Фёдор Волков – реальное лицо, просветитель, основатель первого постоянного русского театра. Крепостная кружевница Настя – собирательный образ того народа, который от просвещения оторван искусственно. Да, она прекрасно поёт и наделена актёрским талантом. Но где ей всё это применить? Разве что скрасить унылую жизнь в девичьей. И вот она слышит про удивительную вещь – театр. Мало того – однажды туда попадает. И там её – ценят! Дают главные роли. И даже – о, счастье! – учат читать.
Но Настя – собственность. Следовательно, самостоятельно распоряжаться своей судьбой не имеет права. Владелица же её, религиозная фанатичка, смотрит на театр, как на прямую дорогу в ад. И свою крепостную девку туда не отпустит. Даже когда будет нуждаться в деньгах - за хорошую цену. Вот так. Из принципа. Будучи свято уверенной, что делает благое дело, ибо отвечает за своих крепостных перед Богом.
В свою очередь Фёдор Волков – идеалист. Который готов сделать всё, лишь бы вступиться за Настю, но не представляет, с какой стеной предстоит столкнуться. И дело тут не в бюрократии. При желании препятствия можно было бы обойти. Но ссориться с могущественной покровительницей? Подчиниться какому-то юному выскочке, у которого всего-то силы – указ императрицы? Обострять отношения с каким-никаким, но дворянством? И из-за чего? Из-за господского имущества?
Праздник кончился. Он и должен был кончиться – тревожные звоночки звучали в повести постоянно. Судьба развела двух талантливых (и любящих друг друга?) людей. И никакой надежды не остаётся…
Вновь к судьбам Фёдора Волкова и Насти Могилевская обращается в повести «Театр на Арбатской площади». И финал там ещё печальней: Фёдор Волков, готовя коронацию Екатерины 2, сильно простудился и умер (что соответствует действительности). Ну а жизнь Насти после расставания её с театром фактически была кончена навсегда.
П.С. Впрочем, даже если талантливому крепостному везло, и он становился актёром в принадлежащем барину театре (мода на которые развилась при Екатерине 2), его судьба была незавидной. Ведь что такое крепостной актёр? По сути, живая игрушка – со всеми вытекающими из этого последствиями. Об этом повесть Могилевской «Крепостные королевны».

Самая середина 18 века. Крепостничество, подневолье в расцвете. Человек - сам себе не хозяин. Хорошо, если детство будет более-менее счастливым при любящих и хороших родителях, при покладистом хозяине-помещике. А подросший ребенок уже представлял для себя ценность для хозяев-барьев. Вот и распоряжались как хотели. И думаю, реже попадались среди хозяев люди умные, образованные, мудрые и просто человечные. Чаще спесивые, жадные и самолюбивые самодуры. Как и хозяева крепостной Насти, очень талантливой девушки. Девочки даже. Легкая на подъем, веселая, добрая. И такая талантливая! Она завоевала дружбу и расположение многих. И какой у нее был талант. Настоящий. Не повезло этой девочке родиться в такое время, в таком месте и у таких хозяев.
Но даже уважаемый основатель театра Федор Волков, который заметил и оценил талант Насти, ничего не смог сделать. Как унизительно и как грустно, что жизнь талантливых и прекрасных людей зависит от глупых и жестоких законов, которые приняли недалекие, жестокие и жадные люди. Приняли для себя, чтобы своей жадности потакать, чтобы свою лень обрабатывать.
Слушала аудиокнигу в исполнении Валентины Савенко. Впервые слушала книгу в исполнении этой чтицы. Очень понравилось чтение. Очень профессиональное, выразительное и артистичное. Ощущаешь себя в том времени среди вольных и подневольных людей 18 века. Видишь и слышишь всех героев повести.