1
Ваша оценкаWaverley: or, 'Tis sixty years since by Walter Scott libreka classics – These are classics of literary history, reissued and made available to a wide audience. Immerse yourself in well-known and popular titles!
Жанры
Книга из цикла
Романы Уэверли
2
3
4
5
6
7
8
9
10
Рейтинг LiveLib
4,1
234 оценки
- 538%
- 445%
- 314%
- 22%
- 11%
Ваша оценкаПрочитали 272Хотят прочитать 356
Рецензии
Katerina_Babsecka24 мая 2022 г.Я сожалею лишь о том, что у меня только одна жизнь, которую я могу отдать Родине!
В горах мое сердце ... Доныне я там,Читать далее
По следу оленя гоню по скалам.
Гоню я оленя, пугаю козу.
В горах мое сердце, а сам я внизу.Автор переносит своего читателя в эпоху претендента-младшего (принца- красавчика Карла Эдуарда Стюарта) и показывает его отчаянную попытку вернуть Шотландии самостоятельность.
Нашему взору предстает Эдуард Уэверли из имения Уэверли-Онор - молодой офицер драгунского полка его величества Георга II из ганноверской династии. Юноша, росший в семье, поддерживающей притязания на трон династии Стюартов.
Итак, история начинается с отправления вышеуказанного дарования в путь в качестве капитана в армию короля. Внезапно (хмхм ... видимо в дороге мальчик утомился), капитану дают отпуск и он без зазрения совести отправляется на встречу приключениям, потеряв абсолютно счет времени. Здесь перед читателем мелькают превосходные и величественным имения, идет погружение в быт разбойников в горах и раскрывается истинный патриотизм простых горцев, лэрдов и внезапно их женщин и в конце все это приводит к предательству и нарушению всех ранее принесенных клятв главного героя, путем выбора стороны якобитов. Причем, самое обидное, что выбора не осознанного, взвешенного, и по идейным соображениям, а выбора спонтанного из-за неразберихи и мальчишеской обиды.
Вальтер Скотт отлично раскрывает характеры героев, их светлые и темные стороны. Что касается романтической линии ... немного подкачала. Здесь мы видим нерешительного Эдуарда, которого в процессе повествования сравнивают с Ромео Шекспира.
И, решив действовать, как подскажут обстоятельства, наш герой отправился спать.Ну или скорее все решения Эдуарда зависят от того, как и куда подует ветер. Перед взором предстает "о милая, милая Роза", а в противовес данному типу характера выступает истинная патриотка Флора - сестра одного из лидеров движения якобитов. Речи Флоры, так же как и ее позиция на протяжении всего повествования заслужили не только моего одобрения, но и безграничного восхищения:
Я едва решаюсь, - сказала она, - рассказывать вам о своем душевном состоянии, так сильно отличается оно от чувств, которые обычно приписывают девушкам моего возраста, и, догадываясь о природе ваших, я с трепетом касаюсь их, чтобы не причинить страдания тому, кого я от всех души хотела бы утешить. Что до меня, то с самых ранних лет и вплоть до настоящего дня я желала лишь одного: восстановления на престоле моих королевских благодетелей. Я не в силах объяснить вам всю безграничную преданность мою этой единственной цели и откровенно признаюсь, что эти чувства совершенно поглотили меня и вытеснили мысли о так называемом устройстве собственной жизни. Только бы мне увидеть день их благополучного возвращения - и тогда мне будет безразлично, где жить, в шотландской ли хижине, во французском ли монастыре или в английском дворце.Первые сто страниц романа читаются достаточно сложно за счет многочисленных описаний природы, быта и политической ситуации в стране тех времен (поэтому и оценка 4/5). Не просто так В. Скотта сравнивают с Л. Толстым, так виртуозно описывать каждую розу на розовом кусте нужно уметь.
Роман пронизан патриотическими идеями и суждениями, рассуждениями о власти:
Вы представить себе не можете суровость правительства, терзаемого справедливыми страхами и сознанием, что оно незаконно и ненадежно.Принц-красавчик раскрывается не дальновидной личностью, раздающей свое расположение любому встречному обладающему титулом или мало-мальским количеством людей для восстания, не вдаваясь в подробности причин вступления определенных людей в ряды его восстания. За счет своего доброго сердца, Карл нередко поступается разумом и совершает ошибки, в том числе идя против своих же советников:
Я не стану доверяться своим советникам,- сказал он,- они будут отговаривать меня от справедливого поступка.
При таких обстоятельствах я не хочу держать в плену храброго врага.А зря... Тем самым становятся очевидными причины провала восстания 1745 г.
Как и понятны причины его начала... Одна из которых пренебрежительное отношение англичан к горцам:
Пусть себе живут на своих голых горах, ходят надутыми от спеси и вешают свои шапки хоть месяцу на рога, если им взбредет на ум такая фантазия, только бы не спускались туда, где люди носят штаны и разговаривают так, что их как-то можно понять. Я говорю - как-то, ибо жители Равнины изъясняются по-английски лишь немногим лучше, чем негры на Ямайке. Мне, право, жаль прет ... я хотел сказать - шевалье, что вокруг него собралось столько бандитовюИтак, я однозначно советую к прочтению данное произведение, пропитанное духом Шотландии и Англии, с плавным и мягким повествованием и где- то наивными идеями и мировоззрением героев этого романа.
23769
Helg-Solovev13 сентября 2023 г.Magnum opus, или с чего начинался Скотт-прозаик
Читать далееБескрайний литературный мир способен напугать читателя своей масштабностью и некоторой неопределенностью, отчего волей-неволей желаешь тянуться к чему-то привычному и понятному. В далекое время беззаботной юности один человек сказал мне: «Самое главное в мире литературы найти свою тихую гавань». Такой гаванью может быть жанр в целом, или отдельный автор в частности. Знакомство с романом «Айвенго» стало определяющим в моём жизненном пути, а потому и неудивительно, что в какой-то момент тихой гаванью стали исторические романы в целом и Вальтер Скотт в частности. С «Шотландским чародеем» мне было суждено пройти непростой путь, от безграничной любви, до огульной критики, чтобы наконец-то, думаю раз и навсегда, примириться, успокоиться, остепениться. Такая ветреность по отношению к автору вполне объяснима – любовь, рожденная романтическим духом изображения пасторального Средневекового мира, была, растоптана, суровой реальностью, открываемой более поздними художественными произведениями вкупе с научно-историческим погружением. Однако далеко не в первый раз мне приходится выступать своего рода адвокатом писателя, оправдывая Скотта и все литературное поприще его подражателей и последователей, если не перед широкими массами читателей, то уж по крайней мере перед собой лично. Разумеется, можно найти истории глубже, честнее, жестче, даже у тех, кого часто именуют последователями, или (хуже) подражателями Шотландца. Но вот удивительный парадокс – мало кто из них сумел также покорить меня слогом, нарративом, сочетанием масштабности и незначительности… мало кому удалось стать «чародеем». Признавая негативные стороны романов Вальтера Скотта, мне не удается отделаться от ощущения, что я готов закрывать на них глаза, литература и прям через чур субъективная вещь: разум понимает, что что-то не так, но сердце все равно не желает ничего слушать.
Возвращение к творчеству Скотта уже стало некой доброй традицией. Вот только теперь, по мере сил, я стараюсь приобщить к его произведениям и подрастающее поколение, пользуясь тем положением человека, что «оглушенный несмолкающим гулом голосов и задыхаясь в спертом воздухе классной комнаты, непрерывно сражался весь день (один против целой оравы), пресекая озорство, побуждая к труду безразличие, силясь просветить тупоумие и укрощая упорство». Оттого в последние годы неизменно приходилось вертеться либо вокруг Английской революции, либо вокруг Плантагенетов, перескакивая с Нового времени на Средневековье и обратно. Не мудрено, что на исходе последних летних дней хотелось отстраниться от непрекращающегося лязга мечей и ломки религиозно-политических копий, отойдя в более спокойный XVIII век, где, впрочем, нас ждет очередные лязги мечей и ломание религиозно-политических копий.
«Уэверли, или шестьдесят лет назад» роман определенно знаковый и уникальный в своем роде, так как, во-первых, и в последних эта был первый большой опыт Скотта в области прозы. К тому моменту автор уже получил известность как величайший поэт, отчасти за счет сборника «Песни шотландской границы», но в большей степени благодаря - «Песни последнего менестреля» заслужившего особую благосклонность публики будучи, по словам литературных критиков: «первой поэмой, написанной на английском, которую можно назвать бестселлером». Однако поэтической славы «Шотландскому чародею» было недостаточно. Сам автор подчеркивал, что его опыт барда безусловно роднит как и прозаика, так и поэта: «два или три моих поэтических опыта, собственно говоря, отличались от романов только тем, что были написаны стихами»; в Скотте-поэте и правда видится многое от Скотта-романиста, тем более, что сам автор никогда не оставит свою поэтическую музу, а многие стихотворные вставки и эпиграфы обильно встреченные на страницах романов (особенно с пометкой: «старинная баллада») на самом деле принадлежат именно его перу. Но куда важнее вставок и эпиграфов авторского сочинения, стала перенесенная в прозу поэтическая легкость. Не секрет, что романы тех лет мало жалели свою читающую публику, будучи антикварнымипо духу они погружались в архаичность языка и стиля, упивались словами и терминами, к которым читатель оставался глух: «К чему моя слушай, когда моя не понимай»; что неизменно вело к неудачным приемам, малым тиражам и полному забвению… Поэзия, имеющая несравнимо большую легкость, подсказывала тот самый верный путь, что Скотт будет нащупывать в процессе всего своего творчества, хотя в «Уэверли…» уже будет достаточно того, что роднит ранние и поздние произведения автора между собой, все же первый Magnum opus сумеет поразить публику настолько, что даже грядущие успехи, например тот же «Айвенго», неизменно будут носить гордое обозначение: «От автора Уэверли!»: по поводу чего критики неизменно будут иронизировать: «Слава неизвестного автора своим происхождением обязана одному из самых малоудачных его произведений». Конечно вопрос удачности это прежде всего вопрос вкуса, но справедливости ради стоит сказать, что примечание «от автора Уэверли» появилось не столько вследствие большого успеха романа, хотя и это имело место быть, сколько в стремление Скотта остаться при его публикации «Великим инкогнито». Отчасти причины этого шага были репутационные: «я уже пользовался известной репутацией, как поэт и не хотел компрометировать ее, предлагая публике сочинение в ином роде». Биографы вторили этой позиции, пусть и несколько расширяя контекст личности автора, дабы затем находить причины в его характере и натуре: «хитрость, озорство…, детская любовь к тайне». Однако мне думается, что при справедливости существования вышеизложенных причин не стоит сбрасывать со счетов и того просто вопроса: «Верил ли Скотт в успех своего первого романа?». В предисловиях к поздним изданиям «Уэверли…» «Шотландский чародей» попытался дать некий ответ говоря о себе: «Я не слишком самонадеян… Недостаток таланта… Надежды были несравненно более радужными, чем те, которые он в действительности питал»; это прямая авторская речь не столько объясняется ложной скромностью, сколько именно сомнениями, что в той или иной степени подтверждается историей написания романа. В итоге «честолюбивая мечта…, написать рыцарский роман…, насыщенный сверхъестественными событиями» столь тяжко воплощалась в жизнь, что автору в какой-то момент показалось верным решением сперва забросить свой труд в долгий ящик, а затем, написать его так, чтобы нашлось место не только для самой истории, но и для прямого авторского диалога с читателем.
Однотипность романов Скотта, пожалуй, главный крест для всех тех, кто желает погрузиться в его творчество. Оно, конечно, не столь бросается в глаза, если между романами проходит достаточное количество времени, но оно безусловно плохо кончиться, если поглощать «Великого инкогнито» залпом. Парадоксально, что в этой связи многие критики удостаивают «Уэверли…» весьма прохладных оценок, отчасти объясняя это отсутствием «знаменитых “скоттовских” историй и характеров»; разумна ли подобная претензия для первых романов, которые, как в известной поговорке с блином, вполне могут получиться не такими, какими мы их ждем? Вопрос риторический, да и не столь важный, вкупе с тем, что мне думается, что «Уэверли…» - это самая «скоттовская» история в самом что ни на есть положительном и отрицательном смысле этого слова.
Безусловным достоинством романа является его слог. Ранее уже было отмечено, что романистика XVIII века редко относилась к своему читателю сочувственно и, совершенно не пыталась стать на его место. Авторы исторических романов почему-то полагали, что все искупит их богатое знание материала и стремление донести это знание до широких масс. «Шотландский чародей» прекрасно осознавал и видел причины по которым его коллеги терпели одну неудачу за другой: «Всякая вещь, рассчитанная исключительно на то, чтобы развлекать публику, должна быть написана вполне понятным языком»; оттого то при всем своем стремление написать роман в духе «Замка Отранто», Скотт решает обратиться к истории относительно недавних событий – шестидесятилетней давности. Это избавило его от необходимости погружаться во времена глубокой древности, а, следовательно, искусственно делать свое произведение более архаичным. Для Скотта было важно развлечь читателя, постараться найти с ним общий язык, но при этом рассказать историю, а не погрузиться в политику. Середина прошлого века стала превосходной отправной точкой, позволившая автору насытить свой роман фразами в духе: «читатель может еще помнить…, подобное еще сохранилось…, лишь недавно ставшее историей»; роман с одной стороны, как бы успешно порождает ощущение участия, оставаясь при этом по духу именно рассказанной историей. Не смотря на наличие заглавного героя и значительности уделенного ему времени (в более поздних романах это уже станет редкостью), основное повествование всегда идет как бы со стороны, от лица рассказчика, который на манер доброго дедушкипересказывает внукам времена своей юности. Подобную манеру Скотт, в доступных пределах сохраняя принципы историзма, перенесет и для более поздних своих произведений, даже тех что погрузят нас в века тех самых рыцарей и замков, что изначально были автором решительно отринуты. Даже, казалось бы, исключительно научные произведения (например, по истории Шотландии и Франции) будут озаглавлены, как «Дедушкины рассказы» и в большей степени поражать своей легкостью и нарративностью, чем научностью и фундаментальностью. Манера «скоттовского» слога – это монолог читателя-автору, рассказчика-слушателю, где порой найдется место неожиданному отступлению, в котором автор обращается как будто бы именно к нам: «Раз и навсегда я должен извиниться перед читателем…, Позволь заявить тебе любезный читатель…, Длинная это будет глава или короткая? Это такой вопрос, любезный читатель, в котором ты не имеешь права голоса…».
Другая черта романов Скотта заключает в себе уникальное сочетание незначительности и масштабности событий. Его произведения, за редким исключением, посвящены судьбоносным событиям, как мировой, так и национальной истории, однако в центре повествования всегда оказывается персонаж незначительный (пусть и привилегированных кровей), зачастую вымышленный, судьбе которого и суждено будет стать нитью Ариадны, что проведет нас через лабиринты исторических перипетий. Роман «Уэверли…» отсылает нас к событиям Якобитского восстания 1745 года, которое мало известно людям, особо не погруженным в Английскую историю, тогда как в самой Англии имеет богатое историографическое поле: от культа «короля за морем», гонимого и бедного, до отрицания этого культа и превращение Чарльза (Карла) в «незваного и нежеланного». Впрочем, куда более значимы эти события в истории Шотландии, которую Скотт, соединяя с историей Англии, по понятным причинам желает и обособить. С этой точки зрения можно совершенно иначе взглянуть на заглавного персонажа, который будучи англичанином, оказывается втянут в события местом действия которых становится горная Шотландия. Таким не хитрым образом автор знакомит своего читателя с историей своей родной страны, которая, как ни странно мало знакома, как самим англичанам, так и шотландцам (60-70 летний разрыв во времени, вкупе с разрушением идентичности горцев ставший следствием их участия в событиях 1745 года на стороне «шевалье» (т.е. претендента), безусловно сделал своё дело). В своих ранних поэтических сборниках Скотт уже продемонстрировал страстное желание погрузить британского читателя в хитросплетения Шотландской истории – приграничный район уже находил свое отражение в «Песнях Шотландской границы», где автор проявил себя как Герхард Миллер в Сибири – разве что собирая баллады, легенды и песни. Собственно, восстание 1745 года породило большое количество образцов фольклора, которые не обошли Скотта стороной, став еще одной причиной выбора именно этих событий и именно этого временного периода для своего первого большого произведения.
Само же произведение начинается с долгого и обстоятельного знакомства с политико-религиозными хитросплетениями первой половины XVIII века проходящих в Англии, которым пусть и суждено стать тяжким препятствием для читательского интереса: «Раз и навсегда я должен извиниться перед читателями…, в том, что мучаю их так долго…»; но которые, по справедливому замечанию автора, необходимы: «для обоснования действия»; раскроется которое далеко не сразу. К моменту, когда случится судьбоносная высадка Карла Стюарта, читатель, ведомый под руку с заглавным героем, успеет многое увидеть и понять, что даст ему возможность с большей осознанностью, нежели главному герою, взглянуть на события Якобитского восстания, авантюрность которого неизменно отеняется его романтичностью. Достаточно обратить внимание на то, что шевалье высаживается на северо-западе Шотландии всего с семью спутниками, рассчитывая, вероятно, на широкую поддержку, которою ему, в большинстве, так и не суждено будет встретить. Исключением можно назвать горные кланы Шотландии, но даже в их среде ситуация была не столь однозначна, чего уж говорить о жителях равнин, где в большинстве своем поддержка претендента ограничивалась «сочувствием» и «благоприятными обстоятельствами». В этой связи очень показательны образы Мак-Иворов и их окружения. С одной стороны, эта преданность и верность делу, которое Фёргюс и Флора Мак-Ивор считают единственно справедливым, хоть каждый мыслит эту справедливость несколько по-своему. Так Флора готова пускаться на личные жертвы, лишь бы воплотить свою мечту в жизнь: «Только бы мне увидеть день их благополучного возвращения – и тогда мне будет безразлично, где жить, в шотландской ли хижине, во французском ли монастыре, или в английском дворце». Фёргюс напротив, усваивая преданность делу Стюартов как бы от старшего поколения: «Отец Фёргюса…, телом и душой предался восстанию 1715 года»; истинным зерном своего участия делает осознание боли и трагедии, испытанной Шотландским народом: «Этот закон о государственной измене…, одно из тех благодеяний, Эдуард, которыми ваша свободная страна наградила бедную старую Шотландию: её законодательство, как я слышал, было намного мягче». С другой стороны, нам известно, что предприятие шевалье было встречено даже среди горцев далеко не однозначно. Так клан Камерон, чьи исторические прототипы частично легли в основу Мак-Иворов, присоединялись к движению далеко не сразу, ибо прекрасно видели авантюрность ситуации и опасались последствий, могущих наступить вслед за неминуемым провалом. Скотту удалось отразить эту двойственность в положение горцев за счёт образа Доналда Бин Лина: «искуситель в этой истории»; чьи действия и поступки не только сочетали в себе стремление к собственной выгоде и значимости, но и выражали осторожность и осмотрительность, столь важную в жизни разбойных горских племен.
И всё же сколь значительно и важно историческое событие, столь показательно желание автора рассказать об этом событие через незначительного героя. Романы Скотта всегда были о людях втянутых в горнило исторических перипетий, которым суждено было оставить на их формирующемся характере неизгладимый след. Так в образе Эдуарда Уэверли мы отчасти видим самих себя, стоящих на перепутье дорог начинающейся взрослой жизни. В первой половине романа нас встречает еще юноша, чьими поступками руководит ни опыт и зрелость, а мечтательность и эмоции: «Кровь закипела в Уэверли, когда он прочел это письмо…, Эдуард вскипел от столь незаслуженной и, по-видимому, преднамеренной обиды»; которыми успешно пользуются как более умудренные товарищи, так и недруги главного героя: «На тебя может повлиять каждый встречный. Ты крутишься как флюгер на ветру». Однако, как еще не оперившийся птенец рано или поздно воспарит гордо в небе, так и Уэверли осознавая свои недостатки начинает постепенно расти над собой. Его обуревают сомнения: «И как мог он, с другой стороны, не рассчитывая ни на что, кроме собственных сил, примкнуть к опасным и скороспелым планам… Когда он размышлял о прихотях судьбы, которая находила, казалось, особое удовольствие в том, чтобы ставить его в зависимость от других людей и лишать возможности действовать по собственному желанию»; раскаяние и боль: «Я увел вас с родительских полей, лишил защиты великодушного и доброго ... О нерешительность и беспечность! Если вы сами по себе и не пороки, то сколько чудовищных мук и бедствий вы несете с собой!»; что в конечном счете меняет главного героя: «научился владеть своим духом, смирённым испытаниями, и почувствовал себя вправе сказать с твердостью, хоть и не без вздоха сожаления, что романтический период его жизни кончен…»; подводя его к финалу, возможно излишни благоприятному, что вряд ли было бы возможно в реальности.
Романы Скотта тяжело назвать идеальными, как тяжело таким же идеальным считать «Уэверли…». Можно понять тех, кто считает историю Якобитского восстания, рассказанную шотландцем, слабым произведением, как относительно самих романов «Великого инкогнито», так и применительно к жанру в целом. Затянутость вступления, неоднократно подчеркнутая самим автором, вкупе с излишне романтизированной эпохой, придает произведению ощущение некоторой авторской неуверенности, вполне, впрочем, понятной и простительной. Однако справедливо ли считать «Уэверли…» одновременно вторичным (подчеркивая, как бы этим отсутствие авторского стиля) и лишенным «скоттовского» стиля? Абсурдное сочетание! «Шотландский чародей» еще успеет повторить свою фабулу в десятке как успешных, так и не очень романов, оставаясь при этом верным своему стилю, позволившему однажды вплести «правдоподобный вымысел в русло достоверных исторических событий».
21625
lastivka14 декабря 2014 г.Стюарт прийде - лад наведе!Читать далееПоразительная книга.
Романтически настоенный и довольно бесхарактерный юноша по протекции получает офицерский чин и отправляется на службу, но по дороге умудряется задержаться в гостях то у одного почтенного друга семьи, то у другого почтенного друга почтенных друзей. Забросив свои служебные обязанности, он и не замечает, как оказывается в немилости у властей, а заметив, страшно обижается и от досады изменяет родине и присоединяется к очередному якобитскому восстанию - попытке посадить на английский трон очередного Стюарта. Поучаствовав в одном сражении, наш герой решает, что с него хватит войны. Потаскавшись по Шотландии и Англии, он в итоге получает высочайшее прощение, наследство, невесту и крутое имение. В принципе, все. Довольно стандартный сюжет исторического романа.
А вот что меня действительно поразило, так это мотивы персонажей книги, так стремившихся заменить представителя Ганноверской династии на троне потомком Стюартов. (историю я не то чтобы совсем не знаю, но беглый просмотр википедии родил больше вопросов, чем ответов) Нет, правда - почему оно им было так необходимо? Что такого было в этих Стюартах? Одному, помнится, "за заслуги перед отечеством" голову отрубили, при Стюарте-протестанте протестанты резали католиков, при короле-католике - резали протестантов, парламент опять-таки был распущен, колонии в Америке притеснялись, ну никакой демократии. В целом, такое ощущение, что тогдашний король не устраивал якобитов только по той причине, что не был Стюартом. Поразительно. Акт о веротерпимости, Билль о правах, грамотные реформы - все это ерунда для твоих подданных, если тебя зовут не Стюарт.
Может, были какие важные социально-экономические причины? Может, извините за пафос, душа у якобитов болела за народ? "Скотланд! Фрыдом!" и прочая национальная идея?
Не в этой книге. Не эти люди. Один прямым текстом заявляет, что сражается за возможность получить титул, другая бьется в экстазе от одного имени "Стюарт", третий носится со своей разувайкой... Короче, страшно далеки были якобиты от народа. Народ вообще представлен толпой безымянных "илотов", т.е. рабов. Их, кое-как одетых и чем попало вооруженных (каменные топоры и косы, ага) лорды и лэрды просто согнали на войну, втянули в эту бессмысленную авантюру, которая закончилась вполне закономерно - двадцатиминутным разгромом якобитов при Каллодене.
Такие грустные дела.141,1K
Цитаты
- Katerina_Babsecka18 мая 2022 г.
Один человек с пистолетом равен ста невооруженным, так как, хотя он в толпе может застрелить только одного, но никто не знает, не окажется ли он этим несчастливцем
5339 
HighlandMary12 августа 2025 г.Читать далееПрежде чем провести Уэверли в пиршественную залу, ему, по патриархальному обычаю, предложили омыть ноги, что после знойного дня и болот, по которым ему приходилось ходить, было в высшей степени приятно. Правда, при этом он не был так роскошно принят, как в свое время были встречены героические странники «Одиссеи»; обязанности смывания и отирания выполнялись не прелестной девой, что тело разотрет и маслом умастит, а прокопченной и высохшей старухой, которая была не слишком польщена возложенной на нее обязанностью и ворчала сквозь зубы: «Стада наших отцов паслись не вместе, чтобы я оказывала вам эту услугу».
323- HighlandMary12 августа 2025 г.
— Но быть дочерью скотокрада, обыкновенного вора!
— Обыкновенного вора! Как бы не так! Доналд Бин Лин никогда за свою жизнь не подымал меньше гурта.320
Подборки с этой книгой
Топ-623
- 623 книги
Западный канон Гарольда Блума
- 588 книг
Список книг от моей бабушки
- 277 книг
Список Валерия Губина
- 1 091 книга
Любимые книги Достоевского
- 199 книг
Другие издания
