The Yellow Wallpaper

Эта грустная и неординарная история рассказывается от первого лица. Молодая женщина доверяет бумаге свои фантазии, страхи и желания.
Исписанные тетради - её единственная отдушина. Но с внешней стороны рассказчица вовсе не одинока. У неё есть муж, человек крайне практичный и свободный от суеверных страхов, и маленький ребёнок.
Семья проводит лето в арендованном загородном доме.
У героини проблемы с ментальным здоровьем, и она нуждается в помощи. В согласии с медицинскими представлениями конца XIX века у пациентки предполагают склонность к истерии.
Супруг героини Джон - практикующий врач. Это обстоятельство позволяет ему взять под полный контроль лечение супруги. Он прикладывает все возможные усилия, чтобы вернуть ей душевное равновесие. Героине предписываются сон и полный покой. Cовершать какие-либо умственные усилия крайне не рекомендуется. Также не приветствуется искренний разговор о том, что творится в сознании занемогшей женщины.
Героине такой режим не идёт на пользу, ее обсессия усиливается, связь с реальностью становится всё более хрупкой. Катализатором ухудшения состояния её психики становятся жёлтые обои в комнате, куда женщину поместил муж, объясняя свой выбор исключительно заботой о ней. Но надо отдать доктору должное, Джон, если верить героине, действительно много работает.

В детстве некоторые из нас могли иметь привычку рассматривать обои в квартире, отыскивать закономерности и отличия в их узорах. Я, к примеру, когда не могла заснуть, любила разглядывать в темноте очертания предметов мебели и прислушиваться к тишине.
Как выяснилось, такое развлечение не всегда бывает невинным.
Героиня рассказа, которую сразу стал раздражать жёлтый цвет обоев, проводит часы, изучая узоры на них. В результате они начинают казаться ей угрожающе живыми.
Постепенно пугающе-притягательные обои преобразуются в подобие клетки, за которой живёт живое существо.

Тесные рамки замкнутого пространства контрастируют с простором природы и раскинувшимся за окном комнаты парком. Открывающийся из зарешечённого окна вид олицетворяет для одинокой молодой женщины свободу. До неё, казалось, всего несколько шагов, но сделать их отнюдь не просто.

В какой-то момент героиня начинает идентифицировать себя с фантомной обитательницей обоев-клетки.
В финале в серьёзности проблем супруги убеждается и Джон. То, что ему предстоит увидеть, по силе воздействия смутно напоминает картину, открывшуюся в одно утро семье героя «Превращения» Кафки. Но здесь, конечно, обойдётся без трансцендентных метаморфоз.

Считается, что весь рассказ Шарлотта Перкинс Гилман - аллегория на угнетённое положение женщин и отсутствие у них возможности заявить о себе.
Образ, который мерещится героине за жёлтой обивкой, призван во плоти отразить запертость женщин в навязанных обществом рамках. Можно скептически прокомментировать историю, отметив, что единственная возможность вырваться из замкнутого круга - лишиться рассудка, по крайней мере частично. Естественно, это ирония. В XIX веке у женщин были определённые, пусть и весьма ограниченные, возможности канализировать свою творческую энергию.
Рассказ Шарлотты, который мы читаем в XXI веке, тому подтверждение. История, кстати, полуавтобиографична и написана после приступа послеродовой депрессии.
Героиня «Жёлтых обоев» тоже могла заняться писательством, у неё есть настойчивая потребность выражать свои мысли на бумаге и богатое воображение.
Возможно, она пробовала писать, но ей требовалось одобрение со стороны. Без поддержки она утратила веру в себя, и её нездоровье начало прогрессировать. Доктор, который привык игнорировать желания супруги, мог, сознательно или нет, выразить пренебрежение к её пробам пера. Нескольких слов неодобрения или холодного молчания с его стороны достаточно, чтобы заставить эмоционально неустойчивую героиню оставить надежду реализовать себя в творчестве... Я предложила один из возможных вариантов. К рассказу можно приложить другие приквелы - от развивающейся послеродовой депрессии до попытки намеренно свести героиню с ума при помощи психотропных препаратов (упоминаются таблетки, которые прописал ей муж).
На вопрос «Что привело рассказчицу к финальной сцене в комнате с обоями?» можно ответить по-разному. В этой вариативности заключается сильная сторона рассказа.

Уверенно можно утверждать только то, что Джон совершенно не прислушивается к супруге.
Она просит перейти в другую комнату, где не будет этих ужасных обоев и решёток на окнах. Он отказывает ей в этом.
Героине хочется проводить лето в другом месте, видится с друзьями? Нет, дом уже снят и они никуда из него не уедут. Как-то развлечь себя? Нет, дорогая, тебе необходимо полное расслабление, физическое и интеллектуальное.
Делать записи в дневнике, из которого мы узнаём эту историю, ей тоже приходится в тайне.
Доктор обращается с женой как с несмышлённым ребёнком. Изоляция героини такова, что ей даже собственное дитя не позволено видеть.

Подводя итог, скажу, что для своего времени история звучала новаторски. Однако мне она видится заслуживающей внимания и сегодня.
Рассказ выходит за пределы темы бесправного положения женщины. Он и об отсутствии понимания между людьми, живущими под одной крышей, и о давящем внутреннем одиночестве, когда, казалось, ты окружён вниманием. Эти, как и некоторые другие жизненные аспекты, автору удалось передать при помощи примерно 6 000 слов.

Маленький, этак на полчаса, рассказ, на который можно смотреть с разных колоколен. Святая Вики докладывает, что авторка писала его с мыслями о современном ей феминизме, но, честно признаюсь, если и можно в «Желтых обоях» рассмотреть феминизм, то разве что больной.

Автобиографический (?) рассказ Шарлотты Перкинс Гилман – о женщине, которая постепенно сходит с ума после рождения ребенка. Муж не очень-то понимает ее состояние, хотя по профессии сам врач. Чтобы отстранить ее от обычной жизни (и чтобы она, со своей болезнью, не позорила его в кругу друзей и близких), он временно переезжает с ней в съемный дом. Главной героине достается комната с желтыми обоями, которые ей по необъяснимым причинам не нравятся. Сначала она просто заинтересована рисунком обоев. Потом это выливается в манию: она часами рассматривает эти обои, уверенная, что за ними заточена какая-то женщина. Она смотрит и смотрит, смотрит и смотрит, а «крыша» не спеша течет и течет.

«Это рассказ о заточении женщины 19 века, о том, как предвзяты были медики к женщинам, как женщинам хотелось выбраться и…» Полукрепостное положение женщин в то время – известная вещь. Только «Желтые обои» скорее насмехаются над желанием женщин сбросить многовековые оковы.

Главная героиня, которая и должна освободиться, – настоящая сумасшедшая. Ей нужно психиатрическое лечение. Авторка намекает, что в ее время это лечение было… неэффективно? Но, простите, не одни женщины страдали от ненормальных методов лечения. Разве к больным мужчинам были снисходительнее? Я что-то сомневаюсь. Главную героиню не отправляют в лечебницу, к другим психам, муж создает для нее более-менее нормальные условия. Да, он держит ее, по сути, взаперти и вдали от общества, но, в ее состоянии, это единственно доступный метод. А мог бы засунуть ее в психиатричку, и там бы ее лечили разными изуверствами. Как минимум, сковывали бы по рукам и ногам, побрили бы, опаивали разной мерзостью. Это было бы лучше? Опять же, жестокость к больным не была проблемой только женской или мужской, как раз в психиатрических больницах исчезал свойственный тому времени перекос: жестоки были ко всем вне зависимости от пола и даже возраста. Так отчего главная героиня чувствует себя «заточенной» за обоями? Оттого, что ее удерживают дома? Но она же осознает, что больна, а в больнице ей было бы намного хуже. Нормального лечения нет. Что, ей не позволяют писать? Нет, она все равно пишет, ручка и бумага имеются, но лучше бы она этого не делала: создается впечатление, что пережевывание больных впечатлений лишь ухудшает общее ее состояние.

«Желтые обои» словно говорят тебе: либо ты следуешь правилам (хорошая жена, хорошая мать), либо окончательно слетаешь с катушек. И лучше сделать выбор в пользу сумасшествия. В финале главная героиня как бы выбирается из «заточения» своего времени, только вот воспринимается это, как апофеоз болезни, а не освобождение от гнета. Она не вылечилась, она в своем безумии стала похожа на животное. Не очень-то приятный образ феминизма, знаете ли. Возможно, раньше это было актуально, но нынче смотрится крайне странно. Женщины, к счастью, нашли способ обойти безумие и стали при этом свободными.

В безумии меня больше всего пугало то, что в него окунаешься не сразу, как в омут с головой, а скатываешься постепенно. Вот главная героиня "Жёлтых обоев". Сначала она видит в неясных узорах на обоях какие-то глазики--луковички. Все мы их видит время от времени. Потом смутные фигуры. Потом смутные фигуры, которые можно увидеть только под определённым углом, освещением и т.д. Потом смутную фигуру, которая движется. Потом... Ну, вы поняли, как в "Чёрном лебеде". Так вот в какой момент этого поиска фигур на обоях провести черту, за которой обычный невроз и скука превращаются в настоящий кошмар?

Ладно, попробую по порядку, поэтому спойлеры. Рассказ автобиографический, по свежим следам. Автор — Шарлотта Гилман — пережила постродовую депрессию, и отношение к лечению этого явления ей очень не понравилось. Поэтому свою героиню она наделяет тем же самым. Шарлотту Гилман запирали в комнатах и отбирали даже ручку и бумагу, чтобы не дай б-же не волновалась. И с героиней происходит всё то же самое. Шарлотта Гилман долгое время сидела в четырёх стенах без посетителей. Героиня рассказа тоже. Вот только Шарлотте удалось вырваться из-под этого гнёта, а героине — нет. Хотя кто его знает, насколько глубоко автор успела погрузиться в безумие.

Итак, общество и психиатрия того времени очень чётко делили лечение мужчин и женщин. Если на мужчину нападала тоска, сплин, короче, нерусская хандра, то ему предписывалось отвлекаться, развлекаться, упражняться, больше времени проводить в компаниях и вести себя активно. Женщине же, напротив, как существу якобы хрупкому, предписывалось заживо замуровать себя в стерильном шарике (стерильном не буквально, само собой), чтобы в него не проникли любые переживания. Поэтому общения ни с кем нет, прогулок нет, физической активности нет, а умственной — уж тем более, от неё одни треволнения. Лучше всего, если дама просто будет лежать кулём круглые сутки, кушать и дышать. Вероятно, в теории после такой терапии женщины должны были стать пустоголовыми крепышками (хотя с чего бы?), но практика очень быстро показала, что ни фига такой метод не работает.

Тем не менее, муж главной героини рассказа — сам врач — не обладает взглядом провидца и свято верит всем достижениям медицины того времени. С чего бы ему не верить? Общество говорит, что эти таблетки лечат грипп, и они лечат. Ещё совсем недавно была тысяча различных болезней под общим названием "лихорадка", а теперь их все научились отличать и исцелять. Почему бы не верить этому же самому обществу, которое утверждает, что все женские неврозы и иже с ними лечатся именно так? Муженёк запирает жену в четырёх стенах, а дальше всё опять портит... Общество. Будь оно более свободное и открытое, то жена не стала бы бояться рассказать мужу о том, что с ней происходит. Но ей даже в голову не приходит поделиться с ним жуткими рассказами о том, что якобы происходит вокруг. Потому что не принято говорить о таких вещах. Потому что муж на другой стороне баррикад. Так и получается, что муж приходит домой, видит, что жена хорошо кушала (а что ещё ей было делать помимо паранойи?) и радуется, что терапия помогает. А жена улыбается и молчит, изредка зыркая на тени на обоях. Идиллия.

В четырёх стенах много не наживёшь, начинаешь пристально всматриваться в то немногое, что тебя окружает... И если действительно были предпосылки к психическому расстройство, то эта изоляция быстро доконает пациента. На паре страничек рассказа мы постепенно углубляемся в безумие вместе с главной героиней. И вот уже на обоях не просто рожицы, а женщина, которая ползает-ползает-ползает, пытается вырваться наружу из узоров абстракции, вырывается, грызёт мебель, тенью ползает на периферическом зрении, в саду, опять за обоями, всё быстрее и быстрее, и вот уже женщин много! И в тот момент, когда героиня пишет в дневнике фразу, что она понимает эту бабцу за обоями, потому что тоже ползает... Я чуть кирпич не отложила, потому что представила это сразу в двух проекциях. Как это выглядит со стороны и как это происходит в голове у чокнутой дамочки.

Раз уж пошли спойлеры, то не могу не упомянуть о логичном завершении рассказа. Жёлтый цвет безумия, который сводил с ума героев Достоевского, всё-таки наносит решающий удар и героине. Хотя дело тут не в цвете, будь обои красными, синими или розовыми, эффект был бы тот же, разве что скорость схождения с ума могла бы разниться. Та женщина за обоями, те женщины за обоями — это сама главная героиня. Поэтому она не может покинуть эту комнату, даже когда из дома пора уезжать. Сама-то она пишет, что хочет помочь женщине выбраться оттуда наружу, но так как у неё всё перепутано, по сути, она пытается прорваться внутрь, хотя она и так уже внутри. И тут не поможет уже ни чёртова кровать, привинченная к полу, ни тело упавшего без чувств мужа ,которое так мешает быстро-быстро ползать по комнате.

Один из самых страшных рассказов, что я читала. Интересно додумать, что будет дальше. Ясен красен, что тётку сдадут в дурку, ей уже не помочь просто так. А потом муж найдёт её записи, прочитает их и офигеет. И что? Стал бы он сваливать всё на то, что она изначально была слишком больна, чтобы выздороветь? Стал бы он и дальше гнуть линию современности и заявил бы, что вот если бы не писала бы она эти записки, а больше лежала, то выздоровела бы? Или бы муж всё-таки написал пару писем профессорам, которые рекламируют такие методы лечения? Шарлотта Гилман такие письма писала, вот только толку от них было — ноль.

“Желтые обои” - короткий, но пробирающий до мурашек рассказ Шарлотты Перкинс Гилман, американской феминистки и социолога. Рассказ написан в 1892 году и посвящен теме послеродового психоза. Джон, супруг Джейн, считает, что с ее состоянием поможет справиться отдых. Тогда Джон запирает Джейн в одной из комнат особняка. Джейн с самого начала пугает сама комната с желтыми обоями и заколоченными окнами. Постепенно страх превращается в галлюцинации: в рисунке обоев Джейн постепенно начинает мерещиться женщина. Пытаясь освободить ее, Джейн начинает срывать обои со стен. Финал у этой истории драматичный - Джейн в итоге сходит с ума, но со своей точки зрения она наконец-то становится свободной.

В первую очередь это критика существовавшего на тот момент лечения любых ментальных проблем у женщин. “Лечение отдыхом” предполагало изоляцию, постельный режим, исключение любой активности. Джейн неоднократно думает о том, что любое дело могло бы ей помочь, а принудительное безделье лишь угнетают ее состояние. Гилман, сама столкнувшись с подобным лечением, делится с обществом этим разрушительным опытом.

В феминистическом прочтении финал перестает быть трагическим: героиня освобождается от контроля мужа, пусть и ценой здравого рассудка. Образ женщины, заключенной в обоях, подталкивает ее к осознанию собственных оков и, соответственно, к бунту. В рассказе прямо не сказано, но можно предположить, что если бы у истории было продолжение, Джон бы сам сошел с ума и оказался в психиатрической лечебнице.

Конечно же, можно прочитать этот рассказ и как готическую историю. Особняк, полуразрушенная комната, запертая в ней женщина, загадочные видения-призраки, медленно прогрессирующее безумие. Абсолютная классика, 10 из 10.

P.s. оказывается, у рассказа есть две одноименные киноинтерпретации: 2012 и 2021 года. Надо будет посмотреть, очень любопытно.

Растекаюсь от умиления, понимания и жалости к главной героине. Особенно, узнав, что рассказик то автобиографический, а сама она покончила жизнь самоубийством.

Кому как не мне, легко поверить, что обычный узор на обоях, такого солнечного цвета, может довести до безумия. Особенно, когда личность нестабильная, пребывает в послеродовой депрессии, а на нее растройства не обращают внимание ни родственник, ни супруг, между прочим врачи.
Не было тогда еще такого расстройства, а уж лечения и подавно.
Долгий сон, покой, минимум общения и волнений, в комнате, оклеенной сначала неясно раздражающими, потом ненавистными уже, обоями. Все робкие просьбы переехать в другую комнату, переклеить, спуститься на первый этаж, разбиваются о насмешливые обвинения в блажи, а в медленном угасании, видят выздоровление.

Вспомнила, двухэтажный дом в котором жили с любимым на Кипре осенью и две комнаты на втором этаже.
Одна объективно удобнее: балкон, больше света, окна на загораживали ветви апельсинового дерева, не виден бассейн, никакого шума и обнаженных пухлых, немолодых тел, а еще у одной кровати не стояла гипсовая тумба (?) , огромная и съедающая половину пространства, а кондиционер не подтекал, все во второй комнате было отлично. Но даже минутное пребывание в ней, было для меня против шерсти. А уж если бы фактически заперли в ней на три месяца, то не только ползающие женщины привиделись, черти бы полосатые поползли отовсюду!

Атмосферный и нагнетающий рассказ о сумасшествии, которым я не особо впечатлилась. Даже не знаю, чего не хватило.
Поначалу думала, что муж с сестрой главной героини крутят за её спиной шашни, а её хотят представить, как сумасшедшую. Но потом поняла, что она и на самом деле такая.
Хотя, возможно, сами того не желая, они поспособствовали её болезни, опекая нервнобольную, заботясь о ней, запрещая буквально всё, кроме прогулок. Даже для ребёнка нанята няня, дабы щадить нервы болящей.
Впрочем, мысли мужа нам неведомы, рассказ представлен в виде дневника несчастной сумасходящей, так что, возможно, моё мнение не так уж ошибочно. Тем более, что у мужа тоже не всё в порядке с головой. А как иначе понять его методы лечения?
Комната с зарешёченными окнами, кровать со следами зубов, женщина на обоях, которая ползает. Бр… Такое и здоровый то не выдержит.

Очень атмосферный рассказ. Женщину, которая страдает от какого-то психического расстройства, муж-врач привозит в уединенный коттедж, дабы там она могла поправить свое здоровье. И тут не могу не сказать пару слов по поводу методов лечения. Это просто потрясающе! Знаете, что нужно делать, если у вас проблемы психического характера? Ровным счетом, ни-че-го! Нельзя ходить в гости, нельзя заниматься любой работой, нельзя читать, нельзя писать... Можно только лежать и пялиться в потолок на обои. Знаете, от такого лечения и у меня бы крыша поехала за три месяца-то. И нет, я все равно не могу оправдать мужа. Да, он действовал по дебильным методикам того времени (уверена, что и сейчас в этой области все не очень-то радужно), да, он действовал как врач (после таких рассказов и к терапевту идти страшно), но почему комнату-то нельзя было сменить?! Ужасные, местами оборванные обои, прикрученная намертво к полу кровать, решетки на окнах. Я бы точно там ночевать не осталась. Уж можно было пойти на уступки больной жены (хотя по его мнению, она ведь особо и не больна! Так, выдумывает, с жиру беситься!) и разрешить ей спать в той комнате, где она хочет... Но нет, мы усиленно "лечимся" и получаем финальную сцену. Яркую, мощную, у меня от одного воспоминания мурашки по коже!

И еще. Я, как большая поклонница жанра ужасы, не могу не задуматься о том, что а может все дело в доме и обоях? Может, и правда, героиню свела с ума потусторонняя сущность? Кто знает...

Часть 1.

Родовая депрессия. Что знают о ней мужчины?
Ещё за тысячелетия до появления слова — экзистенциализм, этот нечаянный ад жизни ощутила женщина, так никем и не услышанная в мире: её обнажённая и озябшая душа на губах, стыдящаяся и винящая себя, казалась мужчине.. бессмысленным узором ещё не существующих тогда обоев, которые женщина смутно предчувствовала в жёлтом шуме осенней листвы, в брошенной кости в стену пещеры ( она еле увернулась, а мужчина смеётся), оставившей на ней грязный и странный узор, похожий не то на замученного животного, ползущего по земле, не то на руку женщины, прижатой к груди.

Многие говорят о равенстве между мужчиной и женщиной, но, к сожалению, или к счастью, в них, в самой их плоти, существуют свои тёмные закоулочки ада, которые другие не смогут понять.
Об этом и строчка из дневника героини рассказа, обращённая к мужу: Ты никогда не сможешь понять мою боль.
Забавно, как в наше время придумали специальное оборудование для мужчин, приблизительно дающее им понять, что испытывает женщина во время родов: провода с током прикладывают к определённым мышцам в паху, животе, спине и бёдер, вызывая мучительные сокращения.
Многие мужчины не выдерживали этих почти инквизиторских пыток, плакали и сдирали со своего тела, словно ненавистную кожу обоев, эти жалящие провода, обвивающие их, подобно змее — Лилит.

Интересно, а придумают ли учёные прибор.. для мужчин, симулирующий ощущения послеродовой депрессии?
В некотором роде такой симуляцией является пароксизм неразделённой влюблённости и муки вдохновения.
Но всё же, это не совсем то.
Не так давно в нашем городе женщина выбросилась из окна 10 этажа и разбилась: послеродовая депрессия.
Муж уже договорился положить её в больницу… не успел.
В комнате были улыбки, свет солнца на обоях и разговоры о надеждах на будущее. Ничего не предвещало трагедии. Муж отвлёкся на минутку, отошёл в туалет… а жена погибла.

Это экзистенциально и безумно: человек просто выпил чай, просто открыл дверь, прикрыл её не до конца, с просветом прищура, а жена умерла, словно есть какая-то жуткая связь между чаем, дверью, жёлтой, грустно-улыбчивой струйкой, падающей во тьме канализации с 7 этажа, одновременно с женой: Танатос и Эрос ещё никогда не обнимались так безумно и трагически нежно.
Что стало триггером для этой женщины в последний миг? Узор солнца на обоях?
Обои, и тут и в рассказе — условность.
Вместо них могла быть клякса от варенья на столе, подтекающий кран, выстукивающий на кухне свою вечную и грустную азбуку Морзе: два длинных, один короткий: спасите наши души!
Боже мой! Да просто расплывчатый контур узора голосов соседей за стеной.. и всё это разом, со всех сторон внешнего мира и души, как бы отброшенной на 7 тысяч лет назад, в мир без бога, опоры и смысла, со сплошным чувством вины, безнадёжности, усталости: качнулась синяя веточка грозы, тень птицы вздохнула на стене пещеры и дерева.. и всё это как рассечённая душа, живёт в разные стороны, разрывает себя на части: кто я? Что я? Где — я?

Шарлотта Перкинс даже отослала рассказ своему врачу: вот мол, что значит послеродовая депрессия, пойми же наконец! Коснись её хоть на миг! Моей боли — коснись!
По сути, об этом и запись Цветаевой в дневнике:

Вот я и подобрался к сюжету рассказа: женщину с психическим расстройством муж ( врач) привозит на лето в загородный домик.
Приезжает и сестра мужа — Дженни, присматривающая за ребёнком героини: символично, что у неё нет имени в рассказе: её самой, как бы нет ( в некотором роде, Дом, женщину и гостей в этом доме можно рассматривать и с точки зрения Фрейда: Оно, Я, сверх-Я.).
И дело тут не совсем в феминизме того времени: женщин считали истеричными и иррациональными существами, лечить которых можно было отдыхом и.. сводящей их с ума, скукой, подталкивая их к тихой бездне в себе, запирая женщин в них самих, наедине — с душой и бездной.
В этом плане любопытно ещё толком не изученное сращивание женщины с душой, когда она становится всецело — душой, безкожим существом, а мужчина смотрит на женщину, с вершины веков — как тело на душу, на самое себя, фактически, не узнавая себя.. пока.

Так уж вышло, но рассказ Шарлотты вышел за свои пределы.
Так иногда бывает, и вопросы в нём поставленные, гораздо выше феминизма и притеснения женщин… если только не рассматривать корень феминизма, ныне часто не замечаемый, в феминизме самой души, вне зависимости — мужчины или женщины.
Читая рассказ, по определённым причинам я сделал одно предположение, которое подтвердила моя подруга, связанная с этой темой: гомосексуальные нотки в рассказе.

В момент написания рассказа, Шарлотта едва справившись с послеродовой депрессией и ушедшая от мужа, жила вместе с писательницей Аделиной Кнапп в её доме, имея с ней любовную связь.
Более того, в некотором плане, этот рассказ может служить экзистенциальным исследованием природы гомосексуальности и мучительной раздвоенности души, с запертой внутри человека — женщины или мужчины.
Но и этим не исчерпывается смысловая вариативность рассказа.
Я бы сравнил рассказ с гениальной новеллой Акутагавы — В чаще, в которой разные герои дают различные показания на случившуюся трагедию мужчины и женщины.
Используя данный приём, я и продолжу рецензию.

Часть 2.

Муж ( На мотив фильма Даррена Аронофски — Мама )

Моего взгляда на случившееся с женой, нет в рассказе.
Быть может.. это и моя вина.
Но разве могло быть иначе? Она ведь ничего не знала, а я не мог ей об этом сказать.
Да и сказать об этом невозможно.
Всё дело в том… что я не совсем человек, а обыкновенный — бог.
Я создал этот мир, как свой уютный дом и окружил его чудесным садом, цветущий белизной первых звёзд.
В этот дом я привёл ту, что снилась мне…
На втором этаже воздуха, под крышей, за которой сразу начинались звёзды, я постелил белоснежные крылья свои и уложил на них спящую душу — женщину.
Она ворочилась во сне. Ей снилось что-то тревожное.
Проснулась она на чуть смятой простыне, тишине моих крыльев, доверчиво мне улыбнувшись: она, женщина, была первым человеком на земле, которой приснился — бог.

Она ничего не знала о том мире, в который я её привёл.
Более того, она почему-то его пугалась и не доверяла мне.
Она была беременна. Всё чаще ей снились тревожные сны, и иногда, у неё, спящей, на глазах проступали слёзы.
Я не понимал что я делаю не так.
Я её искренне любил и желал ей добра.
Вся роскошь мира, звёзд —  были у её ног.. для неё одной и ребёнка.

Она всё чаще не выходила из дома. Тихо ходила по шепчущей лиственности ступенек, касаясь обоев на стене: сначала пальцы касались лазурных, как небо, узоров, потом, в своей комнате — желтоватых, как солнце.
Но однажды её палец порезался обо что-то в стене, словно осколок стекла был в цветах: рука просто коснулась цветов и солнца и порезалась о них, вскрикнув по-детски.
Это моя вина. Этот мир и мой дом ещё не были достроены… ангелы ещё не всё сделали, поднимаясь и спускаясь вечно по лестнице, вечно шепчущей, бредящей, и сквозь рябь звёздных узоров и шум вечерней листвы, порою сквозилось чёрное безумие пустоты.
Нужно было ещё подождать. 
Прости меня, Адель.

Кровать.

В ночи не понятно где верх а где низ.
Я привинчена к стене или к полу… не важно.
Я распята. Я — крест, вырубленный из Древа Познания.
Крест ведь может и сам быть распят на ветру, правда?
Мне снился сон: голубая Голгофа воздуха, и на ней — три креста.
На двух крестах по бокам, распяты люди, грешники, а на среднем кресте — никого нет.
Словно ветер и тихий, уставший блеск солнца распяты..

Грустная женщина в тёмной одежде стоит под крестом и плачет.
С синевы воздуха, с пустоты креста срываются редкие капельки крови.
И от этой мироточивой пустоты, синевы, почему-то невыносимо на душе женщины, до ужаса беспредметного и беспредельного отчаяния.
С неба накрапывает солнце и боль на протянутую над лицом женщины — ладонь.

Ко мне ночью ложилась женщина и что-то шептала о ребёнке своём, цветах на жёлтых обоях, и плакала: она была как бы распята, пригвождена своей болью ко мне, тишине.
Я была её девственно-белой тетрадкой… распятое слово, как бы с перебитыми голенями, слово: слово женщины, души, в этом мире…
Мне хочется обнять и согреть женщину, но мои руки — прибиты к полу, стене.. не важно.
Прости меня.

Дженни ( сестра мужа)

Я боюсь этого дома.
Брат не всё мне говорит о своей работе и жене.
Страшно подниматься по ступенькам в её комнату, словно на небо: поднимаюсь, а там — пустота: ни бога, ни человека.. ничего.
Это ещё ужаснее сна Свидригайлова о баньке и пауках на том свете.
Просто дом. Безлюдный дом, и старые обои, кое-где надорванные: сорвавшие голос цветы на обоях.
О чём они кричали? Кому? Чьи-то руки изуродовали их лица… А может, сами себя — изуродовали.

Теперь я понимаю грустную шутку Адель, когда она взглянула на этот ад и сказала: здесь жили дети…
Нет, здесь раньше кто-то сходил с ума и страдал.
В этом безумном мире.. ещё до появления в нём человека, и, возможно, бога, кто-то страдал и сошёл с ума от одиночества.
Когда я долго смотрю на обои, мне кажется, я начинаю что-то видеть за проволокой натянутых звёзд и цветов.
Я вижу там женщину.. женщин, мужчин и даже несчастных зверей.
Боюсь сказать брату о том, что я начинаю там видеть..
Вчера хотела переночевать в этой комнате с Адель: хочется обнять и нежно прижаться к ней, как к душе своей.

Ребёнок.

Мама, милая мама! Прости, что я умер и ты сошла с ума от горя!
Тебе было тяжело после родов. Сначала ты хотела убить себя.. а потом, вечером, ты схватила меня, поцеловала, прижала к груди, и сквозь сад побежала на реку.
Звёзды и тёмные листья целовали моё лицо, плечи, глаза.. я улыбался им и прижимался к тебе.
Потом звёзды вдруг остановились.
Быть может земля остановила своё вращение и замершее вращение земли как бы взяло тебя за руку и стояло с тобой над тёмной рекой.
Я снова улыбнулся ему и тебе, и, кто-то из вас, сделал шаг и потянул другого за собой.
Помню, как ты вздохнула, мама, и сильнее прижала меня у груди, словно за нас двоих — вздохнула воздух.
Я почувствовал в твоей тёплой груди воздух, как молоко жизни.
Я нуждался в нём. Приникал к груди, но не мог его вдохнуть, а потом я вдохнул разом: раскрытыми ручками, глазами,ртом — холодный сумрак воды.
Тебя спасли, а  меня — нет.
А потом ты умерла и ангел взял тебя с собой и прижал к груди, как ты меня прижимала.
Вы долго летели среди звёзд и холодных планет.
Вы покинули пределы жизни и рая, и очертания мира бессмысленно смазались, стёрлись, как узоры на старых обоях: не было больше привычных форм, смысла и тела: словно ребёнок заплакал зимой, и звёзды, снежинки, солнечная улица, реснично-мгновенная тьма, смешались в нечто неразличимое, бессмысленно глупое.
Мир стал похож на жёлтую осень межзвёздных туманов.
Ты просто попала в ад, милая мама, и почему-то приняла его за жизнь.

Я пытался к тебе попасть туда.. мне это удалось лишь на миг.
Детям почему-то нельзя быть долго в аду: их нежные души, как пузырьки, всплывают куда-то, к звёздам.
Ангел… демон, кого ты принимала за мужа, пытал тебя изощрённо, заперев в детской и относясь к тебе как к ребёнку.
На старых обоях я пытался вышептать тебе свою душу, согреть тебя словом своим…
Иногда ты меня почти что видела, догадывалась.. что ты —  в аду.
Прости меня, милая мама, что я причинил боль и ад тебе, своим рождением.

Адель.

Мне снилось что мой ребёнок умер сразу после родов, и от меня скрывают это.
Обнажённая душа в темноте тесно спелёнута в смирительную рубашку прозрачно-лёгких стен.
Обои стали кожей моей, за которой сразу начинается тёмный холод звёздных пространств.
Душно жить и дышать.
Скрываю от мужа, что пишу дневник. Как Эмма Бовари бегу по белым ступенькам листов куда-то, но словно во сне, не видно, наверх или вниз, в рай или в ад, а бежать нужно, кто-то гонится за душой, какая-то чёрная женщина-полузмея: она жутко ползёт за душой на руках в темноте.
Я её боюсь. Но однажды мне показалось, что в ней нет ничего страшного, что она наоборот просит о помощи… с ней что-то сделали.
Люди и мир с ней сделали что-то страшное.

Ночь. Чёрный и звёздный квадрат окна с мгновенными узорами дышащих ветвей, похож на девственно-чёткий цвет обоев в старой квартире с полустёртыми и грязными обоями: со стены сняли картину, обнажив за ней, словно душу, нетронутую миром, этот райский, свежий цвет обоев.
Боже мой! Как это похоже на мой дневник!
На душу мою измученную, к стене прижатую от ужаса мира!

Окно в ночи — тетрадь моей души. Черновик души.
Голубое запястье окна перерезано веткой, вздохнувшей в ночи: воздух вздохнул.
Капнуло что-то: крыло птицы и лист на стене, похожей на стену в пещере.
Притяжения не стало. Капает вверх, во все стороны…
Словно и голубому движению земли перерезали вены.

Почему он не видит как мне больно?
Почему мы видим лишь то, во что можно вложить свои персты, словно в рану Христа?
Я не верю в бога, но здесь, на дне одиночества ( странно звучит — день, дно..), отчаяния и боли, вдалеке от мира, я поняла: бог возможно и существует, но не такой, каким его представляют люди.
Как там говорил Гюго?
Когда я вижу благолепную тишину и красоту храма, я чувствую бога.
Но когда в храм входит священник — бог умирает.
Я чувствую.. что бог, дьявол и душа человека борются в этих обоях.. и все они — распяты!
Боже мой! Я не могу на это смотреть!!

Муж уходит в ночь лечить других женщин…
А как же я? Это безумно.. до боли. Безумие сгущается в моей голове до боли и мир чуточку становится больше.. пустоты и боли в нём —становится больше. 
Неужели люди не видят между собой эти чёрные, звёздные провалы пустоты?
Я — здесь, у меня душа болит — сейчас: коснись меня! Я вся душа и боль!
А он касается боли где-то там… в больнице… но я же тут!! Я — существую!!!
Я же существую, милый? А мир?
Хоть кто-то в этом безумном мире должен же существовать!

Жёлтые обои

Чувствую бледно-жёлтый прибой цветов в своей груди.
Ещё миг, мы порвёмся и комнату затопят цветы, звёзды и ночь.
Женщина теперь не спит по ночам а спит днём.
Всё зеркально сместилось: голубая луня дня взошла в окне и прислонилась грудью к стеклу: не дави так, порежешься…
Наш жёлтый запах смешивается с её душой и страхами, вытесняя человека.
Она вчера прислонилась к нам, как к шторке на исповеди, и шептала в нас душу свою, бредила, что её муж.. это её тело, разум, а она — душа, и она заперта в нём и он её не понимает.

А потом, смочив слюной палец, выводила на нас что-то порочное, грустно улыбаясь улыбкою Гретхен: срубленное древо Жизни, и алые, бесстыдно торчащие на пеньке головки мухоморов.
Нам кажется.. она пережила насилие. Она ненавидит его и боится.. не мужчину, а — мир, безумие которого так неумолимо проступает сквозь нас, словно на фотографии ада.
Это… страшно. Когда тебя не понимает родной человек, не верящий, что тебе больно и душа срывается сквозь тело и предметность вещей, захлёбываясь их безмолвием.

Душе не за что зацепиться в этом огромном мире: семья, счастье, искусство, бог…. ничего уже не спасает, и лишь пожухлая трава спутанных обоев, словно пальцы умершего во вьюгу ангела… душа цепляется за них, и повисает над бездной.
Ещё шаг.. в тишину, глубину… и свободна.
Свобода и мучительная, мечущаяся красота мира, от которой ей почему-то хотелось плакать по ночам, совпадает с душой, как совпадают узоры на обоях, если их выправить.

Мир стал обоями, зеркалом боли.
Есенинская тишина и разбитое в ночи зеркало.
Клочки обоев замерли в воздухе жёлтыми осколками листвы…
Что-то случилось с женщиной, с душой. С душой всегда что-то случается.
Она прижалась к нам и мы обняли её, освободили.
Муж что-то видит в нас, словно в зеркале и падает в обморок, как ангел, как… женщина.
Мужчина становится женщиной. Они.. меняются местами.
Женщины нет. Нас нет. Ветка качнулась в ночи.
Птица сорвалась со звезды…
Солнце скоро взойдёт, окрасив всё — в жёлтое, даже людей и их сны.

Кадр из фильма Даррена Аронофски - Мама!

Есть крылатое выражение "Благими намерениями вымощена дорога в ад". Мне кажется, что оно в какой-то мере раскрывает суть этого небольшого рассказа, если, конечно, одно из моих предположений верно. Неплохо, когда люди уверены в себе и своих поступках, но иногда лучше бы человек сомневался и лишний раз остановился, задумался, сто раз проверил. Так муж главной героини рассказа, человек разумный, образованный, врач, был уверен, что всё делает правильно, оставляя жену с небольшим нервным расстройством в одиночестве в чужом поместье в спальне с желтыми обоями, ограждая ее от суетного мира, общества и проблем. Обои играли ее разумом, то пугая, то успокаивая, то отталкивая, то заманивая в свои живые узоры. Там кипела таинственная жизнь, заметная только расшатанному рассудку. Женщина чувствовала себя неуютно, тревожно, одиноко, оказавшись в неприемлемых для ее психики условиях, но доверилась мужу. Она сама не осознавала и, даже если замечала изменения своего состояния, перестала оповещать о нем супруга. Зачем отвлекать и без того занятого человека, ведь он специалист в своей области и все делает правильно на благо любимой. Заключенная в комнате с желтыми обоями нашла себе место среди видений, задаваемых игрой света и узорами на стенах. За три месяца процесс развития болезни женщины значительно ускорился. Желтые обои завершили свою работу, произошла заметная трансформация.

Интересный атмосферный рассказ, который можно трактовать по-разному. Мне ближе вариант, о котором я написала выше. Есть сомнения, что мужчина намерено губил свою жену, уничтожая в ней остатки разума. Возможно, он был слишком самоуверен, невнимателен, слишком мало внимания уделял внутреннему состоянию женщины, не верил ее переживаниям, не прислушивался к жалобам и пожеланиям, не проводил с ней времени. Врач ошибся. И ошибка стоила ему очень дорого.

Небольшой рассказ. Небольшой, но такой тяжелый! Как кусок серого свинца, уместившийся в ладони, от которого всю руку неумолимо тянет вниз...
Молодая женщина, страдающая нервным расстройством, приезжает вместе с мужем в дом в тихом уютном уголке с целью немного подлечиться. Но именно в этом доме с ней начинает происходить нечто странное. А все потому, что муж не хочет прислушаться к ней, когда жена просит его сменить комнату. Совершенно отталкивающая, безликая, давящая, удушливая комната с желтыми обоями и зарешеченными окнами. Цвет настолько противен, что начинает вызывать галлюцинации. Рисунок деформируется, перетекая из одной формы в другую, начинается игра теней, отнимающая разум. За каждой черточкой, самым обычным изгибом мерещится нечто невообразимое, выступают отчетливые фигуры, лица, слышится специфический запах, глаза фокусируются на чем-то конкретном, медленно превращая видение в осязаемую плотную субстанцию...

Рассказ - полное погружение в Истерику. От него начинается клаустрофобия, дыхание застревает поперек горла, хочется выбраться, выпутаться из невидимых, но отчетливо ощутимых лап ужаса, который все сильнее и сильнее сжимается на хрупкой шее женщины. Муж заточил ее в эту страшную комнату (из самых лучших побуждений, но все же), запретив ей писать, читать, заниматься хоть чем-нибудь, чтобы занять свободное время. И, к тому же настоятельно убеждает, чтобы она не вылезала из кровати (которая, кстати, прибита к полу намертво)...Тут даже самый здоровый человек сойдет с ума, не говоря уже о женщине с истощенными нервами. Мне было по-настоящему жаль ее, такую беспомощную. Она потерялась в видениях, среди хаотичного рисунка мерзких желтых обоев, которые магнитом притягивали ее в свой безумный мир, и не нашлось никого, кто протянул бы ей руку, чтобы вызволить и вернуть...
P.S. Все настолько сильно и убедительно, что взгляд ненароком цепляется за обои, за собственные... вглядываешься, чуть попристальней... и вот начинает вырисовываться нечто похожее на кита... О_О

Дальше...