Gone with the Wind: in 2 vols. Volume 2

Скарлетт, я никогда не принадлежал к числу тех, кто терпеливо собирает обломки, склеивает их, а потом говорит себе, что починенная вещь ничуть не хуже новой. Что разбито, то разбито. И уж лучше я буду вспоминать о том, как это выглядело, когда было целым, чем склею, а потом до конца жизни буду лицезреть трещины.

Я смастерила красивый костюм и влюбилась в него. А когда появился он, такой красивый, такой ни на кого не похожий, я надела на него этот костюм и заставила носить, не заботясь о том, годится он ему или нет. Я не желала видеть, что он такое на самом деле. Я продолжала любить красивый костюм, а вовсе не его самого.

Боже милостивый, поскорее бы уж выйти замуж! - возмущенно заявила она, ... - Просто невыносимо вечно придуриваться и никогда не делать того, что хочешь. Надоело притворяться, будто я мало ем, как птичка, надоело степенно выступать, когда хочется побегать, и делать вид, будто у меня кружится голова после тура вальса, когда я легко могу протанцевать двое суток подряд. Надоело восклицать: "Как это изумительно!", слушая всякую ерунду, что несет какой-нибудь олух, у которого мозгов вдвое меньше, чем у меня, и изображать из себя круглую дуру, чтобы мужчинам было приятно меня просвещать и мнить о себе невесть что...

– Не знаю, что было для Беатрисы Тарлтон большим ударом – потеря мальчиков или лошадей, – заметила бабуля Фонтейн. – Понимаешь, она ведь никогда так уж: не заботилась о Джиме или о девочках. Уилл и говорил про таких, как она. Стержень, на котором она держалась, надломился. Иной раз я думаю, как бы с ней не случилось того, что с твоим отцом. Ведь главным для неё счастьем было, когда лошади или люди производили на свет потомство, а ни одна из её девочек не замужем, да и едва ли сумеет подцепить себе мужа в наших краях, так что бедной Беатрисе нечем занять себя. Не будь она настоящей леди, её бы можно было считать обычной вульгарной… Кстати, а Уилл правду сказал, что хочет жениться на Сьюлин?
– Да, – сказала Скарлетт, глядя старухе в глаза. Бог ты мой, ведь было время, когда она до смерти боялась бабули Фонтейн! Но с тех пор она повзрослела, и теперь, если бы бабуля вздумала совать нос в дела Тары, она просто послала бы её к черту.
– Мог бы и получше себе выбрать, – откровенно сказала бабуля.
– Вот как? – надменно произнесла Скарлетт.
– Спуститесь на землю, мисс, – колко осадила её старуха. – Я не стану поносить твою драгоценную сестрицу, хоть и могла бы, если бы осталась у могилы. Я просто хотела сказать, что при нехватке мужчин в округе Уилл мог бы выбрать себе почти любую девушку. У одной Беатрисы четыре диких кошки, а девчонки Манро, а Макра…
– А он женится на Сью – и точка.
– Посчастливилось ей, что она его подцепила.
– Это Таре посчастливилось.
– Ты любишь свой дом, верно?
– Да.
– Так любишь, что тебе все равно – пусть твоя сестра выходит замуж за человека не своего круга, лишь бы в Таре был мужчина, который занимался бы поместьем?
– Не своего круга? – переспросила Скарлетт, которой эта мысль до сих пор не приходила в голову. – Не своего круга? Да какое это имеет теперь значение – главное ведь, что у женщины будет муж, который способен о ней заботиться!
– Вот тут можно поспорить, – возразила Старая Хозяйка. – Некоторые сказали бы, что ты рассуждаешь здраво. А другие сказали бы, что ты опускаешь барьеры, которые нельзя опускать ни на дюйм. Уилл-то ведь не благородных кровей, а в твоей родословной были люди благородные.

И зоркие старые глаза посмотрели вверх на портрет бабушки Робийяр.

Перед мысленным взором Скарлетт предстал Уилл – нескладный, незаметный, вечно жующий соломинку, какой-то удивительно вялый, как большинство «голодранцев». За его спиной не стояли длинной чередою богатые, известные, благородные предки. Первый родственник Уилла, поселившийся в Джорджии, вполне мог быть должником Оглторпа или его арендатором. Уилл никогда не учился в колледже, всё его образование сводилось к четырём классам местной школы. Он был честный и преданный, он был терпеливый и работящий, но, уж конечно, не отличался благородством кровей. И Сьюлин по мерилам Робийяров, несомненно, совершала мезальянс в глазах света, выходя замуж за Уилла.

– Значит, ты не возражаешь против того, что Уилл входит в вашу семью?
– Нет, – отрезала Скарлетт, явно давая понять старой даме, что набросится на неё, если та скажет хоть слово осуждения.
– Можешь поцеловать меня, – неожиданно произнесла бабуля и улыбнулась благосклоннейшей из улыбок. – До сих пор ты не так уж была мне по душе, Скарлетт. Всегда казалась твёрдым орешком – даже в детстве, а я не люблю женщин крутого нрава, похожих на меня. Но мне по душе твоё отношение к жизни. Ты не поднимаешь шума, когда делу нельзя помочь, даже если тебе это и не по нутру. Перепрыгнула через препятствие и поскакала дальше, как хорошая лошадка.

Скарлетт неуверенно улыбнулась и покорно чмокнула подставленную ей морщинистую щеку. Приятно было слышать, что кто-то снова тебя одобряет, хоть она и не понимала – за что.

– У нас тут найдётся сколько угодно людей, которые наговорят с три короба про то, что ты разрешила Сью выйти замуж за «голодранца», хотя все любят Уилла. Они будут говорить о том, какой он славный человек, и тут же скажут, как это ужасно, что девушка из семьи О'Хара вступает в такой неравный брак. Но пусть это тебя не смущает.
– Меня никогда не смущало то, что говорят люди.
– Это я знаю. – Старческий голос зазвучал едко. – Так вот, пусть тебя не смущает, что станут болтать. Скорее всего брак этот будет очень удачным. Конечно, Уилл так и останется «голодранцем» и, женившись, не исправит своего произношения. И даже если он наживёт кучу денег, он никогда не наведёт в Таре такого шика и блеска, как было при твоём отце. «Голодранцы» не умеют жить с блеском. Но в душе Уилл-джентльмен. Он нюхом чует, как надо себя вести. Только прирождённый джентльмен мог так верно подметить наши недостатки, как это сделал он там, у могилы. Ничто в целом свете не может нас подкосить, а вот сами мы себя подкашиваем – вздыхаем по тому, чего у нас больше нет, и слишком часто думаем о прошлом. Да, и Сьюлин, и Таре хорошо будет с Уиллом.
– Значит, вы одобряете, что я разрешаю ей выйти за него замуж?
– О господи, нет, конечно! – Старческий голос звучал устало и горько, но не вяло. – Чтобы я одобряла брак между представительницей старого рода и «голодранцем»?! Да что ты! Неужели я бы одобрила скрещение ломовой лошади с чистокровным жеребцом? Да, конечно, «голодранцы» – они хорошие, честные, на них можно положиться, но…
– Но вы же сказали, что, по-вашему, это будет очень удачный брак! – воскликнула ошарашенная Скарлетт.
– Просто, по-моему, Сьюлин повезло, что она выходит замуж за Уилла, вообще выходит замуж, потому что ей нужен муж. А где ещё она его возьмёт? И где ты возьмёшь такого хорошего управляющего для Тары? Но это вовсе не значит, что мне все это нравится больше, чем тебе.

«Ну, мне-то это нравится, – подумала Скарлетт, стараясь уловить, куда клонит старуха. – Я-то рада его женитьбе на Сьюлин. Почему бабуля считает, что мне это неприятно? Просто она убеждена, что мне это должно быть неприятно так же, как и ей».

Скарлетт была озадачена и чувствовала себя немного пристыженной – как всегда, когда люди приписывали ей помыслы и чувства, которых она не разделяла.

Между тем бабуля, обмахиваясь пальмовым листом, живо продолжила:
– Я не одобряю этого брака, как и ты, но я практически смотрю на вещи – и ты тоже. И когда происходит что-то неприятное, а ты ничего не можешь поделать, какой смысл кричать и колотить по полу ногами. В жизни бывают взлёты и падения, и с этим приходится мириться. Я-то уж знаю: ведь в нашей семье, да и в семье доктора этих взлётов и падений было предостаточно. И наш девиз такой: «Не вопи - жди с улыбкой своего часа». С этим девизом мы пережили немало – ждали с улыбкой своего часа и стали теперь большими специалистами по части выживания. Жизнь вынудила. Вечно мы ставили не на ту лошадь. Бежали из Франции с гугенотами, бежали из Англии с кавалерами, бежали из Шотландии с Красавцем принцем Чарли, бежали с Гаити, изгнанные неграми, а теперь янки нас изничтожили. Но когда бы ни случилась беда, проходит несколько лет – и мы снова на коне. И знаешь почему?

Она склонила голову набок, и Скарлетт подумала, что больше всего бабуля сейчас похожа на старого всеведущего попугая.

– Нет, конечно, не знаю, – вежливо ответила она. Но в душе все это ей бесконечно наскучило – совсем как в тот день, когда бабуля пустилась в воспоминания о бунте индейцев.
– Ну, так я тебе скажу, в чем причина. Мы склоняемся перед неизбежным. Но не как пшеница, а как гречиха! Когда налетает буря, ветер принимает спелую пшеницу, потому что она сухая и не клонится. У спелой же гречихи в стебле есть сок, и она клонится. А как ветер уймётся, она снова подымается, такая же прямая и сильная, как прежде. Вот и наша семья – мы умеем когда надо согнуться. Как подует сильный ветер, мы становимся очень гибкими, потому что знаем: эта гибкость окупится. И когда приходит беда, мы склоняемся перед неизбежным без звука, и работаем, и улыбаемся, и ждём своего часа. И подыгрываем тем, кто много ниже нас, и берём от них все, что можем. А как войдём снова в силу, так и дадим под зад тем, на чьих спинах мы вылезли. В этом, дитя моё, секрет выживания. – И помолчав, она добавила: Я завещаю его тебе.

Старуха хмыкнула, как бы забавляясь собственными словами, несмотря на содержавшийся в них яд. Она, казалось, ждала от Скарлетт согласия со своей точкой зрения, но та не очень внимала всем этим рассуждениям и не могла придумать, что бы сказать.

– Нет, – продолжала Старая Хозяйка, – наша порода, сколько её в землю ни втаптывай, всегда распрямится и встанет на ноги, а этого я не о многих здешних могу сказать. Посмотри на Кэтлин Калверт. Сама видишь, до чего она дошла. Белая голытьба! Даже ниже опустилась, чем её муженёк. Посмотри на семью Макра. Втоптаны в землю, беспомощны, не знают, что делать, не знают, как жить. И даже не пытаются. Только и причитают, вспоминая, как было хорошо в старину. Или посмотри на… да, в общем, на кого ни посмотри в нашем графстве, за исключением моего Алекса и моей Салли, да тебя и Джима Тарлтона с его девчонками, ну и ещё кое-кого. Все остальные пошли на дно, потому что нет в них жизненных соков, нет у них духу снова встать на ноги. Люди эти держались, пока у них были деньги и черномазые, а теперь, когда ни денег, ни черномазых не стало, они уже в следующем поколении станут «голодранцами».
– Вы забыли про Уилксов.
– Нет, я про них не забыла. Я просто решила быть деликатной и не упоминать про них: ведь Эшли – твой гость. Но раз уж ты произнесла это имя – что ж, посмотри и на них! Возьми Индию – как я слышала, она уже превратилась в высохшую старую деву и изображает из себя вдову, потому что Стю Тарлтона убили; она даже не пытается забыть его и постараться подцепить кого-нибудь другого. Она, конечно, не девочка, но если б постаралась, могла бы подцепить какого-нибудь вдовца с большой семьёй. Ну, а бедная Милочка – та всегда была помешана на мужчинах и не отличалась большим умом. Что же до Эшли, ты только посмотри на него!
– Эшли – прекрасный человек, – запальчиво начала было Скарлетт.
– Я и не говорю, что не прекрасный, но он беспомощен, как черепаха, перевёрнутая на спину. И если семейство Уилксов переживёт эти тяжёлые времена, то лишь благодаря Мелли. Это она их вытянет, а не Эшли.
– Мелли! Господи, бабуля! Ну, о чем вы говорите?! Я достаточно долго жила с Мелли и знаю, какая она болезненная и как боится всего, да у неё не хватит духу сказать гусю «пошёл вон».
– А зачем, собственно, надо говорить гусю «пошёл вон»? По-моему, это только зряшная трата времени. Гусю она, может, такого и не скажет, зато скажет всему миру, или правительству янки, или чему угодно, что будет угрожать её драгоценному Эшли, или её мальчику, или её представлениям о жизни. Она другая, Скарлетт, – не такая, как ты или я. Так вела бы себя твоя мать, будь она жива. Мелли часто напоминает мне твою мать в молодости… И очень может быть, что ей удастся вытянуть семейство Уилксов.
– Ну, Мелли-это добропорядочная простофиля. Что же до Эшли, то вы несправедливы к нему. Ведь он…
– Да перестань ты! Эшли только и учили что читать книжки, и больше ничего. А это не поможет человеку вылезти из тяжкого испытания, которое выпало сейчас всем нам на долю. Как я слышала, он самый плохой земледелец во всей округе. Попробуй сравни его с моим Алексом! До войны Алекс был настоящим денди – никчёмнее его во всем свете было не сыскать: только и думал что о новых галстуках, да как бы напиться, да подстрелить кого-нибудь, а нет, так гонялся за девчонками, которые тоже были хороши. А ты посмотри на него теперь! Как он научился хозяйствовать, потому что пришлось научиться. Иначе он подох бы с голоду и все мы вместе с ним. И вот теперь он выращивает лучший в графстве хлопок – вот так-то, мисс! Куда лучше того, что выращивают в Таре! И со свиньями, и с птицей умеет обращаться. Хм! Хоть и вспыльчивый, а отличный малый. Умеет ждать своего часа, и если изменились времена, то и он меняется; когда вся эта Реконструкция окончится, вот увидишь – мой Алекс будет такой же богатый, какими были его отец и дед. А вот Эшли…
Скарлетт не могла спокойно слушать, как принижают Эшли.
– Все это пустые разговоры, – холодно прервала она старуху, хотя и кипела от возмущения.
– Ничего подобного, – заявила бабуля, пронзая её острым взглядом. – Ведь с тех пор, как ты уехала в Атланту, ты тоже именно так себя и вела. Да, да. Мы все слышали про твои проделки, хоть и живём здесь в глуши. Времена изменились, и ты изменилась. Мы слышали, как ты подлизываешься к янки, и ко всякой белой рвани, и к набившим себе мошну «саквояжникам», – лишь бы вытянуть из них денежки. Уж ты их и умасливаешь, и улещиваешь, как я слыхала. Что ж, сказала я себе, так и надо. Бери у них каждый цент – сколько сможешь, но когда наберёшь достаточно, пни их в морду, потому что больше они тебе не нужны. Только не забудь это сделать и пни как следует, а то прилипни к тебе белая рвань – и ты погибла.

Скарлетт смотрела на бабулю, сосредоточенно нахмурясь, пытаясь переварить её слова. Но к чему все это было сказано, она по-прежнему не улавливала и все ещё негодовала по поводу того, что Эшли сравнили с черепахой, барахтающейся на спине.

– По-моему, вы не правы насчёт Эшли, – внезапно объявила она.
– Скарлетт, ты просто глупа.
– Это вы так думаете, – грубо оборвала её Скарлетт, жалея, что нельзя надавать старухе по щекам.
– О, конечно, ты достаточно умна, когда речь идёт о долларах и центах. Умна по-мужски. Но как женщина ты совсем не умна. Когда речь идёт о людях, ты нисколечко не умна.