Покупки
KirillSaifonov
- 303 книги

Ваша оценка
Ваша оценка
Собственно говоря, это сборник. )) Сюда входят записи 20-30-х годов, 50-70-х годов, какой-то то ли рассказ, то ли фрагмент чего-то - что ли попытка художественного текста... и сами заглавные записки. Да... Название у сборника все же не совсем удачное, мне кажется. )) Суровое упоминание блокады настраивает на определенный лад... а сам текст располагается уже в конце сборника. Лучше бы назвали просто "Записки", это и обобщенно, и полностью раскрывает идею сборника. ))
Впечатления от сборника сложились неоднозначные. Первая часть - записи 20-30-х годов мне очень понравились. Автор - прекрасный мемуарист... кажется, так это называется? Фиксирует яркие, четкие, выразительные картинки происходящего вокруг, свои воспоминания о знаковых для культуры личностях... Плюс добавляет свои мысли, размышления - которые тоже интересно почитать. Получается такая мозаичная картина прошедшей эпохи - светло и печально. Кристальная прозрачность.
Записи 50-70-х... ну, тоже интересно... Но они ощущаются уже гораздо тяжеловеснее, массивнее... Тут уже большей частью размышления и анализ. Проблемы литературы, литературоведения... все такое. Достаточно трудно читается, язык... с использованием специфических терминов и оборотов.
Художественный фрагмент - или что это? - "Возвращение домой", у меня вообще не пошел. Ничего не хочу сказать, но тут, в общем-то, большей частью описания...
"Записки блокадного человека". Тоже оказалось не то, чего я ожидала. То есть, мне казалось, что здесь будет описание происходящего в блокаду, по типу тех же записей 20-30-х годов, какие-то факты, впечатления... Но текст опять же очень тяжелый - в плане чтения! - вязкий. Опять те же описания, автор описывает состояние некоего персонажа, который встал утром, вышел на улицу, что он чувствует, описывает ощущения от голода и размышления о еде, ощущения от бомбежек и бомбоубежищ, ощущения, ощущения, впечатления... В общем, очень похоже на тот самый текст про "Возвращение домой" - может, именно поэтому, его и включили в сборник? И только ближе к финалу, когда автор описывает людей в очередях за хлебом, или в бомбоубежище, или в столовых, их разговоры - читать становится куда легче (и я тогда быстро дочитала, а то этот небольшой по объему текст у меня тянулся и тянулся, два с лишним года!)...
И вот, уже дочитав до конца, до последней строчки, я натыкаюсь на пометку о датах написания... "1942-1962-1983". И тут на меня накатывает некоторое понимание - то есть, получается, автор это все писала в несколько приемов? И первые записи сделаны еще тогда? во время блокады? в самое тяжелое ее время - в 1942 году?.. Мне стало стыдно. (( Вот я тут сижу и ковыряюсь в литературных тонкостях и впечатлениях - тяжеловесно или нет, читать, видите ли, мне было тяжело... ((( А автор что ли это все писала вот прямо там, в блокадном Ленинграде, мучаясь от голода... Это же наверно - как оно называется, этот прием... - отстранение? Она не писала "я", она писала как бы про некий отстраненный персонаж - что это он чувствует то и это, это он наблюдает у себя разные стадии голода... Может, ей так было легче! Она как бы внушила себе, что занимается исследованиями вопроса... Чтобы отвлечься от кошмара происходящего, сохранить личность, хоть как-то, не превратиться в животное...
Заглянула в биографию на LiveLib, там написано, что автор пережила блокаду, потеряла мать, которая умерла от голода в том самом, 1942 году. Опять пронзило - так вот этот эпизод из записок, где персонаж как бы говорит, что у него умерла мать, а карточки еще остались, и он отоварил эти карточки и все съел, съел... и при этом с отстраненным удивлением фиксировал, что ничего по этому поводу не чувствует, в смысле, от того, что досталось вдруг столько хлеба. Это что ли она о себе писала?.. Ужасно... ((( Конечно, такие вещи просто нельзя оценивать с каких-то абстрактно литературных позиций...

Эта книжка – сборник прозы Л.Г. военных лет. В моем издании в нее были включены собственно давшие название всей книге «Записки блокадного человека» (ЗБЧ), записки вокруг «Записок», несколько блокадных рассказов, в том числе «Рассказ о жалости и жестокости» (РОЖЖ), дневниковая тетрадь 43-44 годов «Слово» и отдельно записи 43-45 годов. Впечатления от прочтения полярные, поэтому вкратце пройдусь по каждому.
ЗБЧ.
ЗБЧ – это своего рода смесь записок натуралиста и книги из серии «Повседневная жизнь». Автор описывает новый подвид человека – «человек блокадный», его морфологические признаки и физиологию, поведение и образ жизни, привычки питания, ежедневные ритуалы, а также условия жизни и труда, социальные и семейные взаимоотношения, предметы быта, окружения и пищевого рациона.
По факту здесь описан уникальный опыт пребывания в течение длительного времени с измененным состоянием сознания, на которое повлияли вовсе не запрещенные вещества, а применение бесчеловечных практик уничтожения человека (есть ли человечные практики на это?). В этом искаженном состоянии дом – не просто жилище, он может стать местом укрытия от бомбежек или же могилой. Трамвай – не транспорт из точки А в точку Б, а символ угасания или же возрождения города, победы над хаосом, временем и пространством. Радио – не просто средство массовой информации и рекреации, а зачастую единственный способ связи обессиленного, одинокого блокадника с внешним миром – нить (волна) надежды. Метроном из прибора, издающего равномерные звуки, превращается в символ сопротивления и стойкости. А водопровод, канализация, электроэнергия и теплоснабжение, такие, казалось бы, простые и привычные приметы современной жизни и комфорта, превращаются в чудеса потерянной цивилизации. Про хлеб я вообще молчу.
Меня особо впечатлила психология очереди (за хлебом) и разговоры в ней как предмет анализа. Да и во всем сборнике интересен профессиональный взгляд Л.Г. на вербальное общение. Один поучаствует разговоре и через минуту забудет; другой, ведущий дневник, запишет его в качестве приметы времени; третий переосмыслит в художественной прозе, а Л.Г. выслушает болтовню и проведет лингвистический анализ продуктов речевой деятельности (смысл, подтекст, средства выражения и маскировки, коммуникативные роли и пр.).
Записки вокруг ЗБЧ.
Поток сознания или, если угодно, размышления очень умного человека. Мне с моими скромным мыслительным аппаратом читать было тяжело.
Рассказы «Оцепенение» и «Отрезки блокадного дня» странно оказались не включёнными в ЗБЧ. Один описывает блокадный анабиоз тела и духа, а другой – ординарный день обычного блокадного человека, течение и членение которого определяется прежде всего приемами пищи.
Рассказ о жалости и жестокости (РОЖЖ)
Я так понимаю, что автором это произведение не было окончено, поэтому сложно, особенно учитывая обстоятельства написания, говорить что-либо критическое, скажу лишь, что читать его сложнее чем ЗБЧ. Л.Г., потерявшая в блокаду умершую от дистрофии мать, сознательно выбирает путь максимально отстраненного, неэмоционального, обезличенного и аналитического (в ущерб поэтическому) повествования. На мой взгляд, от этого РОЖЖ сильно проигрывает и отдаёт историей болезни: холодный дневник наблюдений за умиранием тетки и человеческого в человеке (рассказчике).
Дневниковые записи военных годов.
Портретная галерея широкому кругу неизвестных лиц: чиновников от литературы, советских писателей, литературных деятелей, интеллигенции. Нуждается в комментировании, часто очень тезисно, видно, что для себя, без мысли о публикации. Остро, едко, до сути. Человек анализируется через его речь – способ самовыражения, самоутверждения. Фигуры получаются почти всегда неприглядные, читать тяжело и не совсем понятно для чего. Кроме портрета Ольги Федоровны Берггольц, на общем фоне почти восхищенного и предельно точно описывающего ее жизненную трагедию.

Тяжёлая книга, тяжёлая тема, тяжёлый язык... Читать сложно очень из-за стиля автора. Героем повествования является условный, собирательный образ - Эн. Здесь нет какой-то сюжетной линии. В книге описана не просто жизнь в блокадном Ленинграде, а чувства и ощущения людей, которым выпало пережить это страшное время. Анализируется поведение и фразы, внутренние переживания. Блокадная повседневность выступает как бы объектом некоего исследования. Автор показывает, как менялась психология человека. Как менялось отношение к обстрелам, очередям, времени, повседневной опасности, смерти, еде... Блокадную кулинарию можно выделить отдельной темой.
Рекомендую ли к прочтению? Сложный вопрос. Если темой блокадного Ленинграда вы интересуетесь серьезно, то да, прочитать надо. Если же не углубляетесь в неё, то лучше, на мой взгляд, пока отложить знакомство с данной книгой.

Свои слова никогда не могут удовлетворить; требования, к ним предъявляемые, равны бесконечности. Чужие слова всегда находка -- их берут такими, какие они есть; их всё равно нельзя улучшить или переделать. Чужие слова, хотя бы отдалённо и неточно выражающие нашу мысль, действуют, как откровение или как давно искомая и обретённая формула. Отсюда обаяние эпиграфов и цитат.

Ужасно, что быть несчастным легко; счастье же, как все прекрасное, дается с трудом.

«Малевича хоронили с музыкой и в супрематическом гробу. Публика стояла на Невском шпалерами и в публике говорили: наверное, иностранец!
Супрематический гроб был исполнен по рисунку покойника. Для крышки он запроектировал квадрат, круг и крест, но крест отвели, хотя он и назывался пересечением двух плоскостей. В этом проекте гроба естm отношение к смерти, чужой и своей».
Другие издания
