Смерть в середине лета

Сидящий Касиваги в отличие от Касиваги идущего имел вид самого обычного студента. Его бледное лицо дышало своеобразной, суровой красотой. Калеки, по-моему, чем-то похожи на красивых женщин. И те и другие устали от вечно обращенных на них взглядов, они пресыщены постоянным вниманием, они затравлены этим вниманием и открыто отвечают взглядом на взгляд.

– Ты мне обещал книгу о Марселе Прусте. Интересная?
– Еще какая! Оказывается, Пруст был содомитом и путался со своими лакеями.
– Кем-кем он был? – переспросил я, делая вид, будто не знаю этого слова. Таким по-детски беспомощным способом я хотел изобразить полнейшую невинность, а заодно выведать – известно ли им о моем тайном позоре.
– Ну, содомитом. Гомосексуалистом. Не знаешь, что ли?
– Кто, Пруст? Впервые слышу, – дрожащим голосом ответил я.

Я всегда плохо сплю, если назавтра ожидается нечто из ряда вон выходящее...

Оказывается, секрет светского общении - заранее настроить себя на то, что это спектакль.

И невдомек было бедняжке, что в отчаяние ее приводит скудость и несовершенство человеческих чувств вообще.

На самом же деле я постигал науку жизни без будущего, где властвуют безволие, распущенность и непреходящая усталость.

Я еще не знал, что любви домогаются, что любовь дарят, а потому довольствовался пассивным созерцанием.

Мастерство достигается тренировкой, а красота – это и есть мастерство.

Человек романтического склада относится ко всему интеллектуальному с тайным подозрением; именно в этом корень абсурдного увлечения, называемого мечтательностью.