Под стеклянным колпаком

Почти все, с кем мне довелось встретиться в Нью-Йорке, стремились похудеть.

Всю жизнь я твердила себе, что очень хочу учиться, читать, писать и работать как сумасшедшая. И это действительно казалось правдой. У меня всё получалось, и я училась на круглые пятёрки, и к тому времени, как поступила в колледж, меня уже никто не мог остановить.

Моя бабушка неизменно приобретала что подешевле, и у нее вдобавок была пренеприятная привычка произносить, когда ты подносишь ложку ко рту, что-нибудь вроде: «Надеюсь, тебе это придется по вкусу. Оно обошлось мне в сорок один цент на фунт», вследствие чего начинало казаться, что пожираешь медяки, а вовсе не воскресный бифштекс.

Мне казалось, что в тот день, когда я переступлю черту, со мной произойдут радикальные изменения. Я вернусь домой, и если внимательно присмотрюсь в зеркало, то смогу разглядеть в уголке глаза крохотную альпийскую вершину.

Слегка окультуренное безлюдье сосен, кленов и дубов медленно остановилось и замерло в раме вагонного окна, словно плохо написанный пейзаж.

Всю жизнь я убеждала самое себя в том, что больше всего на свете мне хочется читать, писать и работать как одержимой, и это вроде бы соответствовало действительности.

- Эстер, а ты знаешь, что такое стихотворение?

• Нет, а что это? - поинтересовалась я.
• Частичка праха.

В девятнадцать лет целомудрие было моей самой главной проблемой. Вместо того чтобы делить мир на католиков и протестантов, республиканцев и демократов, белых и черных и даже на мужчин и женщин, я делила его на тех, кто спал с кем-нибудь или не спал. И это представлялось мне единственным существенным различием между людьми.

— Мне невыносима сама мысль, что мужчина может прижать меня к ногтю, — сказала я доктору Нолан. — Мужчина ни за что на свете не отвечает, а я вот рожу ребенка и должна буду сидеть с ним, как привязанная.

Я поняла, что Марко — женоненавистник, потому что на протяжении всего этого вечера он не обращал никакого внимания на манекенщиц и старлеток с телевидения, которых там было полным-полно, и занимался исключительно мной. Не по доброте душевной и даже не из любопытства, а потому что я оказалась у него под рукой, как карта, полученная на сдаче из колоды, полной совершенно одинаковых карт.