Автобиографии, биографии, мемуары, которые я хочу прочитать
Anastasia246
- 2 044 книги

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
При всей простоте, утрированности многих бунинских характеристик книга "Воспоминания" воспринимается как высокая художественная проза. В ней проявляется величайший изобразительный дар Бунина — мастера словесного портрета, под пером которого оживают люди с их неповторимой индивидуальностью, особенностями характера и психологии, с их жестами, мимикой, лепкой лица, мельчайшими подробностями, ускользающими от обычного, обывательского взгляда. Следуя канону глубоко почитаемого Буниным Льва Толстого, замечания в которых и заключается знаменитое "чуть-чуть" подлинного искусства.
Весь тон этой книги, в привычном толковании, определяют резкие, порой несправедливые и субъективные оценки, которые Бунин дал многим писателям-современникам — Александру Блоку, Константину Бальмонту, Валерию Брюсову, Фёдору Сологубу, Владимиру Маяковскому, Николаю Гумилёву, 3инаиде Гиппиус, Велимиру Хлебникову, Максимилиану Волошину и многим другим. Всё это во многом объясняется не простым отношением к бунинским воспоминаниям со стороны эмигрантских кругов. По их мнению Бунин отнёсся к своему времени с высокомерием наполовину основательным, наполовину ошибочным, и оттого, читая его "Воспоминания" хотелось воскликнуть: как верно и до чего неверно! Многих из тех, о ком говорил Бунин, он знал лично и расценивал совсем иначе.
И всё же будет справедливо внести в эту ставшую традиционной оценку некоторые новые акценты. За действительно односторонними характеристиками, которые нередко давал автор современникам, терялось то позитивное начало, под знаком которого написан ряд принципиально важных для понимания Бунина глав. Это прежде всего воспоминания о Льве Толстом и Чехове, выдержанные в тонах глубокого уважения. Творчество которых он очень хорошо знал и рассматривал новых авторов и их творчество будто сквозь призму: беря за идеал Толстого и Чехова, что дополнительно давало повод Бунину для критики. Но всё же немало хороших слов сказано Буниным о реалистическом таланте Куприна и Алексее Толстом, которых он высоко ценил. Также о Рахманинове, Шаляпине, Эртеле. В исключительно уважительном духе выдержаны главы "Семёновы и Бунины", "Его высочество", "Джером Джером". Всё это, кажется, позволяет не согласиться с эмигрантской критикой, которая подчас за "деревьями" не видела "леса". Да, в оценках Бунина несправедливого очень много. Но ведь нельзя подходить к ним (и к нему) как к литературоведению, нельзя не учитывать особенностей необыкновенно эмоциональной, "взрывчатой" его художественной натуры. И вот эта-то страстность, а также производная от неё пристрастность резко сказались на бунинских оценках в воспоминаниях. Однако, быть может, именно в этой-то "страстности", даже и включая несправедливые крайности, и заключена некая ценность — только его, "бунинского" взгляда на искусство, литературу, современников…
И ещё одно обстоятельство нужно добавить. Как и во многих его художественных произведениях, главным положительным героем здесь выступает сам Бунин, с его мерой требовательности и высоким духовным, нравственным началом.

Иван Алексеевич первые четыре главы явно писал, будучи не в духе. Советую их пропустить и начинать прямо с Чехова, к которому у автора трепетное чувство.
Антон Павлович в Крыму
Более всего мне понравилась эта часть. Года два назад мы ходили пешком в Гурзуф, в музей Чехова. Хлипкий домик в крохотной бухточке, с двориком в шесть шагов, навевает светлую грусть. Это же ощущение словно уловил и Бунин.
Кроме грусти в той бухте веяло одиночеством. Ведь Антон Павлович лишь изредка встречался с женой, а так все один и один, больной, в постоянной сырости, над прибоем, в темной хижине с низкими потолками.
Потом он переехал в Ялту.
Очень интересные моменты подметил Бунин, метко и лаконично их описал. И как описал! С уважением, с деликатной осторожностью.
«И возвращается плевок на место старта»
Взаимоотношения творения и творца — вопрос древний. Ослица Валаамова, «рукописи не горят»... И, наверное, очевидно: родившись, творение уходит в самостоятельное плавание.
Существует мнение, что нужно уметь воспринимать ценность слова вне зависимости от личности автора, особенно если эта личность деструктивна. Что иногда творец сам не вполне понимает глубину им же написанного. Дескать, и пьяница может изречь нечто ценное для тебя, и устами младенца глаголет истина, и любой может очутиться в шкуре той самой ослицы.
И вот еще в старших классах, просиживая много времени над книгами русских классиков, я поняла, что не могу принять такого мнения. И это неприятие сковывает мое мышление.
С тех пор, как мне кажется, удалось немного сбросить оковы и научиться воспринимать слово свободнее, как ценность, отодвинув личность автора на второй план.
И Бунин «Воспоминаниями» мне в этом тоже очень помог! Ведь даже если Иван Алексеевич не просто побрюзжал в мемуарах, а именно желал, открыв неприятные стороны других писателей, бросить тень на их творчество, то это ему не удалось! При чтении этой книги ты твердо ставишь разделительную полосу между творцом и творением.
Да, все описанное Буниным — правда. Раньше приходилось читать документы о неприглядном поведении Блока по отношению к начинающим писателям и про Горького... Но не хочется распространяться об этом.
Интеллигенция перед революцией совершила множество фатальных ошибок, бесилась с жиру, не знала, куда себя деть, развлекалась, а последствия сломали множество судеб.
Но кто наделен властью бросать в них камни? Вот в чем вопрос...
Если бы Бунин сам не указал, что дворянин, я за эти главы никогда не сочла бы его воспитанным и, тем более, благородным человеком. Он добавил темных штрихов в образы коллег по цеху, но больше всего — в свой собственный образ.
Ирония в том, что теперь, читая его, мне нужно будет проделывать полезное упражнение: ценить творение и забывать о близоруком по отношению к окружающим людям творце, не умеющем замять чужую неловкость и отвлечь внимание от чужого промаха.
И все же много крупиц интересного, живого рассеяно по страницам "Воспоминаний". Возможно, их стоит читать, листая, и останавливаясь на том, что действительно заслуживает внимания.

Для понимания того, что будет твориться на страницах "Воспоминаний", достаточно было прочитать "вдохновляющее" предисловие ко всей книге, состоящей из дневниковых записей, знаменитых "Окаянных дней", "Воспоминаний", составляющих предмет разговора, и различных статей. Упомянутые произведения не зря включены в одно издание, потому что проникнуты они одной идеей, а точнее - чувством. И это чувство - всепоглощающая ненависть ко всем, кто думает не так, как Иван Александрович Бунин. Тут можно выделить два важных момента, особенно остро стоящих и вызывавших его моментальную реакцию - "религиозное кощунство" в любом виде и поддержание революции.
Бунин был из тех, кого называли белой эмиграцией. Этого он не скрывал и, наоборот, всячески подчеркивал свою приверженность монархии, титулам и громким лицам. Читала я записки о революции и другого белоэмигранта - Ивана Наживина. И вроде бы пишут они об одном народе, описывая примерно те же самые вызывающее отторжение анекдоты, только Наживину сочувствую, а Бунина хочется отфильтровать. Еще этих двух писателей сближает любовь к Толстому и увлечение толстовством в юные годы. И опять - абсолютно разный результат. Поэтому не сравнивать мне трудно, и в сравнении выигрывает вовсе не Бунин. Хотя этот разговор о заметках о революции должен вестись больше в рецензии на "Окаянные дни", но Бунин все равно в своих автобиографических заметках, посвященных отдельным известным людям того времени, снова и снова возвращается к теме революции, своей эмиграции и советской России.
С самой первой заметки, обозначенной как автобиографическая, поражает количество ненависти в Бунине почти к каждому человеку, всплывшему на его страницах. Сначала я отмечала на полях имена тех, кого он старательно и методично поливал грязью, но потом "рука бойцов колоть устала". Мировоззрение Бунина покоится на святом убеждении в том, что "русская исконность не может быть без веры", как говорила когда-то некая Мария Сергеевна Чуракова. Бунин берет это в качестве знамени и начинает нападать на всех тех, кто думал или писал по другому. Выставляет он это очень интересно, не просто как заблуждение человека, с чисто христианским смирением. Нет, он всячески старается принизить описываемого, низвести его до уровня шута площадного, глупого и пустого человека, подлого и расчетливого. Это выглядит странно по первости, но после нескольких заметок начинает вырисовываться общая картина и замысел.
Он таков - Бунин рисует нам, читателям, портреты литераторов той эпохи, описывая черты их писательские и человеческие. И без описания общей картины загнивания не обходится. И выходит в конце-концов, что предстает перед нами галерея людской подлости, низости и чванства своим литературным знанием. Из известных литераторов-современников нормально Бунин отозвался только о Льве Николаевиче Толстом. Хорошо говорил еще о Чехове, но тут все равно было "но". Обошел в своих потрясаниях кулаками еще пару незначительных личностей, но о них современных читатель и не слышал. На этом все. Любое имя писателя или поэта Серебряного века, всплывшее в вашем сознании, было отражено на страницах воспоминаний в самых коричневых красках. Писали они не так, язык у них отстойный, образы дурацкие, претензий куча, сами - скоморохи и т.д.
Это интересно с культурологической точки зрения, потому что где еще можно увидеть вот так вот описание Куприна-алкаша или пожирающего пищу из чужих тарелок Маяковского. Интересно, неожиданно порой и мерзко одновременно. Понятно, что подача всех этих поэтов и писателей в обычном информационном пространстве прошла сильную идеологическую шлифовку, но к подобному я была не всегда готова.
Я понимаю Бунина и мотивы, которыми он руководствовался при написании, но не могла иногда понять, как это он так скверно отзывается о человеке, а сам говорит, что их связывала двадцатилетняя дружба или они отдыхали где-то премило на даче вместе. Таким образом, сам он как человек тоже не очень.

Бальмонт стал подобен очковой змее:
— Поэт не изумился бы мещанке, обратившейся к нему за разъяснением его поэтического образа. Но когда поэту докучает мещанскими вопросами тоже поэт, он не в силах сдержать своего гнева. Вы не понимаете? Но не могу же я приставить вам свою голову, дабы вы стали понятливей!
— Но я ужасно рада, что вы не можете, — ответила Гиппиус. — Для меня было бы истинным несчастием иметь вашу голову…

Любите вы море? - сказал я.
- Да, - ответил он. - Только уж очень оно пустынно.
- Это-то и хорошо, - сказал я.
- Не знаю, - ответил он, глядя куда-то вдаль сквозь стекла пенснэ и, очевидно, думая о чем-то своем. - По-моему, хорошо быть офицером, молодым студентом... Сидеть где-нибудь в людном месте, слушать веселую музыку...
И, по своей манере, помолчал и без видимой связи прибавил:
- Очень трудно описывать море. Знаете, какое описание моря читал я недавно в одной ученической тетрадке? "Море было большое". И только. По-моему, чудесно.
О Чехове

Ей же, 29 сентября 1886, Москва.
"Николай у меня. Он серьезно болен, желудочное кровотечение... Вчера он меня испугал не на шутку.
Всем скверно живется. Когда я бываю серьезен, то мне кажется, что люди, питающие отвращение к смерти, не логичны. Насколько я понимаю порядок вещей, жизнь состоит только из ужасов, дрязг и пошлостей, мешающихся и чередующихся".
О Чехове
















Другие издания


